more than

На этаже уже несколько часов пусто. Открыто окно, и из-за старинных, давно не крашенных деревянных рам просачивается внутрь звук. Звук, а следом за ним — запах. Всего в нескольких десятках метров, на красноватой глинисто-галечной насыпи, по рельсам-реке грохочет поезд, заглушающий в голове любые личные мысли. А что же пассажиры? Им же, должно быть, совсем себя не слышно. Им не слышно и друг друга тоже. Глядя на вечно-зелёный, малахитово-хвойный лес, Джошу всё чаще приходит на ум сравнить людей с деревьями. Разве им нужны разговоры, чтобы создать иллюзию единства? Вздор! Никогда ещё он не видел хотя бы пары человек, вместе с которыми его можно было считать ельником или, допустим, берёзовой рощей. Как там говорится: <мы с тобой одной крови, ты и я>? Сомневаюсь, что это хоть сколько-нибудь применимо к жизни. Стук колёс отдаляется, передавая эстафету мерно тикающим секундам на стене слева. Джош продолжает глядеть в окно, даже не оборачиваясь: этот интерьер знаком ему слишком хорошо. Мысленно он переносится в тот поезд. Конечно же, в совершенное другой, вечно он перевирает детали, а детали важны. Итак, он в метро, и дорога ныряет из-под земли на поверхность, где за шумом, издаваемым самим транспортным средством, от слуха ускользают галдящие птицы, вернувшиеся с зимовки. Вечно они так раскричатся, что невозможно спать, сидят себе на ниточках проводов, сшивающих небо над крышами домов, и болтают о чем-то своем. Уж вряд ли погоду обсуждают. А хоть бы и так.. Автомобили проносятся по параллельному рельсам шоссе, разрезая рассветную дымку яркими гудками клаксонов. Тоже в каком-то смысле разговор: автомобильная коммуникация. Ничего из этого не расслышать, пока вагон в движении, но стоит ему остановиться, звуки яркие, как лоскутки в гнезде сороки, пронзают неприкрытые уши. У парня в цветочной куртке на тонком запястье скромно, испуганно отсчитывают удары се.. секунд часы. Если обращать внимание на что-нибудь очень конкретное, окружающий хаос потеряет свою хватку. Зубы у него были довольно кривые, когда он улыбался. Больше Джош ровным счётом ничего припомнить не может. Он наблюдает за изумрудной россыпью сосен и елей по другую сторону железной реки и не может найти себя среди них. Того парня со стучащими часами там тоже нет. Зато есть все остальные — те, о которых в памяти не осталось ни единой засечки воспоминания. Все они сливаются в серо-пыльное облако, отраженных на их лицах эмоций. Отчуждение, рутина, мигрень, гирей висящая в области висков. По понедельникам — едва замаскированный зубной пастой и кофе шлейф виски. Рядом с парнем в цветочной куртке — палочка, на переносице — тёмные, непрозрачные очки. Он щёлкает резинкой на свободном от часов запястье, получая знакомый ритм. Джош тут же его подхватывает, постукивая по колену. Старается поскорее запомнить, чтобы не забыть. Кто знает, вдруг пригодится? Эта мелодия звучит в ушах Джоша громче тормозов. Наверное, теперь не отвяжется. Вместе с ритмом из вагона за Джошем вышел и тот тикающий цветочный парень: в гармонию вплелись стебли его шагов. Две пары ног, утихающий в тоннеле поезд, секунды на запястье и звонко подпрыгивающая резиночка. В офисе такими скрепляют мелкие кучки предметов: карандаши, ручки. Этот звук слышен и теперь. Не ветер в лесу, не перестающие дребезжаще дрожать рельсы — запомнившаяся в одно буднее утро мелодия.