После падения

Тинтур сидела в покоях Леголаса на полу возле его кровати, зажав перо в зубах и наблюдая за тем, как гобелен, висящий напротив, озаряется частыми вспышками молний. Прошло три дня с тех пор, как Нимросс привел ее сюда, и все это время она не могла нормально спать, а Лихолесье по-прежнему находилось под осадой ливней, гроз и тумана. Чтобы не сойти с ума, Тинтур записывала свои мысли в дневник, который завела, еще сидя в подвале у Нимросса. Всякий раз, доверяя этой маленькой книжке тайны, которые долго хранила на сердце, она обращалась к неизвестному читателю, хотя всей душой надеялась, что эта рукопись не попадет на глаза ни к одному из живых существ, ведь в противном случае ей придется сгореть от стыда прямо на месте. В покоях Леголаса хранилось много книг, а значит, скоротать время можно было куда интересней, но Тинтур не решалась лишний раз прикасаться к его вещам, как не решалась и спать в его кровати, ощущая внутри непонятный протест. Поэтому она устроила себе постель на полу, укрылась плащом и взялась за дневник, надеясь, что со временем он поможет ей упорядочить царящий в голове хаос. Сами покои она позволила себе осмотреть лишь однажды. Нимросс оказался прав: на этаже Леголаса стража не появлялась, соседние помещения пустовали, а потому по гладкому каменному полу можно было ходить, даже громко цокая каблуками, но Тинтур все равно кралась, как вор в ночи. Апартаменты делились на три комнаты: первая напоминала прихожую, в которой стояли книжный шкаф и несколько кресел, вторая была спальней с поистине огромной кроватью, третья выполняла функции оружейной, где хранились мечи, стрелы, кинжал и боевая амуниция. Тинтур слышала, что Леголас не особо любил бывать во дворце, что в последние месяцы он постоянно пропадал на приграничных территориях со своим отрядом, расчищая лес от населяющей его нечисти. Впервые войдя в его покои, Тинтур поняла, что толком и не знает, каков принц на самом деле. Она и видела его совсем редко, в прошлый раз — чуть ли не полгода назад на каком-то большом празднике, куда он явился позже остальных гостей со скучающим видом, который тщательно пытался скрыть, и, надо отдать ему должное, весь оставшийся вечер Леголас держался отменно. Тинтур пожалела о том, что заинтересовалась его личностью только сейчас и что теперь ей никогда не узнать, почему он, готовый отдать жизнь за благополучие родного леса, покинул его в такой сложный период. Одно Тинтур усвоила точно: Леголас не похож на своего отца. Хорошо это или плохо, судить было не ей, но мысль эта прочно засела в голову, едва она осмотрела убранство его комнат. Тинтур нравилось, как у него все устроено: без лишней роскоши, но со вкусом, уютно и удобно. Ей было почти приятно здесь находиться. Почти. Потому что она не чувствовала себя в безопасности с того дня, как сбежали гномы, а прячась у Леголаса, не могла не думать еще и о том, как быть, если лориэнцы задержатся и к ней нагрянет одна из служанок. Нимросс обещал, что такого не случится, практически клялся, прежде чем оставить ее здесь одну… Что ж, слово он сдержал. Никто из прислуги действительно к ней не пришел. Зато явился кое-кто похуже. И произошло это ровно спустя три дня после того, как Тинтур переступила порог обители Леголаса. Где-то вдали раздался невнятный шорох, и она привычно вскинула голову, оглядываясь по сторонам. Иногда обострившиеся до предела инстинкты играли с Тинтур злую шутку, и даже в шуме ветра, гоняющем сухую листву по мансарде, ей слышалось совсем иное, но сейчас… Сейчас она была почти уверена, что по коридору кто-то идет. В сердце затеплилась надежда: может, это Нимросс пришел ее забрать, и она покинет Лихолесье уже сегодня? Но рисковать было нельзя, поэтому, схватив свои вещи, Тинтур нырнула под кровать, потянула вниз край покрывала, чтобы то свесилось почти до самого пола, и приготовилась ждать. С каждой секундой шаги становились отчетливее, и она с нарастающим ужасом поняла, что идущих двое. Поняла и то, что они успели подойти к двери, потому что следующим звуком, который нарушил дремлющую тишину покоев Леголаса, был скрежет ключа. За ним последовали голоса, один из них был до жути знакомым, ведь он принадлежал… королю Трандуилу. Тинтур сковал страх. Она почувствовала, что прирастает к полу и что с этой минуты не сможет шевельнуться, даже если очень захочет. Сердце гулко стучало о ребра, она ждала… ждала, когда откроется дверь теперь уже в спальню… И дверь открылась. Но Трандуил со своим спутником, кем бы он ни был, не задержался на пороге, а сразу прошел в комнату, где Леголас хранил оружие. Они снова заговорили. — Где нашли этот меч? — резко спросил Трандуил. По интонации читалось, что он раздражен. В голосе отчетливо звенела сталь. — В общей оружейной, милорд, — ответил совпровождающий его эльф. — Леголас оставил его там, прежде чем отправиться за Тауриэль, когда та, нарушив приказ, последовала за гномами. Это хорошо, что мои эльфы его заметили. Когда ваш сын вернется… — Мой сын не вернется, Румил, — Трандуил бросил в него эти слова, как пощечину. И повторил уже мягче: — Мой сын не вернется. Пора найти в себе смелость, чтобы это признать. Когда гости из Лориэна уедут, я прикажу запечатать ворота. Никто не войдет в королевство, никто из него не выйдет. Мы добьем перешедших через границу орков, и эльфийская кровь перестанет литься напрасно. — Простите мне мою дерзость, милорд, — робко начал Румил, — но мне кажется, вы снова недооцениваете Леголаса. Он не из тех, кто быстро сдается. И уж тем более не из тех, кто так легко бросит родной лес. — Я дал ему невыполнимое задание, — сказал Трандуил почти сокрушенно. — Я велел ему найти Странника, чего Леголас сделать не сможет, не зная, как того нарекли при рождении. Тебе известно, кто такой Странник, Румил, и почему его имя держится в строгом секрете? — Нет, ваше величество. — Он прямой потомок Элендила и наследник Исильдура. Его происхождение скрывали по просьбе его матери, которая боялась, что ее сын будет убит, как когда-то его отец и дед, если тайна раскроется. Когда мальчику исполнилось два года, Элронд забрал его в Ривенделл, где воспитал как собственного сына, — Трандуил горько усмехнулся, и Тинтур показалось, что у него дрожит голос, хотя она никак не могла связать это с его идеальным обликом. — Странно… Когда я видел Элронда в последний раз, он рассказывал мне, что Странник покинул Ривенделл и вскоре стал вождем следопытов в северных землях. В тот день мы долго размышляли о том, сколько великого наши дети сделают вместе, только вот… Теперь они никогда не встретятся. Повисла долгая пауза. Тинтур чувствовала, как по лбу градом струится пот, что он вот-вот закапает на пол, но по-прежнему не могла пошевелить даже пальцем. Наконец Трандуил снова произнес: — В любом случае место этому оружию здесь, — лязгнула сталь, и Тинтур поняла, что меч убрали в ножны. — Я знаю Леголаса, совсем скоро он почувствует, как и все мы, что древнее зло пробудилось, и кровопролитная война застигнет его странствующим по опаснейшим из земель Средиземья, война, от которой он не сможет держаться в стороне. Сейчас не время для иллюзорных надежд, Румил. Мой сын не вернется. Но я хочу, чтобы этот меч оставался здесь. Сказав это, Трандуил направился было к выходу, как вдруг Румил его окликнул: — Вы так и не назвали имя Странника, милорд. — Его имя Арагорн, сын Араторна. — Но почему вы не поделились этим с Леголасом? Громко хлопнула дверь. Трандуил ушел, оставив вопрос без ответа. Минутой позже за ним последовал Румил. Тинтур ждала еще очень долго, не меньше четверти часа, прежде чем решилась вылезти из-под кровати. Убедившись, что нежданные гости действительно ушли, она проскользнула в соседнюю комнату и осмотрелась в поисках меча, который принес Трандуил. Украшенные серебристым узором ножны и сверкающую гарду она заприметила сразу. В глаза бросилась и надпись, изящно выгравированная на черенке: «Моему сыну». Затаив дыхание, Тинтур взяла меч и обнажила лезвие, поражаясь тому, насколько великолепно было это оружие, и недоумевая, почему Леголас намеренно не взял его с собой. Не выпуская эфес из рук, Тинтур вернулась в спальню, сделала несколько выпадов, не отрывая взгляда от идеально заточенного острия, и вдруг почувствовала, как на плечи навалилась усталость и потянула куда-то вниз. Внезапно, даже слишком. Оставив меч на комоде, она с трудом добрела до своих вещей, готовясь расстелить плащ на полу, но в этот самый миг что-то заставило ее посмотреть на кровать, огромную удобную кровать, которая стояла от нее в одном шаге. «А собственно говоря, почему бы и нет?» — спросила себя Тинтур, резко срывая покрывало. — «Если все сложится удачно и Нимросс выведет меня из дворца, Леголас никогда об этом не узнает, а если лориэнцы задержатся дольше, чем на неделю, и меня ничто не спасет… Что ж, хотя бы буду развлекаться в темнице перед казнью, рассказывая всем подряд, что спала в одной постели с принцем, и, Эру свидетель, каждое слово будет правдой». Тинтур скользнула под одеяло, вдыхая свежий аромат простыней и сдерживая в себе стон удовольствия. До чего же было хорошо! Она не спала очень долго, пережила слишком много страхов за последние несколько суток, и апатия, пришедшая вместе с усталостью, помогла ей убедить себя в том, что пара часов сна, пусть даже в такое тревожное время, — это все, что ей нужно. В конце концов, ничего страшного за остаток дня уже не случится. А даже если случится — плевать. Она просто хотела спать как можно дольше. Кажется, Тинтур погрузилась в сладкую дремоту, как только щека коснулась подушки… И была так же внезапно из нее вырвана, когда в коридоре раздались чьи-то шаги. Тинтур села в постели, пытаясь понять, что происходит. Она думала, что закрыла глаза всего на секунду, но за окном была ночь, и она явно слышала звуки, которые все больше напоминали звуки погони. Создавалось впечатление, что стража преследует кого-то по коридору. И вдруг в подтверждение этой догадке кто-то крикнул: — Куда он делся? — Я не знаю! Даэрон, ты видел? — Идиоты! Он побежал вниз. Потом все трое кинулись в одном направлении и вроде бы стали спускаться по лестнице. Вот только Тинтур не слышала, чтобы тот, за кем они гнались, побежал вниз. Она даже была уверена, что не побежал. Он затаился где-то в темноте, сбив стражу с толку, чтобы потом… Тут ее осенило: с этого этажа никуда не уйти, ведь коридор ведет в тупик. Тогда что он задумал? Ответ на этот вопрос Тинтур получила чуть позже, когда беглец снова пришел в движение и едва слышно зашагал вперед, дергая ручку каждой двери, что встречалась ему на пути, однако ни одна из них не поддавалась. «На что он рассчитывает? Конечно, они все закрыты», — подумала Тинтур, и вдруг в ее мозг раскаленной иглой впилась мысль: «Румил, тот эльф, с которым приходил Трандуил, не запер покои Леголаса на ключ! И если незнакомец, снующий за стеной, подергает ручку, то сразу поймет, что здесь открыто!» Спрыгнув с кровати, Тинтур заметалась по комнате. Шаги раздались совсем близко. Она поняла, что не успеет закрыть наружную дверь — в лучшем случае дверь, ведущую в спальню. Но незнакомец уже входил в прихожую, уже переступал порог, а значит, если она попробует запереться на щеколду, то скрип замка ее выдаст. И все же выход был — снова лезть под кровать. По крайней мере, однажды это ее спасло. Схватив сумку в охапку, Тинтур юркнула в темноту, слушая приближающиеся шаги и с ужасом сознавая, что постель разобрана и надо быть слепым, чтобы этого не заметить. Дверь скрипнула, открываясь. Неизвестный вошел в спальню и замер. Прошло несколько минут в томительной, напряженной тишине, которые показались Тинтур вечностью. Вдруг где-то рядом послышался шорох. Сердце замерло, пропуская удар, чтобы вновь забиться уже у самого горла. Ее схватили за лодыжки и потянули наружу с такой дикой силой, что Тинтур едва смогла поверить в реальность происходящего. Взвизгнув, она попыталась ухватиться за ножку кровати, но взмокшая от пота ладонь соскользнула, и надежда на спасение померкла в облаке поднявшейся пыли. Ее волокли резкими, грубыми рывками. Ногти скреблись по полу, оставляя кровавые следы. Дыхание сбилось. Казалось, паника течет по венам, заполняя собой все ее существо. В голове раненой птицей билась мысль: «Только б успеть вынуть кинжал! Эру, пожалуйста, мне только б успеть его вынуть!.. Когда густая тьма сменилась полумраком и Тинтур с запозданием поняла, что лежит лицом вниз почти посреди комнаты, неизвестный вцепился ей в плечо и одним движением перевернул на спину. Впереди мелькнуло багровое полотно. Нет… это были волосы. Волосы упали ей на глаза, волосы, которые даже в полутьме отдавали красным. Тинтур замотала головой как безумная, путаясь в густых прядях и стараясь увидеть хоть что-нибудь… Но она не видела. И не слышала тоже, потому что в ушах оглушительно стучал пульс. Она потянулась за кинжалом на ощупь, но рука была перехвачена, и клинок откатился в сторону. Тинтур не растерялась: со всей мочи, которая только была в ее теле, лягнула нападавшего в живот. Это подействовало, но лишь на мгновение: враг отпрянул, жадно глотая воздух, — и снова кинулся на нее, как коршун на добычу: его колено уперлось Тинтур в грудь, пальцы сомкнулись на шее. Она не сразу поняла, что ногти у него острые. Даже ничего не почувствовала. Прошло несколько секунд, прежде чем пустоту в месте, где они впились, заполнила боль. Тинтур хотела закричать, но кричать было нельзя, и она тихонько заскулила, извиваясь в последней попытке освободиться, чувствуя, как тяжелеет тело, а глаза заволакивает белая пелена. Лишь тогда нападавший чуть ослабил хватку — настолько, чтобы она смогла говорить. Но не более. — Кто то ты такая?! Отвечай! Голос был женский. Тинтур не верила своим ушам — казалось просто немыслимым, что девушка может обладать такой силой. Она даже приподняла голову, чтобы убедиться в этом наверняка. Они встретились взглядами. Волосы схватившей ее Бестии падали той на лицо, скрывая его почти полностью, однако Тинтур все же удалось увидеть глаза — синие, как гладь озера лунной ночью, темные, как его глубины. За всю свою жизнь Тинтур не смотрела в глаза более страшные, чем эти. Трудно было сказать, что пугало в них больше всего. Но оно было — то, от чего кровь стынет в жилах. Бестия царапнула когтем ее шею, повторяя вопрос: — Отвечай! Кто ты?! — Я… я никто! — хрипло залепетала Тинтур. — Никто, клянусь! Просто служанка… Пришла убрать покои и случайно уснула… — Это я служанка, — Бестия откинула часть волос за спину, позволяя разглядеть верх платья, которое носила прислуга. — А ты лжешь! Тинтур нервно усмехнулась, мотнула головой и тут же скорчилась от боли. — Ты не можешь… не можешь ей быть… Когти впились на дюйм глубже — еще чуть-чуть, и пойдет кровь. — Говори, кто ты такая! Не поверю, что никто! Ты спала в постели лихолесского принца! — Я здесь пряталась… — начала оправдываться Тинтур, чувствуя, как легкие вновь заполняются воздухом, — Бестия почти убрала руку и, кажется, приготовилась слушать. Возможно, расслабилась, решив, что победа за ней. Это был неплохой шанс… Слишком неплохой, чтобы им не воспользоваться. Тинтур снова брыкнулась и на сей раз смогла обрести свободу. Вытянув руку, подцепила кинжал кончиками пальцев, перевернула его уже в воздухе и нанесла удар — не такой точный, как хотелось, Морохир бы не оценил. Бестия увернулась легко, почти без усилий. Но Тинтур повторила движение, и щеку соперницы испещрила глубокая царапина, на пол упала прядь отсеченных волос. Третий удар обрушить не получилось: Бестия растянула губы в звериной усмешке и, безоружная, бросилась на Тинтур, совсем не страшась клинка. «Готовность пойти на все — вот, что было в ее глазах», — блеснула в сознании внезапная мысль. А в следующий миг они, сплетясь телами, катались по полу, попеременно одерживая друг над другом верх, пока Бестия, завладев кинжалом, не приставила его к горлу Тинтур. — Пряталась, значит? Ты что, в бегах? В бегах, потому что разгневала короля? И ты не придумала ничего умнее, чем спрятаться в покоях своего любовника — его сына? — Нет! Я даже с ним не… Бестия перебила ее, злобно сверкнув глазами. — Раздевайся! — З-зачем?.. — заикаясь, пробормотала Тинтур, как вдруг лезвие глубже врезалось в кожу. По шее побежала струйка крови. Вопросы отпали само собой. Дрожащими пальцами она стала расстегивать пряжку ремня, боясь сделать резкое движение и напороться на кинжал, боясь даже вздохнуть полной грудью. Бестия постепенно отстранялась, давая ей больше свободы, потом и вовсе поднялась на ноги. Но острие по-прежнему смотрело Тинтур в горло. Она поняла, что тоже должна встать. Руки не слушались, мышцы болезненно ныли — казалось, каждая клеточка ее тела сопротивляется, пытаясь отсрочить неизбежное… И все же она начала раздеваться. Сняла камзол с корсетом, сапоги, наконец, штаны и застыла, подрагивая, в одной нижней рубашке, которая едва доставала до бедер. Если Бестия хотела убедиться, что под одеждой Тинтур не спрятано запасного оружия, то теперь сомнений в этом не оставалось. Однако та вкрадчиво заметила: — Ты разделась не до конца. Дрожа еще сильнее, Тинтур сбросила с себя рубашку. Сжалась, опустив голову, прикрыла ладонями грудь, чувствуя себя вконец раздавленной и уничтоженной. Бестия грубо отдернула ее руки, пробежалась по исхудавшему телу оценивающим взглядом и фыркнула: — Что он мог в тебе найти? Одна кожа да кости! — потом ее внимание привлекли синяки, которые растеклись по бледной коже Тинтур нелепыми лиловыми пятнами. Губы скривились в злорадной ухмылке. — Вижу, он не был с тобой достаточно ласков. Я бы даже сказала, он обращался с тобой, как с продажной девкой. Может, ты и есть продажная девка? У Тинтур никогда не было мужчины, а потому эти слова не могли вызвать в ней горьких чувств. И тем не менее в глазах начали закипать слезы. «Эру, не дай мне разреветься!» — взмолилась она, пытаясь сохранить остатки самообладания. Казалось, надо просто перетерпеть, потому что хуже уже не будет… Как вдруг Бестия со всей силы пнула ее по голени. Ахнув, Тинтур рухнула на колени. Боль от удара прострелила все тело до самых плеч, взорвалась в голове яркими звездами. И тут она не сдержалась: расплакалась, как беззащитная маленькая девочка, сотрясаясь от судорожных рыданий. — Ч-что т-тебе от меня н-нужно? — Вот мы и подошли к самому главному, — заключила Бестия, присев на корточки напротив Тинтур. — Я хочу, чтобы ты помогла мне кое-что сделать. — Чем я могу кому-то помочь? — Ты владеешь клинком. Техника оставляет желать лучшего, но для того, чтобы подстраховать меня, твоих умений хватит, — Бестия снова встала, подошла к изножью кровати и подняла с пола мешок, который, очевидно, бросила там, прежде чем вцепиться в Тинтур мертвой хваткой. — Ты прячешься здесь, надеясь в один прекрасный день сбежать из Лихолесья. Мне тоже нужно уйти, но только после того, как будет завершено одно важное дело. Я предлагаю тебе выбор. Ты помогаешь мне, мы вместе минуем границу и навсегда разбегаемся в разные стороны. Или же я убью тебя прямо сейчас. Вытерев слезы, Тинтур посмотрела ей в глаза. «Ты убьешь меня при любом возможном исходе. Соглашусь я или нет — ты ни за что меня не отпустишь». Но перспектива погибнуть в необозримом будущем все равно прельщала намного больше, поэтому Тинтур молча кивнула. Победно улыбнувшись, Бестия бросила к ее ногам мешок. — Надень это. От удара почти все содержимое оказалось на полу. Это были бинты, связка ключей, пара пузырьков с лечебными травами и платье. Точно такое же, как носила сама бестия. Наряд прислуги. — К твоему счастью, я взяла еще одно на замену, — пояснила та и обвела взглядом вывалившиеся из мешка вещи. — Собери, что уронила. И пожитки свои тоже. Краем глаза наблюдая за тем, как Тинтур второпях одевается и лезет под кровать за своей сумкой, Бестия прохаживалась по спальне. Изучила поверхность прикроватных тумб, осмотрела гобелен и, наконец, остановилась напротив комода, завороженно осматривая меч Леголаса. — Элберет Лучезарная, за всю свою жизнь я не видела клинка, более совершенного, чем этот! — восхитилась она, проводя по черенку кончиками пальцев. — Пожалуй, я заберу его с собой. Стоило ей договорить, и Тинтур уронила сумку, поднимая вверх столб свалявшейся пыли. У нее тряслись руки, и она совсем ничего не могла с этим поделать. Но, как ни странно, сердце не сжималось от страха и волнения. Тинтур вообще ничего не чувствовала. Разве что холод. Да… холод… Противный, пробирающий до костей. Какой бывает в феврале, когда стоит мороз и кажется, что весна никогда не наступит. Какой был в ее детстве. Впрочем, был ли? Она не помнила.