После падения

У Фарамира было особенное воспоминание, которое преследовало его с детства. Здесь, в Минас Тирите, он видел такое, что наверняка перевернуло бы его мир, если бы в те годы он понимал, что это значит. Все произошло в покоях отца холодной дождливой ночью, когда ветер пронизывал до костей и на каждом выходе изо рта рвались сизые клубы пара. Он бежал по коридору, промокший до нитки, дрожа так, что зуб на зуб не попадал. Дверь в покои отца была приоткрыта — зыбкая полоса света кралась по полу, пересекая стену. И может быть потому, что такой ненастный день прошел на удивление хорошо — Боромир показал новый боевой прием, а мишень на стрельбище была поражена в самый центр, — или же потому, что несмотря на свою победу Фарамир чувствовал себя как никогда одиноко, но он вдруг шагнул к двери отца, хотя редко решался заходить к нему первым. Ветер ворвался через открытое окно, словно предупреждая, останавливая… Однако Фарамир пошел дальше. Сердце с волнением сжималось. Он понятия не имел, что скажет Дэнетору. Они редко говорили по душам, как отец с сыном. Фарамир и не представлял, каково это, — поделиться с ним радостью, но как получить взбучку за любую провинность, он знал лучше всех. И, тем не менее, желание ощутить родительскую поддержку возросло в нем настолько, что он не смог повернуть назад. У двери, ведущей в личный кабинет отца, Фарамир невольно остановился. Надо же, всего мгновенье назад он думал о том, какие слова помогут сгладить неловкость предстоящей встречи, а ведь самым страшным было другое. С раннего детства он замечал, что к ним с Боромиром относятся по-разному. Брат был старше, умнее и крепче, — неудивительно, что успехом при дворе пользовался именно он. Дэнетору стоило отдать должное в том, что, несмотря на все, он старался воспитывать сыновей одинаково, но Фарамир мучительно ждал, когда чаша весов склонится в сторону Боромира. Он не просто боялся, что это когда-нибудь произойдет. Он знал, что придет час, и отец себя выдаст. Возможно, Фарамир будет ранен в какой-нибудь битве, гонец ворвется в трапезную прямо во время обеда и закричит на весь зал: «Сын наместника истекает кровью!» Взволнованный, Дэнетор вскочит из-за стола: «Боромир?!» И, получив отрицательный ответ, спокойно опустится в кресло. Ведь в опасности тот, другой сын. Детское воображение рисовало картину резкой, даже абсурдной, и, по правде сказать, у Фарамира не было оснований считать, что Дэнетор в скором времени проведет между ним с братом невидимую грань, но это не мешало ему всякий раз, ожидая встречи с отцом, молить Единого: «Эру, только бы не сейчас! Пусть пока все будет по-старому!» В тот ненастный день перемены, которой так боялся Фарамир, тоже не произошло. Откинув со лба мокрые волосы, он смело вошел в кабинет, и… Он толком не мог сказать, что видел. Осталась лишь мутная картинка, которую не удавалось в полной мере осмыслить. Воспоминание жило с ним, но совсем не тревожило. Сработал защитный механизм, и оно отошло на второй план, спряталось где-то далеко-далеко, на самых задворках сознания. Затаилось, чтобы вернуться уже в юности. Фарамир знал, что отныне оно с ним навсегда. Не смея поделиться увиденным с Боромиром, хотя воспоминание касалось и того, он прокручивал в голове эти двадцать секунд снова и снова, думал об этом, когда стрелял по мишени, когда ездил верхом, и даже сейчас, ожидая аудиенции с отцом, он вспоминал тот гадкий промозглый вечер. Прислуга медлила, как назло. В коридоре было ужасно душно. Фарамир усмехнулся, попытавшись представить на своем месте Боромира. Нет, это казалось немыслимым — чтобы брат вот так стоял у дверей. Для него в цитадели не существовало слов «не сейчас», он заходил, когда ему было нужно, говорил, что считал нужным, и его мнение всегда учитывалось. Фарамир любил брата, а потому не мог ему по-настоящему завидовать. И если бы кто-то всесильный вдруг предложил им поменяться телами, Фарамир отказался бы первым, не задумываясь. Но сегодня… сегодня был особенный случай. Сегодня было крайне важно оказаться услышанным. Наконец двери со скрипом отворились. Уставший привратник кивнул Фарамиру, приглашая войти. Тот вмиг почувствовал, как что-то натянулось внутри — тонкая невидимая нить, прочная, как тетива, которая словно обвила каждую мышцу, мешая нормально дышать. Ему всегда было тяжело заходить с просьбой, тем более с той, что касалась государственных дел, потому что в такие минуты Дэнетор слушал его вполуха с лишенными интереса глазами, в которых легко читались до боли обидные слова: «Это не твое дело». Отец сидел за столом, задумчиво вращая в руке кубок. Пустой усталый взгляд, сошедшиеся к переносице брови, седые пряди, обрамляющие лицо, — в Дэнеторе все труднее узнавался тот сильный и хладнокровный правитель, которого он помнил в детстве. Фарамир шагнул к пьедесталу, на котором возвышалось кресло отца. Серые глаза пронзили его насквозь, в голове снова зашевелились воспоминания. — Отец… — неловко начал Фарамир. — Я ездил в Хеннет Аннун, осматривал близлежащие земли… — Наши дозорные прекрасно исполняют свой долг, — перебил Дэнетор. — Ты ведь знаешь это, сын? Хорошо знаешь. Фарамир до скрипа сжал зубы. — Отец, я опять видел орков. Два отряда. Мне кажется, — он невольно понизил голос, словно говорил о том, о чем не должен был. — Я уверен, что то, о чем предупреждал Элронд, происходит и на землях Гондора. Он хотел получить весть, если мы столкнемся с подобным. Мы должны послать гонца, собрать совет, сделать хоть что-нибудь! — теперь он почти кричал. — Отец! Гондор в опасности! Неужели ты не видишь этого! Как ты можешь закрывать на это глаза! Дэнетор медленно поднялся из кресла и подошел к окну. Фарамир не видел того, что видит он, но вмиг представил, как взгляд отца медленно скользит по висячей галерее, от гнезда к гнезду, с каждого из которых лучники могли защитить крепость, следя за воротами, что находились пятьюстами футами ниже. Могли… Раньше могли. Но сейчас. Сейчас над Минас Тиритом сгустились тучи, и дело было отнюдь не в погоде. — Отец, мы едва отбились! А ведь это только начало… Дэнетор сделал резкий жест рукой, как будто пытался отогнать назойливую муху. — Ты не слышишь меня, сын. Не хочешь слышать. Оттого нам порой так трудно друг друга понять… Фарамир опустил голову. Взгляд лихорадочно метался по каменным плитам. Он чувствовал такую беспомощность, что был вот-вот готов опустить руки, сдаться, поддавшись охватившему отца унынию… Но в нем текла кровь наместника. А значит, если сам наместник решил не предпринимать никаких действий, кто-то должен был сделать это за него. Фарамир знал, что его мнение для отца не очень-то много значит. Те же слова, сказанные из уст Боромира, звучали бы весомее, но даже старший сын не являлся для Дэнетора безусловным авторитетом. И все же кое-что могло его убедить. То, чему он верил слепо и безоговорочно. Зрячий камень. Дэнетор был первым, кто со времен последних королей Гондора отважился использовать Палантир, хранящийся в Белой Башне Минас Тирита. Так, может, стоит прикоснуться к его тайнам и теперь?.. С чувством, близким к отчаянию, Фарамир бросил полный мольбы взгляд на отца. Почему, Эру, ну почему он не понимает? Почему не видит в глазах родного сына муку, что жжет его изнутри? Неужели снова придется прибегнуть к уловкам, чтобы Дэнетор его услышал? Фарамир помедлил еще минуту, взвешивая принятое решение. И, когда, казалось, пути назад уже нет, тихо заговорил: — Я должен признать свою ошибку, отец. Покой и порядок государства — не те вещи, в отношении которых можно полагаться на домыслы. Я видел лишь то, что орков на землях Гондора стало вдвое больше. Как мудрый правитель ты совершенно справедливо рассудил, что это еще не предпосылка к угрозе… — он напряженно вздохнул: выдавливать из себя эти слова было не так-то просто. Но вскоре, крепко сжав руки за спиной, продолжил: — Ты прав, отец. Порой я неразборчив в суждениях и, в добавок ко всему, пропускаю мимо ушей те здравые мысли, что ты пытаешься до меня донести. Но теперь я все принял к сведению. Буду искать другие, более весомые доказательства. Не обращаться же, в конце концов, к Палантиру, чтобы проверить мои необоснованные догадки! Он попытался усмехнуться — получилось не очень искренне. Однако для Дэнетора это вряд ли имело значение. После слов о Палантире на его лоб наползла тень, уголки губ едва заметно дернулись. Обогнув кресло, он подошел к Фарамиру почти вплотную. Извитая венами рука тяжело легла на плечо. — Ты делаешь успехи, сын мой. Твоему брату не пришло бы в голову подобным образом подбивать меня на использование видящего камня. Фарамир почувствовал, как по спине пробежал холодок, рука на плече сжалась сильнее. — Отец, я вовсе не имел в виду… — Довольно! — Дэнетор отпустил его и как ни в чем не бывало вернулся к окну. — Я думаю, тебе стоит отправиться в Каир Андрос, где ты и дальше сможешь укрепляться в своих подозрениях. Вот только Каир Андрос представлял собой неприступный форт, со всех сторон окруженный Андуином. Эдакий город-крепость на острове. Орки свободно рыскали по лесам и захолустным деревням, но выйти к гондорской заставе… Нет. Слишком рано. Они не смогут на такое пойти, Фарамир прекрасно это понимал. Впрочем, понимал это и Дэнетор. Поездка в Каир Андрос была наказанием. Ссылкой. Находясь в которой, Фарамир не сможет действовать и, что самое главное, не сможет мешать. Он стоял, глядя в пол, не зная, какие теперь доводы будут уместны. Конечно, он предполагал, что упоминание Палантира не сойдет ему с рук: Дэнетор боялся использовать зрячий камень, считал, что это следует делать лишь в исключительных случаях, но, не в силах удержаться, в тайне ото всех постоянно нарушал собственный запрет. Это была больная тема, очень больная, но все же Фарамир не учел, что из-за неосторожно сказанных слов отец вышлет его из Минас Тирита. С другой стороны, последствия значения не имели. Мысль, которая прежде Дэнетору на ум не приходила, уже поселилась в его голове, и, как знать, может, он опять не сможет обуздать свои порывы. Фарамир молча шагнул к двери. Молить о том, чтобы остаться в столице, он не собирался. Ладонь уже легла на увесистую рукоятку, когда Дэнетор вдруг сказал ему в спину: — Палантир — мощнейший инструмент, Фарамир. С помощью этого камня можно увидеть то, что происходит в настоящее время в другом месте или происходило в прошлом. Но то, чего нет, — Дэнетор намеренно выделил последнее слово, — Палантир не показывает. Так и не оглянувшись, Фарамир вышел из кабинета. В нем бурлила злость, смешанная с негодованием и осознанием того, что их отношения с отцом неотвратимо катятся в бездну. Стены дворца, своды и арки проносились перед глазами, как картинки в калейдоскопе. Ноги сами несли его прочь. Кажется, он смог нормально вздохнуть лишь на парадных ступенях, когда прохладный воздух коснулся груди, а ветер растрепал прилипшие к лицу волосы. Смеркалось. Глянув на темнеющий небосвод, Фарамир неторопливо зашагал к висячей галерее. Из нее вел прямой, освещенный фонарями ход к седьмым воротам, за которыми располагался Верхний Двор, знаменитый водоем с фонтаном и Белая Башня. Если Дэнетор все же решится использовать Палантир, то непременно пройдет через это место. Стражу из своей личной гвардии он, скорее всего, отпустит, и те останутся ждать у входа на террасу. Фарамиру не составит труда их миновать — сына наместника в Верхний Двор охрана пропускала всегда. Останется лишь обогнуть фонтан, Белое Древо и незаметно подняться в Башню вслед за Дэнетором. Разумеется, если тот вообще рискнет туда пойти. Но Фарамир не хотел думать о плохом. После изнуряющей поездки и тяжелого разговора с отцом мозг просто отказывался терзать себя тревожными мыслями. Пробежав взглядом по галерее, он выбрал отдаленное гнездо, занятое лучниками из своего отряда. Устроился поудобней, чтобы как можно лучше видеть ход к воротам, и достал из-за пазухи трубку. Он собирался сидеть здесь всю ночь, если потребуется. Хотел даже привлечь к этому делу Боромира, но тот после отъезда Эль ходил сам не свой, хотя с тех пор прошло больше трех месяцев. Фарамир решил его не беспокоить. Будет куда полезнее, если брат сменит его на время ссылки в Каир Андрос, ведь Дэнетор не обязательно отправится в Белую Башню сегодня. Солнце окончательно скрылось за горизонтом. От едкого табака начала кружиться голова, и Фарамир откинулся на шершавую стену укрепления, чтобы немного прийти в себя. Взгляд коснулся бездонного черного неба — казалось, оно висело над Минас Тиритом ниже обычного. Он вдруг снова подумал об Эль. Она была рядом все его детство, смелая, умная, способная найти нужные слова, понять. Она мирила их с Боромиром после яростных ссор, она одна из немногих могла убедить Дэнетора, ей одинаково хорошо удавалось стрелять по мишени и блистать на балах. А теперь Эль ушла. Оставила их всех, хотя когда-то, много лет назад, стояла на коленях перед Белым Древом и клялась в вечной верности Гондору со слезами на глазах. Боромир любил ее. Но Фарамир?.. Пожалуй, он не мог дать однозначного ответа на этот вопрос — слишком мешали воспоминания. Прошло еще немного времени. Ночь окончательно вступила в свои права. Вокруг было так темно, что если б не фонари, Фарамиру ни за что было бы не разглядеть фигуру в плаще, скользящую к седьмым воротам. Вздрогнув, он так резко подскочил на ноги, что переполошил болтающих о том о сем лучников. Надев капюшон, зашагал вдоль галереи, собираясь ступить на свет, когда Дэнетор уже будет на террасе. Раздался скрип, фигура отца скрылась за массивными дверями. Минуту спустя, как и предполагал Фарамир, за ворота вышла стража. Выждав пару мгновений, он пересек озаряемую фонарями дорогу и обратился к начальнику гарнизона: — У меня важный разговор к отцу. Он ведь направился в Верхний Двор? Короткий кивок. Двери снова открылись. Стараясь ничем не выдать своего волнения, Фарамир вошел на террасу. Половина пути была пройдена. Дальше по плану: фонтан, Древо, Башня. Теперь он почти бежал. Боялся, что отстал от Дэнетора слишком сильно, что тот уже заглянул в Палантир и вот-вот выйдет на узкую винтовую лестницу — тогда встречи не избежать. Но, к счастью, все шло на удивление гладко. До Башни было рукой подать. Подталкиваемый острым желанием получить ответы, Фарамир влетел внутрь. Ступени под ногами быстро сменяли друг друга. Оставалось совсем чуть-чуть. На стенах из белого камня уже виднелась полоса света, тянувшаяся из-за приоткрытой двери зала, в котором лежал Палантир. Взлетев наверх, Фарамир на мгновение замер. Сердце колотилось в горле, как большой, теплый молоток. Потребовалось усилие, чтобы взять себя в руки. Сделав глубокий вдох, он осторожно посмотрел за дверь. Взгляд уперся в отцовскую спину. Пришлось сменить угол обзора — и глаза наконец отыскали Палантир. Застыв в немыслимой позе, Фарамир изо всех сил напрягал зрение. Поначалу разобрать что-то казалось почти невозможным. Внутри камня мелькали какие-то города, лица, леса и горы — ряд несвязанных между собой изображений, скрытый смысл которых он затруднялся истолковать, но потом… Потом Фарамир увидел то, что было трудно не так понять. Ужас, страх, боль, смерть… Орки. Сотни, тысячи, целые легионы орков, вышагивающие во тьме с факелами в руках. Мерзкие, обезображенные, безжалостные — они шли, чтобы пролить кровь. Они были призваны на войну. Они во что бы то ни стало исполнят волю своего Властелина. Вдруг Палантир потускнел, словно внутри него сгустились тучи. Потом взгляду открылось зеленое море трав, качающихся на ветру, как волны. Чистое, бескрайнее поле, на котором откуда ни возьмись появился клочок подпаленной с обеих сторон ткани. Фарамир с трудом узнал в нем флаг Рохана. Затем изображения замелькали с бешеной частотой. Глаза начало жечь. Камень показал молодого темноволосого мужчину, сидящего за столом с кружкой эля в каком-то трактире, острый шпиль Минас Тирита, словно пронзающий небо, обломки Нарсила… И снова бесконечный водоворот людей, поселений, реликвий… И птицы, птицы, огромные стаи птиц, хаотично парящие под облаками… Последним, что Фарамир смог узреть, был молодой эльф, скачущий верхом по серым бесплодным Пустошам. С усилием оторвав взгляд от Палантира, он привалился спиной к стене и спрятал лицо в ладонях. Виски пульсировали болью. Голова гудела, как растревоженный улей. Через пару мгновений стало слышно, что и Дэнетор со стоном отстранился от постамента, на котором лежал зрячий камень. Чуть пошатываясь, все еще находясь в смятении от увиденного, Фарамир стал спускаться по винтовой лестнице.