После падения

Фарамир сидел на скамье у водоема с фонтаном, подперев лоб рукой. Ночью он почти не спал, прокручивая в голове показанное Палантиром, и сердце пронзал острый, как игла, страх. Во рту стоял ком, перед глазами плыли цветные круги. Он не понимал, что происходит. Не понимал, почему несколько минут в Белой Башне произвели на него столь разрушающий эффект. Фарамир чувствовал себя так, словно из него высосали все силы. Словно все хорошее, что было в его жизни, померкло под надвигающейся тенью неизбежного будущего, в котором не останется места свету. А отец? Он ведь смотрел в Палантир постоянно, неужели он испытывал все это каждый раз, вставая перед зрячим камнем? Или просто Фарамир оказался слишком слабым, чтобы иметь дело с источником такой силы? Он тряхнул головой, пытаясь выбросить из нее вопросы, ответы на которые знать не хотел. Он сделал то, что сделал, и теперь должен столкнуться с последствиями, кои мог бы предвидеть, поднимаясь в башню вслед за отцом. Любые упреки были излишни — Фарамир понимал свою ошибку и так. Но Боромир продолжал буравить его негодующим взглядом, мрачно скрестив руки на груди. — Чего ты рассчитывал этим добиться? — голос его звучал так, словно брат пытался вложить в эти слова все возмущение, на которое был способен. — Натолкнуть отца на мысль о Палантире да еще так, что он это понял, а после проследить за ним до самой Белой Башни! Я поражен, Фарамир! Неужели ты всерьез думал, что стража из его личной гвардии не доложит о твоей ночной прогулке в Верхний Двор? О том, как ты, белее мрамора, вылетел из-за ворот за секунду до его появления? Фарамир качнул головой, не отрывая глаз от водоема. Мерное журчание ввинчивалось в виски, гипнотизируя, завораживая… Но даже оно не могло излечить от головной боли, навеянной мыслями о вчерашней ночи. — Нет. Я не думал. Вообще, — заметив по лицу Боромира, что этот ответ вот-вот всколыхнет в нем волну гнева, он попытался объяснить: — Отец не стал меня слушать, а мне надоело стучаться в закрытую дверь. Я хотел, чтобы он понял, что я не преувеличиваю, говоря об опасности. Чтобы увидел, насколько она реальна, и принял меры, которые следовало принять еще месяц назад. Теперь он знает правду. Правду, которую камень показал. Наверное, это единственное, чему он сейчас верит. Боромир горько усмехнулся, поворачиваясь к Фарамиру спиной. Шагнул к фонтану, вращая в руках монетку. С размаху бросил ее в воду и, не обернувшись, сказал: — Ну и дурень же ты! Он бы все равно заглянул в Палантир. Он просто одержим этим камнем! Сколько времени ты выиграл? День? Два? Неделю? И чем это помогло? Тем, что он приказал сформировать отряды, которые должны очистить от орков все земли между Андуином и Эфель Дуатом? Мы с тобой начали заниматься этим месяц назад. Тем, что решил укрепить стены Раммас Экора? Да, идея хорошая, но она еще долго не будет реализована. Скажи он то же самое неделей позже, ничего бы не изменилось. Разве это стоило твоей ссылки, брат? Ведь теперь часть отрядов осталась без лидера! — А Ривенделл? — Фарамир встал со скамьи и подошел к Боромиру, с надеждой заглядывая ему в глаза. — С советом что-нибудь прояснилось? — Нет. Во всяком случае пока. Отец считает, что может полагаться только на себя самого и на тех, кто беспрекословно исполняет его волю. Кажется, он неверно трактует показанное Палантиром. Твердил мне про эльфов и истари, которые с помощью «какого-то дунэдайна» собираются отнять у него престол, что покуда законный король не вернется на трон, Гондором будет править наместник, что он не позволит злодеям и самозванцам плести вокруг себя интриги, — Боромир задумался, опуская взгляд. Когда он снова посмотрел на Фарамира, в его голосе зазвучали тревожные нотки. — Скажи, ты тоже увидел это в камне? — Нет. Дунэдайна, пожалуй, видел. Видел обломки Нарсила, эльфа в Пустошах, Минас Тирит. Но могу ли я сделать вывод о захвате престола? — помолчав, он устало мотнул головой, поражаясь тому, как эта идея вообще пришли отцу на ум. — Эру, конечно нет. Теперь стало еще неприятнее, еще тяжелее на сердце. Словно кто-то сильно заскреб изнутри по живой плоти. Палантир — единственная вещь в мире, которая могла образумить Дэнетора, — пока лишь разжигала его паранойю. Поведение отца в последнее время вообще было трудно объяснить… Но Фарамир попытался. И тогда сознание посетила мысль, внезапная, как молния. — Боромир, ты ведь не думаешь, что отец… «…лишился рассудка». Однако он не договорил. Не смог. Впрочем, брат и так все понял. Поджал губы, направив взгляд в сторону Белого древа. На миг выражение его лица неуловимо поменялось, но вскоре снова стало спокойным. — Смерть мамы здорово его подкосила. К тому же камень требует сильного напряжения воли. Помутнение пройдет… — Боромир наморщил лоб, выдерживая паузу. — Я так думаю. Луч света вырвался из-за туч, освещая Древо, скользнул к фонтану и растворился в воде, играя на ней тусклыми бликами. Был уже полдень. Фарамир провел в Верхнем Дворе все утро, ожидая, пока Боромир поговорит с отцом. Тот передал, что хочет, чтобы к вечеру он убрался из Минас Тирита. Стоило начать собирать вещи. Он намеревался так и поступить, как брат вдруг произнес: — Нам не избежать войны с Мордором… Фарамир вздрогнул, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Прежде они не говорили ничего конкретного. Обсуждали неясную угрозу, не давая ей имени, не упоминали о Сауроне, словно нашествия орков на провинции Гондора могли быть зарождением иной, гораздо меньшей беды… Но теперь слова Боромира, сказанные вслух, делали факт надвигающегося противостояния реальным и неоспоримым. Наверное, давно надо было его признать. На душе почему-то стало легче. Фарамир кивнул, пропуская через себя эту мысль. — Нет, не избежать. Они помолчали несколько минут, каждый думая о своем, потом Боромир ободряюще хлопнул его по плечу. — Ладно, езжай. Я продолжу настаивать на совете. Отец обеспокоен не меньше нашего, хоть и пытается на многое закрыть глаза. Я уверен, он одумается. Буду приходить с отчетами от дозорных каждый день, наседать так, что у него просто не останется выбора. Но если и это не сработает… — Боромир выпрямился, сцепляя пальцы в крепкий замок. — То я поеду в Ривенделл, не получив его согласия. — Вот как… — растерянно буркнул Фарамир. Он мечтал сам отправиться на совет и теперь чувствовал странную опустошенность, представляя, как брат решает важные государственные вопросы, участвует в разработке стратегии по усилению обороны против войск Саурона, в то время как сам он без дела расхаживает по крепостной стене Каир Андроса, со скукой глядя на резво бегущий Андуин. — Мне казалось, ты нужнее здесь, в Минас Тирите. Боромир неопределенно мотнул головой, словно хотел избежать ответа. Потому что причина, скорее всего, была в Эль. Она уехала, и вместе с ней исчезло что-то бесконечно важное — такое, что теперь брат как фантом бродил по Белому городу, не в силах найти себе места. Фарамир сжал зубы, пытаясь сдержать порыв острого раздражения. Не об этом надо сейчас думать, ох, не об этом… Но все же кивнул, заставив себя улыбнуться: — Ну хорошо. Я буду писать из Каир Андроса. Может, тебе удастся уговорить отца и на согласие о моем возвращении. Он не верил, что в самом деле удастся. Но нужно ведь было что-то сказать, прежде чем он отправится в эту дурацкую крепость… Не дождавшись ответа, Фарамир развернулся и зашагал, уходя прочь. Небо над Минас Тиритом опять затянули тучи.

***

Тинтур знала почти всех завсегдатаев трактира: бродягу Гаррета, одноглазого Эла, Махона и Фергаса, едва не затеявших драку у входа, когда она впервые сюда пришла, Бирна и какого-то деревенского громилу, чье имя она не запомнила. Пару раз появлялся Дарон, оставляя после себя шлейф с запахом, от которого хотелось лезть на стену. Чуть чаще наведывались мрачноватого вида дунэдайн в темно-серых плащах с запоминающейся фибулой в форме многолучевой звезды. С местными они общались свободно, но незнакомцев, особенно странную девушку в лориэнском плаще, старались избегать. Впрочем, Тинтур это устраивало: ей с лихвой хватало внимания деревенских пропойц. Каждый день, спускаясь из жилых помещений в трапезную, она выбирала самый дальний стол, садилась спиной к проходу, натягивала капюшон и опускала голову, надеясь остаться незамеченной, но ближе к полуночи подвыпившая компания окружала ее, утомляя навязчивыми беседами. Все уже знали, что она эльф, и не упускали случая спросить, каково это — постоянно жить в лесах? Правда ли, что Элронд обладает даром предвидения? И в самом ли деле владычица Галадриэль так прекрасна, как о ней толкуют? Тинтур кивала, уставившись в кружку с элем. Накатывала тоска, как снежный ком, как лавина. Шел седьмой день прозябания в Пустошах, хоть она обещала себе, что прождет всего три. Леголас так и не появился. Надежда встретить его таяла, будто весенний снег. Она чувствовала себя призраком, витающим в пустоте, в пространстве, который связан с этим проклятым местом и не может его покинуть. Просыпаясь, она говорила себе, что просидит в трапезной до вечера, и если Леголас снова не объявится, навсегда уйдет из этих земель. Но следующим утром все повторялось по новой. Тинтур ненавидела себя за то, что не может принять решение. От душного воздуха голова шла кругом. Она залпом допила содержимое кружки и запрокинула голову к покрытому паутиной потолку. За спиной появился Бирн с порцией добавки — высокий ширококостный малый с довольно грубым лицом. Поставив на стол два не самых чистых стакана, к которым Тинтур предпочла не присматриваться, он разлил по ним вино из пузатой, мутного стекла бутылки. — Выпьешь со мной? Или снова нос воротить будешь? Тинтур неопределенно пожала плечами, придвигая к себе стакан. — Можно и выпить. Он сел справа от нее и кивнул стоящим в проходе Махону и Фергасу. Те опустились напротив. Несколько секунд все сидели молча, смотря друг на друга, словно сосредоточенно вчитываясь. Потом Бирн хмыкнул: — Зря ты его ждешь, девочка. Не вернется твой Леголас, — он взглянул на Махона, словно ожидая подтверждения своих слов, и, получив в ответ короткий кивок, продолжил: — Вы, эльфы, вмешиваетесь в то, во что не следует. Зря вы приехали. Твоему другу здесь никто помогать не станет. — Отчего же? Я ему помогу, — возразила Тинтур, делая глоток из стакана. Бирн иронично изогнул бровь. Фергас прыснул, едва не подавившись медовухой. Махон, ехидно ухмыляясь, заметил: — Конечно, ты можешь облегчить ему поход холодными ночами, но, боюсь, этого маловато, чтобы найти того, кого он задумал. Тинтур вскочила, вышла из-за стола, схватилась за эфес меча и впилась в Махона злым, кипящим возмущением взглядом. Проходивший мимо Гаррет удержал ее руку. — Не сердись на моих друзей, милая. Они негодуют от понимания того, что такая красавица, как ты, никогда на них не посмотрит, вот и несут всякую чушь. Присядь, поговори с нами. Здесь редко бывают интересные гости. Твой друг Леголас оставил противоречивое впечатление, но, может, после беседы с тобой что-нибудь прояснится. Здесь, в Пустошах, мы плохо осведомлены о том, что творится во внешнем мире. Тинтур вернулась на свое место, подсознательно чувствуя, что совершает ошибку, что лучше бы ей уйти наверх… Однако было уже поздно. — Вы ведь понятия не имеете, кто такой Странник? — спросила она, стиснув стакан пальцами. Глаза смотрящих на нее мужчин были пусты. Они уже слышали это имя, но не более того. Делали вид, что в курсе происходящего, на самом же деле ничего не знали. — А ты, стало быть, имеешь? — удивился Гаррет. — Возможно, — вкрадчиво ответила Тинтур. — Но я буду говорить об этом только с Леголасом. Бирн, сидящий рядом, попытался обнять ее за плечо. — Леголаса здесь нет, зато есть мы. Почему бы тебе не поведать нам эту историю? Тинтур дернулась, сбрасывая его руку. — Потому что вы деревенские пьяницы, Бирн. И я вам не доверяю. Получилось резче, чем она хотела. Слова будто повисли в воздухе. Тинтур вжалась в стул, затаив дыхание. Гаррет медленно встал, расплескивая содержимое заполненной до краев чарки. Казалось, беды не миновать, как вдруг он, резко поменявшись в лице, рассмеялся: — А вы, эльфы, все как один остры на язык? Смелые, да? Ничего не боитесь? Вот только в таких местах, как это, следует быть осторожней. Правда, ребята? Пряча улыбки в бороды, северяне дружно закивали, и только Бирн остался сидеть с мрачным лицом, устремив взгляд в марево табачного дыма. Тинтур подумала, что если с кем-то из ее новых знакомых могут возникнуть проблемы, то, скорее всего, именно с ним, но быстро отмела эту мысль, отвлекаясь на сменившего тему Фергаса. Этим вечером они говорили о растущей угрозе и много пили. Вполуха слушая рассказы об орочьих налетах на деревни, Тинтур задумчиво смотрела в мутное окно, на небо, выжженное дочерна. Подносила стакан к губам, но глотка не делала — воспоминания о вечере в винном погребе по-прежнему обрушивались на нее приливом темной, жаркой вины. Бирн пару раз нервно вскакивал из-за стола, захлебываясь горячими речами, и Гаррету приходилось насильно усаживать его обратно. Серые глаза на грубом лице сверкали ненавистью, вена на лбу дергалась, как черный червяк. Тинтур старательно избегала его взгляда, мельком оборачиваясь в набитый народом зал. Атмосфера в трактире становилась напряженной, лишь дунэдайн в темно-серых плащах казались воплощением спокойствия, что-то вполголоса обсуждая между собой. Тинтур прислушивалась изо всех сил, чтобы понять, о чем они говорят, но отчетливо разобрать смогла всего несколько слов, одним из которых было «Ородруин» — гора алого пламени, в коем Саурон выковал Кольцо Всевластия. Виски начинала жечь боль. Тинтур несколько раз порывалась плюнуть на все и уйти, но так и не решилась, опасаясь вызвать гнев окруживших ее северян. Махон плел что-то о вороных жеребцах, чьей резвости бы позавидовал любой рохиррим. Бирн норовил подлить ей еще вина и никак не мог взять в толк, почему содержимое стакана Тинтур так медленно уменьшается. Фергас приставал с вопросами о битве у Одинокой горы. Они обращались к ней снова и снова. Без конца. Теперь головная боль не только вонзалась в виски, но и давила на уши. Не выдержав, Тинтур с усилием встала. На нее тут же недоуменно уставились все четверо. — Эй, ты что, еще ведь даже не полночь! — возмутился Гаррет. — Присядь, выпьем еще! Тинтур не успела ответить, потому что в следующий миг за соседним столом сцепилась такая же пьяная вусмерть компания. Бирн хотел было пойти разобраться, но его отвлек резкий хлопок двери. На пороге в трактир стояли двое. Первый, с темными всклоченными волосами, без сомнения, был дунэдайном, а второй… В груди Тинтур бешено забилось сердце, когда он снял капюшон. Она ничего не смогла с собой сделать и крикнула на весь зал хриплым, дрожащим от волнения голосом: — Леголас!!! Еще один недоуменный взгляд, но уже другой, не как у деревенских пропойц — острый, внимательный. Все вокруг, как назло, затихли, наблюдая за происходящим, даже назревающая драка рассосалась сама собой. На пару секунд трактир замер в безмолвном оцепенении. Казалось, даже клубы дыма застыли в воздухе. И вдруг Бирн затрясся от злости с перекошенным лицом. — Что?! Опять ты?! Недопитая кружка эля полетела в сторону Леголаса. К счастью, тот сумел ловко пригнуться, хотя бросок был внезапным. Вошел в зал, стряхивая брызги с камзола, и, поймав взгляд Бирна, выразительно покачал головой, как бы говоря: «Зря ты это сделал». Его руки уже тянулись к висящим за спиной кинжалам. Навстречу Леголасу ринулись трое. Вошедший с ним дунэдайн тоже обнажил меч. Тинтур попятилась в угол, понимая, что наверняка достанется и ей. Послышалась брань, удары клинков. Теперь трактир напоминал разрушенный муравейник. Перед глазами в бешеном ритме проносились чьи-то тела и лица, сливаясь в сплошной гудящий вихрь. Настенные лампы ужасно чадили, табачный дым стоял пеленой. Потеряв Леголаса из виду, Тинтур нервно озиралась по сторонам. Вдруг мимо пролетел табурет, едва не сбив ее с ног. Ругнувшись себе под нос, она поняла, что чем стоять на месте, лучше протиснуться к центру зала, ведь Леголас, скорее всего, где-то там. Стоило двинуться вперед, как что-то сильно ударило ее в ребра, выбив весь воздух из легких. Тяжело дыша, Тинтур припала на колени. Пальцы сжали эфес меча. Она не хотела доставать его при Леголасе, ведь он, конечно, его узнает, однако другого выхода уже не было. Извлекая клинок из ножен, она попыталась встать. Не смогла — случайный толчок в спину заставил рухнуть на четвереньки. Тут же кто-то наступил на руку каблуком сапога, и Тинтур взвыла, ощущая укол жуткой боли. Дальше пришлось почти ползти. Кое-как добравшись до небольшого проема между столом и колонной, она села, поджав колени к груди. Теперь только б подняться на ноги и удобнее перехватить меч. Потом она справится. Хорошо, что пострадала левая ладонь. Тинтур с силой стиснула зубы. Цепляясь за колонну, она предприняла еще одну отчаянную попытку. Вокруг все ходило ходуном, пол скрипел, летала посуда, и, наверное, она снова упала бы, если б чьи-то сильные руки не обхватили ее за плечи, помогая, поддерживая. Тинтур внутренне ощутила, что может им доверять. В следующий миг она стояла напротив Леголаса, и его лицо было единственным, что она видела четко среди творящегося вокруг безумия. — Ты меня знаешь? — спросил он, стараясь перекричать рев драки. — Ты назвала мое имя! Не сумев выдавить и слова, Тинтур судорожно закивала. Вдруг рядом появился дунэдайн, с которым Леголас пришел в трактир, и затараторил, беспокойно косясь на дверь: — Скорее, Леголас! Нужно идти! Я же предупреждал, что публика здесь своенравная! Поспешим, пока чуть утихомирились. В другом месте разберетесь! — Ты прав, — оттолкнув несущегося на них Махона, Леголас схватил Тинтур за предплечье. — Уходим! Они направились к выходу. Дикая какофония затихла, драка почти сошла на нет. Лишь когда затхлый воздух трактира сменился ветром, дующим с Пустошей, Тинтур начала сознавать, что происходит. Ее еще потрясывало от пережитого, головная боль вновь напомнила о себе тупым жжением, но сердце все равно ликовало от мысли, что он здесь, она нашла его, самого Леголаса! Теперь им предстоит разговор, который, возможно, решит ее судьбу. Как знать, что за ним последует? Может, он ее не поймет, не примет ее помощь. Может, Леголас такой же, как его отец, только вот хорошо это или плохо?.. Пытаясь избавиться от тревожных мыслей, Тинтур тряхнула головой. Мир перед глазами качнулся, как вода в бутылке. Теперь все снова было на своих местах. Покинув трактир, они шагали к конюшне, далеко-далеко за которой, утопая в алом сиянии, томился рассвет.