После падения

Тинтур накинула плащ и тихо прокралась к лестнице. Спускаться в вестибюль было опасно, поэтому пришлось свернуть в коридор, которым пользовалась прислуга. Освещение здесь оказалось не таким ярким, как в других частях дворца, — горели лишь две скудные свечные лампы. В их тусклом сиянии одинокая тень Тинтур дрожала на стенах совсем беспомощно. Сердце билось медленно, глухо. Что-то сродни не страху, а скорее стыдливому трепету поднималось у нее в душе. Но можно было и не ходить. Да, можно. Зайти к Арвен, попросить у нее успокоительных трав, заварить чай, выпить побольше, проспать двенадцать часов к ряду и, встав утром с кровати, смириться с тем, что вся эта история безвозвратно канула в прошлое. Какой-то областью сознания Тинтур даже воображала, что готова так поступить. Внутри все вспыхивало от внезапно открывшейся возможности. Потом она оборачивалась, глядела на чернеющую в темноте дверь, через которую пришла с лестницы, беззвучно ругалась сквозь зубы и брела дальше — к выходу из дворца. Она не могла так поступить с Морохиром. Только не после того, через что ему довелось пройти. Путь через крыло для прислуги был более долгим, чем прямой — через вестибюль. И, конечно, ее терзали сомнения. Но лучше уж так, чем встретить кого-то из близнецов или, еще хуже, Леголаса. Кроме того, до совета оставалось всего три дня, и замок Элронда охватило нервное возбуждение. Разговоры не смолкали ни в трапезной, ни в Большом Зале, ни в садах, ни на верандах, и по дворцу постоянно кто-то расхаживал. Нет, ей бы в любом случае не удалось бы проскользнуть через главный вход незаметно. Замерев у стены, Тинтур настороженно прислушалась. Она не покидала свои покои после тренировки с Леголасом, а с тех пор прошло уже больше суток. Она ничего не ела, почти не спала, и душевными метаниями довела себя до предела. Теперь в полутьме постоянно чудились чьи-то шаги, собственные движения казались неловкими, а малейший шорох заставлял в панике хватать ртом воздух. Самым прискорбным в этой ситуации было то, что никто не собирался ее останавливать. Целый день Тинтур провела в плену четырех стен, которые с каждым часом словно надвигались на нее, маленькую и бессильную, чтобы сжать, раздавить своей холодной тяжестью, и никто ей особо не интересовался. Она в одиночестве сидела на кровати, или на полу, или на подоконнике, обхватив голову руками, таращась в окно или в пол, и за все это бесконечно долгое время только Арвен один раз тихонько поскреблась в дверь, чтобы спросить, все ли в порядке. Когда Тинтур ответила, что ей нужно немного побыть одной, та ушла и больше не возвращалась. Леголас, который после разговора у тренировочной площадки точно знал, что она не в себе, так и не объявился. Не пришел даже Элрохир, на которого она накричала в вестибюле. Никому не было дела. Тинтур пыталась себя уверить, что это и не важно, что то, на что она собирается пойти, она предприняла не из-за кого-то из них, а потому, что считает единственно правильным. Но что-то покалывало в груди, начинало жалить, и мысль, вертевшаяся и вдруг вспыхивающая в голове подтверждала: она снова себе лжет. А с этим давно пора было заканчивать. Когда, распахнув последнюю дверь, Тинтур вывалилась на улицу, пот градом катился с ее лба, а тяжесть в теле была такая, будто ее только-только отпустила лихорадка. Она огляделась, переводя дух. Мир вокруг застыл в безупречном равновесии. Небо протянулось голубой полосой над широким покровом рощи. Меж стволов едва слышно шелестела сухая трава. Пытаясь рассчитать время, Тинтур вышла с запасом, чтобы на всякий случай сделать круг до того, как идти к реке, но солнце уже садилось, деревья стояли в растягивающейся тени. Было начало декабря, день становился короче. Зима пришла даже в Ривенделл, хотя недавно казалось, что в этой прекрасной обители неторопливо отступающая осень решила задержаться подольше. Тинтур спустилась со ступенек и двинулась по дороге, ведущей к Бруинену. Времени для петляний не было. Хоть Морохир и сказал, что готов ждать ее всю ночь, опаздывать не хотелось. И все же Тинтур брела медленно, изредка оглядываясь, чтобы посмотреть на клонящееся к горизонту солнце. В голове мелькнула было мысль, что если она продолжит идти в таком темпе, то никогда не доберется до их места, время замрет, а сумерки так и не наступят. Но это тоже была ложь, и она ускорила шаг. Через четверть часа с возвышения уже виднелись блики, отражающиеся от воды. Тинтур представила, как Морохир ходит вдоль берега, гадая, придет ли она. Как то и дело вскидывает голову, чтобы посмотреть в сторону дворца, как минуты текут, а ее все нет и нет. Но ожидание только усилит радость, когда он ее увидит. Ведь в тот миг он еще не будет знать, что пришла она для того, чтобы ему отказать. Тинтур показалось, что ее сердце сейчас разорвется от боли. Не помня себя, она сорвалась на бег. Тело будто сопротивлялось, тени деревьев плясали перед глазами, дыхание сбилось, но она все быстрее неслась к Бруинену. Вскоре стало ясно, что на берегу Морохира нет. Однако он никогда и не ждал ее прямо у воды, они встречались у скамьи, скрытой зарослями. Сжав зубы, Тинтур стремглав кинулась туда. Какая-то ветка расцарапала ей щеку, но она ничего не почувствовала. Лишь резко отвела ее от лица, сделала последний рывок и застыла в оцепенении. Морохира не оказалось и тут. Тинтур судорожно обернулась. За спиной пламенел закат: солнце, огромный оранжевый шар, опустилось уже совсем низко и позолотило шпиль на крыше дворца. Она пришла вовремя. Так в чем же дело? План сорвался? Его опять что-то задержало? Кусая губы, Тинтур подошла ближе к скамье и только теперь увидела, что на ней лежит клочок свитка, придавленный камнем. Она неуверенно подняла записку. Морохир черкнул всего пару фраз, но, чтобы пропустить их через себя, потребовалось время. Когда смысл слов окончательно отпечатался в сознании, солнце шлепнулось наземь и поглотило Тинтур. Тело стало таким тяжелым, что сил стоять не осталось, и она осела на корточки. Выпавший свиток порхнул из рук, как бумажный маятник, и, добывая его, она минуту за минутой ползала на четвереньках, шаря под скамьей. «Я решил уйти без тебя. Прости», — вот что он ей написал. Идя к Бруинену, Тинтур собиралась сказать ему «нет», но то, что он так поступил, что бросил ее, отнял последнюю встречу — все это вдребезги разбило ей сердце. Боль острым комом стояла в горле. Уголки глаз невыносимо жгло. Уставшая и раздавленная, она медленно поднялась на ноги и стряхнула грязь с испачканных колен. Руки тоже были покрыты землей, а на тыльных сторонах ладоней краснели маленькие порезы. Видимо, натолкнулась на колючку и снова ничего не заметила. Тинтур злобно посмотрела на свиток, который зачем-то полезла искать, бешено смяла его и впечатала сапогом в землю. Бросила последний взгляд на Бруинен и зашагала прочь в потемках только что опустившихся сумерек. Обратный путь до дворца она пыталась найти Морохиру оправдания, но из этого ничего не вышло. Почему вчера он хотел взять ее с собой, а сегодня решил, что она ему не нужна? Зачем целовал ее, бередил душу? Может, по реакции Тинтур он понял, что она откажется? Но ведь он все равно пришел к их месту, неужели нельзя было сказать все лично? Этого она не понимала и не хотела понимать. Оставался бесспорный факт: он ушел. Он бросил ее. Она могла ждать его у реки с вещами, готовая навсегда порвать с прежней жизнью. Но разве он об этом подумал? А она еще и не спала сутки, раздумывая над его предложением… Волна печали и безнадежности затопила Тинтур, захлестнула ее сердце. Она устала так сильно, что ноги уже не слушались. Казалось, она шла до дворца целую вечность. Когда свет огней забрезжил совсем близко, она не сразу поверила, что наконец добралась. Потом, приглядевшись, Тинтур заметила, что на парадных ступенях кто-то стоит. Она подумала «кто-то», хотя на самом деле сразу поняла, что это Леголас. Воспользоваться обходным путем было еще не поздно, однако Тинтур внезапно решила идти напрямик. Она не думала, что когда-нибудь наберется храбрости так поступить, но, едва их взгляды встретились, она вдруг стремительно пронеслась по ступенькам и повисла у Леголаса на шее. Удивленный, он обнял ее через несколько секунд. Там, у Бруинена, Тинтур не пролила ни слезинки, но стоило его рукам коснуться ее тела, как все копившееся в ней эти долгие месяцы взорвалось неудержимой истерикой. — Я все равно не останусь в Ривенделле! Я уйду! Не важно куда! Лишь бы не здесь! И не в Лихолесье! — зарыдала она, уткнувшись лицом в камзол Леголаса. Он невесело усмехнулся, проводя ладонью по ее спине. — Я уже пробовал бегство, Тинтур. Не помогает. — Тогда что мне делать? У меня совсем не осталось сил… Я… я просто не знаю, как выносить это дальше… — Если бы ответ на твой вопрос существовал, жизнь была бы намного проще, — вздохнул Леголас. Тинтур почему-то решила, что он сейчас разомкнет объятья, но он, напротив прижал ее к себе еще крепче. Или ей показалось? — Думаю, время залечит раны. Время и какое-нибудь занятие, в которое можно погрузиться насколько, что терзающие тебя мысли отойдут на второй план. Тинтур захотела спросить, поэтому ли он так рьяно ввязался в эту историю с Кольцом и походом к Роковой горе? Потом вспомнила, что подобные разговоры еще ни разу не заканчивались ничем хорошим, и смолчала. Плавно отстранившись, она заглянула Леголасу в глаза. — Я совершила ужасную ошибку в Лихолесье. Из-за нее пострадал мой друг. Он в опасности до сих пор. Его жизнь разрушена, и больше я никогда его не увижу. Но это только часть ужасных последствий, к которым привела моя глупость. — Ты поступила так ненамеренно? — спросил Леголас, хотя по интонации эта фраза больше звучала как утверждение. — Конечно! То, что я сделала, было ужасно безответственно… Я просто не думала. Я… я вообще не знаю, что было у меня в голове… Тинтур подняла руки к лицу, чтобы поправить волосы, и Леголас, заметив кусочки земли под ее ногтями, спросил: — Чем это ты занималась? Усмехнувшись, она посмотрела на свою грязную исцарапанную ладонь. — Закапывала прошлое. В тот миг ей действительно верилось, что это правда во всех смыслах, вот только легче почему-то не стало. Вечер прошел хорошо, потому что рядом был Леголас, однако мысль о следующих днях, совете и ночи после него внушала нешуточную тревогу. Ночи Тинтур боялась всего. Остальное еще можно как-то пережить, даже момент прощания. Но ночью, когда судьба Кольца будет решена, а будущее станет необратимым, она снова окажется в плену четырех стен лицом к лицу с истязающими страхами о Леголасе. Чтобы этого избежать, ей уж точно придется взять травы у Арвен. Леголас пообещал, что решит вопрос о ее пребывании в Ривенделле, и больше они об этом не говорили. Тинтур не думала, что ему хватило ее скомканных объяснений, правды в которых было примерно столько же, сколько подробностей. Она ждала, что он затребует детали, надавит, чтобы она выложила все до конца, но Леголас не задавал вопросов. В преддверии совета его захватило множество более важных забот. Тинтур часто издали наблюдала, как они с Арагорном совещаются наедине: иногда — живо и эмоционально, иногда — хмуро, сосредоточенно. Впав в нервный транс, она пыталась стать для них незаменимой. Часами искала нужные карты в библиотеке, изучала черное наречие, расчищала стол, за которым они работали, от уже просмотренных документов, а когда чувствовала, что им нужно обсудить что-то с глазу на глаз, уходила до того, как ее об этом попросят. Вечерами в поле их зрения возникал поднос с едой и бутылкой вина, а потом так же незаметно исчезал. Тинтур находилась рядом все время, но так, чтобы они это не особенно замечали. Охваченная лихорадочным возбуждением, она ловила каждое их слово — ловила, запоминала и вынашивала план. Это не был четкий порядок действий — скорее безумный помысел, фантазия, мечта. То, что помогало смириться с суровой действительностью. Да, совет уже совсем скоро. Да, через несколько дней они уйдут, а Тинтур останется в Ривенделле. Она глубже зароется в библиотечные свитки, станет заниматься фехтованием по четыре часа в день. И, может быть, потом она покинет дворец Элронда, отправится вслед за Леголасом и Арагорном. Может, ее помощь пригодится им в трудный момент, и, может, это как-то искупит все, что она натворила. Но то были мечты, которым едва ли суждено было сбыться, а мысль о совете продолжала неотступно маячить на краю сознания. Три дня пролетели, как три часа, и остался всего один. Обдумывая накануне, как много нужно будет сказать и сделать, Тинтур решила, что должна хорошенько выспаться, но открыла глаза еще до рассвета. В этот ранний час все было приглушенным и выцветшим — стопка сложенной одежды, незаправленная кровать, снежинки, проплывавшие за окном с угрожающим спокойствием. Собравшись, она направилась в трапезный зал, не рассчитывая там никого встретить, однако один из столов оказался занят: за ним сидели Леголас, Арагорн и Арвен. Все трое выглядели так, словно вообще не ложились этой ночью. Первая мысль, конечно, была о Фродо. Волнение заворочалось в животе склизким змеиным клубком. Потом слуха достиг обрывок фразы Леголаса: — …Теоден из Рохана так и не прислал своего представителя. Тинтур отодвинула стул, чтобы сесть рядом. Скрип ножек по полу показался ужасающим громким в пустынном зале. Все лица мгновенно обратились к ней. — Как и Гондор… — пробормотала она, застигнутая врасплох внезапным вниманием. Арагорн слабо покачал головой. — Нет. Боромир, сын наместника, прибыл пару часов назад. К совету почти все готово. Тинтур заметила, что еда перед ним осталась нетронутой. Тарелка Леголаса и вовсе сверкала ослепительной белизной. Она покосилась на Арвен. Они не сказали друг другу ни слова, но стало ясно, что им обеим ужасно не понравилось, как прозвучало слово «почти». — Я вот что думаю, Леголас, — начал Арагорн тоном, который понравился Тинтур еще меньше. — Мы изучили карты, определились с путем, которым будем добираться до Мордора, обсудили все детали, хотя и ты, и я знаем, что в таких походах ничто не идет по намеченному сценарию. Но мы ни разу так и не затронули тему о том, кто понесет Кольцо. Леголас удивленно вскинул брови. Видимо, он, как и Тинтур, полагал, что это вопрос уже решенный, и хранителем Кольца будет Арагорн, однако спустя мгновение в его светло-голубых глазах что-то неуловимо поменялось. — Ну, мы оба должны быть готовы его нести. Как раз на случай, если что-то пойдет не по плану. — Вот только не надо! — Арвен предостерегающе взмахнула рукой. — У меня совсем нет желания слушать о том, как все может обернуться с одним из вас, за день до совета! Последовало напряженное молчание. Чувствуя, что остальные уже на взводе, Тинтур мучительно пыталась придумать отвлеченную фразу, но в голову ничего не приходило. Все сидели, глядя, кто в стол, кто по сторонам, но только не друг на друга. Потом Арвен придвинулась ближе к Арагорну, положила ладонь на его предплечье. Тинтур вдруг подумала, как отреагирует Леголас, если она сделает то же самое? От этой мысли сразу же захотелось провалиться сквозь землю. Казалось, тишина начала закручиваться спиралью, а воздух застыл вместе с парящими в нем пылинками. Наконец Леголас сказал: — Кольцо понесешь ты, Арагорн. Тот поднял на него покрасневшие от недосыпа глаза. — Его сила ввергает людей в искушение слишком легко… — Ты вспоминаешь прошлое, — озадаченно нахмурился Леголас. — Не нужно этого делать. Да, ты наследник Исильдура. Но ты не Исильдур. Рука Арагорна, мирно лежавшая на столе, медленно сжалась в кулак. — Однако та же кровь течет и в моих жилах. Тинтур нервно заерзала на стуле. Разговор принимал все более неожиданные обороты — это вызывало беспокойство. Никогда прежде она не видела Леголаса и Арагорна такими, как сейчас. Страшно было представить, что за безнадежная чернота ширится в их сердцах при мысли о проклятом Кольце. А ведь правда… Кому-то придется нести его до Мордора долгие месяцы… — Я везла Фродо в Ривенделл, — вдруг произнесла Арвен. — Я говорила с ним, пока он не лишился чувств. Его слова до сих пор не выходит у меня из головы. Он сказал, что Гэндальф ошибся и что Кольца было для него слишком много. — Да, но что можно с этим сделать? — тихо спросила Тинтур. Никто не ответил. Прошло несколько секунд, потом Арагорн поднялся, обведя всех задумчивым взглядом. — Вот нам и тема для размышлений до конца дня. Он зашагал к выходу из трапезной, Леголас направился вслед за ним. Тинтур и Арвен какое-то время сидели вдвоем друг напротив друга, затем дверь открылась, и в зал вошли близнецы. Сев за их стол, они завели разговор о положении дел на границах. Сперва Тинтур хотела остаться — ее интересовали любые новости из внешнего мира, в особенности те, что сообщали дозорные отряды, ведь кто-то мог заметить Морохира, покидающего Ривенделл. Но при виде тарелки Элладана, полной разнообразной еды, живот начало крутить, и она тоже решила уйти из трапезной. Длинный коридор был пуст, лишь вдали угадывались очертания спин Арагорна и Леголаса. Они шли не спеша, кажется, о чем-то разговаривали. Тинтур ускорила шаг, чтобы их нагнать, сама не зная зачем. С каждой секундой голоса становились отчетливее. Она набрала в грудь воздуха, но не успела их окликнуть до того, как они скрылись за поворотом. Потом Арагорн вдруг спросил: — Гэндальф говорил с тобой о Тинтур? Леголас ничего не ответил, или ответил так тихо, что она не разобрала. Звук шагов больше не доносился — они остановились прямо за углом — каменной пол пересекли две дрожащие в свете факелов тени. Эру свидетель — Тинтур не собиралась подслушивать, но до совета оставалось не больше суток, так что это был первый и единственный шанс узнать, каково ее истинное положение в Ривенделле. Забыв, как дышать, она замерла у стены, стараясь не думать о том, как будет выглядеть, если они внезапно решат вернуться или чуткий слух Леголаса что-то уловит. — В любом случае, на совет она приглашена, — снова прозвучал голос Арагорна. — Пойми, я не думаю о ней ничего дурного, но… — Она вообще могла меня не искать, — резко перебил его Леголас. — Могла не рассказывать о шпионке, не подставлять себя. В Пустошах и Пригорье она рисковала не меньше нашего. — Знаю, — тихо сказал Арагорн. — Но сомнения есть, не так ли? Леголас ответил после недолгой паузы: — Сомнения всегда есть. Судорожно вздохнув, Тинтур прижала руки к груди, словно это могло унять неистово бьющееся сердце. Она поняла, что не хочет больше ничего слышать, но уйти незаметно было уже невозможно. — Элронд присмотрит за ней. Она не должна покидать Ривенделл, — произнес Арагорн. Леголас отрешенно заметил: — Хоть мне все это не нравится, я был вынужден согласиться с Гэндальфом. Во всем. — Так для всех будет лучше, — заключил Арагорн, прежде чем раздался звук их удаляющихся шагов. Тинтур почувствовала холод в животе. До нее стал доходить смысл происходящего. Леголас не раз спрашивал о ее планах после совета, но то, что она по глупости восприняла как заботу, оказалось чем-то совсем иным. Он заверил ее, что она может остаться в Ривенделле, если захочет, потом «захочет» переросло в «должна»… Ощущая на коже затылка покалывание многочисленных иголочек, Тинтур закрыла лицо руками. Гэндальф что-то понял про нее. Или не Гэндальф, а сам Леголас. А может, кто-то видел ее с Морохиром, может, нашли подброшенную под дверь записку… Ужас разинул пасть, чтобы поглотить ее, но следом пришло жестокое утешение. Не нужно больше ничего делать, строить иллюзий, надежд — все уже было решено за нее.

***

Фарамир вошел в Осгилиат глубоко за полночь. Город спал, и было очень тихо, лишь ветер задувал непредсказуемыми порывами: бил по лицу через секунды после того, как пробегал рябью по складкам плаща. Звездный купол стоял впереди в брызгах лунного света. Фарамир замер у его ступеней на какое-то время, впитывая ночь, с мучительным наслаждением ощущая, как тело пробирает холод, покрывая кожу сетью мурашек. Никто его не ждал. А если б и ждал, то точно не встретил бы с распростертыми объятиями. Время ошибок давно прошло. Год или два назад все еще могло сложиться по-другому, но теперь последствия обрушатся на него со всей своей сокрушительной мощью. Впрочем, собственная судьба Фарамира почти не волновала после новостей, которые он узнал по прибытии в порт. Разведчики донесли об изменениях, происходящих в Изенгарде. Крепость постигли значительные перестройки: окружавшие ее рощи были срублены, пруд осушен и засыпан, в стенах пробили многочисленные туннели, чье назначение пока оставалось неясным. Но что бы там ни происходило, слухи об измене Сарумана перестали казаться просто слухами. Фарамир знал, что если его опасения сбудутся, первый удар обрушится на Рохан. Каким будет второй удар, он тоже знал — это в точности подтверждало показанное Палантиром в ночь, когда он следил за отцом. Перед глазами внезапно возник изуродованный огнем флаг Рохана, а сразу следом за ним — острый шпиль Минас Тирита, пронзающий завесу грозовых туч. Все это не могло быть простым совпадением… Тряхнув головой, Фарамир поднялся на первую ступень. Он не удивился, увидев у дверей наблюдающий за ним силуэт. Эль имела обыкновение появляться в самых неожиданных местах за час перед рассветом. Услышав от стража на пристани, что она в Осгилиате, он сразу сообразил, что найдет ее здесь. За те годы, что он ее знал, он так и не приблизился к пониманию того, что из раза в раз заставляет ее вставать с постели затемно. Разбираться в выражениях ее лица он тоже не научился. Сейчас она улыбалась, но Фарамир не мог избавиться от чувства, что в ее взгляде таится хорошо скрытое презрение. — С возращением, — Эль махнула рукой, сходя к нему со ступеней. На ней был черный гондорский плащ, а на груди ее камзола в неверном свете луны призывно поблескивало Белое Древо, вышитое серебристыми нитями. «Очень сдержанное приветствие для человека, который вырос подле тебя», — хмуро отметил Фарамир. А вот будь на этом месте его брат, она бы точно дала волю эмоциям. Фарамир мысленно усмехнулся, вдруг с неожиданной четкостью осознав, что поступил правильно, самовольно покинув Каир Андрос. Она бы и пальцем о палец не ударила, чтобы прервать его ссылку. Боромир почему-то этого не учел. — И тебя с возвращением, — кивнул он, намеренно подчеркнув последнее слово. Хотел напоминаем об уходе сбить с Эль свойственную ей высокомерную спесь, но та осталась невозмутимо спокойной, словно она не бросила Гондор несколько долгих месяцев назад, а отправилась в заранее подготовленную поездку по приказу наместника. — Боромир, должно быть, уже прибыл в Ривенделл… — задумчиво протянула Эль, кутаясь в плащ. Потом склонила голову набок, пристально вглядываясь в лицо Фарамира. — А ведь изначально планировалось, что это будешь ты. Ты знал? — Что я буду? Представлять Гондор на совете? — Да. Дэнетор рассказал мне об этом. Фарамир почувствовал, что в легких стало не хватать воздуха. Пальцы крепче сжались на ремне сумки, переброшенной через плечо. Он не мог в это поверить. По крайней мере, первые несколько секунд. Потом рассудок прояснился, и в нем вспыхнула мысль: а почему нет? Не лучше ли было, по мнению Дэнетора, отправить в опасное путешествие, из которого можно и не вернуться, того, другого сына, чья потеря будет не так страшна? Впервые за все время Фарамир взглянул на ситуацию с советом под таким углом, и это открытие его неприятно поразило. — Потому что я менее ценен? Или потому что отец не хотел, чтобы на время отъезда Боромира пост военачальника занял я? Задавая этот вопрос, он ожидал, что Эль станет юлить, но она ответила прямо и честно, удивив его еще больше: — По обоим причинам, я думаю. С одной стороны, соблазн оставить Боромира при себе был очень велик. С другой, Дэнетор все же начал подозревать, что слухи про Кольцо правдивы. Конечно, он бы хотел, чтобы в Минас Тирит его принес именно Боромир, старший сын наместника, первый наследник. Но где гарантия, что он бы вернулся? — Эль возвела глаза к небу, задумчиво рассматривая скопище облаков, закрывших луну. — Дэнетор метался меж двух огней, и вероятность того, что он решит в пользу тебя, была очень велика. Но потом твоя дерзкая выходка сильно его разозлила. Ты только подумай, Фарамир… Ты был так к этому близок… — Моргот, да что его разозлило?! — раздраженно вскричал он. — То, что я пытался открыть ему глаза на правду?! — Да, именно это, — кивнула Эль. — Он бы все равно заглянул в Палантир и истолковал увиданное по-своему. Он и после твоего отъезда в Каир Андрос в него заглядывал. Мелкая дрожь зародилась где-то в районе желудка, проползла вверх по дыхательным путям и угнездилась в горле. Вздохнув, Фарамир хрипло спросил: — Заглядывал еще раз? И что, что он там увидел? — Что-то про Рохан, про короля Теодена и еще про взятие Осгилиата. Подробностей я не знаю, но после визита в Белую башню в Дэнеторе укоренилась уверенность, что Теоден его предаст. — Но Рохан сейчас не в меньшей опасности… — пробормотал сбитый с толку Фарамир. Эль пожала плечами. — Может быть. — И… что теперь? — Теперь? Дэнетор только оправился от болезни. Он недомогал несколько дней — то ли увиденное так его потрясло, то ли сказывается частое использование Палантира. Сейчас с ним все хорошо, но он спрашивал про тебя, и ему уже известно, что ты оставил пост в Каир Андросе. Мне жаль это говорить… — Эль сочувственно на него взглянула. — Но этой выходки он тоже так просто тебе не простит. — Не простит… — тупо повторил Фарамир. — А тебе твою отлучку — простил? Она сложила руки на груди, снова обращая взор к небу. — Да. Но я не его ребенок. «Уверен, он об этом жалеет», — с горечью подумал Фарамир. Он скверно себя чувствовал и уже плохо соображал, а после разговора с Эль его начало мутить еще больше. Он только сейчас понял, как его измотал путь из Каир Андроса. Хотелось уткнуться лицом в подушку, уснуть, ничего не видеть и ни о чем не думать хотя бы несколько часов… Но Эль подошла ближе, явно намереваясь сказать что-то еще. Фарамир устало оперся о стену. Стоять прямо было уже невозможно. Даже собственный лук, удобный и привычный, казалось, весил ценную тонну. — Твой отец много лет был мудрым правителем и хладнокровным полководцем, — произнесла Эль без особого выражения, как бы мимоходом. Вот только Фарамир давно усвоил, что она ничего не говорит просто так, и ждал, почти затаив дыхание. — Он знает, кого хотел бы видеть во главе своей армии… — «Конечно же, Боромира». — И ты можешь заслужить эту должность. Но придется начать сначала. Реальность такова, что некоторые солдаты становятся командирами, а другие всю жизнь служат простыми пехотинцами. Дэнетор принял это решение только потому, что считает, что ты относишься к первой категории. Когда до Фарамира окончательно дошел смысл ее слов, он надрывно рассмеялся, прикрывая лицо рукой. — Ах вот оно что… Значит, я теперь простой солдат, и у меня даже своего отряда нет? Эль положила ладонь на его плечо. Этот успокаивающий жест означал «да». — Твой отец любит тебя, Фарамир. Хотя порой сам забывает об этом. Но все еще может наладиться, если ты будешь следовать его наказам. Он поймет, что ты достоин большего, раньше, чем ты можешь себе представить. Фарамир подавил кислый смешок. Наладить отношения с отцом, ну конечно! Этот корабль уплыл давным-давно, а его даже не было на пристани, чтобы помахать ему вслед… И что она предлагала? Следовать наказам? Послужить простым солдатом, честно выполняя свою работу, когда над миром людей висит смертельная угроза? Проторенный путь, чтобы избежать ответственности… Теперь его тошнило по-настоящему. Очертания ступеней плыли перед глазами. Сделав над собой усилие, Фарамир нехотя отделился от стены. Пристальный взгляд Эль настойчиво жег спину, так что обернуться все же пришлось. — Пока, Эль, — сказал он ровным, бесцветным тоном. — Увидимся в Минас Тирите. Небо порозовело по краям, облака приобрели нежно-персиковые оттенки. Ночь расползалась на лоскутки. Фарамир зашагал по мосту к казармам, где жили такие же простые воины, как и он сам. Лечь хотелось невыносимо. Он проспит несколько часов, прежде чем отправится в Минас Тирит. Ему было необходимо это время, как необходим глоток воздуха перед длительным погружением в воду. Потому что завтра, когда он откроет глаза, все уже никогда не будет как прежде.