После падения

Фарамир сидел за столом над уже пустой тарелкой пшенной каши, механически водя ложкой по ее дну. Он сидел один, хотя трапезный зал был заполнен, тут и там слышались взрывы смеха, звучали скабрезные шуточки, и частенько кто-то распалялся настолько, что уже не мог упустить случая ввернуть крепкое словцо. Этот зал примыкал к казармам, в которых жили пехотинцы, и Фарамир теперь тоже принадлежал к их числу. В подавляющем большинстве они были простыми ребятами, хорошо знающими свое дело, но никогда не берущими на себя ничего свыше этого. Они старались избегать принятия важных решений, а вопросы тактики и стратегии интересовали их, как прошлогодний снег. Лучшим времяпровождением после службы они считали попойку в трактире или свидания с женщинами, о чем-то вообщем-то и состояли всех их шутки и разговоры. Словом, почти все из них относились к тому типу людей, с которыми Фарамир уже разучился общаться. Еще до прибытия в Минас Тирит он примирился с мыслью, что ему, как выразилась Эль, придется «начать все с начала», но эта незатейливая солдатская жизнь стала навевать на него скуку уже спустя неделю. Сказать по правде, Фарамир никогда не был, что называется, «простым воином». С подростковых лет он время от времени примыкал к отряду Боромира, прочно закрепился в нем еще до совершеннолетия, а через несколько лет уже возглавил свой отряд, которому всегда доставались серьезные и опасные миссии. Конечно, всего этого не было бы, не родись он сыном наместника. Но Фарамир с непреклонной убежденностью считал, что заслужил свое прежнее место. Он никогда не относился к службе легкомысленно, с детства до седьмого пота вкалывал на тренировках, учился мыслить здраво и трезво и всегда держал интересы Гондора в приоритете. И вот куда это его привело… «А если бы в кавалерию, то совсем другое дело…» — подумал Фарамир, раздавливая ложкой пшенное зернышко. Но кавалерия Минас Тирита славилась на весь Гондор — нет, на весь людской род — своим стремительным и мощным ударом. Во многих битвах она играла решающую роль. Никто не мог вступить в кавалерию просто так. Это место нужно было заслужить. А будучи пехотинцем, Фарамир еще не сделал ничего достаточно значимого, чтобы рассматриваться как кандидат. Капитан его нового отряда, которым оказался один из приятелей Боромира, несколько раз намекал, что считает понижение Фарамира несправедливым, выражая готовность при удобной возможности замолвить словечко перед нужными людьми, что быстро поспособствует его продвижению по службе. Он наотрез отказался от любой помощи. Пока в голове не созрел окончательный план действий, пусть все идет своим чередом, без всяких уловок и хитростей. Разум все больше поглощали мысли о Рохане. Подпаленный зеленый флаг с белым жеребцом, гибнущий в огне Эсгарот и качающееся море трав, полное убитых воинов, — эти картины часто мелькали перед взором, сродни калейдоскопическим видениям кошмара. Фарамир почему-то был уверен, что в тот раз Палантир показал будущее, которое еще можно предотвратить. Единственным, что удерживало его от того, чтобы все бросить и сорваться в путь, было ухудшающееся состояние отца. Фарамир пришел к Дэнетору на второй день после того, как приехал в Минас Тирит. Сначала совсем не собирался этого делать, но гулявшие по столице слухи не позволили ему не явиться. Однако поговорить им тогда так и не удалось: отец бредил, мучимый лихорадкой. Он не узнал младшего сына, приняв того за Боромира. В миг, когда произошло это ложное «узнавание», лицо Дэнетора смягчилось, морщины усталости разгладились, из глаз вытекли две слезинки. А Фарамир все сидел и сидел у его кровати, сжимая руку отца дрожащими пальцами, и ждал, что тот поймет, кто перед ним, пока влажные дорожки на щеках совсем не высохли. Дэнетор выглядел постаревшим лет на десять со дня их последней встречи. Временами его состояние улучшалось, случались яркие вспышки здравомыслия, во время которых он раздавал приказы ему или Эль, интересовался положением дел в Осгилиате и расспрашивал о новостях от Боромира. К несчастью, эти просветы не длились долго, и Дэнетор снова тонул в вязком забытьи. За время их встреч отец не сказал ни слова о том, что касалось его наказания, а когда Фарамир прямо задал вопрос — ушел от ответа. Позже Фарамир пришел к выводу, что мог не исполнять его приказа. Вряд ли до этого кому-то вообще было дело. Он мог вернуться к своим парням и жить прежней жизнью — и все в отряде и вне его это бы поддержали. Кроме, разве что, Эль, которая последнее время была как-то нездорова предана Дэнетору. Но и она не озвучила бы это во всеуслышание, потому что никогда не лезла в чужие дела. Пожаловалась бы отцу — да. Он бы, возможно, позлился, если бы вообще вспомнил об этом решении, а потом… Как знать, что было бы потом… Так или иначе, Фарамир сам вписал свое имя в отряд пехотинцев, и сделал это не из страха большей кары, если его неповиновение вскроется. В сущности, он сам точно не знал, почему так поступил. Как-то раз за кружкой пива в трактире он поднял этот вопрос перед Эль, и она ответила так: «Ты подчинился, чтобы себя наказать, потому что признаешь, что совершил ошибки, и в глубине души считаешь такое решение твоего отца справедливым». Фарамир не считал. Но, возможно, он все равно хотел себя наказать. Внезапно зал наполнился большим шумом, чем обычно, и он оторвался от тарелки с кашей, поднимая взгляд. Все повскакивали со своих мест и куда-то заторопились. У выхода из трапезной образовался затор. Остановив за локоть проходящего мимо соратника, Фарамир спросил: — Что случилось? Куда все идут? — На площадь первого яруса. Есть какие-то новости от наместника. Он видел отца, снова бьющегося в огне лихорадки, всего день назад, а потому сильно сомневался, что тот сейчас способен сформулировать нечто обремененное хотя бы зачатками смысла. К тому же в последние годы Дэнетору требовался серьезный повод, чтобы спуститься на первый ярус, если при этом он не собирался выходить за врата Минас Тирита, и Фарамиру что-то подсказывало, что новостей такого масштаба сейчас нет. Однако он все равно пошел вместе со всеми из желания хоть как-то развеять скуку. На площади собралось несколько военных отрядов и с десяток простых горожан. Дэнетора здесь, разумеется, не было, зато у возвышения стояла Эль, видимо, только что вернувшаяся из какой-то поездки. На ней был черный камзол с государственной символикой и накинутый сверху походный плащ, а в спину ей било заходящее солнце. Фарамир готов быть поклясться, что ни один истинный гондорец со времен Второй Эпохи не смотрелся в этих одеждах так же блистательно, как она в эту минуту, несмотря на то, что была чужестранкой. Внезапно он понял, что никогда толком не знал, какую должность при дворе занимает Эль. Она не входила в Совет Гондора, но могла присутствовать на всех совещаниях, и ее голос имел ту же значимость, что и голоса членов Совета. Она не была начальником стражи, но стоило ей появиться на посту, как все солдаты вытягивались в струнку, готовясь принимать указания. Она не входила ни в один отряд и уж тем более ни один не возглавляла, но могла примкнуть к ряду воинов в любой момент, не предупреждая командира. Она нравилась не всем, но все принимали ее как нечто само собой разумеющееся. У нуменорцев было белое древо, которое они отказывались срубить, даже после того, как оно однажды засохло. А у Дэнетора была Эль. Все просто, никаких вопросов. Прошло несколько минут. Эль дождалась, пока разговоры в толпе смолкнут, и начала пространную речь о растущей мощи Саурона, о том, что былые союзы с Роханом и Изенгардом вот-вот разрушатся, о том, что набеги орков не просто участились, — война вовсю шагает по землям Гондора, и том, что чтобы победить в ней, им придется собрать все свои силы. Закончила она новостями от разведывательных отрядов: — …Всего несколько часов назад мне стало известно, что начались бои на границах Южного Итилиэна, Эмин Арнен в опасности. Угрозы в отношении Осгилиата подтвердились: орки совершили несколько атак, но пока нам удалось их отбить, — сделав паузу, Эль обвела взглядом площадь. — Однако вы должны знать, что я стою здесь и говорю с вами от имени наместника, который никогда не оставит Гондор в беде. Дэнетор отдал приказ сформировать дополнительные отряды и направить их на борьбу со врагом. Завтра на рассвете командиры получат послание о планируемой расстановке сил. Выступать нужно будет немедленно. Эль сошла с возвышения и растворилась в толпе. По площади прошелся встревоженный шепот. Люди не спешили расходиться, кто-то довольно громко выкрикнул, что если бы на престол взошел истинный король из династии Исильдура, то их беды бы наконец прекратились. Это соображение многие поддержали. Фарамир искал глазами Эль, размышляя над тем, как сильно она своевольничала, говоря от лица Дэнетора. Отдать какой-либо приказ в последние дни он не мог. Оставался вопрос: была ли между ними договоренность в случае нападения на один из фортов, находящийся в близости от Минас Моргула, выводить из столицы дополнительные войска? Фарамир больше склонялся к тому, что нет. Скорее всего, это была ее собственная инициатива. В толпе мелькнул хрупкий силуэт. Хрупкий, разумеется, только с виду. — Эль! — позвал Фарамир, локтями расчищая себе дорогу. Обернувшись, она махнула ему, призывая следовать за собой. Они встретились у скамьи, почти скрытой от глаз раскидистым деревом, вдали от площади, которая уже начинала пустеть. — Готов поспорить, ты явилась сюда сразу после того, как вернулась из поездки, во время которой собирала информацию у разведывательных отрядов, и к отцу заглянуть еще не успела, — заявил Фарамир. Она вопросительно изогнула бровь. — К чему ты клонишь? — К тому, что никакой приказ Дэнетор не отдавал. Вздохнув, Эль села, скрестив руки на груди. С минуту она молчала, потом ногой выкатила три камешка из-под скамьи, отломала сухую ветвь и указала на крайний слева. — Это Эмин Арнен, — Эль передвинула свою импровизированную указку, касаясь самого правого камешка. — Это Осгилиат, — наконец палка переместилась в центр. — А это Минас Тирит. Если падут они, нам придется совсем не сладко. Да, наша крепость способна держать осаду годами, но я подумала, что если можно выиграть еще сколько-то времени, то почему этого не сделать? Разве Дэнетор не сделал бы так, будь он сейчас в добром здравии? Разве ты не сделал бы? Опустившись рядом с Эль, Фарамир отвел взгляд, наблюдая за тем, как солнце садится в продольное пятно цвета расплавленного металла. Он не мог ответить сразу, потому что боролся с раздирающим чувством, что Эль поступила так, как должен был поступить он сам — взяла бразды правления в свои руки. Выждала момент и приняла нужное решение. Потом, когда отцу станет лучше, она станет рассказывать ему сказки о том, как он, мудрый правитель Гондора, в миг, когда Осгилиат и Южный Итилиэн находились на волоске от гибели, сделал все, чтобы их защитить, несмотря на гнетущую болезнь. И отец в них слепо поверит. А Фарамир… А что Фарамир со своими жалкими попытками? Он действовал, как глупый импульсивный мальчишка, который, вместо того чтобы подождать и подумать, бросился к отцу с разговорами о Палантире… Вдруг стало невыносимо жарко. Сердце забилось медленно и тяжело. Он находился в состоянии то ли полнейшего разочарования, то ли полнейшего стыда за самого себя. Но все-таки нашел силы признать: — Да, я сделал бы то же самое. Вот только, если совет Гондора что-то узнает… — Но он не узнает, — перебила его Эль. — Так ведь? Фарамир кивнул, а она больше ничего не сказала. Они просидели в молчании несколько минут, пока горизонт не потускнел и улицы Минас Тирита не заполнили приглушенно-серые тона. Наконец он посмотрел на Эль, пытаясь сообразить, как возобновить разговор. Та ушла куда-то вглубь себя, не шевелилась и, казалось, даже не моргала. — О чем ты думаешь? — спросил Фарамир. Она вздрогнула, как после глубокого сна, и слегка качнула головой. — О важных вещах. — О таких, как здоровье отца, например? — предположил он. — Или институт наместничества, который пришел в упадок, после того как с Дэнетором приключилась эта болезнь? — Как бы я ни любила твоего отца, сложно отрицать, что на свете есть вещи более важные, чем его жизнь и правление. — Защита Осгилиата и Эмин Арнена? — Нет, еще более важные. — Гондор? Эль не ответила. В конце концов, она никогда не отвечала на вопросы, если этого не хотела, а Фарамиру надоело гадать. Ему было сложно представить, что есть что-то важнее Гондора. — Но ты хотя бы скажешь, куда завтра будет отправлен мой отряд? — В Осгилиат, конечно, — она усмехнулась, поправляя полы плаща. — Разведчики рассказали, что там сейчас сущий кошмар, врагу не пожелаешь даже по близости оказаться. — Спасибо, — серьезно сказал Фарамир. Ему было важно сражаться именно в том месте, где обстановка накалена сильнее всего и его боевой опыт будет наиболее полезен. Он встал, собираясь идти собирать вещи, — уже в третий раз за последние месяцы. Но потом вдруг замер и взглянул на Эль сверху-вниз. — Хочешь, я помогу тебе спланировать расстановку сил? Она улыбнулась и произнесла фразу, которую от нее почти никогда нельзя было услышать: — Да, мне бы очень помогла твоя помощь.

***

— Тинтур, просыпайся. Голос Леголаса. Собственное подсознание играло с ней злую шутку. Конечно, его не могло здесь быть: он еще не вернулся из разведки, хотя прошло больше трех суток. Кажется, она провалилась в сон под утро, потому что всю ночь придумывала аргументы, которые убедили бы Гэндальфа и остальных тоже двинуться к Багровым воротам. Бездарная трата сил. Тинтур сама понимала, что нельзя действовать столь опрометчиво. Но, Эру, трое суток — это же так чудовищно долго… — Тинтур, сейчас категорически нет времени на эти твои штуки! Вставай немедленно! Теперь Боромир. И тон соответствующий. Что ж, уже больше похоже на правду. Она перевернулась на другой бок, потерла глаза и тут же села рывком, сбрасывая к ногам одеяло. — Что-то случилось? Кто-то снова видел Голлума? — Хуже. На этот раз орки. Нужно выдвигаться как можно скорее. Днем они нас преследовать не будут, так что должны оторваться. Вскочив, Тинтур ринулась вслед за Боромиром, который отошел в центр лагеря, чтобы продолжить собирать вещи. — Мы не можем. Арагорн и Леголас еще не вернулись. Он всучил ей мешок, забитый походной посудой. — Назад посмотри. Они здесь. В животе Тинтур образовалась сосущая пустота, когда, обернувшись, она увидела их с Гэндальфом возле лошадей. Лица у обоих были в ссадинах и царапинах, одежда забрызгана орочьей кровью. Арагорн — с раненым плечом, которое он наспех перевязал тем, что под руку попалось. Леголас, непривычно ссутулившись, одну руку держал на ребрах. Под глазами чернильная темнота, в движениях — смертельная усталость. Ее ошеломило, какой всплеск эмоций в ней вызвало их появление. Облегчение от того, что они живы, и тревога от того, что им сильно досталось, соединились в безумный вихрь, от которого кружилась голова. Тинтур попыталась скрыть эту бурю чувств, но, обнимая их по очереди, все равно боялась, что Леголас заметит, как бьется в груди ее переполненное сердце. — С ранами нужно что-то делать, — от волнения ее голос прозвучал как-то хрипло. — Да, Боромир сказал, что орки уже близко, но вы ведь не можете отправиться в путь вот так… — Тинтур, все нормально, — заверил ее Леголас. — Гораздо важнее сейчас быстро собрать вещи и уехать. Всем остальным займемся на следующем привале. Тинтур задержала взгляд на его разбитой губе. Что-то ей подсказывало, что следующий привал будет очень не скоро, но спорить с Леголасом в такие минуты не имело смысла. Чтобы не стоять без дела, она вручила поклажу подошедшему Гимли. — Зачем ты это мне даешь? — сразу ощетинился тот. — Чтобы ты закрепил на вашей лошади вместе с остальными вещами. — С какой это стати? Не забыла, что наша лошадь и без того двоих везет? Гимли попытался вернуть ей мешок, но Тинтур, начиная злиться, отпихнула его назад. — С той стати, что вы так выехали из Ривенделла! Или ты сильно прибавил в весе за время пути? — Эру, давайте сюда, я его возьму, — закатил глаза Арагорн. — Нет, — Гимли вцепился в мешок мертвой хваткой, затем, помявшись, сказал: — Ладно, Тинтур, извини. Я зря так уперся… — неловкое молчание, опущенные взгляды. — Вот только не надо сейчас ничего про Кольцо говорить, дело не в нем! Усмехнувшись, Тинтур принялась помогать Арагорну с седельной сумкой, чтобы тот не сильно напрягал плечо. Он ни разу не пожаловался и не высказал недовольства, но по тому, как с каждым движением напрягались вены на его лбу, было понятно, что боль он испытывает нешуточную. — Насколько все плохо? — спросила Тинтур, пристегивая ремешок к креплению. Уголек, словно чувствуя состояние хозяина, стоял не шелохнувшись. — С планом пройти через Багровые ворота покончено, как я понимаю? — Да. Орки знали, что мы близко, и хорошо подготовились. У них достаточно сил, чтобы разделиться на несколько отрядов: один рассредоточится вдоль хребта, а другие выступят нам на встречу. Перевал закрыт, тут уже ничего не поделаешь. — А я говорил, что нужно идти через копи Мории! — вмешался Гимли. — Чтобы идти через копи, нам придется вернуться к хребту, — покачал головой Арагорн. — Если выступим сейчас, то к ночи сами явимся прямиком в их лапы. — Никакой Мории, — произнес Гэндальф тоном, не терпящим возражений. — Наш путь теперь лежит на юг, к Гриве Рохана. Обернувшись, Тинтур бросила взгляд на Боромира. Он не смотрел в их сторону, но разговор слышал. Ей показалось, что его лицо просветлело в тот миг, когда Гэндальф обозначил маршрут. Что ж, неудивительно: там и до Гондора недалеко. За всю жизнь Тинтур не встречала никого, кто любил бы свой родной край больше, чем Боромир. Даже король Трандуил, который в вопросах защиты Лихолесья порой доходил до фанатизма, ему в этом уступал. — Орки, конечно, интеллектом не блещут, но у того, кто ими командует, голова явно на месте, — проворчал Гимли. — Ему не составит труда понять, что нам только и остается, что идти через врата Рохана, а там уж дело за малым. Ловушкой попахивает, вам не кажется? Леголас, снимавший лошадей с привязи, приподнял голову. — Не только кажется, Гимли. Мы уверены, что так и есть. Когда, закончив, он прошел к Гнедому, Тинтур заметила, что он довольно сильно хромает, хотя виду старается не подавать. Мужчины… И ведь до последнего терпеть будут. Но задержаться на четверть часа, чтобы обработать раны — нет, нельзя, это же слишком долго. — С вещами все! — сообщил Боромир. — Держи свое одеяло, Тинтур. Думаю, оно тебе еще пригодится. Она с досадой хлопнула себя ладонью по лбу. Как можно было о нем забыть? Примостив аккуратно свернутый рулон к остальной поклаже, Тинтур проверила, прочно ли затянуты узлы веревок, как вдруг оказавшийся рядом Леголас взял ее запястье в свою руку. — Когда ты успела пораниться? Тинтур вздрогнула, опуская глаза на повязку. Даже от незначительного касания место укуса начало саднить. Рана заживала плохо, и поверх бинтов продолжали выступать желтовато-коричневые пятна. — Это Голлум в меня вцепился. В первую ночь после того, как вы ушли в разведку. Арагорн, который уже поставил ногу в стремя, резко повернулся в их сторону. — Стоп, что? — Мы встретили его здесь, в руинах, — объяснила Тинтур. — И даже сумели его поймать, но потом… впрочем, вы сами все видите. Она опасалась, что Гимли или Боромир припомнят ей тот агрессивный допрос и то, как в конце концов она разжала пальцы у шеи Голлума, здорово упростив ему этим побег. Но они — стоило отдать им должное — остались стоять молча. — Отец предупреждал, что Голлум может добавить нам проблем, — нахмурился Леголас, отпуская ее руку. — Пока Кольцо у нас, он не перестанет за нами следовать, — кивнул Гэндальф. — Но над тем, как от него избавиться, мы подумаем позже. Пора выдвигаться. Они покинули лагерь, когда солнце только поднялось над горизонтом. Дорога не тяготила: местность была равнинной, деревья качал легкий ветерок, а зловещие руины Эрегиона все реже попадались на глаза. Гимли, конечно, все равно нашел, чем быть недовольным, уже после часа пути всем сообщив, что три дня отдыха на него плохо повлияли, и теперь у него разламывается спина. Тинтур беспокоило другое — как только они выехали на тракт, Арагорн пустил Уголька галопом, но спустя какое-то время был вынужден сбавить темп. Его лицо в свете сеющихся сквозь облака лучей было очень бледным. Леголас держался в седле попрямее, хотя в целом выглядел немногим лучше него. Солнце стояло уже высоко в зените, поэтому Тинтур не стала ждать, когда кто-то заговорит о привале. Сжав бедрами бока своей лошади, она прогарцевала вперед и, поравнявшись с Угольком и Гнедым, обратилась к Арагорну: — Предлагаю сделать остановку. Коней нужно напоить, а вам с Леголасом не помешает отдых. Только, прошу, не надо пытаться убедить меня, что все в порядке и вы отлично держитесь. Я вижу, что это не так. Гэндальф, скакавший во главе отряда, услышал ее и потянул за поводья. — Тинтур права. До вечера все равно придется устроить хотя бы один привал, и лучше сделать это сейчас, когда мы далеко от границ Эрегиона. Здесь пока безопасно, а вот о том, что нас ждет за пределами этой долины, я судить не возьмусь. Немного поразмыслив, Арагорн кивнул: — Хорошо. Если честно, я и правда жутко устал. Они свернули с тракта в небольшую рощу и спешились на поляне возле ручья. Тинтур сразу отправилась на поиски ацеласа. Она не разбиралась в целительстве так хорошо, как Арвен, но детство в Лихолесье с разбитыми коленками и вечными ссадинами заставило ее изучить хотя бы основы. Анорсель всегда неприятно поражалась, почему она такая дикарка. Наверное, ее бы искренне удивило, что такой стиль жизни однажды принесет Тинтур пользу. Вернувшись из рощи, она бросила охапку листков в пустую кружку и растерла их в ней до состояния мелкой кашицы. Заняться плечом Арагорна она собиралась в первую очередь. У него была сквозная рана, которую пришлось сначала долго промывать водой. Закончив с этим, Тинтур обернулась к Гэндальфу. — Кажется, у нас была медовуха? — Тебе для храбрости? — усмехнулся Гимли, протягивая ей флягу. — Нам оставь хотя бы чуть-чуть. К его неудовольствию, чтобы тщательней все обеззаразить, Тинтур пришлось выплеснуть последние остатки. Арагорн сжал зубы, до белизны в костяшках вцепляясь в корень дерева, под которым они сидели. — Ну и ладно, — махнул рукой Гимли. — У меня с собой, между прочим, тоже припасено. Обильно смазав мазью из ацеласа поверхность раны с обоих сторон, она сменила повязку на свежую. Наступил черед Леголаса. Тинтур занервничала, потому что в отличие от Арагорна, которому достаточно было избавиться лишь от рукава, тому потребовалось снять и камзол, и рубашку. Готовя лоскуты для перевязки, она несколько раз прокручивала у себя в голове, как все это будет происходить. Во время похода ей удавалось прятать страсть к Леголасу где-то внутри себя. Когда расставание с ним перестало маячить ярким огоньком на горизонте, она почти успокоилась. По крайней мере, так ей казалось. Но сейчас, когда он сидел к ней так близко, обнаженный по пояс, у нее внутри снова разгорелся такой пожар, что даже дышать стало тяжело. Сердце загрохотало в ушах. Внизу живота заныло. Тинтур осторожно прикоснулась к его ребрам там, где расплывались багровые синяки и кровоподтеки. Кожа была слишком теплой. Она заметила, как по ней пробежало несколько мурашек. Уж не от ее ли рук? Хотя… наверное, показалось. Леголас прикрыл глаза, и его веки чуть дрогнули, когда она добралась до того места, где один участок кости шел под неправильным углом. — Я ничего не понимаю в переломах, — призналась Тинтур. — Ацелас поможет снять боль, и, наверное, следует потуже перевязать. — Да. Это то, что нужно, — кивнул Леголас, поднимая на нее взгляд. — А даже если нет, на мне все равно быстро все заживает. Тинтур улыбнулась, дотронувшись до глубокого пореза на его скуле. — Жаль, на лицо ацеласа уже не хватит. Она толстым слоем нанесла мазь на его бок, взяла лоскут ткани, попросила Леголаса держать его с одного края и приступила к перевязке. Делать это было непросто, потому что, оборачивая ткань вокруг его спины, она прижималась к нему совсем близко. Чтобы лоскут лег потуже, нужно было прилагать силы, и эту работу никак не облегчал тот факт, что Боромир, перестав возиться с лошадьми, наблюдал за каждым ее движением. Когда, сделав узел, Тинтур проверяла повязку на прочность, он резковато спросил: — Ну что, вы закончили? — Закончили, — раздраженно бросил ему в ответ Леголас, который еще секунду назад был спокоен. — Спасибо, Тинтур, так гораздо лучше. — Тогда нам пора собираться, — произнес Гэндальф, посматривая на небо. Ветер трепал и развевал его длинный плащ, как паруса корабля. — Погода портится, а до захода солнца нам еще предстоит проехать много лиг. Тинтур направилась к своей лошади, замечая, что все чем-то заняты: Арагорн укрывает запасы хвороста, Боромир пополняет фляги водой из ручья, Леголас о чем-то говорит с Гэндальфом, и только один Гимли сидит на стволе поваленного дерева, уставив неподвижный взор в темноту рощи. Прежде Тинтур никогда не видела его таким задумчивым. Кроме того, этот приступ меланхолии никак не вязался с тем, что весь день вплоть до этой минуты он пребывал в прекрасном расположении духа. Остановившись, она села на корточки рядом с ним. — Гимли, все путем? Он поднял на нее мутноватый взгляд, потом зачем-то достал цепочку с Кольцом из-под кольчуги. Оно закачалось, описывая полукруг. Тинтур могла бы подумать, что это происходит из-за ветра, вот только его порывы дули совсем в другую сторону. Ей сдавило виски. Перед глазами заплясали черные точки. — Проклятье, убери его! — вскрикнула она. — У меня сейчас голова разорвется! Но эта боль длилась один краткий миг. Когда, проморгавшись, Тинтур снова отважилась посмотреть на Кольцо, она совершенно ничего не почувствовала. Рядом засуетились Леголас, Арагорн, Гэндальф и Боромир. — Что стряслось? — Да так, ничего, — Гимли замер, как-то по особенному разглядывая всех пятерых. Потом сдался и выпалил: — Ладно, просто мне не дает покоя один вопрос: надевал Фродо Кольцо или нет? — Арвен видела, как он собирался это сделать. В тот момент Фродо думал, что не сможет уйти от Черного Всадника. Она его остановила, — Арагорн вопросительно покосился на Гэндальфа. — Но мы ничего не знаем о том, что происходило с ним до ухода из Пригорья. — А я вот, например, просто уверен, что он его надевал, — заявил Гимли. Боромир недоверчиво нахмурился. — С чего ты взял? — Не важно, с чего он взял. Он и сам этого не знает, — Гэндальф подошел ближе, встал, опираясь на посох. — Скажи, Гимли, Кольцо хотело, чтобы ты его надел? Оно просило тебя об этом? — Что?! Это ведь просто опасная побрякушка! Как она может о чем-то просить? — он усмехнулся, отмахиваясь, но по тому, как изменилось его лицо, Тинтур поняла, что он сейчас сам себе не верит. — Гимли, — требовательно произнес Арагорн. — Мы ждем. — Ай, да Моргот с вами! Да! Да, оно хотело, чтобы я это сделал! — Тогда лучше отдай его Боромиру, — посоветовал Леголас. Гимли замотал головой, пряча Кольцо под кольчугу. — Из-за такой мелочи? Ну уж нет. Ты носил его всего два дня, я всего три, и что, уже очередь следующего? Так скоро опять до Арагорна дойдет. При этом как долго мы в пути? Две с половиной недели? — он задумался, почесывая бороду. — И вот только не заливай нам тут, что тебя оно ни о чем таком не просило! Все взгляды обратились к Леголасу. Тинтур замерла, задерживая дыхание. Однако он ответил быстро, без раздумий: — Нет. Ни разу. — А тебя? — теперь Гимли смотрел на Арагорна. Он молчал. В это трудно было поверить, но он так и не произнес ни звука, пока Леголас, разозлившись, не обрушился на него с укором. — Ты носил его дольше всех и даже не подумал сказать нам? Почему, Арагорн? Как так можно! Тот возмущенно сверкнул глазами. — И чем бы тебе это помогло? Новой паранойей? Я не знал, что это случится с кем-то еще. В себе я был уверен. Оно бы не заставило меня его надеть! Я бы это не допустил! Боромир пнул валявшуюся на земле ветку, взметая в воздух охапку сухой листвы. — Что за идиотизм?! Клянусь, такими темпами мы никогда не донесем эту штуку до Мордора! — Давайте только без паники, — вмешалась Тинтур. — Все уже поняли, что Кольцо коварно и что оно собирается нас испытывать. Не знаю, как остальные, а я хотела бы знать, если оно выкинет какой-то новый фокус. — Согласен, — произнес Леголас. Какое-то время все молчали. Ветер усиливался, стволы деревьев гнулись под его порывами. Пара ворон взмыла в воздух, уносясь прочь с оглушительным карканьем. На землю упало несколько капель, но дождь так и не пошел. Наконец Гэндальф сказал: — Никогда — слышите? — никогда не надевайте Кольцо Всевластия. Даже если это будет вопрос жизни и смерти, все равно подумайте десять раз, прежде чем это сделать, — разворачиваясь, он перебросил посох в правую руку. — А теперь нам пора двигаться дальше. Время не ждет.