В вечернем эфире вчера показали твой фильм о людях, попавших в шторм.
Кон мог бы даже перестать надеяться, пожалуй, если бы захотел этого по-настоящему, но ни за что не смог бы перестать ждать. Он так и не рассказал никому о блокнотах и чердаке, инстинктивно понимая, что если Тим оставил их там, где только он смог бы их найти — значит, только ему они и предназначались. Хотя как велик был соблазн. Пахло нелепым желанием отыграться непонятно на ком, и на поводу у него Кон, конечно же, не пошёл. Он изо всех сил постарался сосредоточиться на городе, на новых друзьях — Кэсси познакомила его с Эдди и Мигелем, оба оказались немножко сумасшедшими и сумасбродными, но к этому Кону было не привыкать. Он пытался сосредоточиться на целях, но кто бы мог подумать, что их окажется так трудно ставить. Раньше желание писать было абстрактным, теперь он пытался понять, как и что хочет делать с бумагой. Тасовать слова или рассказывать истории, фиксировать реальность или сплетать её из собственной фантазии — он не знал. И он раз за разом садился над белым листом бумаги, оказываясь не в силах написать ни строчки. Только однажды он не то чтобы пересилил — скорее вышел из себя, разозлённый мыслью о том, что проблему Тим ему оставил, как и обещал, но этого оказалось недостаточно, и он был бы гораздо счастливее без неё. На самом деле он написал только одно слово. Вернись. Но бумага была глуха к его мольбам.***
В Парквилле Кон вообще не смотрел телевизор — не хватало ни времени, ни желания. Не то чтобы оно появилось сейчас, но он часто брался за пульт за завтраком и во время уборки, да и просто проводя дни дома в одиночестве, что случалось постоянно. Раньше рядом всегда находились люди, хотя их ферма и оставалась весьма уединённой, но можно было спуститься вниз, и па никогда не мешала пара лишних рук, и в общем, там невозможным казалось почувствовать себя действительно одиноким. Единственным — может быть, если взобраться на крышу и смотреть в сторону от города, на равнину и деревья вдалеке, на верхушки которых каждый день неумолимо насаживалось солнце. В детстве Кон часто туда залезал, против воли думая о Метрополисе где-то далеко, а потом — неизбежно — о родителях. Не то чтобы он очень тосковал — он не помнил их, и семья его на самом деле была полной, но смотреть на закат было хорошо. Если па не был занят шумной работой, то вокруг становилось так тихо, будто наступил конец света, и кроме него никого не осталось. Это было больно — но так спокойно. Розовый свет выкрашивал его кожу, будто всполохи взрыва или огня, и каждый раз в этой тишине, в которой времени просто не существовало, Кон ждал, что вот-вот исчезнет сам. Но потом солнце садилось, вечерняя прохлада смывала это оранжево-розовое тепло с пальцев и щёк, и наступало время спускаться. Он был очень счастлив тогда, заходя в дом, где ждали ма, и па, и Кларк, и он не был один, не мог быть один. Знал, что никогда не будет. Кон понимал, что многим это чувство не знакомо — нужно испытать утрату на себе, чтобы понять, что они имеют, но сам он всегда ценил родных и близких. И он точно не нуждался в уроке — а иногда его посещала смутная эгоистичная мысль о том, что Тим просто решил проучить его за что-то или к чему-то подготовить. Эта мысль сразу вызывала почти детский, яростный стыд, но таких червячков было предостаточно. Кону они не нравились, но как всякий человек, выросший на ферме, он знал: то, что едят, не может быть отравленным. Мухоморы всегда были красивыми и чистыми, без единой червивой дырочки. Так что Кон не спешил избавляться от мыслей-паразитов — в самые тяжёлые дни именно они делали его живым. Сомнения — и ещё, пожалуй, надежда. В многоквартирном доме, где он пока толком не знал соседей, почувствовать себя одиноким было легко, а вот единственным — невозможно, и даже Бесс не слишком помогала своей компанией избавиться от желания просто лечь на постель и уснуть, и спать так долго-долго, пока не придёт время, пока его не разбудят — не разбудит Тим. Город, в котором Кон искал новое начало и покой, пока что не спешил идти ему навстречу. После эпизода с надгробиями разговоры с родителями по скайпу стали короче, было трудно улыбаться, но это должно было пройти постепенно. Должно. В большом городе время с одной стороны бесконечно тянулось, а с другой в нём слишком легко было потеряться — он привык отмерять дни и недели работой в поле. Август подобрался к нему незаметно, и хотя ко всему он был готов, легче почему-то не становилось. В один из дней Кон привычно уже щёлкнул пультом и занялся обедом. Не то что бы он не умел готовить раньше, просто не было нужды и опыта, но за эти пару месяцев он почти догнал Кларка. Бесс крутилась под ногами и клянчила у него сначала яйцо, потом томат, потом картофелину. То ли успокоившись, то ли поняв, что Кон ей потакать не собирается, она растянулась в дверном проёме и засопела. По телевизору сперва рассказывали о премьере какого-то фильма про плохих ребят, которые сделали хорошее дело, но звучало это довольно уныло, а потом началось интервью с Затарой, и первым порывом Кона было переключить канал. Он сдержался, твердя себе, что это всё глупости, и то, что Затара шарлатан, с ним, Коном, никак не связано. Эту простую мысль уложить в голове оставалось по-прежнему нелегко, будто Затара лично был виновен во всём, что с ними произошло. На экран он не смотрел, да и слушал на самом деле вполуха, но теперь никак не мог сосредоточиться на ноже и сельдерее. Из-за этого резал овощи он медленно, будто сонно, но прерываться всё равно не стал. — Господин Затара, скажите, часто ли встречаются люди, которые вам не верят? Кон скрипнул зубами. — О, просто постоянно, — рассмеялся Затара. — Я их понимаю. Мы живём в рациональное время, когда так трудно поверить в чудо. Верить в факты, конечно, куда приятнее. Я получаю много гневных писем и звонков ежедневно, иногда ко мне подходят и на улице. Некоторые чудаки снимают разоблачающие видео и выкладывают их на ютуб. А один юноша убежал с представления, отказавшись услышать, что все ответы находятся прямо над его головой. Кон вздрогнул и разозлился на себя за это едва ли меньше, чем злился на Затару, потом ссыпал сельдерей в миску и принялся за морковь. — Над головой? — На чердаке… — лезвие вошло в палец так быстро, что Кон не успел остановиться даже, а потом бросил нож и схватился за руку, громко ругаясь. — Просто удивительно, как люди не любят получать ответы, не правда ли? Впрочем, это всё не важно, не важно. Затара говорил что-то ещё о будущем турне, но Кон не слышал почти ничего, он стоял, глядя в экран и придерживая руку, а кровь капала на светлый кафель, распускаясь на нём причудливыми цветами.***
К возвращению Кларка Кон успел разобраться и с ужином, и с рукой, и с кафелем. С собой вот не получилось. То, что Затара говорил о нём, Кон понял ещё на пассаже про сбежавшего юношу, но едва ли это помогало или радовало. Скорее наоборот, потому что теперь закрыть глаза на то, что сошло бы за совпадение, стало невозможно. Вяло ответив на вопрос Кларка про замотанный палец и так же вяло поужинав, он взял поводок и отправился гулять с Бесс. Этим вечером он пришёл раньше Кэсси, но это оказалось к лучшему — так сложно было говорить с кем-то. Хотя пара советов ему точно не помешала бы. Он не спросил, конечно. По крайне мере, не сам и не сразу. Пока Бесс скакала вокруг её Лорда, Кэсси то и дело бросала на него обеспокоенные взгляды. Не то чтобы они успели здорово подружиться, но всё-таки просто знакомыми тоже перестали быть. В конце концов она выпалила, будто боялась задать вопрос, и нужно было сделать это быстро — или будто она задала не тот вопрос, что хотела: — У тебя что-то произошло? — и продолжила уже тише: — На тебе лица нет. «У меня произошёл Тим Дрейк, но это давно уже не горячая новость», — хотел ответить Кон, но вместо того он повернулся к ней и задумчиво постучал по дужке своих очков. — У тебя бывало такое, что человек тебе не нравился и вообще не внушал доверия, и ты отказывалась от его помощи, а потом узнавала, что она была действительно очень серьёзной, но ты уже справилась без неё? По мере того, как он говорил, Кэсси хмурилась сильней. Когда он закончил, она помолчала немного и слегка неуверенно протянула: — Не-е-ет? Нет, Коннер, у меня такого не бывало. Кон кивнул. Так он и думал. Впору было с Кларком говорить, но тот не знал про его поездку к Затаре, а рассказывать не хотелось, и как всегда казалось, что лучше вовсе промолчать, чем недоговорить. После небольшой паузы Кэсси продолжила: — Но вообще-то, думаю, я бы извинилась перед таким человеком? То есть, это наверняка для него было неприятно. Я бы поговорила в любом случае. Да. Пожалуй так. Согласиться с ней Кон не мог, но кивнул всё равно — просто чтобы не продолжать эту тему. В общем-то сказанного было достаточно — ответ Барта он и так знал, не нужно было для этого ему писать. Оставалось только успокоиться, перестать злиться и набраться смелости позвонить — снова.***
Смелости он набрался только через четыре дня, и это было больше отчаянием, чем смелостью. Он не мог перестать думать об этой внезапной проницательности ряженого шарлатана, и потому поднять трубку и набрать номер казалось просто меньшим злом. На том конце, как и в прошлый раз, была уставшая секретарша. — Светлейшего вам дня, приёмная господина Затары, меня зовут мисс Примак, чем могу помочь? — Добрый день, — Кон прочистил горло, поняв, что голос внезапно сел. — Я хотел бы побеседовать с вашим эм… работодателем? Вопросительную интонацию он точно не планировал. Он вообще внушал себе, что надо говорить уверенно и спокойно, но, кажется, растерял свои намерения на полпути к цели. — Извините, — удивительно, но голос секретарши смягчился, как будто она действительно сочувствовала кому-то на том конце, — я могу отправить вам форму анкеты для участия в шоу, господин Затара не даёт… — ...частных консультаций, да, я в курсе, — усталость навалилась на плечи, прибивая к земле. — Я… Моё имя Коннер Кент, и мне действительно нужно с ним поговорить. — Ах, мистер Кент, — было слышно, как мисс Примак улыбнулась в трубку, — господин Затара знал, что вы позвоните. Сейчас я вас соединю. По спине Кона пробежал холодок, но это всё больше раздражало. Как ни странно, в трубке не играла никакая дурацкая мелодия — лишь простые гудки. Голос Затары, когда он ответил, звучал удивительно мягко. — Слушаю вас, мистер Кент. Кон сначала вздрогнул, а потом тут же выдохнул: ну конечно, секретарша предупредила его. Кон решил обойтись без расшаркиваний. — Откуда вы узнали про чердак? Повисла пауза. Потом Затара долго, почти сочувственно вздохнул. — Прежде, чем я вам отвечу, я сам задам вопрос. Я хотел пригласить вас на своё шоу ещё раз… и посвятить его целиком вам. Я в курсе вашей истории, скажу честно, она заинтересовала меня. Я разведал, кто вы… и думаю, я могу вам помочь. А мои зрители были бы рады узнать больше об истории мистера Дрейка. Он вообще не имел права упоминать Тима. Кон моментально пришёл в ярость: он не сомневался в том, что Затара на многое готов ради рейтингов, но даже его поразила такая наглость. Хотя чего он ждал от того, кто долгие годы наживался на чужом горе. — Ни в коем случае. Ни за что. А если вы будете пытаться осветить эту историю у себя или что-то в этом роде — Брюс Уэйн вас раздавит. Затара хмыкнул — прозвучало весело. — Понимаю вас, — и словно почувствовав, что разозлённый, разочарованный и не верящий ни единому его слову Кон сейчас положит трубку, Затара быстро продолжил: — мистер Кент. Кон, — он сам не знал, почему всё ещё сжимает телефон побелевшими пальцами. — Вы славный молодой человек. В вас есть что-то. И именно потому, что в вас это есть, послушайте меня: все ответы уже в ваших руках. Вам нужно только открыть глаза и начать смотреть. Затара повесил трубку первым, оставив Кона слушать сначала короткие гудки, а затем глухую тишину.***
Август близился к завершению, будто спешил поздороваться с сентябрём и скорее отправиться отдыхать. Кон давно уже был готов к учёбе — а Метрополис теперь казался таким знакомым, будто он всю жизнь здесь прожил и никуда не уезжал. Хотя, конечно же, сказать, что он не скучал по ферме, было бы ложью. Парквилль был спокойным, сонным, будто подёрнутым мутной дымкой — а кардиограмма Метрополиса скакала, как безумная, хотя и там и там дни были вполне насыщенными. Кон едва ли обращал внимание на суету вокруг в последние две недели — он лишь иногда мог забыть о смутном наставлении Затары. Что это вообще значило? Кон был бы счастлив увидеть что-то, он смотрел в оба, не смыкая глаз, но всё, что было у него: блокноты, стрелка, могильные камни да похороны. Ничего нового, ничего, что он не видел бы прежде. Просто — ничего. Кларк уехал в командировку, так что вернувшись с прогулки с Бесс Кон включил телевизор и рухнул на диван, закрывая глаза локтем — чтобы не было так отвратительно тихо внутри и шумно снаружи одновременно. Чтобы стены не давили. В вечернем эфире крутили обрывки репортажа из Готэма. — Как мы уже сообщали ранее, Брюс Уэйн со своей семьёй вернётся в Готэм в начале следующей недели. Как вам известно, больше года назад произошёл инцидент, связанный со взломом приёмным сыном Брюса Уэйна, Тимом Дрейком, серверов «Лазарь Инкорпорэйтед». Несмотря на то, что Тиму Дрейку не были предъявлены обвинения в краже информации, возможные деловые отношения между «Уэйн Энтерпрайзис» и «Лазарь Инкорпорэйтед» в течение этого года оставались под сомнением. Перед возвращением Брюса Уэйна мы попросили прокомментировать сложившуюся ситуацию Р’аса аль Гула. — Я искренне надеюсь, что давнишние разногласия между мной и мистером Уэйном не затронут наших деловых отношений. Пользуясь случаем я хочу вновь выразить свои соболезнования касательно исчезновения Тима Дрейка — к сожалению, даже моих людей не пропустили на похороны, так что всё, что я могу — это слова. Мы все скорбим об утрате семьи Уэйнов. Я повторяю снова: я хотел бы работать с этим гениальным юношей. Но поскольку сейчас я не могу даже отправить цветы, лучшим почтением его памяти мне видится долгое и продуктивное сотрудничество с «Уэйн Энтерпрайзис», на которое я всецело рассчитываю. — К другим новостям. Закрытый на время реставрации музей естественных наук в Централ-Сити не начнёт свою работу в эти выходные, как планировалось ранее... Кон по-прежнему держал глаза закрытыми — даже когда из него вышибло дух, стоило вдуматься в сказанное аль Гулом. Он просто продолжил лежать, стиснув зубы и сжав кулаки, будто ожидая чего-то: что ему скажут, что он ослышался, или что кто-то вызовет врача, который будет смотреть сочувственно и потом сообщит, что у Коннера вот уже больше полугода галлюцинации, и он видит людей, которых не было. Что сутулый, пузатый человечек, в очках с чудовищным числом диоптрий и жиденькими зачёсанными седыми волосами, войдёт в дверь и скажет, что всё это было дурацкой шуткой, а Кону за (не)внимательность полагается приз. По меньшей мере, амнезиак. В его жизни было достаточно много потрясений и бесплодных надежд, оказывающихся лишь игрой предопределённости, пустыми ячейками памяти, слепым совпадением, не несущим абсолютно никакой пользы. Потому он пытался дышать носом глубоко и неторопливо, и почти осязал, как время струится, утекая сквозь пальцы. Теперь спешить было некуда. Он не мог снова звонить Барту с безумными просьбами прогуляться до городского кладбища, он не мог часами сидеть над картой, а потом пробираться по заснеженному лесу, он не мог раскладывать валентинки по стопкам в поисках одной единственной, способной дать ему намёк или подсказку. Он всё уже испробовал, и потому когда он открыл глаза и потянулся к карману джинс за телефоном, голова его оставалась холодной. Кларк ответил не сразу. — Да, маленький брат? Что-то случилось? Я сейчас не очень свободен, так что… — Нет, нет, — перебил Кон, — всё в порядке. У нас всё хорошо. Я хотел спросить, у тебя остались фотографии с похорон? Каких — уточнять не требовалось. Голос Кларка сразу наполнился сочувствием, от которого замутило. — На внешнем жёстком в верхнем ящике стола. Кон. Коннер? — Да? — У тебя точно всё в порядке? Он постарался добавить веселья в голос, хотя понимал прекрасно, что Кларк лучше кого угодно распознает это. И знал ещё, что он — тот человек, который не станет ловить его на лжи, потому что ничего он не ценил больше, чем личную свободу. Кон понимал всецело, что как бы брат ни переживал за него — он не вмешается. И он любил его — за это в том числе. — Да. Да, всё в порядке, — на другом конце тянулась пауза. Кон вздохнул. — Серьёзно, Кларк. Всё в порядке. Просто вспомнил кое-что, захотел посмотреть на снимки… Ничего особенного. — Ну, смотри, — протянул Кларк недоверчиво, но, вроде бы, слегка успокоившись. — У тебя карт-бланш на мои жёсткие диски. Вперёд. Папка лежит прямо в корне. — Спасибо, — искренне ответил Кон. — Спасибо.***
В подготовке к просмотру снимков не было ничего особенного. Подготовки-то не было как таковой: он просто воткнул толстый провод жёсткого диска в лаптоп и ждал, пока тот подгрузится. У нужной папки в имени значилась только дата, но эту дату Кон не забыл бы, даже если бы очень пытался. Внутри обнаружились в первую очередь люди: фотографии с собой он пролистывал без интереса. Там было суровое и полное решимости лицо Джейсона, вечно недовольное Дэмиена, печальное и растерянное — Дика, заплаканное — Стеф, скованное гримасой боли — Альфреда, и никогда, никогда не меняющееся лицо Брюса. Он будто не мог простить Тима. Будто физически не был способен это сделать. Наверное, он и правда не мог. Не Коннеру было его судить. Он и сам, кажется, Тима пока не простил. На следующих фотографиях — их Коннер видел в газетах и новостях — были цветы. Виделась некая ужасающая ирония в том, что на похоронах Тима было так много цветов. Будто после отличного представления. Среди множества венков и букетов Кона интересовал лишь один, лежащий отдельно — принесенный якобы от аль Гула, но — теперь это стало очевидно — не имеющий к нему никакого отношения. Этот венок не бросался в глаза, хотя и расположился чуть в стороне от основной массы. За дымкой, за пеленой слёз Кон просто не способен был разглядеть его тогда. Пролистав снимки до конца, Кон начал снова, выбирая более чёткий, глубоко вдохнул и увеличил изображение, всматриваясь в идущую по кругу ленту со словами, на которые никто не обратил внимания раньше, потому что никто не читает написанное для мёртвых. Кон чувствовал себя очень глупо, читая короткую и знакомую фразу. «Юные, просто мы».***
Он не мог рассказать никому о своей находке, да и не был уверен, что в этом есть какой-то смысл. Это не было «Тихо». Он не узнал бы сутулого человечка, даже увидев сейчас лицом к лицу. С Тима сталось бы заранее заказать цветы на собственные похороны — и это больше не дёргало, не после всех тех раз, когда он думал наперёд и оставлял подсказки, уже не нужные. Что до уверенности — поверить в «послание с того света» вновь оказалось слишком страшно. Кон размышлял о том, стоит ли ему сказать хотя бы Кларку или Дику, когда заиграл рингтон, и стыдясь самого себя, он заколебался, держа ладонь над трубкой. Кон потряс головой, надеясь, что у Барта не хватит проницательности сейчас, чтобы понять, что что-то не так, и ответил. — Эй, привет, чувак. Как оно, как Стеф? — Стеф уже в городе, — неожиданно напряжённо сообщил Барт. Его голос звучал сорванным и запыхавшимся, будто он только что пробежал марафон. — У неё и братьев всё в порядке, журналисты осаждают дом, но это нормально. Я звоню не поэтому. Нехорошее предчувствие скрутило внутренности Кона, заставляя стиснуть несчастный кусок пластмассы до тихого скрипа. — А почему? Что случилось, Барт? Тот громко сглотнул на другом конце. — Нассер. Тебе нужно знать, лучше, наверное, от меня… — Что случилось? — Он… Он признался в убийстве Тима.