Посадили деревья в саду. Тихо, тихо, чтоб их ободрить, Шепчет осенний дождь.
Мелочным было бы радоваться собственному отъезду из Парквилля — такому своевременному, такому пустому. Журналисты не смогли бы найти его здесь — только не в большом городе и квартире своего собрата по перу, так что всё, что ему оставалось — ждать. А журналистов было чертовски много. Нассер не просто заявил о своей вине вслух, он собственной рукой написал признание, рядом в качестве доказательства положил те вещи Тима, которых у полыньи не нашли, а потом пустил себе пулю в голову. Смутно казалось, что бывшие военные и не умеют умирать иначе. Кон не мог поверить в то, что сказанное в новостях, Бартом, родителями — правда. Они берегли его, будто фарфоровую куклу, потому что знали, насколько близок с Нассером он был. Но факт оставался фактом. Правы были все — все, кроме Кона. И в первую очередь был прав Тим. Если бы Коннер поверил ему. Если бы он только прислушался. Если бы… то что? Впрочем, теперь всё равно было слишком поздно — и приходилось верить Кларку, Барту, новостям, Джейсону, кому угодно, кроме Тима. Потому что он был мёртв — убит Нассером. И в это поверить никак не удавалось. Кон искал причину — и не мог найти ничего похожего на ответ. И к тому же — признание объясняло столько всего. Даже венок на кладбище. В конце концов, Нассер знал о них обоих так много — у него был доступ к документам Тима, к его личному делу. Нассер мог видеть эмблему на форме Тима на Хэллоуин — не ясно, впрочем, как он сумел пробраться в поместье. Было слишком скверно думать о том, что в то время, как Кон полагался на поддержку, Нассер втайне упивался его болью. Нет, не так. Не скверно. Невыносимо. А Тим? Что они не поделили? Как Тим понял, что Нассера нужно опасаться? И не стал ли он жертвой собственной прозорливости? На этой мысли Кон вздрогнул и едва сдержал странный звук, рвущийся прямиком из лёгких — то ли крик, то ли плач, то ли вой. Если раньше ему было сложно оставаться наедине с собой, то теперь главной проблемой стали люди. Сочувствие Кларка, душащее, как петля, вздохи Барта в трубке. Преувеличенное обеспокоенное веселье Ма и Па. Кэсси и Мигель ничего не знали, тем было лучше. Можно было хотя бы с Бесс, которая предательски часто заглядывала в его глаза и порой поскуливала, не думать о новостях постоянно. На похороны Нассера Кон, конечно же, ехать не собирался. Учебный год не спросил, насколько Кон готов в него окунуться, и просто наступил. В школе, где никто его не знал, ему пришлось отказаться от изначального плана (быть обаятельным, заводить новых друзей) в пользу отработанной схемы (быть призраком, невидимым, неизвестным). Темп и ритм оказались быстрее и яростнее, чем в Парквилле, но это было к лучшему — отвлекало. Занимало. Через пару дней Кон позвонил Лоис, чтобы поблагодарить её за помощь в поисках. О том, что отсутствие врагов было важнее наличия приятелей — умолчал. Кларку хотелось врезать уже за то, как каждый вечер с не очень-то настоящей улыбкой он спрашивал, как у Коннера обстоят дела. Но он просто кивал и осторожно рассказывал о новых учителях. Иногда даже удавалось забыться, когда они вспоминали школу в Парквилле. Она казалась вечной, незыблемой, как сама река. Кон успел понять, что постоянного в его жизни просто не существует.***
В середине сентября, когда Кон, всё же найдя тех, кто добирался с ним в школу на одном автобусе, вернулся домой с небольшим опозданием, он с порога понял, что что-то пошло не так. Бесс не выбежала ему навстречу, на вешалке оказалась лишняя куртка — погода была дождливой и прохладной, особенно для Метрополиса. Кон помялся на пороге, пытаясь понять, ждут ли его вообще дома, но оклик Кларка не оставлял сомнений: — Кон, это ты? Идём скорее сюда. Он вздохнул тяжело, роняя рюкзак на пол у дверей и отряхиваясь от дождя, как мокрый пёс. — Привет, Кон! — прозвучал из кухни голос Дика, и решимости отвечать в Коннере поубавилось. Когда он вошёл в дверь, он обнаружил Дика на месте Кларка за крохотным столиком, где и они с братом по утрам толкались локтями, а уж Дику должно было быть совсем тесно — после столовых в домах, которые занимали Уэйны. — Не смотри на меня так, — мрачно попросил Дик, будто читая его мысли, — мне удобно и обычно я вообще ем на ходу. И пью дрянной кофе из автоматов. Спасибо, кстати, — он отсалютовал Кларку большой кружкой, исходящей паром. — Э… Привет? — озадаченно спросил Кон. Бесс удивительно тихо подошла сзади и ткнулась ему в ладонь мокрым горячим носом. Он почесал её — рефлекторно. Дик подскочил со стула, едва не расплескав кофе. Затем кинулся Коннера обнимать. — Чёрт, прости, совсем манеры растерял со всей этой суматохой, ну ты знаешь… — Ты ведь поэтому здесь? Из-за Нассера? — резко поинтересовался Кон, тем не менее рассеянно похлопывая Дика по спине. — От тебя ничего не скроешь, да, видишь меня насквозь? — неожиданно устало и привычно тепло отозвался тот. — Садись. Когда они сели — стульев было всего два, и Кларк остался стоять, привалившись бедром к кухонной тумбе — Дик явно никак не мог начать говорить по делу. Он шутил, спрашивал о школе, и о том, что же оба Кента нашли в этом дождливом городе, выдумывал байки в ответ на замечание о том, что это он привёз с собой дождь — из Готэма. — Дик, — в конце концов попросил Кон после очередной неловкой паузы. — Зачем ты здесь, а? Видит бог, он не хотел быть грубым. Но сил у него не оставалось совсем. Даже на Дика. Тот вздохнул, сделавшись серьёзным в один момент, и отставил кружку. Кларк подхватил её, отворачиваясь к плите, видимо, намереваясь сварить ещё кофе. Дик не заметил. — Я приехал по нескольким причинам. Первая — я не верю признанию Нассера. Кон глупо моргнул. Потом прищурился. — Ты не веришь чистосердечному признанию? — Ты не понимаешь, Кон, — Дик вздохнул и устало потёр виски под напряжённым взглядом Кларка. — Когда кого-то убивают, в первую очередь нужно думать о мотиве. А мотив — обычно дело людей близких. Твоё, например. Кон, кажется, даже дышать перестал. — Ты же не хочешь сказать… — начал Кларк, пожалуй, слишком громко, опуская кружку перед ним. — Не хочу, — оборвал его Дик. — Нет, я не подозревал Кона. Но это не отменяет того, что Нассеру от такого убийства — выгоды не было. Ещё меньше — от признания. Совсем никакого смысла накладывать на себя руки. Он что, святоша-католик? Насколько мне известно, нет. Он поднялся на ноги, делая пару шагов к шкафчикам, и открыл самый левый, доставая сахарницу. Положил себе три ложки, отмахнувшись от тихого извинения Кларка, вернул сахарницу на место и сел на стул. Кон разлепил пересохшие губы и продолжил беседу. — И что, это единственная причина сомневаться? Может, его правда замучала совесть. Может, он наконец понял, сколько боли причинил тем, кто его любил. Тебе. Твоей семье. Его друзьям. Слово «мне» повисло в воздухе неясной дымкой, непроизнесённое. — Нет, конечно, — Дик опустил взгляд к кружке, размешивая сахар. — Ты же отдаёшь себе отчёт, что всё, что я говорю, должно оставаться между нами? — он дождался от Кона короткого кивка. — Так вот. Понимаешь, там слишком всё гладко вышло. Как по учебнику. Незарегистрированный ствол, признание это. Почерковедческая экспертиза подтвердила его, кстати. Улик никаких — и никаких признаков того, что он вообще собирался себя убивать. Ствол был — а обстановка, будто он в один момент решение принял. Там еды в холодильнике приготовлено на неделю, счета не оплачены. Такие, как Нассер, перед тем как распрощаться с жизнью, заканчивают с делами. На него очень удобно повесить убийство, понимаешь? Я не верю. — Зато ему не доверял даже Тим, — вяло отозвался Кон. — Тим мог кому угодно не верить, Коннер, — заметил Дик, делая глоток. — Я не буду в расследовании исходить из его личных предпочтений. — То есть я всё-таки был под подозрением? — едко поинтересовался Кон. Дик промолчал, строго глядя на него поверх кружки. Через паузу продолжил: — Скажи мне, Кон. Зачем Нассеру сближаться с тобой после убийства Тима? Чем ты ближе — тем больше возможностей его раскусить. Было что-то подозрительное? Избыточную откровенность Кон никак подозрительной считать не мог, хотя смутно понимал, что стоило бы. Он пожал плечами. Дик задумчиво кивнул в ответ. — Ладно. Есть ещё причина, по которой я приехал. Готов к очередным новостям? Коннер мрачно посмотрел на него. — Как никогда. — У Нассера было всего одно распоряжение в завещании. Ничего про имущество, ничего про родственников — у него их не было, кажется... — Его девушка умерла… — заметил Кон. — Давно. — Вот видишь. В общем, его самоубийство не то чтобы моё дело даже, я на место пробрался по знакомству — полиция Канзас-сити мне задолжала. Но стоило мне заявиться и всё осмотреть, как позвонил нотариус Нассера и попросил срочно приехать. Поскольку я был в Парквилле, до большого города добрался быстро. И вот что меня там ждало. А, чёрт, сейчас… Дик встал и вышел из кухни — видимо, за курткой. Кларк одними губами спросил: «Ты как?» «Нормально», — так же ответил Кон. «Воды?» «Пожалуйста». Дик вернулся с простым конвертом в руках. Никаких надписей Кон не то что не разглядел — вообще не увидел. — Так вот, — продолжил Дик, садясь. — Нассер распорядился только об одной вещи — найти меня и отдать мне этот конверт, который хранился у нотариуса, чтобы я передал его тебе лично в руки. С заверением и моими росписями везде, где только можно. Твоими тоже, кстати, но я убедил этого парня хотя бы со временем потерпеть. Пригрозил ему визитом Мэтта, он почти сразу согласился… В общем. Этот конверт для тебя. Я не знаю, что там. Слово Грейсона. Или Уэйна, какое тебе больше нравится. — Я… Я тебе верю, Дик, — Кон смотрел на протянутый ему конверт, как на ядовитого скорпиона. Дик его взгляд считал верно и чуть отвёл руку назад. — Эй. Я не требую от тебя рассказа о том, что внутри, но надеюсь, ты не утаишь ничего важного, так? И ещё — пообещай мне, пожалуйста, не сжигать его в мусорке. Коннер вздрогнул всем телом, вспоминая неясно, как они с Нассером бросили фотографии в огонь. — Это тоже в распоряжении было? — невольно огрызнулся он. Дик не отреагировал никак. Только молча положил конверт прямо перед ним. — Я… Я прочитаю. Позже, хорошо? Мне нужно подумать. — И подготовиться, — кивнул Кларк. — Мы понимаем, Кон. Дик смотрел на него, подпирая щёку рукой. — Это всё. — Ты надолго здесь? Сколько у меня времени? — Я думал задержаться на пару дней, Коннер… Может, на тройку. Зависит от того, останется ли такой же мрачной погода. Ничего нового в деле Нассера всё равно не будет, если только твоё письмо не подскажет. — Почему ты думаешь, что там письмо? — Ну… Нассер ведь был учителем литературы, так? Наверняка там именно оно. — Тим бы тебя сейчас высмеял или стукнул, — фыркнул Кон. И только по вскинутым в удивлении бровям Дика понял, что никто не ждал от него имени Тима, произнесённого так просто. Он замялся, но положение спас Кларк. Он хлопнул себя руками по бёдрам, отлипая от тумбы, и жизнерадостно спросил: — Останешься у нас? Диван в твоём распоряжении, если хочешь. Повисшая пауза была отчётливо неловкой. Дик ответил, не глядя на Кларка: — Я… Нет, спасибо большое, я уже бросил вещи в хостеле. Но спасибо. — Как скажешь, — Кларк вернул ему вымученную улыбку и поставил кружку в мойку. Кон перевёл взгляд на конверт, всё ещё не решаясь даже прикоснуться к нему. — Эй, — бросил Дик, равняясь с ним. Он положил ладонь на плечо Кона и несильно, но уверенно сжал. — Мы с тобой, помнишь? Кон кивнул.***
Прежде чем взяться за конверт, Кон разобрался с уроками, выгулял Бесс, поболтал с родителями, поужинал с братом. Кларк был тише обычного — видимо из деликатности, и из неё же не спрашивал ни о чём. Не задал он вопросов и когда Кон ушёл в комнату слишком рано. Бесс дремала возле кровати, на которую Кон забрался с ногами, гипнотизируя лежащий на покрывале конверт. Он не глядел на часы, но сидел так долго-долго, прежде чем вскрыть его. Кажется, даже Кларк уже ушёл спать. В конце концов, когда он надорвал его, не ударили гром и молнии, бумага не обожгла пальцы, а изнутри не вырвался древний демон. Да и перемен Кон не ощутил. Он достал сложенный вдвое лист клетчатой бумаги и развернул — опасно расслабившись. Опасно, потому что первым же предложением из него выбило дух. Прости за ложь, береги себя и сиди тихо. Чуть ниже шли сплошные цифры, аккуратно вписанные в каждую клетку, и больше там не было ничего — даже с обратной стороны. Кон не мог думать об этом, он просто сидел и смотрел на заветное слово, написанное рукой Нассера, и смотрел, смотрел не отрываясь. Ему хотелось закричать — и рассказать всем на свете о том, что он увидел, но он сдерживался, как мог. Самым сложным было не поверить сразу всему. Помнить, что это могло оказаться роковой случайностью. Как Нассер мог знать, какое единственное слово заставит Кона изучить страницу вдоль и поперёк? Если только… Если только он не узнал это от Тима, прежде чем убить. Нет, об этом думать было нельзя. Нужно было узнать, как давно сделано письмо, и… и… Кон не знал, что делать. Чем дольше он думал о письме, тем менее реальным оно ему казалось. В конце концов, он так и не смог решить, хочет выбросить его и забыть, или вовсе не ложиться в постель, пока он не поймёт, что спрятано в шифре — а это точно был шифр, хотя и сходство с криптограммами Бейла, мягко говоря, пугало. Тим не был бы Тимом, если бы всё оказалось просто. Письмо Кон спрятал под матрас, и даже забравшись под одеяло он долго ворочался, пытаясь успокоиться и уснуть. К утру он забылся беспокойным сном, в котором не оказалось ничего, кроме тишины.***
На следующий день в школу он не пошёл. Кларк пожал плечами и сказал, что поговорит с учителями, но лучше ему не пропускать больше одной недели в начале года. Кон был благодарен и за это. В итоге он решил не рассказывать никому о содержимом письма (да и вообще о письме), но заняться расшифровкой этого потока цифр. Смутное ощущение, что нужно успеть до отъезда Дика, не проходило. И определённо не помогало. Все шифры, которые Тим показывал ему, были простыми — смещение вперёд или назад, или цифры с ключом, но ключа к письму не прилагалось. Обычно намёк был где-то рядом, но не теперь. Оно и понятно — наверняка посланию нельзя было оказаться не в тех руках, но... Кон пытался понять логику, но никак не мог. Много единиц, много двоек. Он посчитал их — выписал, что нужно. Переписал шифр не единожды. Он сидел над ним несколько часов, и всё без толку, пока он не решил вернуться к тому, что от Тима ему осталось. Открытки, фотографии, послания и — блокноты. Каждый из них был пронумерован, и в этом был смысл — простой порядок. Тим любил порядок и хаос с равной силой. Стоило потянуть ящик стола, и в голове сами собой всплыли слова Затары: «Все ответы уже в ваших руках. Вам нужно только открыть глаза и начать смотреть». Захотелось побиться обо что-нибудь головой, раскладывая их по порядку, один за другим. Двадцать шесть разномастных тетрадок с дурацкими надписями, со строгим тиснением или броским логотипом. И первые буквы всех этих слов не повторились ни разу. Два блокнота были и вовсе без надписей, зато на одном из них были горные пики, так ярко напоминающие букву М, а второй — ну. Пришлось наудачу выбирать методом исключения. Кон достал лист бумаги и начертил на нём два столбца: номер блокнота и его букву. Потом переписал снова — расставив числа в порядке возрастания. Оставалось только надеяться, что он не ошибся — и переписывая, и вообще взявшись за его блокноты. Первое же слово показало, что он был прав. «Коннер». Он глубоко вдохнул и продолжил. Дальше шли две «К», вторая из которых начинала фамилию. За «Кентом» шла буква «А», потом слово «родился». Лишние буквы пока не объясняли ничего, но Коннер просто ринулся вперёд, судорожно сжимая карандаш, почти разрывая остриём бумагу. Постепенно появлялась недостающая история. Он всё-таки написал её — а Кон уже не сомневался, что хотя рука Нассера выводила цифры, последовательность была за Тимом. Он не знал как и почему, знал только, что сейчас у него нет права сомневаться. Ничего особенного в истории, конечно, не было — рождение, гибель родителей, переезд в Парквилль, вот только… Переезд в Метрополис к Кларку тоже там был. Ещё была книга — пророчество о написанном от того, кого уже больше полугода рядом не было. Между строк таились место и просьба — просьба быть осторожнее, тише, потому что на него смотрят пристальнее, чем когда-либо. Место — Коннер едва не рассмеялся в голос — «Кабинет литературы. Красный Робин». Последние же слова Кон спрятал у самого сердца. Они были только для него. Слова любви, ни разу не произнесённые вслух. Признание. Обещание. И прощание.***
Дождаться утра было невыносимо, но это же было необходимостью. Так что Кон только бросил Дику короткое сообщение — пригласил его на завтрак. Запоздало подумал, что надо было сперва спросить Кларка, и запоздало же отмёл эту мысль. До утра он лишь проваливался в краткие безвоздушные норы собственного сознания. К счастью, к завтраку он уже не помнил, что там видел. Он и не хотел. У него не было плана — он точно не собирался говорить Дику, что нашёл. Не сейчас, по крайней мере. Было слишком рано, слишком смутно, слишком… Тим просил сидеть тихо. Дик был самым шумным человеком, которого Коннер знал. Кроме, пожалуй, Роя Харпера. Зато он был пунктуальным, так что когда Кон кинулся на стук в дверь раньше Кларка, он точно знал, кого увидит. Кларк не торопился — был занят телефонным разговором, и хотя Кон не вслушивался, но вся его поза, такая напряжённая, и тихий голос, и короткие, рубленые реплики — всё это намекало, что разговор шёл не самый приятный. Не желая мешать, Дик и Кон отправились в кухню, и казалось бы, настал идеальный момент, чтобы поделиться, но… Стоило Дику задать прямой вопрос, убеждённость в том, что отвечать не следует, окрепла, обрела кровь и плоть. — Ты уверен, — с нажимом повторил Дик, — что в письме не было ничего важного? Хотелось отшутиться, отделаться остротой про подозреваемых и хорошего и плохого копа в одном лице, но под этим почти жестоким взглядом ищейки у Кона язык приклеился к нёбу. Он сразу почувствовал себя маленьким и незначительным, и, как ни странно, это помогло. Маленьким и незначительным не под силу решение таких задачек, правда же? Додумать мысль Кону не дал Кларк, вошедший в кухню, до побелевших костяшек сжимая телефонную трубку. — Ма в больнице. У неё был инфаркт ночью… Отец только что позвонил… Мне надо ехать. Кону показалось, что даже пыль в солнечных лучах замедлилась, почти остановившись. Кларк выглядел потерянным, и это выражение лица делало его моложе. Ровесником Коннера или младше. Вместе с тем он разом будто постарел на десяток лет, и Кон зажмурился, не желая смотреть в его лицо. Это было слишком страшно. Тёплый утренний свет пробирался сквозь веки, щекоча. Будто он снова сидел на крыше их дома в Парквилле. «Тим бы не испугался», — гадко шепнул внутренний голос. И Кон распахнул глаза. — Я поеду с тобой, — сказал он бездумно, но в следующий же момент он понял, что у него нет другого выхода, и Ма — она была лишь одной из причин. Ему нужно было найти Красного Робина во что бы то ни стало. Но назвать происходящее везением у него не повернулся бы не то что язык. Разум не допускал этого, минуя все аргументы, сходясь в одной точке, одной короткой мысли: «Я должен ехать». — Нет, ты… Тебе нужно вернуться в школу, и Бесс, мы не успеем взять её, я… — Я останусь здесь, — вмешался Дик. — Присмотрю за твоим несчастным кактусом и собакой… Если ты не против. — Спасибо, — просто ответил Кон, и когда Дик снова взглянул на него, ему захотелось сделать шаг назад. Он знал. Он точно знал, что Кон солгал ему, но каким-то шестым чувством, видимо, понимал, что помешать ему не сможет, и всё, что остаётся — ждать его возвращения. Что же, сейчас это было всем им на руку. Кларк смотрел на Дика сумрачно, нахмурившись и поджав губы, словно взвешивал что-то. Он даже начал было говорить: — Лоис… — Не ладит с собаками, — Дик улыбнулся, но то была лишь тень его привычной улыбки. Вежливый намёк с фотографий для готэмских газет. — Я останусь. Кларк стянул с переносицы очки и ссутулился, закрывая ладонью глаза. Так он просидел не дольше минуты, будто делая глубокий вдох перед прыжком. Да, он был старше Коннера, но всякий, кто сталкивается со смертностью собственных родителей, становится взрослым в один момент, до того лишь играя в совершеннолетие. — Хорошо, — выпрямился Кларк в конце концов. — Спасибо, Дик. Собирайся, Кон, быстро, мы полетим ближайшим рейсом в Канзас-сити. Когда он выходил из кухни, он ощущал сверлящий, тяжёлый взгляд Дика затылком, но нашёл в себе силы не вздрогнуть и не распрямить плечи. Не выдать себя ничем.