Где бы ты ни прятался

      На столе целая гора френч-тостов, бутылочка кленового сиропа тут же. Аромат корицы и какао.       Я помогаю Куинни рассаживать девочек — Эйприл уже четыре (исполнилось две недели назад, а я совсем забыл!), Холли два с половиной, чужие дети всегда быстро растут — когда Криденс наконец спускается вниз, босиком, голова мокрая. Опять с утра под душ? Чистюля.       Куинни оборачивается и одаривает Криденса своей чарующей улыбкой. Фантастическая женщина. В светлом зелёно-розовом домашнем платье с отделкой из маленьких золотистых пчёлок, и уже опять весьма заметно «в положении», она совершенно не выглядит обычной домохозяйкой, скорее какой-то богиней домашнего очага. Сияет, как солнце, и греет всех своими лучиками. И с каждым годом — всё краше.       — Доброе утро, Криденс! — голос у Куинни — как звон серебряного колокольчика. — Садись, мы как раз все и собрались. Эйприл, Холли, это Криденс!       — Доброе утро, мэм, — отвечает тот. И улыбается детям. А дети улыбаются ему.       — Можешь звать меня Куинни, Тина мне сказала, что вы уже подружились.       А про меня Тина ничего не сказала, интересно? Ну, там, что именно я нашёл Криденса… ах, ладно, Персиваль, вы же тут вместе, ясно же, что… подружились тоже.       — Хорошо, Куинни, — Криденс как-то нерешительно садится рядом со мной. Под столом наши колени соприкасаются, и я впиваюсь в тост.       Не знаю, как это у Куинни получается. Какое-то волшебство, не иначе — она умудряется одновременно следить за Эйприл, кормить Холли кашкой, разливать по чашкам какао, болтать и освещать всех улыбками. Даже Криденс как будто светлеет, словно отражая солнечный свет. Он ненавязчиво помогает Куинни с тарелками, подкладывая мне очередную порцию тостов. Мне до жути хочется опустить руку вниз и прижать бедро Криденса к собственному. Мало тебе ночных фантазий, а, Персиваль? Я кошусь в сторону Криденса. Руки, сжимающие большую чашку какао. Какао на губах. Сладкое. Сла-адкое. И опять эта острая коленка под столом. Боже, это невыносимо.       Потом Криденс встаёт, чтобы помочь убрать со стола, и я выдыхаю. У нас же ещё такой путь впереди. Может, когда-нибудь… эээх, бред, всё бред… Куинни что-то мне говорит.       — А? прости, не расслышал.       — Тина сказала, что отправила с тобой посылку.       — Ох, точно. Одну минуту!       Как я сейчас встану? Я сейчас встать не могу. Мне нужно хотя бы пару минут. На концентрацию воли. Думай о карбюраторе, Персиваль, думай о карбюраторе. Или о Малкович.       Куинни лучезарно улыбается, мне кажется, что в глазах мелькает понимание.       — Да ничего, сиди, завтракай, мы сходим с Криденсом. Дети?       Криденс берёт Холли на руки. Мадонна. Они с Куинни и Эйприл выходят во двор.       — Машина не заперта! — кричу я им вслед.       Наконец я остаюсь за столом один и очень этому рад.              ***       Перед отъездом мне в голову приходит блестящая мысль, и я прошу у Куинни разрешения позвонить в ЭлЭй.       Набираю номер, но натыкаюсь на автоответчик, вежливо и с британским акцентом посылающий всех, кто звонит раньше полудня.       Чёртов Джон Константин.              — Всё-таки… не надо бы вам ехать, — говорит Куинни. — Долина Смерти для тебя, Грейвз, сейчас не лучшее место.       — Лучшее не лучшее, а Криденса я в одиночку не отпущу.       — Так-то оно так… — задумчивое выражение её лица наводит на мысли о картинах Боттичелли. — Ну, будь что будет. Береги себя и своего… друга.       Мы обнимаемся на прощание. Эйприл говорит, что не будет меня целовать, потому что я разбойник (Якоба она, что ли, услышала?). Зато чмокает Криденса в щёку и, смутившись, сразу же убегает. Куинни берёт малышку Холли на руки, они машут нам — бай-бай, Грейвз, бай-бай, Криденс.       Мы выезжаем из зачарованного сада, и ворота, словно сами собой, закрываются.              Проезжая мимо пекарни я сигналю и притормаживаю. Якоб выходит попрощаться с огромным пакетом фирменных булочек в виде забавных зверушек, который я укладываю на заднее сиденье.       — Удачи! — очень искренне говорит Якоб.       — Спасибо, — отвечаю я.       И мы снова в пути.              ***       — Какое волшебное место, какие волшебные люди! — Криденс всё ловит отражение быстро уменьшающегося белого домика в зеркале заднего вида.       — Да… точно, волшебное. А самая главная фея — Куинни. Могла бы весь Голливуд положить у своих ног. Или стать суперагентом. А вот, вышла замуж за Ковальски. Дом, дети, Якоб… Сколько раз мне хотелось спросить её — что она в нём нашла?..       — Отчего же не спросил?       — Да как-то… она же всем довольна. И, потом, Якоб. Герой Вьетнамской войны, представляешь? И не озлобился, нет. Булочки печёт.       — Они друг друга любят, вот и всё. Там вообще весь дом пропитан любовью…       Криденс замолкает. Я вспоминаю прошлую ночь. Эта странная тёмная субстанция, как в том сне, когда у меня ночевал Криденс. Неужели это было только вчера? И сегодня опять… можно ли назвать эту тьму «любовью»?.. Тёмная сторона любви?..       Я включаю альбом The Doors «L.A. Woman», и Криденс не спорит.              ***              На одной из заправочных станций я выхожу позвонить из автомата. Опять автоответчик. А ведь уже одна минута первого! Оставляю сообщение.       Будем надеяться, что Константин всё-таки окажется на месте. Хотелось бы всё-таки разобраться с… тьмой.              ***              Погода отличная, дорога хорошая, музыка любимая и пакет с булочками. И даже Криденс молчит сегодня не так, как вчера. Дружелюбно как-то молчит. Даже, вроде бы, улыбается моим шуткам.       В общем, всё идёт хорошо до тех пор, пока мы не попадаем в пробку на одной из улиц «Города Ангелов». И пока я не замечаю, что на параллельной полосе — подозрительно знакомый «Мерседес», а за рулём — Серафина. Серафина, в свою очередь, замечает меня, и я прямо физически ощущаю холодное презрение, которым она умудряется меня обдать за какой-то мимолётный взгляд. Криденс, видимо, тоже это чувствует, потому что выглядывает из-за меня и, не стесняясь, рассматривает Серафину. А потом, как бы невзначай, кладёт руку мне на шею.       Не так много было в моей жизни ситуаций, когда мне настолько бы хотелось провалиться сквозь землю. Или нет. Не провалиться, а просто мгновенно перенестись куда-нибудь далеко-далеко. Подальше от пробок и бывших жён. Потому что время идёт, машины стоят, а рука на шее — никуда не девается. И даже, вроде бы, начинает поглаживать мне затылок. Или я галлюцинирую. Или мне уже нужно, наконец, заняться сексом. С кем-нибудь помимо себя.       — Кри-и-денс, — выдыхаю я сквозь стиснутые зубы.       А этот засранец убирает руку — но только для того, чтобы отстегнуть ремни безопасности, — перегибается и целует меня в губы. Легко и по-детски даже. Затем скользит руками по шее, по плечам и, довольный, откидывается обратно на сиденье и пристёгивается.       И у меня даже нет времени, чтобы повернуться и увидеть реакцию Серафины, потому что движение на трассе возобновляется, а сзади уже сигналят нетерпеливые водители.       — Да мать ж вашу! — ору я в голос и нажимаю педаль газа.       Криденс громко хохочет, и мне, почему-то, кажется, что с ним хохочет половина демонов Ада.