Где бы ты ни прятался

      Мне сложно сказать, сколько прошло времени. Может быть, несколько часов. Может быть, несколько дней.       Может быть, недели.       Вполне возможно, что прошло минут сорок или шестьдесят.       Сейчас я ни в чём не уверен.       Могу только сказать, что нахожусь теперь в другом помещении — маленькой комнате вроде больничной палаты, всё так же выкрашенной в белый цвет и со смотровым окошком в двери.       В самой комнате тоже есть окно, но расположено оно слишком высоко, под самым потолком, пару футов в ширину, дюймов десять в высоту. И на нём решётка.       Часов здесь нет.       Есть узкая дверь, которая, как мне откуда-то известно, ведёт в крошечный туалет с унитазом и раковиной, без зеркал. (Был ли я там уже или кто-то мне про это сказал?)       На спинке кровати висит белая майка трикотажные белые штаны, но сейчас на мне что-то наподобие ночной сорочки или, скорее, больничной рубашки, которую используют в до- и послеоперационный период.       Насчёт операции я не уверен. Хотя ощущения в теле престранные.       Во-первых, совершенно непривычное чувство кожи. На ней ни волоска. Нигде. Я поднимаю руки ощупать голову… поверхность бархатистая, аккуратно выбритая… Даже бровей нет. Я не ощущаю гнева, только некоторую апатию. (Хотя не могу сказать, что не гордился своими бровями. Они особенно хорошо выражали внутреннего почти интегрированного дикого мужчину.)       Во-вторых… что-то в целом явно не так. «Неладное что-то творится с тобой,» — говорит мой внутренний голос с интонациями магистра Йоды. Порой мне кажется, что тело становится как будто расплавленным металлом (как у киборга во втором «Терминаторе», который совсем не мой герой!) (Если подумать, то в реальности фильма я был бы… ну, Т-800, модель 101. А Криденс был бы Джоном. А Т-1000 — Гриндевальдом. У этого Т-1000 даже зеркальные очки были…) — вернёмся к металлу, да. Не знаю, как это объяснить, а мысли не работают так, как прежде, — в общем, временами я словно бы становлюсь жидким и текучим, как ртуть, а временами застываю, но это состояние не похоже ни на что знакомое, потому что даже в нём ощущается наличие атомарной решётки.       Кроме того, мне кажется, что я могу видеть линии в воздухе, слабые линии чужих позывов. И, если закрываю глаза, то вижу их даже отчётливей.       Может быть, я превратился в радио, как у Кафки? Нет, у того был таракан… Или нет, таракан был у Кроненберга в «Голом завтраке» с Питером Уэллером, который робокоп… он превращался в пишущую машинку… как-то так.       От мысли о том, что я попал в фильм Кроненберга, у меня нехорошо сводит живот, но, похоже, ел я слишком давно, чтобы проблеваться.       В-третьих, Персиваль, в-третьих… я ни черта не понимаю. Если рассуждать трезво, всё слишком похоже на плохой трип. Наркотики, Персиваль, этот Геллерт даёт тебе наркотики…       Я зажмуриваюсь и пытаюсь сконцентрироваться. Ощутить себя снова живым человеком. Ощутить свою целостность. Тина, где же твои уроки по осознанному восприятию?..       Я сжимаю и разжимаю кулаки, напрягаю и расслабляю мышцы, стараюсь дышать глубже. Постепенно мне удаётся погрузиться на дно, расфокусироваться, слиться с потоком…       И тогда начинают приходить картинки.              Вспышка: опасная бритва у самых глаз, шёпот «не дёргайся»… такое чувство, будто с меня снимают верхний слой кожи… какие-то смутные образы, ощущение причастности к чему-то большему… я словно бы звено в цепочке… неизвестно чего…       Гриндевальд плавится, втекает в меня, стекает по мне…       Вспышка: сияющие хороводы атомов (атомов?!) — всё искрится, всё кажется таким лёгким и понятным… мы… танцуем?.. или танцуют стены… или…       Вспышка: эта комната… открывается дверь, Гриндевальд входит, садится на кровать, наклоняется к моему лицу, внимательно смотрит…       Вспышка: …снова взгляд этих странных глаз… Он говорит «магия»… почему? Ага, я спрашиваю: «Что это?» — и он говорит: «Магия»…       Опуститься ещё глубже в этот фрагмент. Память фрактальна.       Вспышка.       — Будешь хорошим пациентом и сам дашь мне руку или снова позвать моих верных помощников?       «Помощники» — два здоровенных молчаливых амбала, больше похожие на охранников в белой форме или санитаров отделения для буйных больных, чем на медбратьев. Я вспоминаю их железную хватку. Зомби. Интересно, они тоже под чем-то или сами по себе отморозки? Возможно и то, и другое. В любом случае, Геллерт сделает своё дело. Я лежу на кровати, а он сидит на мне верхом, облизываясь, как змея. Светло-голубые джинсы и белая футболка с закатанными рукавами. (А что на мне? Сложно сказать.) Его левый глаз с постоянно расширенным зрачком странно отсвечивает. Я вижу, что Геллерт начинает терять терпение. (Значит, это не в первый раз?) Вложив в свой взгляд заряд ненависти, я протягиваю руку. Но я не могу сказать, что мне не хочется её протянуть. Очень хочется.       — Молодец… — Геллерт быстро улыбается и проводит привычную процедуру, вкалывая очередную дозу мне в вену. А потом, как обычно, повторяет то же с самим собой.       — Что это? — спрашиваю я, чувствуя, как мир вокруг начинает серебриться. Раньше он никогда не реагировал на этот мой вопрос, но сегодня отвечает:       — Магия.       — Что за «магия»?       — Самая чистая и настоящая…       Геллерт на несколько секунд зажмуривает глаза. Потом выдыхает. Я наблюдаю, как воздух, вырывающийся из его лёгких, разлетается крошечными звёздочками.       — Что за «магия»… — повторяю я и начинаю улыбаться: мир, воистину, прекрасен. А я, воистину, всемогущ… — Аааа… волшебство…       — Волшебство, — эхом отзывается Геллерт. Затем он ложится на меня и начинает целовать. Вплавляется.              Вспышка.       Темно. Он рядом. Тепло его тела. Он гладит моё лицо. Это уже после того, как.       — Геллерт, тебе больше делать нечего? — я смеюсь. Ещё немного, и смех станет истеричным. Но не сейчас.       — Ты мне нравишься, Персиваль, ты мне понравился сразу…       — Но ты же меня убил…       — Убил… — он вздыхает. — Ай-яй-яй… но тогда я не знал, что ты тоже…       — «Тоже» что?..       — …тоже можешь пригодиться.       — Как секс-игрушка?..       — Почему «игрушка», Персиваль?.. Ты достаточно взрослый, чтобы быть не игрушкой, а… партнёром… Не думаешь же ты, что я буду заниматься сексом с моими детишками? Я ведь не извращенец какой-нибудь…       «Именно он,» — думаю я.              Почти, почти… ещё фрактал…       — Дети? Ты используешь детей?       — Не всех, только особенных.       — Ты… тоже даёшь им… «магию»?       Смех.       — Ооо нет, Персиваль, вот тут ты ошибаешься. Говорю же тебе, я не извращенец… можешь думать что угодно, но посмотрел бы ты на себя со стороны… Ты и Криденс, мммм, не хорошо…       — Он достаточно взрослый…       — Ему нет двадцати одного года, в ряде штатов ты был бы осуждён за секс с несовершеннолетним…       Криденс. Криденс мелькает в мыслях. Чёрное облачко. Где-то рядом. Где-то совсем рядом. Отзовись, Криденс!..       — Ты стал колючим… надо будет снова повторить…              Вспышка.       Кажется, сегодня он вколол мне только одну дозу. Утром. А сейчас уже вечер… или ночь…Чёрт возьми, как сложно собрать мысли в кучу! Особенно когда рядом Геллерт, который кусает в шею… нет-нет, постойте… вот оно, вот эта линия… я вижу её, я её чувствую… это линия зова… уже безнадёжного… он думает, что я мёртв! Я уже не обращаю внимания на то, что Геллерт делает со мной, я ловлю сигнал. Где ты? Где?..       Дальше по коридору, повернуть… ага, и ещё пройти… такая же дверь с окошком… Я-Криденс, лежу на кровати, подобрав колени к подбородку и чувствую… опустошение… Грейвз убит, убит, убит…       Криденс, я жив.       Я ЖИВ, КРИДЕНС!       Я-Криденс слабо шевелится. Убит, убит, убит…       Чёрт…       А если… попробовать под «магией»?..       Я уворачиваюсь от губ Геллерта, но это его, похоже, только сильнее распаляет.              Наверное, это было вчера.       А сегодня ещё никто не приходил. Придёт ли?              Ясно следующее: по крайней мере, Криденс здесь. Я не знаю, в каком он состоянии, но в тот момент, когда я его так отчётливо видел, у него было что-то вроде депрессии.       Дети. Геллерт использует их для производства наркотика, который называет «магией».       Если все дети, которых он отбирает, обладают способностями, как у Криденса (или аналогичными им), то, вероятно, это даже и не просто «магия», а Магия. Настоящее волшебство. Которое становится наркотиком.       Эй, погоди, Персиваль!       Оно не просто наркотик. Для какой-то части людей оно — смертельно. (Если предположить, что та штука, которой в меня стрелял Геллерт, тоже связана с Магией.)       Для меня — нет. Значит?       Значит, у меня тоже есть какие-то способности?       Персиваль, не тупи. Ты видишь призраков. Ты их фотографируешь.       И за прошедшее время ты уже потребил столько этого… что пора начинать учиться этим пользоваться.              И тогда, возможно, у нас будет шанс.       «Нам нужно сильно разозлиться».       Криденс, чёрт возьми, слушай меня!