Где бы ты ни прятался

      Геллерт входит в комнату Криденса, вернее, даже не входит, а словно вплывает. Комната освещается светом, исходящим от Геллерта. Он медленно, словно под водой, склоняется над телом, свернувшимся в калачик на кровати — Криденс обнажён — и начинает вонзать в него шприцы, один, другой, третий… их становится всё больше… точное количество я назвать не могу, но не меньше двадцати. Криденс открывает рот в немом крике и дёргается, но Геллерт только улыбается, всё шире и шире. Каким-то образом он приводит в действие поршни всех шприцов, и они начинают выкачивать из Криденса его демоническую силу, наполняясь чёрным веществом — не жидкостью, не газом, а чем-то средним. Затем Геллерт начинает вынимать их, но уже не поочерёдно, а одновременно, и я не могу понять, как ему это удаётся. Я вижу, как из маленьких ранок на теле Криденса начинает сочиться кровь, крови становится всё больше и больше, она стекает по коже, капает на простыни и на пол, Криденс тяжело дышит, словно раненое животное, его лицо искажено болью. Геллерт равнодушно смотрит на него и выходит из комнаты даже не потрудившись запереть за собой дверь, и я пытаюсь крикнуть, что можно бежать, но ничего не выходит, а в это время Геллерт идёт ко мне с этим букетом — букетом из шприцов — и вдруг оказывается прямо возле моей кровати. Он наклоняется ко мне и говорит: «Ты хочешь стать демоном, Персиваль?» — «Нет, нет,» — кричу я, — «Это меня убьёт! Не надо!» — Но он внезапно втыкает иглу мне в шею, и всё тело мгновенно начинает онемевать…       Я, вскрикнув, просыпаюсь. И не особенно удивляюсь, обнаружив, что Геллерт и вправду здесь, в этой комнате (которую я теперь называю «моя комната»). Он освещён только светом, проникающим через окошко в двери из коридора. Геллерт стоит возле стены, прислонившись к ней лопатками и подогнув одну ногу. Непринуждённая поза ожидания. Кроме того, он курит. Я ещё не видел, как Геллерт курит. Это в первый раз. Сигарета тонкая и чёрная. Он даже не смотрит на меня, его взгляд мог бы быть направлен к окну под потолком, за которым угадывается уличный фонарь, но на самом деле глаза прикрыты. Дымок от сигареты подхватывается хитрой системой вентиляции и тут же разносится. Интересно. Неужели здесь нет уловителей дыма? А как же противопожарная безопасность? Или уловители есть, но не распознают этот дым как дым?..       — Геллерт, — тихо говорю я. — Какого чёрта ты тут делаешь?       Он медленно поворачивается.       Сейчас он поднимет веки, а там, вместо глаз, — две пары острозубых челюстей.       Но он не подымает век.       — Персиваль, — отвечает Геллерт. — Разве ты не видишь? Я вкуриваю Криденса. Хочешь тоже?       — Что?! — я подскакиваю на месте, а Геллерт смеётся, резко и жестоко.       — Он такой чёрный… мне не хватало чёрного здесь…       Я пытаюсь встать, но ноги запутываются в одеяле, и я хлопаюсь на пол. Подняться никак не получается. А Геллерт всё смеётся и смеётся, и дыма становится всё больше и больше, и я задыхаюсь и не хочу вдыхать то, во что превратили Криденса…       Это второй уровень сна, или как там оно называется. Когда пробуждаешься во сне, и только потом соображаешь, что до сих пор спишь.              Когда я просыпаюсь в очередной раз, я просто никак не могу понять, что реально, а что — нет. Тина, когда изучала осознанные сновидения, давала такой совет: найти книгу и попытаться прочитать текст. Если он не будет меняться и подстраиваться — значит, это не сон. Но у меня нет здесь книг. Вообще ничего нет, что можно было бы прочитать.       Ещё Тина говорила, что можно посмотреть на свои ладони, что я и делаю. Я поднимаю руки, но в том месте, где стоит кровать, слишком темно, чтобы разглядеть ладони, и они кажутся двумя расплывающимися пятнами черноты.       Сердце колотится, как сумасшедшее.       Мне страшно.       Мне страшно оттого, что комната освещается только светом, проникающим через окошко в двери из коридора. Что за окном под потолком угадывается уличный фонарь. Что я не знаю, начал ли я действительно сходить с ума, или это всё просто банальные ночные кошмары. В соседней комнате ворочается что-то очень большое, оно глухо бухает в стену, выгибающуюся от каждого удара пузырём. Осознание того, что это что-то, запертое совсем рядом, может прорваться сюда, повергает меня в ужас.       Мне страшно настолько, что я стучу зубами и поджимаю руки, и пытаюсь спрятаться под одеяло.       Тина, господи, ну где же ты, Тина! Ты бы точно знала, что делать…       Внезапно меня накрывает тёплой волной, и дрожь унимается. Я лежу, с удивлением прислушиваясь: сверчки или ещё что-то такое… ночные звуки, не городские… Наверху, вместо потолка, — звёздное небо. Потрескивает костёр. Моя голова прислонилась к чьему-то тёплому плечу… Мне хорошо и спокойно рядом с этим человеком. А потом я слышу голос:       — Ньют… интересно, всё-таки, как там Грейвз… где он сейчас…       «Я здесь!» — кричу я, вернее, пытаюсь крикнуть, но ощущение уже пропало, я лежу на своей кровати, совершенно мокрый, и тяжело дышу.       Может быть, это просто ломка?       Я с трудом поднимаюсь и на подгибающихся ногах бреду в закуток с раковиной, пускаю холодную воду и плещу себе в лицо до тех пор, пока оно не начинает мёрзнуть, а затем долго стою, упираясь руками в фаянс.       Чёртов Геллерт. Чёртова Магия. Чёртово всё…              ***              Давай, Персиваль, возьми себя в руки. Контроль, контроль и ещё раз контроль.       Вдох и выдох. Вдох и выдох.       Сегодня Геллерт не приходил. Я сижу на кровати в позе лотоса и медитирую. Я медитирую потому, что иначе у меня просто поедет крыша. Да она уже едет, что уж там…       Я отгоняю навязчивые мысли («Придёт ли Геллерт?» «Будет ли новая доза?» «Будет ли у нас секс?»), вьющиеся надоедливыми мошками вокруг головы.       Это всё не важно. Найди свою целостность, Персиваль. Свою суть.       (А потом — Криденса.)       Давай. Примени свои способности. Свои новые способности.       Линии позывов то становятся чётче, то как бы размываются.       Отключи мозг. Это всё — в твоей голове.       Я радио? Ну и пусть. Хорошо. Я — радио.       Я — радио. Я ищу волну «Криденс».       Я нахожу эту волну…       Дальше по коридору, поворот налево, пройти ещё немного.       Криденс. Ты слышишь меня, Криденс?       Он спит. Войти в его сон?       Я дышу размеренно и глубоко. Синхронизироваться.       «Криденс!» — произнести на выдохе, вместе с его дыханием.       Лёгкое движение.       «Грейвз?»       «Это я, Криденс.»       «Ты снова снишься мне…»       «Я не снюсь. Я здесь. Совсем рядом. В одной из комнат.»       «Нет-нет, тебя убили. Я слышал выстрел. Я видел, как ты упал. Как твой дух покинул тело…»       «Я вернулся, Криденс. Я…»       — Ммммм, Персиваль, медитируешь? Ты просто буддистский монах! — губы прижимаются к моей обритой макушке, ладони скользят по плечам. Меня мгновенно захлёстывает волна жара, и связь рвётся. Я с трудом подавляю разочарованный стон.       — Не рад мне?       Я открываю глаза. Вот он. Сидит напротив меня по-турецки. Всё те же бледно-голубые джинсы и белая футболка. На ногах — белые кроссовки. Острая улыбка. Сумасшедшие светлые глаза. Геллерт кладёт руки мне на колени.       — Устроим совместный сеанс, а? ОМ-МАНИ-ПАДМЕ-ХУМ! — издевательски поёт он. Потом как-то очень быстро, словно перетекая, меняет позу и оказывается на четвереньках, а его лицо — слишком близко, чтобы я успел увернуться от языка, который оставляет дорожку на моей щеке, как огромный слизняк. Я теряю равновесие и заваливаюсь назад, стукаясь головой о спинку кровати, а Геллерт весело смеётся. Для него всё это — игра.       — But it’s no gaaaaaaaame!* — он явно кому-то подражает, растягивая слоги. — Персиваль, тебе, должно быть, скучно.       — С чего ты взял? — я был бы рад не отвечать, но это бесполезно, как показывает уже мой опыт. Он всё равно будет болтать. Я, морщась, потираю ушибленную голову и пытаюсь распутать ноги.       — Ты медитировал, — отвечает Геллерт, как будто это что-то объясняет.       — Медитируют обычно не потому, что скучно… что ты вообще ко мне привязался…       — Я же тебе уже сказал… — его голос звучит обиженно. — Ты мне нравишься, Персиваль.       — Я думал, что тебе нравится… только «магия».       — Не путай тёплое с мягким, Перси… — он пробегает кончиками пальцев по моему лицу. Его дыхание становится всё более тяжёлым. Так. Ясно. Он уже успел закинуться. Значит, сегодня никакой «магии» для меня. Сегодня будет только Геллерт и секс.       Боже, ну и пидор.