Где бы ты ни прятался

      Спустя два дня после памятного посещения душа ко мне снова заявляется Геллерт.       Я сижу на кровати, подобрав ноги и упираясь лопатками в спинку, размышляя о втором визите Модести этой ночью — кажется, ей тоже всё-таки удалось достучаться до Криденса. И ещё она что-то говорила про других детей. Впрочем, наши встречи, как и сны, начинают выветриваться, как только приходит утро, так что мне позже приходится концентрироваться и вспоминать их, как вспоминают сновидения. Но я чувствую, я просто кожей ощущаю, что что-то начало происходить. Какое-то движение.       Звук отпираемого звонка выводит меня из состояния задумчивости, я раскрываю глаза.              С первого же взгляда видно, что Геллерт удолбан просто вусмерть. Нет, он не шатается и голову держит прямо, но движения какие-то напряжённо-ломаные. Кроме того, на его лице совершенно особая улыбка — улыбка «в шестьдесят четыре зуба», застывшая, как гримаса, улыбка, которая могла бы послужить визитной карточкой Американской Мечты, если бы не смотрелась так жутко. И ещё глаза… когда я думал о влиянии «магии» на Геллерта, мне пришло в голову, что странный сияющий цвет его глаз может быть каким-то образом связан с потребляемым веществом: серебристая субстанция даёт этот необычный лунно-серебристый оттенок. Но сейчас его глаза тусклые и отсвечивают красноватым. Такого на моей памяти ещё не было. Сочетание бледной кожи, светлых волос и одежды (даже джинсы на нём сегодня белые) делает Геллерта похожим на альбиноса.       В руках Геллерт держит металлический ящичек, который, прежде чем упасть на кровать, аккуратно (и, видимо, это даётся ему с большим усилием) ставит на пол.       Некоторое время он лежит, раскинув руки и глядя в потолок. Я замечаю, что его кожа покрыта капельками пота. Затем Геллерт садится, проводит рукой по лбу, нагнувшись, поднимает ящичек и, сняв с него крышку, поворачивается ко мне. Ящичек заполнен маленькими бутылочками. Сбоку — особое отделение, в котором лежат несколько упакованных одноразовых шприцов (Геллерт всегда использует только одноразовые). И ещё, там же, — чёрная коробочка, размером с пачку сигарет (а, может быть, это и есть пачка сигарет), и непонятный маленький свёрток.       — Что это? — в глаза мне бросается пузырёк с веществом удивительного сиренево-голубого и словно бы светящегося цвета. Я впервые вижу его в наборе.       — Новая «магия».       Голос безжизненный и плоский.       — И… из чего она? Вернее, кого?        Геллерт переводит на меня взгляд и облизывает губы.       — Какая тебе разница, а, Персиваль? Даже если я скажу тебе, что это, ты всё равно не поймёшь…       — И всё-таки…       — Камуфлорий. Ну и что? Ничего ты не понял…       Геллерт медленно берёт пузырек, смотрит на свет, встряхивает.       Камуфлорий. Я пытаюсь вспомнить, где же я слышал это слово прежде. Что-то связанное с Тиной… вот что: «Ньют мне рассказал о камуфлории… Только он невидимый…» Я чувствую, как по коже пробегают мурашки.       — Камуфлорий, — повторяю я. — Это же… животное?       — О, Перси. Очередная галочка в графу «ты меня удивил».       — А я и не знал, что они существуют, — бормочу я.       — Они невидимые… Давай Перси, не бойся. Я уже пробовал. Тебе понравится.       — Они делают невидимым?       Он хрипло смеётся, запрокидывая голову. Смех звучит механически.       — Ооо нет. Они могут предсказывать ближайшее будущее. Очень полезное свойство. Побудем пророками пару часов, а? Мне так хотелось попробовать камуфлория на пару с кем-нибудь… на пару с тобой, Персиваль… посмотреть, что получиться… будет ли наше будущее общим или каждый из нас будет видеть свою версию…       — Господи, ну и бред…       — Давай же… куда ты хочешь?       Геллерт начинает придвигаться, медленно, по-вараньи. Комодский дракон. На моей правой руке три следа. Ещё четыре на внутренней поверхности правого бедра. Кажется, один на шее. Левая рука пока чистая. На неё Геллерт и смотрит, вернее, пытается сфокусировать взгляд, снова по-змеиному облизывая губы. Я колеблюсь.       — Геллерт, сколько камуфлориев уходит на такой пузырёк?       — Пять.       — Чёрт…       Я не знаю, как выглядят эти звери. Особенно если они невидимые. Но мне исключительно отвратительно то, что такие люди, как Геллерт делают с ними. Но ведь он делает это и с людьми тоже. И, с другой стороны, он делает это с самим собой. Пытается стать кем-то большим, чем есть. Кем-то невозможным. Превысить все людские нормы. Превратиться в Сверхчеловека. Как будто это достижимо.       — Персиваль…        Геллерт совсем рядом.       Я складываю руки на груди и мотаю головой.       — Геллерт, я не хочу.       — Что? — на его лице появляется какое-то странное выражение, близкое к удивлению, как будто он не совсем понимает, что я говорю. Улыбка становится какой-то неубедительной, превращается в оскал.       — Не хочу, Геллерт, — повторяю я и просто закрываю глаза. Нет сил смотреть на него, сегодня особенно. То исключительное очарование, которое Геллерт вызывал под действием «магии», на более-менее трезвый рассудок не действует. Сейчас он не кажется сверхъестественным существом. Просто человек. Правда, очень странный. Просто джанки. Правда, сидящий на «магии»... Я даже не испытываю больше напряжения оттого, что он рядом. Так близко. Так близко, что я ощущаю его дыхание на своих губах. Мне хочется подколоть его, сказать, насколько плохо он сейчас выглядит.       — Сколько тебе лет, Геллерт? Двадцать пять? Тридцать?       — Сорок, — его голос звучит устало. Ну что же…       Его губы сухие и холодные, язык кажется очень жёстким. Он горький на вкус. Сперва Геллерт упирается обеими руками о спинку кровати по обе стороны от моей головы, а затем руки соскальзывают мне на плечи. В правой он до сих пор сжимает флакон. Флакон вдавливается мне в плечо. Наконец, поцелуй прерывается.       Открываю глаза, чтобы увидеть, как Геллерт, с трудом переместившись, садится рядом со мной. Он пытается перевести дыхание.       — Геллерт, — я осознаю, что стараюсь говорить мягче. — Зачем ты так? Зачем тебе это?       Обычно в таких случаях он начинает толкать речь о Всеобщем Благе. Сейчас он только опускает голову мне на плечо.              ***              Мы сидим так некоторое время, а затем Геллерт убирает светящийся синим пузырёк в ящичек. Потом достаёт другую баночку, заполненную чем-то янтарно-жёлтым и похожим на мёд, зубами вынимает пробку и делает маленький глоток. Вернув и этот пузырёк на место, берёт чёрную пачку, а из неё — ту самую тонкую чёрную сигарету, которую я однажды уже видел во сне (если это был сон). У меня на мгновение замирает сердце. Геллерт выуживает из кармана джинсов зажигалку и прикуривает. Максимально аккуратно ставит ящичек на пол и медленно растягивается на кровати возле меня.       Я снова закрываю глаза и отгоняю мысли о том сне, пытаюсь сконцентрироваться на воспоминаниях. Модести. Дети. Пытаюсь поймать волну «Криденс». Что-то вы там делаете… что-то будет…       Но, видимо, Геллерту просто не нравится ловить кайф в одиночестве. Его рука скользит по моей ноге, легонько толкает. Приходится опять возвращаться в реальность.       — Перси…       Мне кажется, или за прошедшие две минуты он стал выглядеть ещё хуже? Кожа страшно бледная, губы синеватого оттенка, под глазами залегли чёрные тени. И, тем не менее, он протягивает мне сигарету.       — Персиваль… попробуй…       — Ты не в себе, Геллерт.       — Да нет же, попробуй, Персиваль… это такая крутая «магия»… чёрная магия… — его взгляд почти умоляющий.       — Мне плевать, какие сверхсилы это придаёт. Мне этого не нужно. Я не хочу, — после нескольких дней медитации и переосмысления своей жизни я уверен, что говорю вполне искренне. По крайней мере, пример Геллерта подтверждает мои опасения, что даже «самая чистая и настоящая магия», в итоге, оплачивается слишком высокой ценой. И ещё я внезапно понимаю, что Геллерт боится. Очень боится. Возможно, именно поэтому он сегодня и пришёл сюда. Возможно, именно поэтому он принимает один наркотик за другим… пытается придать себе сил?.. странный способ…       — Чего же ты хочешь, любовь моя… — шепчет Геллерт. Он с трудом делает затяжку и выпускает дым через ноздри. А затем его глаза стекленеют, и сигарета вываливается из пальцев.              Какое-то время я просто на него смотрю, а потом соображаю, что дело плохо. Для Геллерта. Я соскакиваю с кровати, чтобы обыскать Геллерта. Ключи находятся в заднем кармане. Я достаю связку — всего пять ключей, неужели здесь везде стандартные замки? Подхожу к двери. Пробую один ключ, другой. Третий подходит. Осторожно приоткрываю дверь. Он пришёл ко мне один. Чёрт возьми. Или это очередной эксперимент, или… или Геллерт и правда летит с катушек. Я делаю вдох, выдох и выхожу в коридор.       Дальше по коридору. Поворот. Место мне незнакомо. Пройти ещё? Дальше, дальше… ещё поворот… Наверное, здесь… Это напоминает ночной кошмар. Тишина и пустота, бесконечная повторяемость и самозамкнутость…       Одинаковые двери. Какая же из них? Внезапно на меня обрушивается чудовищная головная боль. Приходится на время прислониться к стене.       Я зажмуриваюсь и пытаюсь вспомнить. Третья. Нет, четвёртая, если считать от самого поворота… Вот она. За стеклом дверного окошка темно.       — Криденс, — мне не хочется говорить здесь в голос. Я чувствую опасность. Но я должен знать точно. — Криденс, ты здесь? Я…       …в ушах раздаётся тонкий звон…       …две чугунные клешни хватают меня, заламывая руки, и волокут обратно тем же путём, что я прошёл. Но зато теперь уже можно не опасаться, что меня услышат, и я кричу во весь голос:       — Криденс! Я здесь! Я жив! — прежде чем что-то невидимое затыкает мне рот.       В дверях комнаты, прислонившись к косяку, стоит Геллерт, он бледен, как смерть, с нижней губы на футболку тянется ниточка слюны. Глаза светятся жутким красным огнём. В руках у него что-то вроде маленькой куколки, ручки которой заломлены так же, как и мои, а рот заклеен кусочком пластыря. Геллерт медленно грозит мне пальцем.       — Ил-люзия свобо-оды, Персиваль. Ил-люзия свободы… и… чё-о-рная магия…       Геллерт разжимает пальцы, и куколка летит на пол.       Я падаю, будто меня подкосило.       Геллерт хочет сделать шаг вперёд, но спотыкается и тоже падает.       А затем всё сносит чёрный вихрь.