Где бы ты ни прятался

      Первое мая, суббота. Я скольжу взглядом по календарю, по стенам гостиной, по тёмным деревянным панелям и лаковой мебели, не замечая ничего. Я просто не могу ни на чём больше сконцентрироваться, кроме того, что сейчас делает Криденс, только легонько нажимаю ему на затылок, пропускаю между пальцами волосы. Я опускаю взгляд — его глаза закрыты, руки вцепились в мои бёдра. Это прекрасно.       Прекрасно, когда есть возможность остаться наконец вдвоём. Я думаю, сколько уже лет эти стены не видели ничего подобного? Если вообще подобного нам, то, наверное, никогда.       Первое мая, суббота. Криденс начинает подниматься с коленей, но, не удержавшись, тянет меня за собой на ковёр. Сколько можно будет вот так лежать? Я нащупываю пульт и включаю телевизор. В новостях повторяют о необычной полосе гроз, разразившихся сразу над шестью штатами (Калифорния, Невада, Аризона, Нью-Мексико, Техас, Луизиана), а также демонстрируют какие-то размытые кадры с «аномальными шаровыми молниями», которые наблюдали вдоль хайвея №40.       — Смотри-ка, девочки попали в новости, — говорю я.       — Ты бы сделал снимки лучше, — Криденс выворачивает шею, чтобы поглядеть на экран.       — Ты считаешь? Хмм… — мне приходит в голову идея, и я пытаюсь встать на ноги. Это оказывается не так-то просто. Ещё минут пять мы боремся на ковре и хохочем как сумасшедшие. Наконец, я подымаюсь и даю руку Криденсу.       — Пойдём, — говорю я, и веду его в отцовский кабинет. — Где-то здесь у него была старая «Лейка» 1954 года…       Криденс заворожён полками с книгами. Слишком большое количество для него. Многие из них очень старые и очень ценные. Хотя, как мне кажется, какие-то экземпляры пропали. Наверное, мать отдала их в университетскую библиотеку. Или куда-то спрятала.       Я начинаю проверять ящики стола, продолжая рассказывать. Почему-то я уверен, что фотоаппарат хранился где-то в столе.       — Отец был фотограф-любитель. Даже оборудовал маленькую студию в подвале. Наверное, я в него пошёл в этом деле… хотя он всегда предпочитал «концептуальные» снимки. А я — спонтанные… кроме того, боюсь, он никогда не верил в сверхъес… — внезапно я запинаюсь. Во втором ящике лежат номера журналов. Не «Нэйшнл Джеографик», но несколько выпусков «UFO». И целый ворох газетных вырезок. Всё, что отец смог собрать до 1987 года с моими фотографиями.       — Чёрт… — Криденс отвлекается от разглядывания массивных напольных часов со скрипучими стрелками и подходит ко мне. — Представляешь, Криденс, он, оказывается…       Криденс утыкается носом мне в шею.       — У тебя фантастические родители, Персиваль, — говорит он, и мне, почему-то, очень нравится, как звучит моё имя.       «Лейку» я, всё-таки, нахожу. В нижнем ящике. Там же — несколько кассет с плёнкой. Я бесстрашно заряжаю плёнку в фотоаппарат.       — Батарейки сели… ладно, это мы исправим потом.              — Расскажи ещё о своих родителях.       — Что рассказывать? — пожимаю я плечами. — Отец встретил мать на какой-то конференции. Кажется, в Нью-Йорке. Она сама из Нью-Йорка. Он звал её «Леди Озера». В 1956 году, когда был основан Новоорлеанский университет, в то время — Университет штата Луизиана в Новом Орлеане, они оба начали в нём работать. Я думаю, моя мать была ещё та штучка… в любом случае, в том же 1956 они поженились, а в 1957 родился я.       — Мне показалось, что твоя мать довольно молода…       — Она, конечно, была младше отца. Он родился в 1909 году. Умер в 1987. Сейчас ему было бы восемьдесят четыре… А матушке в этом году исполнилось шестьдесят, но, конечно, выглядит она моложе. И, насколько помню, уже лет семь как не празднует дни рождения… со смерти отца…       — У них была разница… в двадцать четыре года?!       — Угу. Я никогда не ощущал, что он настолько её старше. Хотя, конечно, для меня он всегда был таким… Король-патриарх. Немного странный и абсолютно несовременный… ты представить себе не можешь, как мне хотелось современного отца. Чтобы никаких рыцарей, а сыграть в бейсбол. Думаю, я был для него разочарованием.       — Твоя мать производит впечатление современной женщины.       — Воистину. Она никогда не теряла связи с веком. Представляешь, последние годы она ведёт курсы аэробики для сеньоров. Весьма успешно. Написала несколько книг по этому поводу.       — Для… кого?       — «Сеньорами» называются участники старше определённого возраста. В её группах занимаются дамы исключительно старше пятидесяти.       — Господи, Персиваль… ты живёшь в сказке…       — Нет. Ты моя сказка.       — Персиваль… а можно мне будет посмотреть книги?       — Думаю, можно.              Криденс расположился за отцовским письменным столом и перелистывает страницы «Персеваль, или Повесть о Граале»* так, как будто они могут рассыпаться под его руками. Хотя это просто репринт, созданный именно потому, что отец слишком часто обращался к этой книге.       Первое мая, суббота. Я возвращаюсь в гостиную — там больше солнца — и опять смотрю на календарь. Мозг постепенно возвращается к своей обычной деятельности. Внезапно до меня доходит, что мы провели на «Ферме» дней десять. Так. Что там было… Я прикрываю веки и пытаюсь выстроить последовательность.       Во вторник, тринадцатого апреля, я был у Малкович. В ночь с тринадцатого на четырнадцатое повстречал Криденса. В среду мы опять встретились в офисе, и я повёз его к себе домой (до сих пор удивляюсь себе). В четверг, пятнадцатого, мы уже рванули в дорогу и ночевали у Ковальски. Далее… пятница, шестнадцатого… что же было… ах да, Лос-Анджелес и Серафина. А в субботу — это запомнилось очень хорошо — была китайская еда и — о Боже — Геллерт (меня прошибает ознобом). Затем… воскресенье, воскресенье… ммм… отличное воскресенье. Мы уезжаем от Константина, потом нас подвозит Хеннесси, а потом — ребята из The Hangman’s Joke. А в понедельник, девятнадцатого, начинается мрак и драма… но сперва были Стив и Дух… а потом — гроза, гром-птицы и снова Геллерт… Значит, в понедельник вечером мы были уже на «Ферме». А выбрались оттуда только вчера днём, тридцатого апреля.       Фантастика какая-то.       Я гоню воспоминания о белых коридорах, но, похоже, это не то, что так вот запросто уходит из памяти. Как и — вот чёрт — всё остальное, прилагающееся к коридорам. Более того, у меня мелькает даже какая-то маскирующаяся под «мне нет, конечно, никакого дела» мысль — интересно, как там… нет. Не буду произносить это имя. Я приоткрываю глаз и кошусь в сторону кабинета. Криденс всё так же склонился над книгой. А если всё-таки попробовать… хотя, наверное, я слишком далеко… но попытаться-то ведь можно…       Я делаю несколько вдохов и выдохов и позволяю себе опуститься на дно. Пусть течение несёт меня.       Волна «Геллерт» находится как-то слишком легко. Гремит музыка (Вагнер?). Глаза скользят по белому потолку. Я ощущаю отголосок серебра, текущего по венам… «Персиваль… Персиваль…» — шепчут пересохшие губы. Боже, это… это как солнечный удар… смогу ли я вернуться?..        Внезапно я ощущаю резкую боль в скуле, и всё чернеет. Надо мной склонился Криденс.       — Персиваль? Ты в порядке? Ты как будто начал задыхаться, что-то вроде припадка… мне пришлось тебя ударить...       Я обнаруживаю, что успел сползти с дивана и сижу на полу, прислонившись спиной к сиденью. Мне одновременно неловко и… это странное чувство удовлетворения: «Страдает!»       — Спасибо. Я думаю, это были последствия… «магии», — я даже вполне уверен в своих словах.       За окном слышится сигнал автомобиля. Вернулась женская часть населения.       — Что же, Криденс. Наша очередь ехать в город! Надо уже избавиться от этих позорных шмоток… хотя я бы, конечно, предпочёл тебя вовсе без одежды, но дамы не поймут…