***
Утренняя суета. Сегодня все дети отправляются по школам, и родители тщательно следят за тем, чтобы в рюкзаки своих чад поместился весь дом. Ванда носилась по дому, как угорелая, спрашивая одно и тоже и получая один и тот же ответ, но всё равно не успокаивалась. Софи это бесило до дрожи в теле, поэтому она предпочла ждать свою семейку на улице, облокотившись на машину. Новый учебный год означал кучу проблем для неё в плане зубрёжки и математических контрольных по темам, которые она не поняла, но пансион, где она проводила почти всё время учёбы, выезжая к семье на каникулы не по своему желанию, а потому что так делали все, был огромным облегчением — можно было отдохнуть от родителей и почувствовать хоть капельку независимости. Ей всегда было интереснее проводить время с друзьями, чем с семьёй. Хотя, если отдых подразумевал финансовые расходы, то здесь выигрывали родные, только потому что не нужно было бы париться о деньгах, зная, что, что бы ты не выбрала, за это заплатят и тебе не придётся тратить свои деньги, которые появлялись только во время летней подработки (и те тут же смывались на косметику и прочее — копить Софи не умела). На крыльце подъезда послышался грохот и гул — отец с матерью были готовы отправить своих детей на учёбу — девушка закатила глаза, предвещая нравоучения мамаши в машине, её слёзы и надоевшие отцовские «предостережения». Отвращение закралось куда-то глубоко в подсознание, если не в душу. Машина легко катилась по ровному асфальту, лавируя меж потоков и терпеливо отстаивая каждый попадавшийся светофор, Софи даже начала успокаиваться, на удивление тихо и мирно разговаривая с братом — единственное расслабляющее занятие перед бурей в виде воспитательных «взбучек» напоследок. Как Бенедикт и Софи не пытались понять всего этого, но это всегда раздражало. Вот только, если братец строил понимающее лицо — не зря всё-таки в театральных кружках выступает, — то девушка всегда показывала своё недовольство, фыркая и мечтая побыстрее смыться из их поля зрения. Они такие разные и такие одинаковые одновременно. В один прекрасный момент отец заворачивает машину на прекрасно знакомую улицу. Софи отрывается от брата и концентрирует своё внимание на проплывающих мимо зданиях. Вдруг девушка заметно оживляется, и Бенедикт тоже, ради любопытства, выглядывает в окно: на глаза попадается странная машина, которая словно сошла с телеэкрана старинного фильма 50-х годов. Оба, очевидно, заинтересованы. — Это… Крайслер?.. — юноша щурится, пытаясь разглядеть марку машины, пока их собственная стоит на очередном светофоре. — Нью-Йокер, 39-го года выпуска… — заканчивает за него сестра, даже не взглянув на авто, чтобы проверить, словно всегда знала этого песочного «красавца». — Она здесь, — проносится в голове, и глаза старательно пытаются «высмотреть» хозяйку экзотичной для Лондона машины. Но их автомобиль начинает стремительно двигаться вперёд, отдаляясь от объекта и не позволяя более рассматривать его. Софи разочарованно выдохнула, но сердце по-прежнему колотилось в груди быстро, разгоняя волнительный холодок по телу. В голове сумбурно мечутся даты календаря, расписание уроков и выходных, мозг старательно пытается выхватить день, подходящий под график Диты. Хотя, чего ждать? Почему бы не встретиться с ней сегодня? Это не займёт много времени. Наверное… «Любимый» ДжА — так называли свою школу девушки — встречает Софи угрюмыми, сырыми, кирпичными стенами, смотря на неё своими узкими белоснежными окнами, которые поделены на ещё кучу маленьких окошек. Вообще ДжА, обрамлённое аккуратным, высоким забором, был привлекательным зданием. Все эти цветочки-горшочки, аккуратно подстриженные самим мистером Смитом, кусты и склонившиеся к стенам и окнам школы черноствольные деревья придавали ей какую-то загадочность. Девушка поспешно выгружает свои чемоданы, чтобы как можно быстрее убежать в дебри школы, где родители, без помощи старожилы или учителей, её вряд ли найдут. Но отец услужливо перехватывает сумки, а мать пристраивается рядом, шагая к воротам ДжА. Неужели собрались провожать? С чего такая любезность? — Ну, ладно. Давай, будь аккуратнее, не ввязывайся в передряги — у нас больше нет нервов, — Ванда обнимает дочь напоследок, но поток слов не останавливается, и глаза уже, кажется, сами собой закатываются так, что Софи может видеть свой мозг. К счастью, отец аккуратно «отлепляет» мать от неё и, поставив сумки перед дочерью, тихо припадает губами к её горячему лбу: — Не теряй головы, — произносит он и, взяв жену под руку, ведёт её к машине. Девушка с облегчением вздыхает и видит смеющиеся глаза братца, который наблюдал за картиной с неким сарказмом и поддельным умилением, шутливо строя ей глазки в этот момент. — Скучать не буду, — произносит она ему как можно тише, — до свидания. Бенедикт, недолго думая, солидарно улыбается и возносит средний палец над стеклом окна машины, из-за чего тут же получает тычок от матери и вызывает смех сестры. Стоит машине отъехать, как Софи резко разворачивает и показывает ей вслед сразу два «фака», а в заднем стекле машины ей виднеется по-прежнему один: длинный и сухой, тонкий палец брата, что украдкой оборачивается на родителей. — Какое милое «прощание», — раздаётся рядом. Девушка поворачивается в сторону голоса: Элизабет стоит чуть позади, наблюдая вместе с ней за удаляющейся машиной. — Да? Пожалуй, тебе нужно носить колокольчик, чтобы я слышала, когда ты подкрадываешься сзади, — улыбается Софи подруге. — А как твой брат? Всё также ломится в двери к соседям? — Перестань, это было всего лишь раз. Но от этого я его меньше ненавидеть не стала. — Ему нужен психолог. — Ему нужно внимание. Нормальное внимание, а не крики и оскорбления. — Я не прощу ей то, что она нас бросила! — вдруг пищит девушка. — Господи, да! Это было не справедливо! Мы не готовы! — поддержала её Элизабет, хватаясь за ручку огромного чемодана. — Больше никакой веры психологам! — Софи синхронно с подругой разворачивается к дверям ДжА. — Ох, боги, я уже хочу домой… Я хочу свой диплом, а не это всё… — Да, можно нам, пожалуйста, просто получить этот ничтожный свёрток и пойти домой? Без экзаменов. — Они не отпустят… — Они выпьют всю нашу кровь… — кажется, что эту фразу повторяла каждая ученица, каждый новый учебный год у дверей ДжА.***
Мисс Гризеа будет в ярости, если узнает, что одна из лучших учениц её «крыла» ускользнула из школы. И не куда-нибудь, а в самый настоящий Стрип-клуб! Только подумайте! Ученица элитной школы в Стрип-клубе среди голых женщин. Какой скандал! Сколько волос выпадет у родителей от такого известия! Но Софи пришла сюда не ради того, чтобы посмотреть на голую грудь взрослой женщины… или девушки. Хотя, по правде говоря, подобное зрелище было неотъемлемой частью походов в такие заведения. Красивая фигура её всегда завораживала, но опускала её самооценку в тартарары, и неважно было: толстая или худая — главное то, как себя подавала обладательница. Сильные женщины завораживают. Так и сейчас, девушка стояла за пёстрыми кулисами самодельной сцены, вслушиваясь в ритм музыки 50-х, и следила за танцовщицами под софитами розового света. Дита приехала не одна. Она давала показательное выступление на пару с подругой — Кэтрин. Кэт очень отличалась от фон Тиз и порой казалось, что они совершенно не совместимы: она рыжая, словно молодая лисица, а Дита — брюнетка; она намного массивнее, а Дита — фарфоровая куколка; и одна ниже другой. Объединяло их одно — они были фанатами бурлеска и горели желанием представить его народу в таком виде, каким он был в их глазах. Они были прекрасными партнёршами и стали лучшими подругами, но Софи всегда выбирала Диту в качестве самой-самой. Музыка плавно «затухает» и в зале приглушается свет, почти до полной темноты. Танцовщицы поспешно ретируются со сцены, кутаясь в полупрозрачные пеньюары, и нагибаются, чтобы поднять снятые с себя атрибуты костюма, небрежно брошенные на пол, у штор. — Эти бриташки настолько чопорные, что даже не поленились создать закон, запрещающий эротично снимать одежду на сцене!* — устало улыбается Кэтрин, поправляя свою шикарную, рыжую копну волос. — Однако, Вы смогли вызвать эрекцию у мужчин, — замечает Софи, направляясь к «предметам своего обожания». — О, дорогая, здравствуй! — Дита радушно вскидывает свободную руку для объятий. — Что ты здесь делаешь? Разве у тебя не начался учебный год? Я специально приехала в это время, чтобы тебя не отвлекать. Хотя, на что я рассчитывала! — её зубы настолько белоснежны, что широкую улыбку, подчёркнутую красной помадой, кажется, можно увидеть за километр в кромешной тьме. — Я тебя умоляю! Когда в мой городок приезжали стриптизёрши, такие, как мы с тобой, то я бросала всё и шла на их выступления! Меня не волновала даже моя учёба, у меня было ощущение, что я пропущу что-то важное, если не пойду! — махнула рукой Кэт, прижимаясь щекой к высокому лбу Софи. — Ах, вот, значит, как… — парировала девушка, — ты уже изменяешь своё расписание, чтобы лишний раз не лицезреть меня в своей гримёрной? Всё ясно. Моя компания тебе наскучила? — Бога ради, перестань! Ты же ведь знаешь, как я отношусь к тебе! — фон Тиз свела брови к переносице, обиженно закатив глаза. — В отличие от некоторых, я также забочусь о том, чтобы моя подружка не забывала про своё будущее и про себя. — Ох, детка, перестань! — вмешалась в разговор Кэтрин. — Она уже взрослая девочка! — Да неужели? — руки Софи по привычке «взлетели» на талию. — И в отличие от кого? — От тебя, дорогая! Ты совершенно не заботишься о себе! — Кстати, насчёт этого… Я и пришла сюда, чтобы обсудить это с тобой… с Вами. Можно сделать это вместе, если Вы не так устали… — Деточка, Хизер права. Ты не должна проводить столько времени в подобных местах… — бледная рука Кэт легка на широкое плечо девушки. — И вообще! Как тебе удаётся проходить мимо охранника? Тут даже чёрные входы закрыты. — Ну, так… Приходится ему кое-что показать… — лукаво отвечает она, закусывая губу. — О, ты только посмотри, это определённо наша девочка! — одновременно умиляются танцовщицы. — Ладно, идём. У нас не так много времени…***
— Так о чём ты хотела поговорить? Свет маленьких лампочек, которые «усеивали» большое, поцарапанное зеркало, был настолько тусклым, что Софи порой удивлялась, как танцовщицы вообще накладывают здесь грим и делают это с точностью до миллиметра. Одновременно в этой маленькой худой комнатке витала особая атмосфера — атмосфера сказки, волшебства, сексуальности… Дита сидела напротив маленького туалетного столика, к которому была прикреплена огромная тарелка с пыльными лампами — единственный источник света, гордо именуемый «зеркало»; Кэтрин переодевалась за маленькой, низенькой ширмой, которая ничего не скрывала. Девушка грезила о том, что когда-нибудь это она будет сидеть в такой комнате, накинув на себя будуар** со страусиным пухом на рукавах, и невидимая пелена загадочности и обольщения будет сопровождать любое её движение… — Дорогая? — фон Тиз выжидающе смотрела на свою «преемницу», положив руки на худые колени. — Ты… ты можешь принять меня под своё крыло? — всё также витая в облаках, спросила Софи. — В каком смысле? — Дита определённо услышала вопрос, но была не совсем уверена, что поняла саму суть. — Я… Я хочу сбежать… Сбежать от этого всего: от непонимания, от насмешек, от дискомфорта, который причиняют наши английские нравы. Мы даже закон издали, запрещающий эротично раздеваться на сцене! Я… Я хочу в твой мир. — Детка… — одновременно произносят танцовщицы, с полным непониманием уставившись на «подругу». — Ты ещё так мала… — вздыхает Кэтрин, качая головой. И такая красивая, правдоподобная картинка осколками рассыпается в голове: Софи отчётливо видела, как её босые ступни касаются холодного пола сцены; чувствовала лёгкие дуновения густых и пышных страусиных вееров, которые прикрывали её, уже взрослое, стройное тело; слышала и ощущала всю эту напряжённость, всё это очарование, царивших в зале, откуда зрители лицезрели её соблазнительный танец… Но всё в один момент рухнуло. — В-в смысле? — растерянно отвечает она. — Ты так мала… Тебе только 15 лет, для тебя здесь нет места… Пока что, — поспешно заканчивает Дита. — Перестань! Я начала танцевать бурлеск в 16… — неуверенно подмечает Кэт. — Тогда в чём дело?! — Тебе ещё рано… — Вы противоречите самим себе! — Успокойся, Софи. Мы хотим донести до тебя, что тебе нужно ещё подрасти… — Выучиться, элементарно! — Да… Подожди. Что случилось, что ты заявилась к нам с этим вопросом? — Кэтрин и Дита определённо были обескуражены и озадачены и никак не могли решиться на внятный ответ. — Я просто хочу быть такими, как Вы! Хочу соблазнять, хочу получать восхищения! Что не так?! Что в этом плохого?! — слёзы предательски накатили в глазах, и Софи старалась их сдержать, чтобы не показывать всю глубину проблемы. — Малышка… — Знаете что? — отрезает она. — Если Вы за меня не возьмётесь, то я сама за себя возьмусь, и мне плевать, что со мной будет, — девушка тяжёло вздыхает, завершая свою жёсткую речь, и выжидающе смотрит на «предметы своего обожания». Вот только они ничего не говорят, а только растерянно переглядываются. — Всё ясно, — выплёвывает Софи, — спасибо. Удачи в представлении. — Дорогая! — Софи, постой! П-постой… Позвони мне! — наперебой кричат танцовщицы, пытаясь догнать «преемницу», которая просто сорвалась с места, словно скаковая лошадь выбежала на трек. Быстрее, быстрее уйти! Удержать слёзы, постараться не зацепить кого-нибудь или что-нибудь — реквизит очень дорогой. Надо успокоиться. Просто успокоиться, а потом прийти и залить подушку слезами, пока никого нет. Не нужно делать это здесь — слишком многолюдно. — Твою м… — вырывается у Софи, когда она налетает на кого-то в углу зала, у самой двери. — Ты?! — Ты?! — повторяет Бенедикт, ошарашенно смотря на сестру, и тут же моментально краснеет. — Что ты здесь делаешь? Что, девки не дают, так решил прийти — попялиться? — в девушке словно включается защитный механизм, и она вновь начинает язвить. — У меня к тебе тот же вопрос: парни не дают, так решила перейти на девчат? — Бен не отстаёт, чем удивляет сестрицу, и победно улыбается, вскинув нос. — Оу, как мы осмелели! Видно, кореши тут… Хей, парни! — Софи выглядывает из-за плеча брата, замечая его друзей, что никак не могут определиться, куда им смотреть: на полуголую бабу с шестом или на перепалку между Беном и Софи. — Дело в том, — вновь она возвращает своё внимание юноше, — что они мне хотя бы дают… — Видимо, сегодня это успехом не увенчалось, раз ты плачешь, — улыбается Бенедикт. — Ну, иди ко мне, я тебя пожалею, — насмешка смешивается с поддельной заботой, вызывая такое отвращение, что сестра готова сломать ему нос, но вместо этого отчаянно бьёт по вытянутым к ней рукам. — Ай! Это невежливо! — Скотина… — шипит она, морщась от покалывания в носу, потому что слёзы стекли длинными струйками по пухлым щекам, — смотри… смотри, чтобы мама не узнала, что ты здесь был. — Тебе того же, — плюёт в след сестре Бенедикт под одобрительные возгласы друзей. — Молодец, пацан, — Джеймс грубо закидывает руку на плечо друга, — растёшь. — Заткнись, — юноша небрежно убрал его руку, но тут же встрепенулся от грозного голоса охранника: — Вот Вы где, маленькие засранцы. А ну, проваливайте отсюда, пока я Вашим мамам не позвонил! Нетрудно догадаться, чьи пятки сверкали быстрее скорости света. Ведь старый Генри не простит им это — «снятую» за углом уличную даму, чтобы его отвлечь.