***
— Завтрак готов, соня, — крикнула я, снимая со сковороды очередную порцию блинчиков. — Хорошо, но я не голоден. — Посмотрим, что ты скажешь об этом через полчаса, когда все остынет. Кларк перекинулся через лестничные перила: — Иду. — То-то. Завтрак самый важный прием пищи. Он дает силу и энергию на весь день. Кларк расположился на стуле напротив меня и укоризненно глянул, подняв одну бровь: — Силы значит придает. Его губы растянулись, чуть оголяя ровные зубы. Я лишь покачала головой, стараясь не улыбнуться в ответ. — Ты так говоришь и про обед, и про ужин. И даже про ланч. — Все нужно делать в свое время, в том числе и питаться. Я смотрю, ты совсем отвык от этого в большом городе. — Ну, мам. — Никаких «ну, мам». Я что зря готовила? — и выдержала его неморгающую атаку голубых глаз. Он сдался, подставляя тарелку под блинчики, бекон, яичницу и брокколи. — А эта зеленая фигня зачем? — Овощи полезны… для пищеварения. Очередное его «Ну, мам» потонуло во вздохе полном покорности и повиновения. Он встал, налил нам кофе, добавил мне в чашку сахара и сливок, потому что знал, что я пью кофе только с ним и только в таком виде, и чмокнул меня в щеку по пути на свое место. Он во всем такой, заботливый, внимательный и покладистый, и, надеюсь, ему достанется достойная женщина, которая сможет за ним присмотреть. «Сегодня, в центре Метрополиса, открыт мемориал, посвященный жертвам событий 10 марта. Сотни людей несут к постаменту цветы и фотографии тех, кто погиб тогда. По всему миру проходят аналогич…» Я выключила звук телевизора, но Кларк продолжал смотреть на сменяющиеся одна другой картины: цветы и свечи, плачущие люди, рушащееся здание, полицейские машины, боевая техника, новый монумент, такой же, как и в других странах, окровавленные тела на носилках, шокированные лица выживших. И где-то там, в объективе трясущейся камеры, в небе две точки, сливающиеся в одну и несущиеся прямо на стеклянную высотку. Я нажала на пульт и экран погас. Но Кларк все также смотрел не моргая на черное стекло телевизора. — Дорогой. Он не обратил внимания. — Кларк. Я подошла и положила ладонь на его руку. — Милый, это не твоя вина. — А чья же? Сложно было сказать то, в чем бы он не смог сомневаться, но сказать надо было хоть что-то. — Ты пытался защитить всех, спасти планету и людей. И у тебя получилось. — Спасти? Людей? А кто же все эти люди на фотографиях? Кто эти люди, что оплакивают своих близких? — Я понимаю, но… нельзя же было помочь… всем. — Малая жертва ради великой цели? Он встал, но я не дала ему уйти. — Это не совсем верное определение, но… — я снова взяла его за руку. — Кларк, сынок, нет твоей вины в том, что те люди погибли. Слишком много разрушений, и слишком большая была угроза. Ты спас нас, и это правда. Наш мир жив, пусть такой дорогой ценой. Ты сделал все, что мог. Но даже ты не смог бы спасти всех. Никто не смог бы. — Я понимаю, — Кларк посмотрел на меня и вздохнул. — Я понимал… Надевая костюм и становясь Суперменом, я понимал это, мам. Понимал, что не смогу помочь всем — предотвратить наводнения и потушить все пожары, поймать грабителей в банке или простого угонщика, остановить самоубийцу или человека, переходящего дорогу в неположенном месте. Я не смогу снять всех кошек, забравшихся на дерево и не дать упасть с велосипеда каждому малышу. Но я знал, что во многом я смогу быть полезен. Я знал. Знал, что у пожаров и наводнений, у ураганов и катастроф, будут свои жертвы, но я знал, что могу сделать так, что их будет меньше. — Тогда что же, Кларк? — Эти, — он указал на выключенный телевизор. — Эти жертвы — мои. И каждая жизнь, каждая смерть на моей совести, — он повысил голос от накативших эмоций. — Это не так. — Нет, это так. Зод прилетел на Землю за мной. Я был нужен ему. И все эти люди погибли из-за меня. Я могла лишь крепко обнять своего сына, понимая, как сильно болит его сердце. — Тебя никто не винит. — Я виню себя, и это главное. Он высвободился из моих рук — лицо застыло словно каменная маска, взгляд потух. Кларк постучал пальцами по спинке стула и, не говоря ни слова, вышел из кухни и из дома. Я знала, что ему нужно дать время все обдумать, но меня пугала мысль о том, что за прошедшие месяцы он не смог со всем этим смириться. Я нашла его вечером в сарае. Он сидел на втором ярусе у окна, как раньше, когда был мальчишкой, наблюдающим за звездами из подаренного отцом телескопа. Но теперь он не смотрел в небо, скорее, в самого себя. Его унынье терзало и мое сердце, только я не знала, чем могу ему помочь. — Может быть чаю, Кларк? Он лишь покачал головой. — Тебе не стоит столько времени проводить в одиночку. Сарай или соседское кукурузное поле, конечно, места увлекательные, но все же… может, как-нибудь выберешься в город. — я подбирала слова. — Я не знаю, сходи в кино или в бар… или к кому-нибудь в гости. Уверена, твои школьные друзья будут рады тебя видеть. Некоторые, конечно, обосновались в Метрополисе, но тот же Сэм… — Спасибо, мам за совет, — не дал мне договорить Кларк. — Но мне не хочется никого видеть. Он спустился и прошел мимо, а его взгляд скорее говорил, что он сам никому не хочет показываться на глаза. Я ухватилась за рукав его куртки. — Не становись затворником, такая жизнь не для тебя. Мир слишком огромный, жизнь слишком интересная, чтобы она просто прошла мимо. Но Кларк ничего не ответил. Я потеряла надежду хоть как-то подбодрить его… хотя бы на сегодня. — А как же ужин? — крикнула я ему вслед, хотя входная дверь уже почти что закрылась. — Я не голоден. Спасибо, мам. Утром Кларк спустился к завтраку вовремя. От него пахло свежестью и знакомым запахом мужского геля для душа. Так пах и Джонатан, и это напомнило мне одновременно о чем-то грустном и светлом. Без лишних разговоров Кларк разлил кофе по кружкам. Сахар, сливки мне и черный, крепкий себе. Сел напротив меня, схватил один блинчик. Я попыталась подсунуть ему в тарелку немного овощей, но он сопротивлялся до последнего, и я сдалась. Мы молча ели, изредка поглядывая друг на друга. На улице было ясное утро и довольно тепло, несмотря на время года. Солнечные лучи заставляли его темные слегка волнистые волосы отливать серебром, а глаза в их свете казались еще ярче. И он жмурился пока не сдвинул свой стул влево и не подмигнул мне, будто говоря, какой он смекалистый. Я обрадовалась, что сегодня его настроение лучше вчерашнего и понадеялась, что тому есть причины. — Какой сегодня пирог? — спросил Кларк, допивая кофе. — Будет вишневый. — Замечательно. Пауза была совсем краткой, но его голос как-то изменился. — Мам. — Да, сынок? — А можешь завтра испечь яблочный? Я напряглась, а он замер. И мы оба будто поняли все без дальнейших объяснений. Не знаю, быть может, у меня был слишком встревоженный вид, но Кларк, поставив пустую кружку на стол и, промолчав с минуту, все же, заговорил: — Я подумал о том, что ты мне вчера сказала. — О чем же? — О том, что мир велик, и жизнь не должна проходить мимо. И да, глупо сидеть на ферме и прятаться ото всех, будто я преступник какой-то. Но я не могу вести прежнюю жизнь. Не могу просто стать прежним. Потому что меня прежнего нет. Или, быть может, я просто не готов вернуть себя прежнего, — он сделал паузу и покачал головой. — А знаешь почему? Потому что я не знаю, кто я есть. Я — Кларк Кент, я — КэлЭл, я — Супермен. Я они все. Но я не могу быть ими всеми одновременно. Я думал, что справлюсь с этим, но не справился. И я должен выбрать кого-то одного. — И кого же ты выберешь, сынок? — Я хочу быть человеком, понимаешь? Чтобы на меня не смотрели, как на пришельца или… как на Бога… или монстра. Я хочу быть одним из миллионов, хочу быть обычным и незаметным. — Кларком Кентом? — Кларк Кент в последнее время тоже потерял себя. Он стал словно ширмой и… карикатурой. Я не хочу больше быть таким Кларком. Ты правильно сказала, мам — я твой сын, им и останусь. Но для всех остальных я хочу стать незнакомцем, человеком без имени. — И что же это значит, сынок? — Пришло время посмотреть на этот мир глазами простого человека.***
На следующий день Кларк собирал свои вещи в походный рюкзак, а я пекла яблочный пирог. А сама думала, правильные ли я слова сказала своему сыну. Кто я такая, чтобы судить об этом мире? Я всю жизнь прожила в Канзасе, почти не покидая его пределов, в этом старом доме, на ферме. И весь мой мир крутился вокруг мужа, сына и урожая. Я ничего не видела больше, и ни о чем большем не мечтала. И никогда не жалела, что моя жизнь прошла именно так. И я действительно хотела, чтобы Кларк получил от жизни большее, ведь он удивительный, он уникальный. И это мир должен был увидеть его, гордиться им и восхищаться… вместе со мной. Но теперь, мой сын, должен был раствориться в толпе незнакомцев, стать одним из них. И я переживала, во что все это выльется, чем для него обернется. Но я не вправе была его отговаривать. Он умный мальчик. Он принял решение, а значит оно верное. По крайней мере, на данный момент. А мне оставалось лишь снова ждать его возвращения, смотреть на пыльную дорогу, что тянется вдоль кукурузного поля чуть ли не до горизонта, и печь яблочные пироги. Я привыкла. Я же его мама.