Спираль

— Я что-то не так сделал? Илья сидел на краю тахты и следил за его перемещениями по номеру. Привычная легкая ирония в его взгляде исчезла. — О чем ты? — Не знаю, — пожал он плечами, — потому и спросил. Егоров с трудом расправил напяленную на влажное тело футболку, собрал с пола и кресла остальные вещи — старательно сложил по швам в стопку. Он тянул время. Он никогда не умел врать, только уходить от ответа. — Я что-то не так сказал, да? Глупо было думать, что Илья оставит ему такую возможность. — Не придумывай, — ровно сказал Егоров. — Все в порядке. Это было неправильно, но нахлынувшая волна жалости заставила его бросить вещи на стул и подойти к Илье. Слов не было — и не могло быть, но Егоров протянул руку, чтобы просто дотронуться до него, извиниться, утешить тактильно, и коснулся отросших волос. Жест вышел смазанным и неловким, Илья потянулся к нему, задрал голову, подставляя щеку. Егоров проехался пальцами по его лицу, не удержавшись, приподнял за подбородок, нагнулся и крепко, с нажимом поцеловал в губы. — Все будет хорошо. Илья перехватил его руку у запястья, но не настойчиво, а как-то очень мягко, словно просяще — кисть Егорова легко выскользнула из его ладони, еще пару мгновений Илья держал в горсти пустоту. — Мы точно должны идти? Егоров одновременно злился и мучился совестью. Илья был ни в чем не виноват: просто еще один запутавшийся, предоставленный самому себе ребенок, который сам не знает, что и зачем творит. Но второго погружения в затягивающий омут этой жадной недолюбленности Егоров позволить себе не мог, слишком резко и жестоко его выдернули из первого. Повтор декомпрессионной болезни его сломает, он это точно знал. — Стоило бы где-нибудь перекусить. — Можно заказать еду сюда. — Я не очень люблю есть в постели. А ты? Илья кивнул. — Хорошо, как скажешь, — он помолчал, будто раздумывая, продолжать или нет, а потом все же произнес, скривившись: — Ты сказал, что заплатил за сутки... Значит, мы еще вернемся сюда? — А разве тебе не нужно домой? Илья обиженно сверкнул глазами и подобрался на постели. — Егоров, мне двадцать один год, и я уже пять лет как живу сам по себе. Не разговаривай со мной, как с ребенком. — Извини. Не буду. Егоров сгреб одежду и отправился в ванную одеваться. Идиотизм, но разматывать обернутое вокруг бедер гостиничное полотенце и натягивать трусы при Илье ему было неловко. Когда он вернулся, Илья сидел на том же месте, подтянув к себе ногу, голый, как будто никуда не собирался. Зато хмурая подозрительность вновь уступила место привычной лисьей ухмылке, что Егорова сейчас не столько обрадовало, сколько заставляло напрячься. Он вопросительно остановился напротив. — Иди сюда, — попросил Илья. — Не бойся. Это ненадолго. Егоров вздохнул. Илья откинулся на локти, медленно вытащил из-под бедра ступню, широко отвел колено в сторону и уперся пяткой в угол прикроватного стола. — Илья, — безвольно сказал Егоров. — Перестань. Пожалуйста. — Иди сюда, — упрямо и требовательно повторил Илья. — Еще один раз. Во всем остальном разве мы не поступаем, как хочется тебе? В раздумье Егоров не трогался с места. — Паллиативная медицина, — сказал Илья. — Так ведь это называется? Ты же врач, Егоров. — Что ты несешь? — шагнул вперед Егоров, и Илья подался ему навстречу. Они молчали в ресторане. Егоров не помнил, как и что заказывал, и очень удивился принесенной форели на пару. Он не чувствовал вкуса еды, не слышал обрывков чужих разговоров, хотя соседние столики были заняты. — Значит, все в порядке? И я могу продолжать приходить в больницу? — Конечно. Про тебя даже завотделением спрашивал на днях. А девчонки так вообще откусят мне голову, если ты не придешь. — Когда у тебя дежурство? Он проверял: Егоров знал, что Илья наизусть помнит его график. — В четверг. — Я приду, — пообещал Илья. — В четверг. Перед тем как лечь спать, Егоров снял с зарядки телефон и выбрал в списке номер. "Не спишь? позвонить можно?" Шахназаров перезвонил ему сам. — Что-то случилось? — Ничего. Ничего особенного. Просто у меня тут дела неотложные нарисовались, потом объясню, в связи с чем просьба: в четверг меня не подменишь? А я за тебя в воскресенье выйду. — В четверг? — сверился с календарем Шахназаров. — Годится, подменю. — Да, — как бы вдогонку, в проброс продолжил Егоров. — Там Илья должен будет в четверг прийти, уговор с ним был. Так ты подхвати его — не в службу, а в дружбу, ладно? Шахназаров фыркнул. — Спрашиваешь! Если он мне, как тебе, еду привозить и бумажки заполнять станет, я его у тебя с руками оторву. Пеняй потом на себя. — Хорошо. Буду пенять. Что-то саднящее царапало за грудиной полночи и не давало спать. Промаявшись часов до пяти, измотанный больше, чем на сутках, Егоров поднялся и пошел в туалет. Он долго мыл руки и тупо пялился на себя в зеркало, никого, кроме жалкого клоуна, там не наблюдая. На груди, рядом с соском, под мочкой уха и на плече у ключицы багровели свежие засосы.