Спираль

— Ты охуенный, Егоров! — Сидящие на банкетках больные с посетителями синхронно оторвались от разговоров и посмотрели на них. Егоров обреченно остановился. Своим легким, слегка приплясывающим шагом Вера двинулась к нему через холл. — И я всегда об этом знала, — повисла она у него на плече. — Спасибо, спасибо, спасибо. — Вера? — Я ненадолго, — поспешно добавила она. — Пять минут, больше не отниму. Ты ведь уже закончил работу? От нее пахло духами и морозным воздухом, Егоров не знал, куда ее деть — торчать посреди холла и привлекать внимание было не резон, возвращаться наверх он не собирался, а на улице без верхней одежды и настоящих пяти минут не продержаться, не то что Вериных. Вера отступила на шаг, но не отпустила его, как будто он мог сбежать. Егоров хотел бы, чтобы ему была неприятна ее цепкая хватка, чтоб его раздражала ее шумная демонстративность и настырность, но ничего такого не испытывал. — Пойдем хоть... в зимний сад, что ли, — неожиданно нашелся он и высвободил руку. Вариант был подходящий. Зимним садом назвалась короткая застекленная галерея туманного предназначения вдоль южного крыла на первом после цоколя этаже. Для пациентов дверь туда всегда была перекрыта натянутой веревкой, но на ключ не запиралась. В теплое время года там любили поболтаться сестры и студенты, но сейчас, когда ударил мороз, она наверняка пустовала. — Какой же это сад, если тут нет ни одного растения, даже в горшке, — осмотрелась Вера. — Здесь нет отопления, — зачем-то констатировал Егоров, словно это что-то объясняло. Вера обернулась к нему с усмешкой — тянуще-знакомой, молчаливой, отозвавшейся внутри у Егорова унылой долгой нотой. Это напоминало сцену из арт-хаусного кино с рекурсией. — Так чего ты хотела? — Поблагодарить. И заодно поздравить — боюсь, что потом не выкрою времени до нового года. Я была уверена, что ты нам поможешь, и не ошиблась. У меня для тебя подарок. Она расстегнула молнию на сумке. — Значит, он все-таки передумал, — со странной горечью сказал он. Вера походя кивнула, копаясь в содержимом. — Там конверт? — без улыбки пошутил Егоров. — Обижаешь? Конечно, нет. Она вытащила небольшую коробочку с лентой и золотым бантом. — Тогда не надо. Я этого не ношу, не ем и не использую, и наверняка оно подойдет любому из тех, кого ты знаешь, так что вряд ли пропадет. А если ты не выбросила чек, то сможешь сдать обратно. Кроме того у меня ничего нет для тебя в ответ, и получится несправедливо. — Ты меня обидишь, — Вера держала коробочку протянутой. — Неужели? — равнодушно сказал он. Он прошел вдоль длинного ряда застекленных рам, и Вера, помешкав, двинулась следом. С противоположного конца была видна полуосвещенная парковка за оградой больницы. Место, где Илья его обычно ждал после дежурств, было в самом углу, по диагонали от въезда. Сейчас оно пустовало. — А если б я была благодарным пациентом? — Это было бы другое. — Но ведь ты спас нас, посмотри на это так. Она прислонилась спиной к перилам, ограждающим прозрачную стену, став лицом к нему. — Не возьмешь? — Егоров отрицательно помотал головой. — Ну как знаешь. — Значит, все-таки передумал, — повторил он. — Зря. У него были некоторые способности к медицине. — Не знаю, огорчу ли я тебя, — вздохнула Вера, небрежно пихнув коробочку обратно, — но, по моим нынешним подозрениям, медицина ему не особенно была и нужна. Егоров невесело хмыкнул. Глупо с его стороны было снова купиться на взбрык затянувшегося юношеского протеста. — Ему нужен был ты, а не медицинский. У него же с детства к тебе какая-то... — она помолчала, подыскивая слово, — болезненная привязанность. Ты не знал, но он полгода со мной не разговаривал, после того как я объявила, что замуж выхожу не за тебя, а за Берга. Устроил истерику, из дома грозился сбежать. К тебе, — рассмеялась она. — Смешной был, да? — Да, — механически согласился Егоров. Он редко пользовался сообщениями в телефоне: то, что не требовало срочности звонка, могло подождать, когда он откроет почту или посмотрит личку в соцсети. Остальное он чистил, не читая: стандартные поздравления-рассылки, спам, банковские оповещения... — Мы тогда это списали на подростковый бунт и капризы, потом оно затерлось, забылось, а тут я вспомнила и подумала: а ведь он знал точно, что я к тебе побегу — к кому еще я могу обратиться? Чего и добивался. — Чушь какая-то, — сказал Егоров. В памяти его мобильного сейчас висели только две эсэмэски — неотвеченные, но не удаленные: "зря ты так со мной" и "я по тебе скучаю". — А может быть, и чушь, — легко согласилась Вера, тряхнув асимметрично выстриженной челкой. — Никогда не любила теории заговоров. Егоров взглянул в окно: угловое место уже было занято чужой крупной машиной, в темноте ее силуэт даже напомнил ему джип Ильи. Егоров отвернулся. — Что-нибудь еще? — спросил он. — Я тебя провожу. — И все же спасибо тебе, — неожиданно сказала Вера за дверью зимнего сада. Он очнулся от роя налетевших мыслей и тупо посмотрел на нее. — Что отвадил его и вернул в колею. А то Ильюша у нас мальчик настойчивый и... — она улыбнулась, — харизматичный. Если что-то вбил себе в голову, находит способ добиться своего. — Это у вас семейное. — Хорошо, что ты не купился. Иммунитет? Егоров не ответил. Он проводил ее до самого выхода, придержал дверь и выпустил наружу. Вера резко развернулась уже на крыльце, у ступеней и быстро пошла обратно, как будто вспомнила что-то важное. Толкнула ручку, втянула за собой шлейф холодного воздуха. — Егоров! В лице ее было что-то давно забытое, отчаянное и лихое, Егоров отступил, инстинктивно уходя от этого натиска. Он не любил ее внезапных порывов. — А что, если б я вдруг предложила тебе... — Не надо, — поспешно отрезал он. Вера замерла в шаге от него, он помолчал и смягчил тон, — не надо мне ничего предлагать вдруг. Егоров отвел взгляд в сторону, за ее спину — туда, где в белом свете фонаря поблескивали редкие кристаллики снежинок. — Ничего нельзя начать с чистого листа. А постскриптумов я не пишу. Когда он снова посмотрел на Веру, она уже выглядела прежней, невозмутимой и милой. — Можно тебя обнять? Егоров развел руки. Ее волосы щекотали ему щеку. Он нагнулся и прижал ее к себе за талию. Она по-прежнему казалась тающе бестелесной в ворохе одежды. — Не вздумай знакомить меня с теми, с кем встречаешься, — прошептала она ему на ухо. — Я возненавижу любой твой выбор. Она отстранилась и широко, сияюще улыбнулась: — Вот так. — Я учту, — заверил Егоров. На этот раз он дождался, когда Вера спустится, проследил, чтобы она пересекла двор, миновала пропускной пункт, вышла к стоянке. После стылой промерзлости люминесцентно-снежного крыльца мягкий свет и тепло холла показались уютными. Он с трудом вспомнил, что до встречи с Верой намеревался позвать Шахназарова из кардиологии, но теперь желание кого-то видеть пропало. Хотелось только собраться и свалить наконец домой. Он подошел к лифту, подпер плечом стену и нажал кнопку-стрелку. Цифры над дверью начали обратный отсчет. — Значит, не пишешь постскриптумов? — негромко прозвучало за спиной. Егоров медленно обернулся. — Подслушивать нехорошо. Илья сидел на кожаном диванчике у коридора. — Здесь отличная акустика. Светящаяся стрелка погасла, двери приглашающе разъехались. Егоров оторвался от стены и пошел в противоположную сторону. Плюхнулся на диван рядом с Ильей, задев локтем его локоть. — Не пишу, если поставлена точка, — подтвердил он, предварительно крепко перехватив запястье Ильи, словно он мог куда-нибудь сбежать.