***
Школьный день отличался лишь тем, что когда в класс вошёл Савада собственной персоной, одноклассники не только затихли и скукожились под взглядом карих глаз, а ещё и как-то странно посмотрели назад. Прямо к Тсунаёши подскочил Гокудера Хаято, упал на колени и принялся твердить о преданности и биться головой о пол, где только-только ступала нога Джудайме. Прежде чем ответить, Тсуна серьёзно озадачился, а не решил ли Гокудера-кун протереть пол своей пепельной шевелюрой, что бы ему было чисто. — Я всё для вас сделаю! Только прикажите! — Всё, да? Только приказать, да? — Гокудера закивал настолько активно, что, казалось, ещё минутку, и его голова отвалится, — отлично, будешь моим падаваном и помощником в делах насущных! Хаято расцвёл, подобно цветку, однако он не знал, что «падаван» — пособник в мелких преступлениях (преимущественно — порча нервов окружающим), а «дела насущные» — попытки суицида. Все, как одна, провальные. Ну и пусть не знает дальше, наивное дитя. — Ахахах, это игра такая, да? Тогда я тоже хочу быть твоим падаваном, Тсуна! — Ямамото Такеши закинул руку на плечо Тсунаёши, радостно хохоча над ухом. Гокудера принялся распинаться на тему того, что какое право этот холоп имеет право панибратски относиться к Его маньячной светлости Джудайме Великому, а Тсуна радостно засиял: новое поколение в его новообразованной секте суицидников такое активное и перспективное!***
— Ты жив? — ужаснулась Бьянки Гокудера, внезапно появившаяся в его доме. Тсуна ничего не имел против, как и его радостная мама, хлопотавшая на кухне, но Хаято-кун, видимо, не разделял его светлого чувства гостеприимства. Он свалился куда-то под стол с полузадушенным «сестра». Ямамото заливисто рассмеялся, когда место подрывника опустело и сам он скатился под стол в приступе тошноты, и придвинулся ближе к Тсуне. Коварные они, эти бейсболисты. — Увы, да, — меланхолично подтвердил Тсуна. Пока Бьянки всячески пыталась вернуть себе способность говорить, он продолжил, тут же просияв, — но газировка была такой вкусной! Где ты научилась так готовить?! — Это был яд! — проигнорировала Бьянки счастливое восклицание, — один из самых лучших, на какой я только способна! Ты не можешь быть жив! — она указала на него пальцем. Нана радостно покачала головой, решив для себя, что у Тсу-куна замечательные друзья. Тсу-кун засиял пуще прежнего, распахивая карамельные глаза в восхищении. Он даже удосужился чуть-чуть приподняться со своего нагретого места, — правда-правда? А у тебя ещё яды есть?! Гокудера-старшая упала на пол в счастливом небытие — что все эти Гокудеры такие… нервные? Реборн одёрнул маленький галстучек, стёр каплю пота со лба, и подумал отстранёно: лишняя доза валерьяны ему ничуть не повредит.***
На следующий день Тсуна с радостью самого живого из всех живых восседал на диване в кабинете дисциплинарного комитета. Хибари сидел за своим столом, подобно боссу, и взирал на него с мрачной приязнью, если это можно было так назвать. — Зверёк, три километра — мало. Савада задумался. — Верно. Пять. — Пусть будет семь, зверёк. Тсуна посветлел лицом. А потом пропел: — Хибари-сан, я вас просто обожаю! Глава откинулся в кресле и вполне миролюбиво сложил руки на груди. Свою долю похвалы он получил. А позже, ночью, двое неизвестных угонят самолёт и с высоты семь тысяч метров сбросят бренное тело Савады Тсунаёши. Тщетно, но попытаться стоило.***
— Тсуна-кун! — вечером того же дня на пороге гостеприимного дома семьи Савад возникла счастливая и раскрасневшаяся Киоко Сасагава во всём своём невинном великолепии. В руках у неё была корзинка, что заинтересовало унылого хозяина сей обители куда сильнее, чем сама визитёрша. Та сияла не хуже начищенного до блеска скальпеля, а от корзиночки несло отменной отравой, — я пришла! — Я безумно рад, — внимательно смотря аккурат на гостинец, принесённый девушкой, отозвался Тсуна. В коридоре было на удивление уютно и даже вся кровь со стен и с пола была заботливо смыта Наной-сан. Ну, невежливо же принимать гостей в залитом кровью коридоре! Киоко-чан смущённо глянула на Тсуну из-под пушистых ресниц. Он был растрёпанный и красивый, как всегда, и она даже заметила синюю полосочку, обвивающую его шею. Шрам, что ли? Впрочем, именно в этом и заключалась вся прелесть Тсуны-куна. За своими мыслями о том, что, возможно, даже сможет попасть в комнату предмета своего обожания, коим, на удивление, и являлся этот сомнительный тип, она совсем забыла о том, что хотела подарить Тсуне. — А это тебе, — она протянула корзиночку. Тсунаёши с энтузиазмом откинул в сторону платок и имел честь созерцать пропитанные ядом крекеры, в которых явно чувствовался почерк Бьянки. — Ну, я подумала, что это будет хорошим подарком для тебя, ну, и… — девушка, готовившая под чутким надзором новой подруги угощение для парня, вконец смутилась, а Тсуна тем временем неожиданно радушно потянул её за локоть, увлекая за собой в сторону лестницы. — Ты лучшая, Киоко-чан! Сасагава была счастлива, как никогда. А Реборн в стене гаденько хмыкнул. Идеи по обучению одного конкретного психа всегда приходили неожиданно, и были под стать ему. Своеобразными.***
— Ямамото, у меня к тебе серьёзнейший разговор, — сосредоточенно заявил Тсуна, почти что нервничая. За спиной он до хруста выламывал пальцы под немыслимыми углами, и они спустя несколько мгновений снова возвращались в нормальное состояние. Узрев подобное, Тсуёши-сан стремительно побелел и скрылся в кладовке. Вон какие нынче дети пошли. — Ахахах, — выражение лица вмиг сменилось, и теперь Такеши в ответ смотрел на Тсуну с той же серьёзностью, — это что-то важное, да? — Чрезвычайно, — с решимостью утопленника, повесившегося, порезавшего вены и далее по списку кивнул Савада, — дело смерти и смерти. Нафиг жизнь. Ямамото напрягся и взволновался не на шутку. Что же такое могло привести психа всея Намимори и просто дражайшего друга Такеши в его скромную обитель? — Разрежь меня. Я весь твой. Что?***
А в это время Каваллоне Дино паковал вещички, слёзно прощался с кухарками и слугами, протирал собой все полы в особняке в результате многочисленных падений, и собирался в Японию.