Когда устанешь от бесконечного самоанализа, позвони мне. Потанцуем.
***
I donʼt care if I know Мне всё равно, если я не знаю, Just where I will go Куда мне пойти. «Cause all that I needʼs this crazy feeling Потому что все, что мне нужно — A rat-tat-tat on my heart Это сумасшедший ритм биения сердца.
— Чё такая тухлая вечеринка, а? Громкая музыка оглушала, а от смеси запахов дорогого парфюма и элитного алкоголя становилось дурно. Фу. Как неприятно было находиться посреди этой шумной комнаты, среди этих мелочных людей и этой глянцевой мишуры. Внимание случайно упало на пару, что прислонившись к стене, не отрывались друг от друга. Полуголая девушка в зелёном корсете без какого-либо стеснения прижималась к парню, который, в свою очередь, неустанно лапал её. Как люди могли так нравственно опуститься? Из-за чего? Хотя ответ до невозможности прост и правдив. Деньги. Она готова прилюдно раздеться, чтобы потом на заработанное купить то, что можно надеть. Он готов швыряться деньгами направо и налево, лишь бы только получать наслаждение от этого. Как грустно осознавать, что людской род опустился до такого. Хотя и она сейчас ничем не лучше их. За один день и одну ночь она смогла стать: воровкой, которая потратила чужие деньги; стриптизёршой, чей танец так и не оценили по достоинству; полуобнажённой проституткой, которая не знает, как вырваться из этого адского места. Длинноват список, не так ли? Нужно уходить отсюда. Немедленно. Юля вызвалась отвлечь знакомого ей «именинника», который недавно неплохо приложил рукой по её ягодице. Ладонь сжалась в кулак. Очень сильно хотелось подойти и дать ему заслуженную сдачу, но в другой раз. Когда она будет не стесняться своего вида и положения. Вот он момент. Как можно быстрее, стараясь никого понапрасну не задеть, она пересекает сначала одну комнату, затем вторую и вот уже тянется к дверной ручке, которая поможет ей скрыться, а затем… Затем она видит его. Угрюмый, уставший, отстранённый. Он поднимает свой взгляд, а там одно — безразличие. Таким она не видела его ни разу. Даже не предполагала, что вечно беззаботный Павел Аркадьевич может выглядеть подобным образом. — Опа, — почти никаких эмоций в голосе, — Что? Дружки прислали, чтобы развлечь именинника? Ну давай, раздевайся, — слышится даже небольшая обречённость в голосе, хотя обречённой должна себя чувствовать она. Она не оборачивается и не говорит ни слова, лишь лихорадочно соображает, как дать понять этому страдальцу, что она не собирается прыгать под его дудку. Помотать головой — самый оптимальный способ отказа на данный момент. — Ты не из-за этого пришла? — теперь он более заинтересован, так как ему отказали. Какая досада, не правда ли? — Ааа, бухло кончилось, — на сей раз он уверен в своём предположении, — Да, они же привыкли, что Паша за всё платит, — небольшое затишье перед бурей, — Скажи им, чтобы они все пошли в задницу! Всей дружной толпой! Понятно?! Она борется с порывом обернуться и попросить повторить фразу, в правдивость которой ей до сих пор не верится. Как он мог такое сказать? — Они не мои друзья! — он сорвался на крик, и ей хочется прикрыть ладонями уши, — Мне среди них плохо! А с кем тебе хорошо? — В последний раз, когда мне было хорошо среди друзей, это было… Было дома. В Белграде. Когда мне было тринадцать лет. У нас по соседству была девятиэтажка, и там, на крыше мы… собирались, болтали, ржали, курили, — она не видит его лица, но чувствует, как он улыбается своим давно поблекшим воспоминаниям, — И помню, меня тогда родители за сигареты прессанули. Я их тогда послал, всяких гадостей наговорил, — он зол на себя, — И пошёл на крышу. Она не должна всё это слушать. Ей хочется развернуться к нему лицом, закричать о том, чтобы он замолчал, перестал рассказывать всё это, перестал изливать ей душу, ведь она… — Там сижу, курю. Злюсь… — этот рассказ не для её ушей, — И потом начинается тревожная сирена, самолёты летят: один, второй, — у неё замирает дыхание, — И прямо на мой дом. Она не хочет слышать. — И ты бежишь домой и надеешься: только не мои родители, — каждое его слово пропитано горечью и болью, которые отдаются дрожью в его голосе и криком в её голове, — А зря. Она не хочет слышать всю эту боль. Не хочет представлять оглушительный шум сирены, эту дрожь земли от бомб, которые столь равнодушно и безжалостно унесли тысячи жизней за несколько минут. Не хочет представлять крики людей, их плач, их мольбы о помощи. Не хочет представлять маленького мальчика, который бежит к своему разрушенному, горящему дому и неустанно зовёт родителей. Родители не отзовутся на его зов. Она впервые видит слёзы мужчины. Не маленьких мальчишек семилетнего возраста, а мужчины. И это так странно — осознавать, что он… Умеет чувствовать боль? Имеет тяжёлое прошлое? Знает, какого это — лишиться всего? Она тоже знает. И будь проклят весь этот мир, но теперь у них есть что-то общее, несмотря на все различия между ними. — Получается, сигареты мне жизнь спасли, — они оба будто бы очнулись от долго сна, — С тех пор я не курю — ещё одна мелочь о нём, которую она не должна знать, — А что я тут только о себе? — он делает большой глоток какой-то янтарной жидкости. Она никогда не разбиралась в алкоголе, — А ты что забыла среди этих уродов? Честь. Достоинство. Самоуважение. Гордость. Самолюбие. Список можно продолжать и продолжать, но вероятнее всего, что он ожидает не этих слов. А сказать-то больше и нечего. Ей, полураздетой, униженной своим собственным умением попадать в переделки, нечего сказать в ответ. — А, погоди. Дай я угадаю, — для него и правду жизнь — игра. Даже чужая, — Ты приехала из какого-нибудь Засранска, хотела покорить столицу, но не получилось. Теперь обратно не вариант, потому что всех послала, — он точно не узнал её? — Приходится задницами крутить перед такими как я, — в шутку он принимает всё понимающее выражение лица, которое будто насмехается над ней. Ей стыдно. — И нечего сказать. Значит угадал. Ей очень-очень стыдно. Он описал не её жизнь, но доля правды в его словах есть. Она всех послала. И возвращаться ей не вариант. И приходится вертеть своей задницей, чтобы в срок выполнять свою работу. — Сколько тебе для счастья нужно? О чём он? — Сколько денег, чтобы ты это бросила? Помощь? Ей? От него? Как странно. Он предлагает руку помощи той, которую не знает, и бескорыстно хочет, как ему кажется, достать её из ямы порока и аморальности. Ей бы отказаться, молча убежать, но круглая цифра так и крутится в голове, а наряд стриптизёрши будто бы неблагоприятно на неё действует. Сейчас она не Дарья Канаева, бывшая каратистка и «госпожа горничная» по совместительству. Сейчас она незнакомка с грязными принципами и не менее грязной жизнью, поэтому она отвечает не своим голосом: — Двенадцать тысяч евро. — Опа, — кажется, она переборщила с тоном голоса, — Ты хоть не мужик? — Нет, — она пожалеет, что решилась на это. Она уже жалеет. — Возьми, — он кладёт в её руки приличную стопку денег, но нравится ей больше ощущать не гладкость купюр, а тепло его ладоней. — Спасибо. Одно слово, вместо сотни тысяч слов, которые она должны была сказать ему в ответ. Должна была не притворяться. Должна была снять маску и признаться во всём. Почему-то ей кажется, что он бы всё понял. Должна была схватить его за руку, и увести его далеко-далеко, где ему бы понравилось, где ему было бы хорошо. Но она закрывает за собой дверь и оставляет в одиночестве того, кто до изнеможения хочет к ней. Ведь с ней ему хорошо.***
— Что с тобой происходит? — уже в дверях он услышал заданный Никитой вопрос, — Объясни. Объяснить? У него нет времени объяснять, что он чертовски сильно опаздывает на свидание к той, чьим образом пропитан каждый его сон. Он выбежал из конференц-зала, не удосужившись даже попрощаться, но как же ему плевать сейчас на это. Главное успеть, хотя он уже давно опоздал. Опоздал на свидание к той, которая пересилила все свои принципы и протянула ему свою ладонь, которую он так и не успел обхватить своей. Он игнорирует лифт и спускается бегом по лестнице, так как надеяться на этот чёртов аппарат нет никакого смысла. Кажется, что он только что чуть не сбил Софию, которая несла ему вновь какие-то бумаги для его подписи, ведь время не ждёт. Ерунда. Он договорится обо всём. Он умеет договариваться со всеми. Кроме, как с ней. А время действительно не ждёт, и сейчас он осознаёт это на собственной шкуре; на собственном пульсе, что зашкаливает до запредельных высот. А ведь день так хорошо начинался, но, как известно, всё хорошее кончается. Причём гораздо раньше, чем хотелось бы. Чёртова работа, с её чертовыми обязанностями и чёртовыми правилами. Кто бы мог подумать, что именно сегодня вечером всеми уважаемый Никита Андреевич решит так своевременно сообщить ему о встрече с их возможными акционерами, присутствовать на которой должны были оба владельца отеля. И всё бы ничего, ведь поздороваться и расписаться на нужной бумажке не сулит занятости больше пяти минут. Но как назло ждать гостей пришлось не в пять часов вечера, а в семь. Беседа с ними заняла не десять минут, а два часа, когда же подписание договора целый час. Конечно, можно было послать их всех в одно место или же на все четыре стороны, но он же обещал. Обещал себе, другим, что возьмётся за голову и постарается стать тем, кем его давно хотят видеть. Да и она бы не оценила такого поступка. Он бы лишь вновь прочёл в её глазах разочарование, которое так плохо переносил. Он забегает в кафе и озирается по сторонам, почти не веря в то, что чудеса случаются, и она до сих пор здесь… И правильно делает, что не верит. Кафе было не самым большим в городе, что позволяло без затруднений осмотреть всё помещение и придти к одному простому выводу: её здесь не было. Много разных пар, мужчин, женщин, которые заинтересованно бросали на него взгляд, но не было нужного ему взгляда. Тогда не пришла она, в этот раз опоздал он. Кажется, пренебрегать пунктуальностью, входит в их привычку. Теперь они в расчёте. Успокоив сбившееся от бега дыхание, он не оставляет последнюю надежду и подходит к девушке за барной стойкой. Синеглазая особа, увидев его, сразу улыбнулась и слегка покрылась румянцем, что возможно очаровало бы его при других обстоятельствах. - В другой раз, — думает он, — Или в другой жизни. — Добрый вечер, — он галантно целует её руку. Старым привычкам сложно изменить, — Не поможет ли мне такая очаровательная особа в одном вопросе? — Вы Павел Аркадьевич? Как неожиданно, но как чертовски приятно слышать это обращение. Она ждала его. Она была здесь. А он подвёл её. — Всё верно, — вот какого это: почти похоронить в себе надежду, но тут же воскресить её, услышав правильные слова. — Это вам, — она протягивает ему листок бумаги, согнутый пополам, — Просили передать. Он не торопится читать строки, написанные ему. Он хочет ещё немного пожить с этой надеждой в душе, ещё чуть-чуть помечтать о совместных планах на завтра и построить хрустальный замок, куда бы он увёз её. Но замок неспроста построен из хрусталя, ведь хрусталь имеет привычку разбиваться, разлетаясь на миллионы осколков пустых иллюзий. У нас был слишком резкий старт. Он читает первые строки послания, и даже в его голове её голос не дрожит: он ровен и спокоен, полон какого-то неведомого ранее смирения. Думаю, что ты согласишься со мной в этом. А есть ли у него другой выбор? Давай просто попробуем быть теми, кто мы есть друг другу. Он вновь складывает листок пополам. Быть теми, кто они есть друг другу? А кто они? Не друзья, не враги, не любовники и точно не чужие друг другу люди. Просто двое, которые топчутся на одном и том же месте. Хотя давно пора идти дальше. У него никогда не было таких отношений с человеком, когда двое неподвижно стоят и одновременно бегут навстречу друг к другу, не останавливаясь. Как назвать то безумие, что творится между ними? Он забрёл в парк неосознанно, просто оставаться в кафе не было никакого желания. Присев на скамейку, он почувствовал необъяснимую потребность забыть этот день, как один из самых провальных в его жизни. И винить-то кроме себя некого, а так хочется. Он любил снимать с себя ответственность, перекидывать всю вину на других, на тех, у кого самолюбие пострадает не так сильно, как у него. Каким же кретином он был и продолжал бы быть, если бы не она. Он закрыл глаза и обхватил руками голову. Всё не должно быть так сложно, не должно быть так запутанно и томительно одиноко. Бог смотрит вниз, а люди смотрят вверх. Должно быть ему виднее о том, как должно произрастать то, что между ними. — Могу я присесть? Он не вслушивается в голос и просто освобождает место рядом. — Я так устала, — в голосе слышна некая утомлённость, надломленность. Всё то, что он чувствует сам. — А ты? — полу-спрашивает, полу-утверждает она. Он знает этот голос. Этот голос — ядро самого его существа, этот голос спасает его в самые беспроглядные тёмные дни. — Я уже понемногу начинаю привыкать, — он не смеет взглянуть на неё. И чтобы вновь ощутить, как его самые несбыточные надежды терпят крах, спрашивает: — Что будем делать? Действительно. Что им делать? Они не находят точки соприкосновения, чтобы начать строить отношения. Но и друг без друга они задыхаются, будто лишившись кислорода. Может просто быть вместе? — Сейчас, — она прислушивается к музыке, которая играет в парке, — Давай потанцуем? Он наконец-то поднимает голову и пьёт её. Она — вода, он — жажда. И по всем законам вселенной эти противоположности не могут существовать друг без друга. Он улыбается, не веря, что это получается так легко, незатейливо и искренне. За секунду он сократил расстояние между ними и жестом пригласил её на танец. Заиграла мелодия «City of stars» из знакомого фильма, и оба на мгновение задержали дыхание.City of stars Город звёзд, Are you shining just for me? Сияешь ли ты лишь для меня? City of stars Город звёзд, Thereʼs so much that I canʼt see Здесь столько всего, чего я не вижу. Who knows? I felt it from the first embrace I Как знать? Я почувствовал это; Shared with you Когда впервые обнял тебя — That now our dreams may finʼlly come true То, что сейчас наши мечты наконец могут стать явью.
Он притянул её ещё ближе к себе, руками обнимая её талию и, кажется, в какой-то момент он совсем забылся. Пальцы вырисовывали некий узор на её спине, а губы то и дело касались её волос. И каждый раз, когда он притягивал её ближе, он видел мурашки на оголённых участках её тела. Удивительно то, что ты делаешь со мной. Нет, родная. Удивительно то, что ты творишь со мной.City of stars Город звёзд, Just one thing evʼrybody wants Только одна вещь, которую жаждет каждый: There in the bars Там в барах And through the smokescreen of the crowded restaurants И в дымовой завесе переполненных ресторанов. Itʼs love, yes all weʼre looking for is love Это — любовь, да, все мы ищем любовь From someone else От кого-то
Если предложить ей остаться друзьями, значит можно друзьями так и остаться. А этого он допустить никак не может. Просто не выдержит.A rush Порыв
Могу ли я завтра просто так подойти к тебе?A glance Взгляд
Подаришь ли свою улыбку?A touch Касание
Позволишь ли прикоснуться к тебе?A dance Танец
О звёзды, пусть песня не знает конца, пусть не знает конца этот танец.A look in somebodyʼs eyes Взгляд в чьи-то глаза, To light up the skies Чтобы осветить небеса, To open the world and send it reeling Чтобы открыть мир и закружиться в нём. A voice that says Iʼll be here Голос, который говорит: «Я буду здесь, And youʼll be alright И ты будешь в порядке»
— Чего ты хочешь? Он ловит каждую крупицу чувств, которые читаются в её глазах. Запоминает, каково чувствовать её ладони в своих, и ощущать такую упоительную безмятежность от того, что она рядом. Их танец продолжается, и никто не думает останавливаться. Она смешно щурится и, вместе с Райаном Гослингом, напевает: — Think I want it to stay. Другого ответа ему и не нужно. Решившись встретиться с ним глазами, она подняла голову и сглотнула, чувствуя, как внутри все сжалось от нервного спазма. Она редко боялась, редко даже волновалась по-настоящему — годы, посвящённые большому спорту, научили быть бесстрашной. Сейчас и бояться чего-то точно не было повода, но она все равно не могла унять дрожь, когда он склонился и сократил небольшое расстояние, оставшееся до ее губ. Поцелуй — невесомый, но затяжной, и его пальцы — очень холодные — коснулись шеи, как столько раз в ее фантазиях, что она не решалась открыть глаза еще долго после того, как он отстранился. — Ты станешь моей единственной? — как легко было сказать эти слова, несмотря на то, что имели они глубокий смысл. Она позволила проводить её через весь парк, держась за руки. Он физически чувствует её улыбку, и огромную, как безразмерное небо, потребность видеть её улыбку как можно чаще. Обернувшись, она отвечает: — Спроси меня об этом завтра, — их ладони разъединяются, и она отвечает на его немой вопрос, — Быть может, завтра я скажу «да». Он кивает и смотрит ей вслед. Всё-таки на свете чудеса случаются. И она тому подтверждение. City of stars Город звёзд, Are you shining just for me? Сияешь ли ты лишь для меня? City of stars Город звёзд, You never shined so brightly Ты никогда не сиял так ярко.