Вся прелесть в непостоянстве

Tom Odell — Another Love

Их любовь наконец-то достигла той грани, за которой начинается боль и отчаяние.

Она старается собрать себя по частям, не сломаться под гнётом увиденного, от этих мимолётных взглядов, которые, к счастью, не задерживаются на ней дольше положенного. Это как в спорте: сломаешься от одного удара взгляда, следующий — тебя добьёт. Она идёт по улице, не обращая внимания на косые взгляды прохожих, которые так заинтересованно разглядывают девушку, одетую в форму горничной. Это — Москва. Кого только не встретишь здесь. У каждого своя история. И её драма достигла своего апогея. Кто-то случайно задевает её и, потеряв равновесие, она ударяется головой обо что-то каменное и очень твёрдое. Кажется, о фонарный столб. Искры перед глазами и резкая боль, что даже и на малость не заглушит другую. Ту, что раненным зверем скулит где-то там, в районе, где должно быть сердце. (а есть ли оно там ещё?) Ведь ты вырвал его так безжалостно, оставив после себя ничтожное ничего. Вдруг она рассмеялась в голос. Шла по улице и заливалась хохотом, как умалишенная, когда вдруг поняла, что их пьеса — окончена, а идти ей и вовсе некуда. Дом? Его теперь нет. Отель? Хочется сравнять это место с землёй. Ведь там она обрела себя и тут же потеряла. — После того, как тебя Майкл бросил, ты на мужиков, как на врагов смотришь. Ну не все ж козлы? Оказалось, что все. И он был во главе этого списка. Его имя было прописано заглавными буквами, но она решила игнорировать абсолютно все знаки, все предупреждения, все доводы её разума, которые ей твердили, что верить этому человеку нельзя. В этом весь и парадокс. Рядом с ним она была глуха к голосу в своей голове. И слушала только своё избитое сердце, которое сейчас так молчаливо, но так ощутимо кровоточит. Бывшая госпожа Алёхина никогда не вызывала у неё тёплых эмоций. И причина, по которой он разрешил ей остаться в отеле, была не понятна. До сегодняшнего дня. Запасной вариант, который нужно иметь на случай провала другого. Если же отношения с горничной сложатся, то всегда можно будет извлечь пользу и от этого гостеприимного приёма. Экс-Алёхина неплохой денежный мешок, из которого удобно доставать деньги, и чьей фигурой можно любоваться в любое время на потеху собственного эго. И разве после такого расчёта можно ли назвать его человеком, не имеющим никакого потенциала в сфере бизнеса? — Почему ты решил помочь ей? — она удивлённо вскидывает бровь, когда видит Кристину, спокойно прогуливающейся по коридорам отеля. Напряжение тут же исчезает, стоит ему прикоснуться к ней. — Она напоминает мне себя, — он задумчиво провёл кончиками пальцев по её предплечью, — Она, как и я, зависела от достатка других. Не умела обращаться с деньгами. Я всего лишь хочу дать ей шанс, — он остановился на её шее, — Как дали его мне. Двойной подтекст последних слов в тот день так сильно вскружил ей голову, а сейчас тупой болью отзывается в ней. Перед глазами снова возник этот образ: он так нежно обнимал её, а она так удобно устроилась на нём, будто бы это было не в первый и не во второй раз. От одной такой мысли хочется закричать во весь голос: до хрипоты, до спазма в голосовых связках. Лишь бы хоть на мгновение стало легче. Нет-нет-нет. Она пытается задушить эту обиду, что говорит вместо неё. Он не стал бы. Не стал бы. Виноваты. Оба считали, что понимали друга или знали, чего хочет каждый, совершенно забыв о том, что другого человека понять очень и очень трудно. Именно потому что он другой. Каждый из них мыслит по-другому; ощущает этот мир по-другому; чувствует по-другому, а они пытались понять друг друга при помощи своих мерок. Боль проникает под вены, в каждую клетку тела, пропитывая насквозь, чему невозможно сопротивляться. Когда же глупое-глупое сердце перестанет умирать с бешеной скоростью? Люди встречаются и расстаются. И думать, что у них будет как-то по-другому, было их самой большой ошибкой. Хочется расплакаться, как в детстве: искренне, громко, никого и ничего не стесняясь, а на небе, как назло, ни облачка. Предал-убил-изничтожил до последней крупицы. Так мог только он.

***

Она приходит в себя, когда оказывается на полу в погромленной квартире. Сломаны стулья, перевёрнуты столы и шкафы, в которых порвана каждая тряпка, пропитанная запахом мускуса и миндаля попавшаяся ей под руки. Разорваны фотографии в клочья, разбита вся посуда вдребезги. И всё равно этого мало. Она поднимает опухшие от слёз глаза к потолку, который она любила разглядывать по утрам. Лёжа с ним в обнимку, одну руку устроив у него на груди, а другой перебирая взлохмаченные волосы. Теперь ничего вновь не повторится, и надо бы спрятать эти воспоминания куда подальше, чтобы не травили душу. Тишину пронзает телефонный звонок. На экране смартфона высвечивается «Лондон». Она устало вздыхает, совершенно не ощущая в себе хоть каплю сил для этого разговора. Они всё ещё пробуют её переубедить. Канаева попыталась напомнить себе, что её не должно это волновать, но тщетно.  Но с другой стороны, что ей терять? А рискнуть, сбежать уехать туда, где никто не будет знать его имени; где ничего не будет злорадно нашёптывать воспоминания о тех днях, когда они были вместе — это лучший вариант на данный момент. Помедлив ещё секунду, она тянется за телефоном и отвечает на звонок. В этой жизни всё даётся на время, и то, как мы им распорядимся, зависит только от нас самих. Ведь нам же потом жалеть. Остаётся только выбрать: о чём? Об упущенных возможностях или о содеянном?

***

— Прости. Умоляю, прости меня. Едва слышно шепчет он, обхватив голову руками. Захлёбывается под рёбрами яростно сдавливающая безнадёжность, когда голова начинает трезветь, а сердце постепенно умирать. Он не смотрит на ту, что без спешки поднимает свои вещи, разбросанные по всему номеру. Вчера они изрядно потрудились над тем, чтобы превратить здешний люкс в руины. Однако, в душе взыграла не гордость, а ненависть той формы, которой нет страшнее на белом свете. Ненависть к самому себе. — Не печалься так, — она не спеша натягивает на себя платье, пытаясь раздразнить его. «Пустые попытки, золотце.»  — Мы ей ничего не скажем, идёт? — Ты ещё здесь? — он в полушаге оттого, чтобы выкинуть эту незваную гостью в этом номере за дверь. Шершавые чужие губы касаются его виска, оставляя новое клеймо предательства. Ему гораздо хуже, чем просто противно. Он уворачивается от неё, от её назойливых прикосновений и поцелуев, от которых чувство вины раскаляется до предела. — Проваливай, — имея ввиду не номер, а отель — его дом. Он нараспашку открывает дверь и вылетает из него первым, не зная, что делать, говорить и думать. Он благодарит выпитый алкоголь за беспамятство, ведь совершенно не хочется вспоминать фрагменты из прошлой ночи. Не хочется вспоминать вкус чужих губ. Не хочется вспоминать прикосновения, что кажутся неестественными, неправильными, настолько непривычными. Ему нужно найти её. Координация слегка подвела его, когда он чуть не распластался на полу, задев какого-то постояльца и тут же схватившись за стойку ресепшна. — Канаеву, — ему страшно произносить её имя, — Видела сегодня? — обращается он к Свете, которая тут же отметила про себя шаткое состояние начальника. — Видела, — согласно кивает она, — Пару часов назад объявилась с опозданием на работу, а через несколько минут выбежала в обратном направлении. И была… Я бы сказала, чем-то озабоченной. Очень озабоченной, и я думаю, что… Он уже не слышит то, что она ему говорит. Сорвавшись с места, он по привычке обшаривает карманы брюк, чтобы найти ключи от машины, но видимо те выпали в тот момент, когда те чужие ручки так яростно срывали их с него. Не ловится ни одно такси, не останавливается ни одна машина. Что ж, если придётся, он доберётся на своих двоих до её дома. Лишь бы попытать призрачный шанс, который, конечно, ему не светит. Она не прощает такое, и надеяться на то, что он станет исключением из этих чёртовых правил — бессмысленно и глупо в его ситуации. Что ему делать? На данный момент остаётся лишь смотреть на осколки вокруг и мысленно собирать себя из таких же осколков.  ** В помещении было тепло и уютно. Приглушенный свет мягко окутывал комнату, нагоняя сонливость, а вместе с тем тоску, которая заливает сердце, затем сменяясь глухим раздражением. Ведь этот барабанный стук его кулаков об дверь уже начинает действовать на нервы. Вот уже третий день подряд он долбится в ту дверь, которую ему не откроют. Вот уже третий день подряд она игнорирует все его слова и звонки и не знает, каким способом дать понять ему, что видеть, слышать и ощущать его присутствие она не желает. — Открой, — она забирается с головой под одеяло, — Прошу, открой, пожалуйста. Он не грозится выломать дверь, если она не отопрёт её. Ведь принуждать, делать ей ещё больнее он не хочет. Но и отступить, не вкусив и малейшего шанса объясниться, он не собирается. — Уходи, пожалуйста, — она присаживается возле двери, не решаясь открыть её. — Дай лишь две минуты, и я уйду. — Ты переспал с другой. Я не собираюсь слушать об этом целых две минуты, — настаивает она. Он снова со всей силой ударяет кулаком по двери. — Но ты ведь не даёшь и чёртового шанса, чтобы объясниться! — кричит он. Он должен хотя бы увидеть её, убедиться, что с ней всё в порядке (насколько это возможно), и хоть немного успокоить это чёртово сердце, что не находит покоя, беспокоясь за неё. Ведь если бы она поступила так, как поступил он — его бы это разрушило до основания. Может именно поэтому так страшно хотя бы на миг представить то, что творится с ней сейчас? Он продолжает стучать, не обращая внимания на ноющую боль в руках, однако, понимает, что сегодня, как и в предыдущие разы, входная дверь, что разделяет их (разве только она?), останется наглухо закрытой.

***

 — Мы переведём Ваш расчёт на карту в ближайшие дни, — заверяет её София, принимая в руки заявление об уходе вместо Валентины, что находилась в отпуске, — И мне очень жаль, что всё так вышло. Она может лишь посочувствовать этой девочке, что как мотылёк, так самозабвенно, забыв обо всём на свете, полетела к солнцу, которое, в конечном счёте, её и сгубило. Мужчины умеют растоптать, унизить, оставив после себя лишь руины, из которых приходится воздвигать новые стены намного прочнее прежних. И она, как никто другой, понимает, как сложно жить с предательством чужого человека, который когда-то казался родным. Дарья кивает и слабо улыбается в благодарность за поддержку Софии, которая с самого первого дня помогала ей, не требуя ничего взамен. Надо бы попрощаться с персоналом, но не хочется получать эти сочувствующие взгляды и слышать восклицания «А я ведь говорила!». Уже почти в дверях, она решает посмотреть по сторонам в последний раз. Пришло время попрощаться с этим местом, в которое она постарается больше никогда не возвращаться. Как вдруг слышит голос, от которого будто закладывает уши, а глаза начинают непроизвольно слезиться. — Даша! Надо бежать-бежать-бежать и больше никогда не останавливаться. — Пожалуйста, остановись, — будто читает её мысли. Она почти ощущает прикосновение его руки на своём плече, чего она допустить никак не может. Резко обернувшись, она выставляет руки вперёд, предупреждая, чтобы он не делал и шага к ней. — Притронешься ко мне, и я переломаю тебе ребро за ребром, каждый хрящик и сустав твоего позвоночника. И чёрт возьми, она не шутила. Она так болезненно похудела, а эти впалые щёки и синяки под глазами словно свидетельствуют о том акте насилия, что он совершил с ней. В духовном смысле, естественно. Да и он, по её мнению, выглядит не лучше. Оба постарались на славу. Он так просил, чтобы она выслушала его, а теперь, когда она стоит перед ним в живую, он почему-то молчит и не может выдавить ни слова, лишь прикидывая приблизительное время того, когда она питалась в последний раз. — Так это всё, что ты хотел сказать? Так хочется подобрать правильные слова, чтобы сложить их в правильные предложения. Но сейчас он будто бы ничто. — Прости. Я думал, что потерял тебя. Я будто бы из ума выжил от этого. Да, она совершила ошибку. Но не ему сейчас говорить ей об этом. — Давай не будем продолжать тот разговор, который всё равно ни к чему не приведёт. Краем глаза она замечает, что за этим представлением наблюдают почти все в холле. Но публика его никогда не останавливала и не стесняла. Этот пункт необходимо занести в тот чёрный список, что она посвятила ему, и который поможет ещё больше его ненавидеть. — Ты вечно будешь меня ненавидеть? — слышится надломленность в его голосе, вкус которой ей знаком. — Постараюсь. Он бессильно смотрит на темноволосую девушку, что скрывается за дверью, и чувствует, как завыла вдруг наглухо замурованная совесть, которую он так стремился затоптать семнадцать лет назад.

***

Она любила воздвигать стены. Одну за одной, чтобы не пробили, не разрушили её хрупкий мир, который не выдержит ударов противников без какой-либо защиты. Ведь спорт любит сильных людей, которые в состоянии не дать себя в обиду. Но он разрушил все стены так легко и непринуждённо, будто бы их и вовсе не было. Она аккуратно складывает вещи, собираясь нагрузить чемодан доверху, ведь поездка выйдет длительной, и кто знает, что ей может понадобиться. И старательно игнорирует коробки с книгами, которые собирается вернуть ему через доставку. Они ей без надобности в новой жизни. — Всё взяла? — Да, осталось проверить лишь документы. А ты? — Тоже. Юля стоит напротив и, в отличие от подруги, собрала куда больше вещей. Хотя переезд для неё был не в другую страну, а всего лишь в другой отель. Она поддержала подругу, когда та решила круто поменять своё направление в этой жизни, сбегая от ненужных тревог и воспоминаний. Тем самым прокладывая новый путь, который, быть может, окажется не таким каверзным, как предыдущий. В её жизни всё складывается тоже довольно оптимистично. Она дождалась того момента, когда после стольких лет, которые она потратила на неблагодарную работу горничной и почти каждодневные пробы, которые не давали ничего стоящего, появился реальный шанс. И упускать его она не собирается. Известная студия, что так упорно игнорировала её существование, предложила ей главную роль в фильме, съёмками которого занимаются профессионалы своего дела. Поэтому, заявление об увольнении она писала с чистой совестью. И всё же до чёртиков обидно за подругу. Но она понимает, почему Даша не хочет оставаться в этом городе, который не оправдал её ожиданий. Люди не меняются. Юля до сих пор не может поверить в то, что подруга снова оказалась права. К сожалению, подтверждение этого убеждения никакой пользы ей не принесло. — Не понимаю его. Он ведь и вправду тебя лю… — Нет, не договаривай за него то, что он так и не осмелился сказать мне. Видимо, не хотел или не считал нужным. А впрочем… Мне всё равно. Надо выходить. Катя будет ждать нас в аэропорту, чтобы попрощаться. Люди не меняются. Когда-то она уверенным голосом сказала ему это, а он согласился. Пожалуй, теперь он решил подтвердить её домыслы не только на словах, но и на деле. Он и не изменился только потому, что этого так сильно хотела она. Видно, так сильно этого не хотел он. Завтра, на новом месте, она начнёт собирать себя крупица за крупицей. И быть может, когда-нибудь боль пройдёт, а их воспоминания перестанут быть общими. Они крепко-крепко обнимаются, надеясь, что каждая из них воплотит все свои мечты в жизнь и найдёт своё счастье. — Я буду скучать по этому месту. И по тебе. — Я буду скучать сильнее. Эти стены были свидетелями их самых радостных дней, а также самых горестных. Тоскливо покидать это место, где жили две подруги, которые искренне верили в светлое будущее, что, в конечном итоге, их и настигло. На пути к которому их изрядно помотало из стороны в сторону. Люди не меняются. И надо бы свыкнуться с этой мыслью, да вот только почему-то в уголочке памяти теплится мысль о том, что на дне чемодана лежит та самая футболка с запахом миндаля и мускуса.