О чем с тобой трахаться?

      Татум сидит на испанском и пялится в экран телефона: Веттеру она так и не ответила, хотя прошло уже больше недели. Что парню от нее что-то нужно, Дрейк не сомневается; ее тревожит то, что, скорее всего, она не сможет отказать. А запросы у Веттера те еще. Он полностью, абсолютно долбанутый на голову ублюдок, для которого не существует границ: избиение, торговля наркотиками, шантаж, воровство, продажа оружия. Тейт святой не была никогда, но она хотя бы раскаялась. Да, была легкомысленной идиоткой, которой нужны были только острые ощущения, но она повзрослела, осознала все свое дерьмо и старается быть хорошим человеком. Выходит паршиво, но она старается. Веттер же будто воплощение Джокера из фильма с Бэтменом: его не волнуют человеческие и вообще чьи-либо чувства, он просто развлекается.       Нура что-то говорит над ухом, но Тат не слышит — она гипнотизирует экран телефона и утопает в чувстве вины. Она была просто глупым ребенком, а сколько судеб разрушила. В свои восемнадцать она успела хлебнуть того, чего некоторые не пробовали и за всю жизнь, но чести это не делает. Татум не зацикливается на прошлом, но некоторые отголоски ее давней кровожадности преследуют до сих пор. Скоро четырнадцатое число, скоро придется вновь столкнуться с последствиями.       — Тат? Тат, все в порядке? — Нура обеспокоенно треплет подругу за руку, вырывая ее из транса. Нура тревожится, заглядывает Дрейк в глаза и что-то продолжает говорить. Татум не слышит, уши будто бы заложило плотной ватой, а мысли вертятся только вокруг одной фразы: «Как насчет встречи со старым другом?»       Друг ли он? Друзья вообще должны тебя втягивать в рэкет и поддерживать тягу к особо тяжким телесным повреждениям парню, что попросил у тебя сигарету? Друг должен с твоей помощью манипулировать наркодиллером или проигрывать состояние твоей семьи в карты?       — Татум Дрейк, черт побери! — Нура громко хлопает ладонью по столу, отчего все в классе поворачиваются к парочке.       — А? Что? Все нормально. — У Дрейк расфокусирован взгляд, но она отмахивается от одноклассников, извиняется перед учителем и открывает новую страницу учебника, убирая телефон в карман. Татум бы хотела, чтобы ее сбила машина и она потеряла бы память. Навсегда. Особо ценных воспоминаний все равно нет. Может, только номер Шистада она бы сохранила и подписала «Бог секса», а то такой кадр терять не хочется. И была бы у нее новая, чистенькая жизнь и хороший секс на вынос — чем не мечта идиота?       Но сейчас у нее есть урок испанского, обеспокоенная соседка и баночка снотворного в сумке. Татум не любит синий цвет, ненавидит его до блевоты, всегда носит что-то красное и ходит по ночам. Она не раз загадывала желание, чтобы вместо того, чтобы пару раз пройтись во сне по комнате и лечь спать, она вышла бы в окно. Смерть во сне — идеальный вариант для трусов. Татум считала себя живучей трусихой, потому как вместо того, чтобы вскрыть себе вены (которые, надо сказать, были синего цвета) или спрыгнуть с крыши небоскреба, она сидит на испанском и тихо себя ненавидит. Нура смотрит подозрительно, и Тат готовится выслушать ряд вопросов на перемене, и, кстати говоря, она сейчас настолько эмоционально пуста, что, может, и расскажет что-то ей. Всегда легче, когда выговоришься. Но откровенничать лучше с незнакомцем, которому на тебя плевать, чем с подругой, у которой свое представление о добре и зле и которая будет смотреть на тебя, как на убийцу. Она убийца и есть. Отнять у человека будущее — секунда, и он не будет страдать, но отнять прошлое… Татум бы убила за возможность начать все сначала. Иронично, не правда ли?       Татум крутит в руках ручку и честно пытается слушать учителя, но ее будто огрели по голове пыльной подушкой: глаза слезятся, мысли путаются, и хочется врезать обидчику. Да, именно — надавать себе пощечин и пойти вскрыться в туалете.        Туалет.       Цепочка сумбурных мыслей опять приводит ее к гребаному Шистаду — он, похоже, засел под коркой надолго. И Татум это бесит. Бесит, что она опять постепенно теряет контроль над ситуацией, а всем опять заправляет какой-то мудак.       Звонок долбит по мозгам отрезвляюще, и Дрейк, сгребая все учебные принадлежности со стола (кажется, тут даже затесалась пара учебников Сатре, но плевать), широким шагом выходит из класса. Нура хмурится и еле догоняет Тат в коридоре — как вообще можно так быстро передвигаться на таких огромных каблуках? Дрейк останавливается у своего шкафчика и начинает бездумно заталкивать туда содержимое сумки, в том числе и учебники Нуры.       — Татум, блять, что происходит? Ты можешь мне рассказать…       Милая Нура редко ругается. Милая Нура смотрит с участием и сочувствием — она не понаслышке знает, что такое подступающая истерика и то, как могут проедать душу не рассказанные тайны. Но у милой Нуры Сатре есть понимающие друзья, а вот у Дрейк их нет — Нура, конечно, видела, как Татум смеялась в компании девчонок за обедом, но на девяносто девять процентов уверена, что это не настоящие друзья — так, знакомые.       Татум поворачивает голову к подруге, и ей хочется блевать оттого, сколько искреннего сочувствия она видит в глазах Сатре.       — Правда? Я могу тебе рассказать? — грубой издевкой разрезает воздух Тат. У нее дрожат губы и сводит скулы от злости: на саму себя, на милую, блять, Нуру, на Веттера и на Шистада-мать-его-окуппанта-ее-мозга тоже.       Нура видит, как у Тат подступают слезы; Нура бы хотела ее обнять и по-дружески успокоить, выслушать проблемы такой закрытой Дрейк, но Тат не выглядит разбитой. Тат выглядит злой, и Нура так и остается стоять на месте. Она всегда ощущала вокруг Татум Дрейк какую-то дикую энергетику, что ли. Даже сейчас, когда Нура видит, что Дрейк вот-вот накроет истерика, она все равно Тат немного побаивается. Нура молчит, не отвечая на риторический вопрос, а Татум громко захлопывает железную дверцу шкафчика, разворачивается всем корпусом к Сатре и сильнее сжимает челюсти.       — Убери эту жалость из глаз, Нура. Иначе я вырву их, — хрипло произносит Тат и, огибая, скорее всего, бывшую подругу, направляется в противоположную от нее сторону. Ей нужно покурить, и чтобы все отъебались.       Нура поджимает губы и поднимает с пола несколько упавших листов. Нура взрослая, Нура понимает, Нура подождет.       Чертовы люди начинают заполнять коридоры, образуя однородную массу из мельтешащих тел, но Дрейк идет прямо и, если надо, дает кому-нибудь особо неосторожному локтем по ребрам.       — Привет, — Шистад улыбается своей фирменной снимай-с-себя-трусики-улыбкой и очень зря не замечает не расположенного к общению настроения Тат. Крис сидит на столе в школьном дворе в окружении парней-пенетраторов и надеется словить смущенный взгляд, румянец на щеках или просто закатывание глаз, показывая друзьям, кого он смог трахнуть в школьном туалете. Пенетраторы сначала даже не верили Крису, ведь Татум Дрейк не кажется с первого взгляда легкомысленной или легкодоступной, а тут прямо школьный туалет. Татум бы даже подыграла Шистаду, реши он похвастаться своим трофеем в другой раз, но он сказал «привет» именно сейчас.       Татум замедляет шаг напротив столика пенетраторов и, смотря Крису в глаза, растягивает губы в жутковато-фальшивой улыбке.       — Сделай мне одолжение, Шистад: отвали и подари мне, блять, жизнь без тебя во всех щелях. Остопиздел уже.       Татум вытаскивает из кармана сигареты и, кидая последний, полный презрения взгляд на Криса&Ко, скрывается за углом.       Шистаду не нравится такой поворот событий: он надеялся сегодня навестить и трахнуть Дрейк, выпустить пар и еще раз полюбоваться засосами на ее коже, но что-то пошло не по плану. Крис не обращает внимания на удивленные возгласы друзей, а тоже достает сигареты и уходит на парковку, подальше от взглядов учителей.       Крис совсем не понимает такого ответа от Тат: вчера, позавчера, да и всю прошлую неделю подряд она весьма однозначно стонала под ним и уж точно не хотела, чтобы он отвалил. Шистад сам не понимает, почему трахнул Тат больше одного раза и почему хочется еще: может, потому, что она его бесит.       Его бесит ее безразличие во взгляде, когда они сталкиваются в коридоре; его бесит то, что она будто играет в шашки и в то время, как Шистад только освоил правила, переходит на игру в нарды, чехарду и хер-знает-что-еще. Его бесит, что она строит из себя знающую жизнь сучку, хотя на деле просто неопытная девчонка, которой он подарил первый в ее жизни оргазм.       — Черт, теперь я понимаю, что люди находят в сексе и почему вокруг этого дерьма столько шумихи, — выдыхает Дрейк, уняв дрожь в ногах. Шистад откидывается на подушки и тяжело дышит. Блядь, это опять было очень горячо.       — Конечно, это же был лучший в твоей жизни оргазм, — ухмыляется он, доставая сигарету.       — Не знаю, — тянет Тат, укрываясь по горло одеялом. — И не кури здесь, — Дрейк вырывает у него из рук сигарету и кидает куда-то вглубь комнаты, но Крис настолько сейчас расслаблен и доволен, что даже ничего не говорит по поводу ее дерзкого поведения.       — Что, сравнивать, что ли, не с чем? — ухмыляется он, переворачиваясь на живот. Но видя кривую улыбку Тат, Шистад удивленно вскидывает брови, поднимаясь на локтях. — Серьезно? Господи, да у тебя вообще секс был? — Он, конечно, видел ее несмелые движения и румянец на щеках каждый раз, когда он снимал штаны, но всегда думал, что это напускное. Такого Шистад не ожидал точно.       — Черт, конечно, был, — хмурится Тат, поднимаясь с кровати, и все еще кутается в одеяло.       — И сколько раз? — с издевкой спрашивает Шистад.       Да ладно? Шлюшка Тат не такая и шлюшка, оказывается. Его абсолютно точно веселит эта ситуация, и он поворачивается на другой бок, наблюдая, как Дрейк роется в шкафу.       — Два, — она произносит это практически гордо, накинув одеяло на плечо, как древнегреческую тогу. Шистад прыскает в кулак.       — Нихера себе. Да ты мне практически девственницей досталась! Теперь понятно, почему в тебе так тесно, — он облизывает губы и садится на кровати, гаденько так улыбаясь.       — Досталась, блять! А по ебалу тебе не съездить? А, мальчик-блядун? — Дрейк швыряет в Криса одеяло и прячется за створкой шкафа. Что он о себе возомнил вообще?       — Значит, на меня возложена почетная миссия стать для тебя проводником в мир секса! — Шистад будто не замечает ее предыдущей фразы и нагло вторгается в личное пространство Дрейк, мешая ей одеваться.       Тат стоит в одной растянутой футболке, со штанами в руках, и смотрит на него снизу-вверх. Крис в очередной раз поражается ее маленькому росту и тому, как она не ломает ноги на таких огромных каблуках, которые постоянно носит, чтобы казаться выше.       Крис так и не удосужился нацепить на себя хоть один предмет гардероба, отчего Тат переминается с ноги на ногу и старается смотреть ему четко в глаза, задрав голову.       — Какой же ты мудак, Шистад. Я не удивлюсь, если тебя зачали анальным путем, — Дрейк фыркает и отходит к двери, на ходу натягивая штаны. Крис смеется и догоняет ее возле лестницы, преграждая путь на первый этаж.       — Тогда признай, что это был твой лучший оргазм в жизни. Ведь так и есть, — он сцепляет руки в замок за ее спиной и жарко шепчет на ухо. Дрейк скептично выгибает бровь и кладет руки ему на грудь, бездумно выводя на коже узоры.       — Правда? — Тат шкодливо улыбается и опять начинает неосознанно жевать губы, с прищуром смотря на Криса.       — Тебе доказать это еще раз? — Шистад запускает руки под резинку ее домашних штанов, водя пальцами от лопаток к копчику, отчего прямо ощущает, как тело Дрейк покрывается мурашками. Он смотрит ей в глаза, в которых блестит азарт, и пытается скрыть искреннюю улыбку за нахальной, но получается плохо. У Шистада хорошее настроение — почему бы не поиграть в романтика, нежно обнимая шлюшку Тат, подливая масло лжи в ее котел доверия?       — А что, слабо? — поднимает брови Тат, но Крису и не нужно второй раз повторять — он подхватывает девчонку под бедра, сажая на перила, скидывает совсем не нужную ей сейчас футболку и целует-целует-целует.       Шистада бесит то, как Татум его игнорирует, переключаясь с темы на тему со скоростью света, и даже если она только что билась под ним в конвульсиях, через секунду Дрейк может уже спокойно обсуждать с подругой по телефону какой-то сериал.       Он проникает в Дрейк глубже, уже ощущая пульсацию мышц, и шипит из-за скользящих по спине острых ногтей. Тат тяжело дышит, теснее прижимаясь к Шистаду, хочет его максимально близко, максимально в себе. Крис опирается на локоть рядом с ней, чтобы не нависать всем своим весом, — Тат слишком хрупкая и слишком в синяках. Он со второго раза понял, что засосы этой психопатке доставляют какой-то отдельный вид удовольствия, поэтому теперь она была отмечена им везде: на шее, ключицах, руках, бедрах, животе. Это выглядело бы отвратительно, если бы так не возбуждало: Дрейк становилась мягким воском в его руках, плавилась, принимала ту форму, которую хотел он, и была ненасытна.       Шистад каждый раз промаргивается будто от наваждения из-за той разительной разницы Тат в школе и в постели: в «Ниссен» она всегда носит огромные, массивные каблуки, яркие звенящие браслеты, обтягивающие джинсы, юбки-карандаш (о, он очень любит наблюдать за скользящим по бедру разрезом на юбке) и колготки в сетку. На реплику «хорошо выглядишь» она отвечает «я знаю», не ругается матом и смотрит на всех свысока. Когда же они остаются одни, Тат превращается в то, что можно охарактеризовать одним словом: «девчонка». Она звонко смеется, не сутулится, ходит в разных носках, смотрит на него снизу-вверх.       Шистад на секунду ловит расфокусированный взгляд Татум и целует, одной рукой прижимая лодыжку Дрейк к кровати, — ему хватило одного сломанного ребра. Тат начинает бить мелкая дрожь, и тела обоих простреливает яркий оргазм. Крис прижимает Тат к себе и улыбается оттого, что та извивается, как уж на сковородке, — он гладит ее по сведенным сладкой судорогой ногам и укрывает одеялом: Дрейк жуткая мерзлячка.       Она смотрит на Шистада, улыбаясь, но этот момент («как в фильмах», — любит говорить Дрейк) рушит звонок ее мобильного. Тат будто бы резко стирает из памяти все то, что только что было между ними, и беспечно отвечает на звонок, спрыгивая с кровати.       — Алло? О, привет, детка! Да, знаю, вчера ночью посмотрела. — Дрейк надевает свою огромную толстовку (Крис не спрашивал, но она явно не женская) и ходит по комнате в поисках трусиков, который Шистад как всегда забросил куда подальше. — Да бред это все, этим мудилам только рейтинги и нужны, а как канон снимать — так они съебываются. — Тат озабоченно крутится на одном месте, ища недостающий предмет гардероба. Шистад улыбается и протягивает висящие на пальце ее черные трусики, нашедшиеся за подушкой. Дрейк всплескивает руками и забирает у Криса вещь, не отвлекаясь от телефонного разговора. — Да она пиздит как дышит! Еще бы на Кастанеду*, блять, сослалась. Не помнишь? Он там про режим говорит. Господи, детка, перечитай, иначе о чем нам с тобой разговаривать? — Шистад спускается за Тат на кухню и жмурится оттого, как Дрейк много матерится — не девушка, а сапожник. Но при этом — Кастанеда? Неплохо.       Дрейк любительница говорить по делу, и раз с Шистадом они встречаются для перипихона, не стоит путать это с откровением или дружбой/симпатией, или чем там еще, хоть они и проводят вместе достаточно времени. Поэтому то, что Криса бесит ее безучастие, раздражает его еще больше. Это ОН не звонит-игнорирует-посылает, а не она.       И все же как Дрейк так быстро переключилась и превратилась из податливой, стонущей шлюшки в матерящегося философа, Шистад понять не может.       — В общем, я присылаю тебе статью и жду твоего отзыва минимум на страницу, детка. Все, мне пора, есть тут один… — Дрейк смотрит через плечо на Шистада и, взяв с полки пачку сигарет, кивает в сторону выхода. — Да, пока. Тоже тебя ненавижу, — улыбается Тат, кладя телефон на тумбочку у выхода, и открывает дверь. Они в течение двух сигарет сидят молча, а затем она поворачивается к Крису.       — Сегодня нашла у себя шелковый белый платок — пойдем, давно хотела сделать, как в «Основном инстинкте». — Тат тащит парня за руку в дом, а Шистад лишь надеется, что у Дрейк не припасен нож для колки льда.**       Шистаду не нравятся курящие девушки; Шистаду не нравятся девушки, которые ругаются матом; Шистаду нравятся нежные, светлые девчонки вроде Ибен или той же рыжей первокурсницы Мун, но он продолжает по вечерам приезжать к Дрейк, потому что трахать Татум — удобно.       Дрейк не выясняет статус их отношений, не смотрит на Криса с надеждой на то, что тот останется на ночь, и не заебывает ему мозг разговорами о будущем. Он просто пишет: «Заеду в семь», а она отвечает: «В восемь. Родители устроили ебучий семейный ужин». И всем хорошо, все довольны. Просто Дрейк его личный безотказный антистресс.       Ей плевать, если Крис пришел с фингалом под глазом или если от него пахнет чужими женскими духами. Ну, как плевать… Дрейк вообще странная.       — Черт, что это за духи? — Татум останавливает Шистада, упираясь ладонью в его грудь, и принюхивается к вороту его куртки. Крис слегка разочарован — неужели все ты-был-с-другой-я-что-не-единственная, опять начнется сначала?       — Духи Эбби со второго курса, по-моему. А что, есть проблемы? — Шистад отвечает резко, в его тоне не остается и следа той игривости, которая преследует его постоянно. Он смотрит в глаза Тат сосредоточенно, готовый в любой момент либо выслушать истерику и свалить, либо увидеть виноватый не-уходи-от-меня взгляд и продолжить. Девок надо держать в узде. Никто никому моногамии в «отношениях» не обещал.       — Да, есть, Шистад! В следующий раз узнай их название — они же пахнут, как блядские слезы Бога! — восклицает Тат, попутно расстегивая бляшку на ремне Шистада и оттягивая второй рукой волосы на затылке Криса, прикусывает его за нижнюю губу.       — Блять, я уже подумал, что ты начнешь отношения выяснять, — хмыкает Шистад, стягивая с Тат футболку. Все-таки как же это удобно — трахать Дрейк.       — Да я лучше отрежу себе руку, засуну ее себе в задницу и пожму через горло, чем буду выяснять отношения с целью сделать из тебя своего парня, — якобы обиженно бурчит Тат и делает Крису подножку, отчего они оба падают на пол прихожей.       — Весьма красноречиво, — смеется Шистад. — А теперь заткнись. — Он стягивает с Дрейк ее любимые серые домашние штаны и целует в шею, наслаждаясь ее стонами куда больше, чем трёпом.       Крису Шистаду удобно трахать Дрейк, потому что она не лезет к нему в душу: у нее странные вопросы, глупые шутки, но абсолютно незаменимое качество — не лезть, куда не просят. Он порой думает, что у нее в голове заблудился бы сам дьявол, потому что такой херни он от девушек никогда не слышал.       — С кем бы ты переспал? Вот без предрассудков. — Они с Крисом лежат на полу, потому что кто-то слишком горячий и охуевший, и курят прямо в квартире, потому что родителей Дрейк не будет пару дней.       — Не знаю, — тянет Кристофер, делая очередную затяжку. В комнате жаркий и спертый воздух, что вкупе с расслаблением и сигаретным дымом дает легкое головокружение и эйфорию. — Без предрассудков? С тетей Вильяма. Охуеть какая горячая штучка. — Он передает сигарету Дрейк и смеется про себя: Тат голая, после секса, и курит, укутавшись в кокон одеяла.       — Круто. Покажешь потом ее фотку. — Она смотрит в потолок и безуспешно пытается пустить дымные кольца. — А я бы со своим психологом. Ненавижу наши сеансы: он копается в моем мозгу, а у меня на него стоит. — Крис хрипло смеется, а Дрейк только отмахивается. — А что? Вам, парням, все самые крутые определения достались, так что завались, Шистад.       Крис очень рад, что их отношения с Дрейк не переходят черту дурацких разговоров после секса и странного юмора, потому что Шистаду не нравятся ебанутые девушки с вывихнутой логикой — ему нравятся простые, нежные и понятные, вроде Ибен или той рыжей первокурсницы Мун.       Но Дрейк ему чертовски удобно трахать.       — От чего тебя бросает в дрожь? В плохом смысле. — Тат заваривает им чай, потому что после перепихона — жуткий сушняк, и опять витает в своих мыслях.       — От фразы «нам надо поговорить», — откликается Шистад, вытирая волосы полотенцем после душа. Тат находится будто не здесь, да и Крис сомневается, что от него ей нужно откровение — так, потрепаться, чтобы не было неловкой тишины. Хотя Шистад заметил, что-то ли оттого, что им обоюдно насрать друг на друга, то ли оттого, что он вытрахал из Дрейк последние остатки смущения или здравого смысла, но тишина между ними двумя всегда была частью разговора. Просто обоим не хотелось ни говорить о прошлом, ни открывать душу, поэтому чаепитие после траха за разговорами о бейсболе или политикой — ничего не значащая норма.       — А меня от мопсов. Просто не знаю, их плоские морды… Бр-р! — Дрейк ежится, будто видит перед собой расчлененный труп, и разливает чай по чашкам. — Мопсы зло. Просто знай это, — она улыбается так, будто раскрыла Шистаду секрет бесконечной жизни или предостерегла от глупейшей ошибки в жизни. Крис закатывает глаза и садится за стол.       — Я приму к сведению, Дрейк. Как и то, что ты ебанутая, — он ухмыляется одним уголком губ и отпивает горячий чай с бергамотом.       — Спасибо. — Она будто бы получила комплимент, поэтому с удовлетворенным лицом ставит на стол печеньки. — И передай сахар, пожалуйста. — Крис морщится, глядя, как Тат опускает в кружку пятый кусок рафинада. Больная сладкоежка, блять.       — А еще ты сдохнешь от сахарного диабета. — Шистад пьет свой черный чай без сахара и попутно пытается вспомнить, где он оставил свою футболку.       — Не, я умру раньше, и от передоза. Лет в тридцать, не больше — навсегда останусь красивой и худой… — Дрейк мечтательно поднимает ложку вверх, будто просчитывая варианты до-тридцатилетней-смерти.       — Такими темпами тебе худой смерти не видать, — Крис криво усмехается, вяло поддерживая неинтересный разговор. Ебаната в его жизни и так хватает.       — Ой, иди нахуй, Шистад. — Тат хмурится и спрыгивает со стула, направляясь к двери. — Надеюсь, когда я выйду из душа, тебя тут уже не будет, зануда.       Шистаду не нравятся такие девушки — самодостаточные и непосредственные. Ему не нравятся девушки, пахнущие сигаретным дымом, ему нравятся милые, верные и пахнущие вишней, вроде Ибен или той рыжеволосой первокурсницы Мун. Но чертову Дрейк просто удобно трахать.

Тридцать два часа спустя.

      — Об этом и говорил Киплинг: уметь начать сначала, а не довольствоваться положением — вот истинное искусство. — Дрейк снисходительно улыбается собеседнику и отпивает из бокала шампанское. Жидкость искрится и лопается на языке, и Татум кажется, что у нее есть все возможности положить этот мир у своих ног, особенно пока Шистад уверенно обнимает ее за талию.       — Кристофер, ваша девушка поставила меня в тупик, признаюсь. Берегите ее. — Мистер Раштан учтиво жмет Крису руку и кивает Тат, отходя в сторону, чтобы дать молодым людям побыть наедине, — сегодня у Дрейк не было и свободной минуты провести время со своим молодым человеком.       — Буду, спасибо, мистер Раштан, — Крис очаровательно улыбается, отвечая на рукопожатие, и, видя, что мужчина скрывается в толпе, притягивает Татум к себе, обнимая за талию. — Я тебя почти что обожаю, — шепчет ей на ухо Шистад, бездумно выводя на пояснице узоры пальцами. Дрейк еле заметно улыбается, прикасаясь щекой к его подбородку, — даже на каблуках рядом с ним она чувствует себя гномом и, привстав на носках, тихо шепчет на ухо:       — Еще не вечер, Шистад. К двенадцати ты позовешь меня замуж, — хмыкает она, оставляя на губах Криса быстрый поцелуй, и утягивает его за руку в толпу.       «А Дрейк удобно не только трахать», — думает Шистад.