О чем с тобой трахаться?

      Крис никогда не любил напрягаться, да и ему не нужно было: парню не требовалось рвать задницу на британский флаг, чтобы всё выходило само собой. В детстве, в школе, в жизни — природная харизма и передающийся с генами отца авантюризм позволяли делать что и как хочет Шистад. Может, поэтому он был таким засранцем, кто знает. По крайней мере, Крис предпочитал принимать подобные слова за комплимент — люди с низкими возможностями и отсутствием характера всегда предпочитают опускать тех, кто стоит выше, вместо того, чтобы подняться самим.       Крису всегда все давалось легко: игра на фортепиано, танцы, математика, социология, налаживание связей. Он отчетливо понимал, как ему повезло с природным обаянием и прозорливым умом, и осознанно этим пользовался. Родители дали ему прекрасное образование, а Крис схватывал все на лету, оставляя время на вечеринки и девочек. Это ли не счастье? Пропивать молодость, зная, что не окажешься на дне.       Крису всегда все давалось легко, и именно поэтому он был в легком замешательстве, поняв, что во взрослой жизни все по-другому. Странно и непривычно выходить из круга, где ты был лучшим, и входить в общество людей, до чьего даже дна достать не можешь. Крис действительно оказался среди людей, знающих свое дело, жизнь и прекрасно разбирающихся, кажется, во всем.       Те самые люди, над странными привычками которых он смеялся в детстве с друзьями, встречая их на семейных праздниках, вроде ровно четырех оливок в мартини мистера Ниссена или обязательной броши в виде стрекозы на любом костюме мистера Карлоса, оказались простыми причудами, а не определением характера. Крис смеялся над этими вещами, считая себя самым крутым на тусовке, но на деле оказалось, что он всего лишь напонтованный сопляк. Нет, Крис не был ничтожеством, все же к встречам и этому проекту он готовился больше двух месяцев, но Шистад отчетливо почувствовал то, что не так невероятен, как себе представлял.       Мистер Ниссен оказался настоящей беспощадной акулой в сфере продажи недвижимости, хотя на тех сборищах, что Крис его видел, тот производил впечатление добродушного толстяка. Мистер Карлос, обычно молчаливый и вечно пьющий на всех благотворительных вечерах, в деле оказался слишком остер на язык и дерзок в высказываниях, от чего даже у Криса уши в трубочку сворачивались.       Было сложно. Шистад младший достойно представил свой проект по сносу старого кинотеатра и постройке торгового центра, располагая ресурсами строительной кооперации отца, но все же сдирал с себя по семь шкур, пытаясь за всеми поспеть, хоть и сверкал при этом обаятельной, легкой улыбкой, не показывая слабости.       Взрослый мир отказался принять его с распростертыми объятиями и повесить слюнявчик: к Крису относились практически как к равному, хоть он и замечал некое снисхождение, когда его мнение расходилось с мнением большинства, но Крис всегда отличался нескончаемым запасом праведной наглости, так что выезжал за счет скорости реакции, молодой, бушующей энергии и свежего угла зрения.       Крис уставал. Вся неделя пролетела словно один час: Шистад с самого утра понедельника, когда ушел от Татум, кажется, до вечера четверга не выходил из офиса.       Первые два этапа работы он провел сам, с консультантами отца еще до одобрения инвестирования. Анализ рынка недвижимости города и района они провели в первый месяц, собственноручно собирая данные, проводили исследование рынка и коммерческой недвижимости города.       Затем Крис провел анализ земельного участка, не стесняясь консультироваться со специалистами и юристами — хотел, чтобы все было готово к моменту одобрения вложений со стороны. Результатом исследования, проводимого на том этапе, стали ответы на вопросы о целесообразности строительства торгового центра, а также его правильном размещении на участке.       Эту неделю Шистад с командой и инвесторами занимался разработкой концепции объекта.       Он понимал, что концепция в данный момент играет ключевую роль в строительстве современных торгово-развлекательных центров. Нужно было определить целевую аудиторию посетителей центра, его формат, тематики этажей, потенциально интересные категории арендаторов, прогнозирование арендных ставок и многое другое. Концепцию торгового центра необходимо было разрабатывать еще до заказа проекта, так как это позволяло избежать множества ошибок, таких как неправильно спроектированные входы в здание, ошибки в расположении эскалаторов, мертвые зоны на этажах, маленькая или неудобная парковка и прочее. Также концепция играла ключевую роль в проведении переговоров с сильными арендаторами.       Кристофер был вымотан. Даже не столько постоянными переговорами, проектированием, работой с зазнобами архитекторами и строителями, сколько постоянным поддержанием статуса.       Шистад совершенно не хотел, чтобы его считали двадцатилетним сопляком и папенькиным сыночком, решившим поиграть в бизнес, а именно такое впечатление на матерых собственников он и производил. Но Крис не был бы собой, если бы не повернул ситуацию в свою сторону: Шистад с бараньим упорством и непоколебимостью медленно, но верно доказывал, что он здесь не просто так и достоин уважения, как равноправный член команды и руководитель проекта.       И в какой-то момент на него начали смотреть по-другому. Кажется, на третий день, когда увидели Криса в первом часу ночи за рабочим столом, обрабатывающим концепцию: Шистад не хотел задерживать данные, с которыми нужно было работать другой группе. В глазах окружающих тогда промелькнуло уважение.       Конечно, за неделю мало что можно поменять в общественном мнении или понять, что о тебе думают, но когда ты работаешь с людьми над общим делом восемьдесят часов к ряду, многое можно понять.       Например, Крис понял, что несмотря на дикие перегрузки и эмоциональное выгорание, которое обещало спасть на следующей неделе, когда самая трудоемкая работа будет закончена — не смотря на все это, Крису нравилось. Нравилось чувствовать себя полезным, чувствовать реализацию своего потенциала и настоящую работу мозга, а не его разминку на уроках.       Наверное, он всегда чувствовал, что ему нужно больше, чем просто школьные тусовки и общение со сверстниками, и здесь он это нашел — реализацию своих идей. До включения в работу над проектом Крис даже не подозревал, что может быть настолько креативным: он буквально фонтанировал идеями, находил новые точки и углы зрения, мог посмотреть на ситуацию с нескольких сторон. Энергозатраты из-за активной работы мозга были огромными, но ему это нравилось: Крис наконец-то почувствовал себя человеком, а не прожигающим зря время подростком, живущим на папины деньги. Это тоже нравилось Крису: проект обещал быть прибыльным.       Фабиан на это только улыбался, узнавая о делах сына из рассказов друзей, — Кристофер сразу обозначил границы и сказал, что будет работать самостоятельно, привлекая отца только в крайних случаях для консультаций. Шистад старший видел, как Крис повзрослел. Буквально за неделю он начал становиться мужчиной, отвечающим за свои действия. Действительно, он был готов.       Конечно, это происходило постепенно, и юношеская психология еще занимала большую часть сознания, потому что Крис хотел все сделать быстрее, иногда не учитывал риски и предлагал слишком смелые решения, однако он старался и действительно делал успехи в управлении собственными амбициями.       К концу недели Крис был вымотан, но все же не понимал этого, пока не остановился и не огляделся. Не по собственной воле: он бы работал еще все выходные напролет, но в пятницу днем, после обеденного перерыва, на который Крис опять не пошел, ограничившись сигаретой, к нему подошел мистер Раштон. Тот самый, с которым флиртовала Дрейк на благотворительном вечере и у которого превосходства во взгляде было отщеплено от каждого императора в истории. Мужчина оказался на деле не просто жирным боровом с прибыльным бизнесом, а вдумчивым и внимательным инвестором, следившим за ходом событий и движениями потоков своих вложений.       — Кристофер, тебе тоже пора отдохнуть. Уйди сегодня пораньше, а то кажется, что в понедельник мы найдем твой хладный труп под чертежами. — Он дружески хлопает Криса по плечу, присаживаясь рядом, отчего Шистад еле заметно вздрагивает, не заметив приближения мужчины.       Крис поджимает губы и отрывает взгляд от бумаг, изучающе проходясь глазами по белому нагрудному платку, перстню с печаткой на указательном пальце и вроде искренней улыбке. Крису чрезвычайно хочется съязвить от раздражения и того, что его отвлекли, но он вдруг понимает, как смертельно устал. Крис вздыхает и откидывается на кресле, потирая переносицу якобы от долгого чтения. На самом деле сознание начинает понемногу замутняться. Дело не в недосыпе, а в постоянном мозговом штурме и поиске недоработок, ошибок. Он просто хочет, чтобы все вышло идеально.       — Я уйду вечером, мне только нужно закончить. — Шистад даже не отвечает на шутку, просто вежливо качает головой и возвращает внимание к бумагам, но мистер Раштон настойчив.       — Иди сейчас, Кристофер. Пообщайся с друзьями, загляни на вечеринку. Все равно ключевых для этого блока людей я уже отпустил.       Ну надо же, точно, в его жизни еще есть школа. Крис совсем забыл о ней на эту неделю, хотя не очень-то и нужно было — там он чувствовал себя, как бугай переросток в детском саду. Крис не был самым умным, но схватывал все быстро и шел дальше, поэтому ему уже после первого курса хотелось сказать «ну все, я понял, можно заканчивать». Однако школа на первом курсе не закончилась, и вот уже два с половиной года Крис мается всем чем угодно, кроме учебы. Теперь в этом надобности нет — он нашел дело по душе.       — Ладно, — усмехается Крис и складывает бумаги в ящик стола, устало смотря на мистера Раштона. Ему даже не хочется блевануть от того, что в тон мужчины просочилась пара отеческих ноток. — Не думал, что когда-либо это скажу, но на вечеринку мне точно сейчас не хочется. Лучше возьму работу домой.       Мистер Раштон усмехается и качает головой, вставая со стула. Он видит в этом юноше себя: амбициозного, горячного и упертого. Может, сейчас он и стал чрезвычайно практичным и внимательным к деталям, но тогда точно был без головы. Крис такой характеристикой похвастаться не может — мальчишка действительно прозорливый, однако он так точно в могилу себя сведет с такими переработками.       — Это не умно — так себя загонять, Кристофер. Поверь мне, будь моя воля, я бы не спал и делал бизнес сутками, но нужно соблюдать баланс. Иди, отдохни, пообщайся с близкими. И если не вечеринка… есть же человек, которого ты бы хотел увидеть после такой тяжелой недели?       Вопрос доходит до сознания с небольшим заторможенным опозданием, а ответ на секунду выбивает почву из-под ног.       Серьезно? На свете других имен не существует? Не может быть. У него же есть одноклассники, семья, лучший друг. И его зовут… зовут…       Крис понимает, что ему действительно пора отдохнуть, когда в сознании отчаянно не хочет всплывать имя лучшего друга. Кристофер мотает головой, желает мистеру Раштону всего хорошего, и вылетает на улицу. Это, конечно, не есть хорошо, когда от перенагрузки ему приходится заглядывать в список контактов, чтобы освежить в памяти имена знакомых.       Шистад нервно закуривает и запускает пальцы в волосы. Прекрасно, просто прекрасно. Ее-то имя в сознании всплыло легко.       Чертова Дрейк.

***

      Дрейк вздыхает и откидывается на сидении, утыкая взгляд в окно. Она не знает, что происходит и как себя вести, по крайней мере, волноваться по этому поводу не намерена. Голову кружит выпитое на перемене вино, а по телу разливается тепло. Дрейк знала, что у нее есть четыре стадии опьянения: первое — вата в голове.       Когда легкий алкоголь только начинал кружить голову, Дрейк расплывалась в улыбке и много говорила; на этой стадии она всегда обзаводилась связями и со всеми знакомилась, хоть и не запоминала имен.       Вторая — онемевшие губы. Так, по крайней мере, казалось Татум, поэтому на второй стадии она начинала со всеми целоваться, чтобы «понять, что губы не онемели до конца». Стадия эта для нее ничего не значила, поэтому жертвами становились все: девушки, парни — не важно. Тат просто хотела целоваться.       Третья стадия — танцы и раздевание. Дрейк два года ходила на хип-хоп, но запомнила оттуда только один кусок, вызубренный до охренения, который она танцевала снова и снова, даже за счет такого читерства выигрывая на фоне остальных, прыгающих под музыку. Конечно, если на вечеринке оказывался другой танцор, Тат уходила в сторону, чтобы не позориться, но среди незнающих была в центре внимания. На третьей стадии Тат становилось жарко, стыд пропадал и частенько ее можно было увидеть без кофты на чьем-то столе. Дрейк веселилась. Не придавала этому значения и говорила «никогда не видели лифчика? Чего смотрите — танцуйте».       На четвертой стадии здравомыслие у Татум улетало в трубу, и она начинала творить безумства, как гиперактивный кролик, хотя, на удивление, провалами в памяти на следующее утро не страдала и в какой-то мере творила хрень осознанно.       Сейчас Дрейк на первой стадии и уже начинает трезветь, поэтому поджимает губы и все же нарушает тишину в салоне.       — Куда мы едем?       Крис не сразу реагирует на вопрос, потом неприязненно ведет плечом и вздыхает. Дрейк видит, что парень не в себе, но понять отчего, не может. Может, действительно переработал, хотя это так не похоже на Криса, устраивавшего грандиозные вечеринки. С другой стороны, он действительно из кожи вон лез, чтобы представить проект отцу, даже попросил притвориться его девушкой, так что даже неудивительно, если подумать.       — Не знаю, надо поесть. Может, в ресторан, а может…       Тат хмыкает себе под нос, когда видит, что Шистад настолько погружен в свои мысли, что даже фразу недоговаривает. Дрейк качает головой и приказным тоном произносит:       — Остановись. — Крис удивленно вскидывает бровь, но ничего не отвечает — притормаживает на обочине и вопросительно смотрит на Дрейк. — Я поведу, а то еще уснешь за рулем.       Шистад фыркает и насмешливо смотрит на Татум.       — Мою машину? Нет, спасибо.       — Крис. — Она смотрит в его глаза долго и убедительно, как бы говоря «ты же сам понимаешь, что можешь въехать в столб от усталости». Крис тяжело вздыхает и недоверчиво смотрит на Тат исподлобья. — Расслабься, я хорошо вожу, и права у меня есть, — отмахивается она, и Шистад удивленно хмыкает.       — В самом деле?       Татум кидает на парня недовольный взгляд и цокает языком, открывая дверь со своей стороны.       — Я старше своих сокурсников на год, мне скоро девятнадцать, а машину вожу с пятнадцати, так что опыт есть. Давай, не бузи, так будет быстрее и безопаснее.       Крис поджимает губы и качает головой, оценивающе смотря на Татум, будто пытается прочесть будущее, в котором они либо доедут нормально и без аварий, либо ему придется вбухать невероятную сумму за ремонт машины. Шистад устало вздыхает и сдается.       — Ладно. Но учти, каждую царапину отработаешь, если что.       Татум картинно закатывает глаза и меняется с парнем местами. Пристегивает ремень безопасности, выравнивает зеркало заднего вида и, давя смешок, кидает на Криса вопросительный наивный взгляд.       — Тормоз — это которая большая педалька, да? — почти искренне интересуется Тат, а затем смеется, видя охуение на лице парня, и ловко выворачивает на дорогу, подшучивая над Шистадом: — Не думала, что ты такой трусишка.       Крис цокает и качает головой. От ироничного тона Дрейк у него постоянно возникают два желания одновременно: поцеловать или душить, пока не посинеет.       Но Тат рассмеялась так легко и искренне, что мысли об особо тяжких тут же выветрились из головы. Крис чуть удивленно усмехается, видя, как уверенно Дрейк ведет по шоссе машину, и откидывается на сидении, расслабленно прикрывая глаза.       С ней Шистад, что необычно, чувствовал себя спокойно. Будто Дрейк знала его как облупленного, а после того, что он ей рассказал на уикенде про свое прошлое, и вовсе казалось, что худшего уже и не стоит ждать. Это не было потому, что Татум принимала его таким, какой он есть, и все прочее сопливое дерьмо — наоборот, она будто была такая же несовершенная, как и он. Это как стесняться тройки по родному языку среди двоечников — незачем.       Она сама постоянно грызла ногти, сутулилась и ругалась, как не в себя, поэтому это хоть и вгоняло в недоумение, все же заставляло Криса расслабляться рядом с ней, не ожидая подвоха. Татум незачем водить его за нос — сама покоцанная.       — Я не знал, что вы с Мун стали подругами. — Он наклоняет голову вбок, роняя ее на подголовник, и смотрит на сосредоточенную на дороге Дрейк, бездумно накручивая выбившийся из пучка локон на палец.       Тат скашивает взгляд на руку парня, чуть морщится от натяжения волос и коротко улыбается — ничего не говорит. Видит, что парень играется с ее волосами, как маленький, усталый ребенок, погруженный в свои мысли.       — Мы просто болтали, — пожимает плечами Тат. — Она, кажется, классная.       Это действительно так. Эва милая и интересная девушка, задорная и легкая на подъем. Много переживает за друзей и постоянно окутана цветочным ароматом.       Эва любит мечтательные вечера, свежеиспеченные булочки с корицей и складывать боковые зеркала на неправильно припаркованных машинах. Она задорно смеется, всегда выглядит очаровательно небрежно и, даже не укладывая волосы, кажется красивой. Татум всегда только хотела казаться незаинтересованной в своем внешнем виде, но все же макияж наносила каждый день и волосы укладывала тоже. Что имелось в виду в сознании Дрейк под словом «укладка» — уже другой вопрос.       Эва пьет чай маленькими глотками, а вино — большими. Она делает много записок и пишет маленькими, едва различимыми округлыми буковками. Еще Мун во всех блокнотах хранит засушенные цветы и носит растянутые свитера, из-за чего со стороны кажется чрезвычайно уютной. Татум нравится с ней разговаривать.       — Да, она классная, просто вы с ней очень разные, — как-то неловко соглашается Крис, окончательно путаясь в своих мыслях.       Когда ты устаешь настолько, что мозг выключается и ты начинаешь жить ощущениями, все воспринимается ярче. Поэтому Крис бормочет что-то на автомате и неотрывно всматривается в короткий локон у лба Тат, который заворачивается в милую кудряшку.       Дрейк несовершенная, но такая притягательная, что Крису удавиться хочется. А еще прикоснуться, поцарапать, погладить, ущипнуть — что угодно, главное, касаться. У Тат есть эта… эстетика несовершенного. То, от чего обычно избавляются и что скрывают, в ней выглядит чем-то особенным. Вечно потрескавшиеся губы, неглаженная белая рубашка, ее засохшие цветы в вазе на окне, потому что она забывает их выбросить. Все это можно было бы счесть за недостатки, но Крис, какого-то хера, сам себе не может объяснить какого, вглядывается в эти мелочи и вдыхает полной грудью запах ее волос. Запах запоздавшего лета, потерявшегося в конце октября.       Дрейк красит губы темной помадой, делая свой образ еще более вычурным, чем обычно, но Крис почему-то засматривается на след ее губ на чашке кофе и тщательно прячет улыбку на ее матершину о том, что Тат опять вышла из дома с влажными волосами.       Они знают друг друга не так давно — около четырех месяцев, но почему-то Крису кажется, что он знает ее любую. С косметикой и без, усталую, злую и счастливую, полную тревоги и умиротворенно спящую.       Татум всегда на удивление криво выделяет маркером нужные строчки в тексте, будто ее рука съезжает на колдобине, но никак не может исправиться и часто расстраивается по этому поводу. Быстро отходит, но ее это волнует. Тат вечно ходит с растрепанными волосами и пьет холодный чай, забывая о нем ровно тогда, когда он только приготовлен.       По воскресеньям Дрейк не заправляет постель и любит смотреть на то, как догорают свечи. Еще окунает пальцы в горячий воск, а потом долго бузит, что не может отмыть от него руки.       Тат смешная. Смешная и уютная на самом деле, потому что еще на выходных Крис заметил, что она не всегда острит и ругается: когда Дрейк расслабляется, она становится более мягкой во всех смыслах, будто растекается в пространстве и занимает собой все свободное место. Много улыбается, хихикает и стреляет глазами, а еще никогда не кажется фальшивой. Может, Дрейк и умеет врать, недоговаривать и лицемерить, но она так бессовестно не стесняется своих любых сторон, любых недостатков и искренне удивляется, когда люди обижаются на действительно хорошие шутки, что это обескураживает.       — То есть я не классная? — Тат посмеивается и вопросительно выгибает бровь, кидая на Криса короткий смешливый взгляд, и парень трясет головой, вспоминая, о чем они вообще говорили.       — Нет, ты классная, просто по-другому, — бурчит он себе под нос и выпрямляется, пытаясь прийти в себя.       Шистад устал не столько физически, сколько эмоционально: спал он достаточно, однако постоянное соблюдение рамок и живая включенность в работу вынули из него все психические силы. Крис даже не знает, как от этого избавиться: обычно все, что его заботило в жизни, это как вернуть себе человеческий вид после похмелья или бессонной ночи — так мозги он не напрягал еще ни разу в жизни.       Оба осознанно и бессознательно не касаются темы спора, в котором должны влюбить в себя Мун. Крис — потому что задолбался и ему не до этого, Тат — потому что узнала Мун получше и надеется спустить все на тормозах.       — Что это?       Крис хмурится, видя что Татум паркуется у торгового центра, и непонимающе смотрит на Дрейк, которая деловито отстегивает ремень безопасности и открывает дверь.       — Это, Крис, продуктовый магазин. Здесь люди покупают продукты для того, чтобы что-то приготовить дома и съесть, потому что не все питаются дорогим ростбифом и текилой, — назидательно кивает Дрейк и выходит из машины. — Расслабься, все под контролем, — хихикает она, видя озадаченное выражение лица Шистада, и качает головой, хватая парня под руку. — Я не собираюсь после выматывающей недели сидеть в окружении незнакомых людей и поглощать милипиздрические порции, Шистад. И сомневаюсь, что ты со своими аристократскими, как выяснилось, замашками, вынесешь еще один поход в «Макдональдс». Не понимаю, правда, как у студента в принципе могут быть такие траблы с вредной пищей, но ты не перестаешь удивлять. — Татум патетично взмахивает в воздухе рукой и волочет Криса за собой в магазин.       Шистад только закатывает глаза и посмеивается.       — Просто мне кажется, что я достаточно травлю себя алкоголем и сигаретами, чтобы добавлять к этому еще и холестериновую картошку. А тут еще ты — консерванты меня точно прикончат.       — Причем тут я?       — Не важно, — Крис отмахивается, прикусывая язык. Определение Татум как «вредной привычки» уже врезалось в рефлексы так сильно, что слова выскакивают на автомате.       — Ладно, — легко пожимает плечами Дрейк и чертыхается себе под нос. — Блядство. Сегодня так холодно, что я впервые в жизни радовалась такой ебучей херне, как теплое место в автобусе от чьей-то задницы. — Она кутается плотнее в куртку и прижимается к Крису, крепче сжимая руку на сгибе его локтя. У Криса всегда, казалось, была повышенная температура тела.       — Ух. Может, ты поумеришь градус грязных ругательств? — чуть морщится Шистад, но произносит слова без давления, слишком устав для нравоучений.       Тат пораженно вскидывает брови, смотря парню в глаза с вызовом.       — Что-то не нравится? — почти возмущенно кидает она, гордо вздергивая подбородок, но Крис не намерен сейчас продавливать свое мнение или перекидываться оскорблениями. Он просто говорит то, что думает.       — Дело не в этом. — Он безразлично пожимает плечами — Шистада совершенно не задевает претензия в тоне девчонки, и сейчас он чувствует себя стариком, говорящим простые истины маленькой девочке. Эмоциональная опустошенность не позволяет вступить в конфронтацию, поэтому Крис говорит спокойно. — Ты же такая теплая, Дрейк. И интересная, яркая. Тебе необязательно что-то кому-то доказывать таким гонором, даже самой себе. Ты и без этого незабываема, уж поверь мне.       Татум резко выдыхает от таких неожиданных слов и сглатывает: Крис действительно будто повзрослел за то время, что они не виделись. И сейчас как будто видит в Дрейк больше нее самой, как малому ребенку объясняя ее же действия. Это раздражает. А Тат ненавидит быть идиоткой и не знать этого. Она любит осознавать свой идиотизм, чтобы насладиться этим.       — Тоже мне, — как-то растерянно и почти обиженно фыркает Дрейк. — Может, это я настоящая.       Будет он учить ее еще тому, какая она на самом деле! Конечно, Дрейк никогда себе не признается в том, что слишком ранима. Татум с детства была тонко чувствующей натурой, которая могла только войдя в комнату понять, какое настроение царит в семье. Она ярко воспринимала эмоции других, любила поэзию, музыку и мечтать. Такие личности обычно становятся художниками или музыкантами, воспринимают мир по-другому и называются мечтателями. Но Татум быстро поняла, что таких жизнь прожует и выплюнет, поэтому решила выставлять свои слабости напоказ, потому что так никто не поймет, что это слабости, и не заденет за больное. Ведь то, что трогает, обычно прячут.       Высокие каблуки, черный с красным и колготки в сетку тоже были своеобразной неосознанной защитой — женщины в юбках карандаш и дерзостью во взгляде не страдают. Не по вине других. Так думала Дрейк, и это оказалось правдой. Когда от тебя ждут худшего, не лезут в душу. Манера общения тоже была из этой оперы — да, Татум не фальшивила и искренне шутила, острила и оскорбляла, но все же немного, совсем чуть-чуть, приукрашивала, сама того не замечая.       А Крис заметил. И какого хрена, спрашивается.       — Знаешь, — Крис останавливается и притягивает к себе Тат поближе, отчего она инстинктивно упирается руками в грудь парню. Дрейк поднимает взгляд на Криса, и он хмыкает, расплываясь в беззлобной улыбке, — один человек сказал мне на удивление дельную вещь, когда я сам вел себя так. Ты тоже послушай, вдруг пригодится. — Он улыбается и коротко облизывает губы, отчего у Тат сбивается дыхание, но она внимательно слушает Криса, все еще не понимая, что происходит. — Со мной ты можешь не притворяться.       Крис окатывает ее с ног до головы лучистой улыбкой, а Татум теряется. Понимание этого мира хромает у нее на обе ноги.       Дыхание задерживается непроизвольно, сердце схватывает тахикардия, а колени подкашиваются. Она смотрит на Криса растерянно, будто видит впервые, и не может ничего сказать.       И это Татум — Татум Дрейк! Не знает, что сказать. Кажется, нужно прекращать пить. Ощущение, будто последними здравыми клетками мозга сегодня помочилась.       Так легко было сказать эти слова самой и так обескураживающе их слышать от другого. Именно поэтому идея «жить с удовольствием и без привязанностей» казалась такой удачной: ты всегда можешь взглянуть на ситуацию со стороны, когда не обременен чувствами; всегда можешь все взвесить и сказать то, что нужно. Но когда ты внутри — не можешь вынырнуть из этого бассейна эмоций с высокими бортиками и понять, что вообще происходит, становится неловко и даже чуточку страшно. Но Крис выглядит таким уверенным в своих словах сейчас, что это подкупает. Тат чувствует себя маленькой, слабой и беспомощной девчонкой в его руках, обвивающихся вокруг талии. И ее пугает то, что Тат не имеет власти над ситуацией.       — Заметано, — нервно посмеивается она и выворачивается из рук Криса. — Пойдем, чего стоишь?       Реплика звучит слишком наигранно беззаботно, поэтому Крис только усмехается и кивает.       Они долго ходят между рядов супермаркета, и Татум на удивление придирчиво выбирает фрукты и овощи: плюется в сторону клубники, говоря, что сейчас не сезон, а яблок набирает побольше.       Дрейк набирает целую корзину спагетти, мяса, овощей и сыров. Ругается с продавцом, потому что решила заточить чесночный батон прямо между стеллажами, потому что «а что такого, я же заплачу!», и сворачивает в отдел косметики, потому что ей нужен шампунь.       — Может, возьмешь этот? — Крис посмеивается, кивая на женский цветочный шампунь для волос, когда Тат хочет взять нейтральный с мятой. Дрейк фыркает и картинно складывает руки на груди. — А что, будешь пахнуть цветочками. — Крис откровенно смеется над ней, улыбаясь беззлобно и тепло, но Тат прищуривается и отбивает подачу.       — Если далее последует обидная сексистская шутка про женщин, дом и радугу, я тебя этим ударю, — ехидничает Дрейк, тряся в воздухе баллончиком шампуня, и кидает его в корзину.       — Да ладно тебе, — усмехается Шистад и насильно приобнимает Тат за плечи, ведя её в сторону касс. — Плюс сексистских шуток в том, что ими нельзя обидеть человека.       Дрейк на секунду замирает, а потом заливается звонким смехом, еле успокаиваясь, когда они доходят до кассы и начинают выкладывать продукты на ленту.       — Ты отвратителен, — шутливо пихает она парня в плечо и качает головой, все еще улыбаясь.       Крис хмыкает себе под нос и расплачивается за покупки. Татум что-то говорит о бесполезности купонов на скидки, просроченную муку и Аль Пачино, но Крис почти не улавливает ее слов, только смотрит на улыбающуюся Дрейк и расслабленно выдыхает. Не зря кто-то сказал: если ты можешь заставить девушку смеяться, значит можешь делать с ней все, что угодно.       Шистад не знает ее второе имя, где Дрейк родилась и ее знак зодиака. Они не говорили о таких вещах, да и незачем было — подобные мелочи никогда не определяли человека. Зато Крис знает, что Тат научилась кататься на велосипеде в четыре года и очень этим гордится. Знает, что у нее было два волнистых попугайчика — одного подарили ей на шестой день рождения, а другого в тот же день подарили сестре, потому что маленькая Ника долго плакала и обижалась. Татум очень раздражала такая несправедливость и то, что в этом мире многое получает тот, кто первый заплачет.       Крис знает, что у Тат есть шрам на руке от того, что она тушила об нее сигарету. Просто для того, чтобы попробовать, каково это. Говорила, что боль длилась всего лишь секунду и многие драматизируют.       Знает о ее неоднозначной татуировке под грудью и о том, что она сознательно носит разные носки. Знает, что Татум ест только помидоры черри, носит в сумке восемь ручек и любит цитировать фильмы конца девяностых. Еще знает, что Татум не верит в гороскопы от слова «совсем», но все же ежедневно просматривает в инстраграме профиль блогера, который публикует короткие заметки по типу «гороскоп для всех знаков: в первой половине дня будет не очень, во второй все наладится». Татум говорила, что ей нравится читать о хороших новостях и предсказаниях, даже если это не имеет отношения к реальности.       И все эти маленькие, незначительные детали и факты теперь собираются в целостную картину того, что Крису нравится полулежать за барным столом и наблюдать за тем, как Татум готовит на его кухне. Просто нравится. Он слишком устал, чтобы думать о том, кто они друг для друга и что все это значит. Шистад не хочет думать о том, насколько к ней привязался и почему после слов мистера Раштона «есть же человек, которого ты бы хотел увидеть после такой тяжелой недели» в сознании всплыло только имя Дрейк.       Просто в какой-то момент мы становимся взрослыми настолько, что на детские боязни не остается ни времени, ни сил. Так, по крайней мере, кажется.       — Ты там точно ничего не спалишь? — Крис посмеивается, откусывая кусок сочного яблока, и хрустит шейными позвонками. Тат заставила его переодеться и сходить в душ, потому что «вода снимает усталость», понимаете ли. Но стало легче, ладно, Крис признает.       — Обижаешь, — хмыкает Татум и со знанием дела кидает на сковородку куски мяса.       — Ты же обычно не готовишь, — усмехается Шистад, удивленно дергая бровью. Он помнит, как она выставила его из дома без завтрака.       — Я же обычно не готовлю, — кивает Тат, серьезным тоном передразнивая парня.       — Тогда почему делаешь это сейчас?       Дрейк поджимает губы — она без понятия. Просто она увидела усталость в глазах Криса и захотела, чтобы он снова «ожил». Просто так, наверное.       — Потому что точно сделаю это лучше тебя, — победно отшучивается она, а Крис картинно изумляется.       — Что я слышу! — патетично всплескивает руками парень и встает со стула, подходя к Тат. — Ты в курсе, что если говоришь «мужчина не может готовить», то это чистый сексизм! — добавляет он красок в голос и подходит к Тат со спины почти вплотную, но Дрейк поворачивается к Крису лицом и невозмутимо машет в воздухе деревянной лопаткой.       — Слово «отсоси» — тоже, но тем не менее, — ухмыляется она одним уголком губ и гордо вздергивает подбородок, который Крис тут же цепляет двумя пальцами, заставляя Дрейк смотреть ему в глаза.       Этот момент кажется очень трепетным и странным: Крис внимательно смотрит на Тат, улыбаясь, а затем медленно притягивает ее к себе и целует.       Татум вдыхает так глубоко от неожиданности, что кружится голова. Будто курит в затяг и глотает дым. Поцелуй выходит таким необычным для них, медленным и томным, что коленки у Тат начинают трястись.       — Я сказала, что не буду с тобой сегодня спать, — Дрейк разрывает поцелуй и выдыхает как-то судорожно, непонятно зачем говоря эти слова. Упирается Крису ладонями в грудь и чувствует себя приятно потерянной, будто не знает, что происходит, но не хочет, чтобы это заканчивалось. Деревянная лопатка падает на пол, но никто из них этого не замечает.       — А я сказал, что мне сегодня это не нужно. — Крис сначала дергается от ее резких слов, но потом расплывается в улыбке. Он видит, что она делает — защищается, как может. Крис не дурак, знает ведь, что Дрейк часами разглядывает изображения великих художников в своей задрипанной энциклопедии, ценит джаз и сочиняет корявые строчки стихов. Не такая уж она и дерзкая, если присмотреться.       Дрейк выдыхает и коротко улыбается — она стоит совсем рядом, и Крис чувствует, как колотится ее сердце. Это даже мило, но момент совсем не тот, чтобы шутить.       На самом деле это странно даже для него — Крис еще ни разу не целовал Дрейк просто так. Это всегда означало то, что скоро они пойдут куда-то и переспят, но сейчас… он просто ее поцеловал. И это было здорово.       — На самом деле у меня кончились все силы, поэтому я хочу только молча обниматься тридцать тысяч часов и пялиться в небо.       Татум ничего не отвечает, только смотрит на него растерянными оливковыми глазами и почти не дышит. Крис коротко улыбается, выключает газ на плите и кладет в большое блюдо спагетти с мясом и салатом.       Дрейк непонимающе смотрит на парня, а он выходит из-за кухонной стойки и протягивает ей руку, и Тат отчего-то кажется, что он зовет ее с собой не в гостиную, а по жизни.       Она вкладывает в его горячую ладонь свою и молча семенит за парнем, не понимая, куда вдруг делись все ее острые комментарии и замечания. В гостиной их встречают стеклянные раздвижные двери в сад, лестница на второй этаж, большой диван и стеклянная крыша. Шистад падает на подушки и тянет Дрейк за собой, разваливаясь поудобнее. Небо, молчание и обнимашки — все, как он хотел.       Крису хочется спросить, может ли она остаться на пару ночей, на пару снов и несколько вздохов. Только Татум впервые не выглядит так, будто вот-вот сбежит. Шистад мажет тёплыми пальцами по ее плечу, вдыхает запах волос и тенью поцелуя скользит по виску. Тат лежит у него на груди спиной, смотрит в липкую черноту вечера сквозь стеклянную крышу и спешно прячет взгляд.       Странно, что в полуночный час и самый отстойный день последнее время он идет именно к Дрейк. Он украшает следом руки ее бедро и кутается в темноту, позабыв о еде. Перекатывает языком привкус ее губ во рту и хочет приручить Тат, но понимает, что не может. Лучше она останется по своей воле.       На самом деле Крис понимает, что ему надоело выяснять отношения с кем бы то ни было. Все эти тревоги, терзания и бесполезные слова порядком изнашивают душу своими рывками в разные стороны.       Крис понимает, что ему спокойно и счастливо, и Дрейк он хочет не на пару ночей рядом с собой, а сейчас.       И, может быть, навсегда.