Подарок

      — Виктория, ты совершаешь большую ошибку, вновь отвергая предложение Альберта! — увещевал голос матери в телефонной трубке. Не прошло и дня, как Аделаида Кобург, с присущей «заботливостью» сообщила ей об окончательном разрыве помолвки.       — Пусть так, но это мое решение, и, ни тебе, ни баронессе Кобург судить об его правильности.       — Ты как обычно проявляешь свое упрямство. Лучшей партии, чем Альберт тебе не найти. Он так терпелив, столько выстрадал из-за тебя…       — Мама, не заставляй меня быть грубой. Я не хочу ссориться.       — Конечно же, ты во всем обвиняешь меня, но я ведь пекусь о твоем будущем. Я переживаю, а ты совсем не считаешься с моим мнением!       — Я услышала твое мнение и еще раз озвучила свое. Оно не изменится. Я не сожалею о том, что была честна с Альбертом. И может быть, ты прекратишь свои попытки устроить мою жизнь, я уже давно сама способна принимать решения.       — Может быть, но решения абсолютно неверные и разрушительные! Ты пожалеешь о том, что отказалась от Альберта, и убедишься в моей правоте. — последние слова Виктория старшая произнесла с особым нажимом и раздражением, через секунду раздались короткие гудки.       Очередная ссора с матерью в нынешнем положении оказалась болезненной. Почему ей никогда не удается сдержаться и покорно выслушать ее? Вик осознала, что теперь нужно рассчитывать только на себя. После возвращения из Бата она так же со всей очевидностью поняла, что не может дальше бежать от своих проблем, их предстоит решать здесь и сейчас. Ее тяготило близкое соседство с Альбертом. Она представила, как неловко им теперь будет сталкиваться на лестничной площадке и это потребует по возможности скорого переезда. Дом умершей прошлым летом леди Абигайль, доставшийся ей в наследство, все ещё ждал своей участи, но теперь мысль о его продаже казалась Вик кощунственной. Она решила, что сама поселится в этом милом и дорогом сердцу месте. Бабушкин дом станет тем островком независимости и спокойствия, что ей так нужен сейчас.       К тому же, через месяц-другой уже не удастся далее скрывать свою беременность на работе, и предстоит непростой разговор с боссом — Джоном Конроем о судьбе начатых ею проектов. Больше всего ей не хотелось ощущать на себе его «всепонимающий» взгляд и молчаливое осуждение «интересного, но предосудительного положения», которое, не только однозначно перечеркнет карьеру Вик, но и, конечно же, подпортит репутацию его элитного и респектабельного рекламного агентства. От сумасбродной, но талантливой дочери своей многолетней пассии, он исподволь ждал чего-то подобного.       «Справишься ли ты со всем этим Виктория Кент?» — задавала она себе один и тот же вопрос, и пока не могла ответить на него с должной уверенностью. -------------------------------------       Виктория старшая неумолимо приближалась к той возрастной черте, что так настойчиво отодвигала даже в мыслях. Энергичная, привлекательная и стройная, она все чаще и дольше вглядывалась в каждую новую морщинку, предательски проступающую на холёном лице.       Начало марта в Лондоне традиционно горячая пора в светской и культурной жизни. Церемонии вручения профессиональных премий, биенале современного искусства и околотеатральные тусовки мелькали как калейдоскоп в расписании известной галеристки Виктории Кент. Она с наслаждением погружалась в эту суетливую и радостную атмосферу, прикупив новых дизайнерских туалетов и пройдя очередной курс омоложения. Ей нравилось блистать на пару со своим «дорогим другом», в компании таких же подтянутых и неестественно белозубых леди, причисляющих себя к столичной художественной богеме.       Очередная всебританская премия в области арт-искусства была отличным поводом оголить плечо и подчеркнуть остатки былой пикантной красоты — платье смелого дизайна не делало ее смешной, но однозначно привлекало внимание. Предвкушая вспышки камер и вопросы ни о чем на красной дорожке, в обществе как всегда элегантного, улыбающегося в тридцать два зуба Джона, она, нарушая многолетнюю привычку, заехала за ним в этот поздний час в офис.       Мурлыкая под нос и поправляя на ходу замысловатое колье-ошейник в пустых коридорах агентства, она с удивлением не застала никого в его личной приёмной. Массивная дверь в кабинет была не плотно прикрыта… Звуки, раздававшиеся из-за неё, едва не сбили ее с ног, и сердце предательски сжалось… но она решительно шагнула через порог. Картина, представшая ее взгляду, была настолько очевидной, что кроме невольного «О» нарядная дама постбальзаковского возраста не смогла произнести ничего. Красная дорожка и вездесущие папарацци могли ждать ее теперь до посинения… ---------------------------------------       Вик энергично возилась среди многочисленных коробок, которыми был уставлен весь пол ее маленькой квартиры. Требовалось отобрать вещи для переезда в дом бабушки, и решительно избавиться от всевозможного хлама, скопившегося еще со времен совместной жизни с Альбертом. На свет были извлечены десятки наполовину исписанных им блокнотов, стопки старых научных журналов и распечаток, какие-то «бесценные» пылящиеся по углам вещицы, подаренные довольно сентиментальной Аделаидой к очередному празднику.       Телефон заставил ее отвлечься от этого увлекательного, но чрезвычайно утомительного занятия. Вик ожидала услышать что угодно, но не срывающийся и дрожащий голос матери, у которой по всем расчетам в этот поздний час должна была кипеть бурная светская жизнь. И тем более ее удивила и встревожила просьба увидеться завтра, ближе к полудню и поговорить. Виктория пообещала приехать, почувствовав, что на этот раз случилось что-то действительно серьезное.       С замиранием сердца Вик позвонила в дверь маминой лондонской квартиры, смотрящей высокими стильными окнами на Гайд-парк. В утреннем воздухе были одновременно разлиты и тревога и весеннее очарование. Весенний город был окутан нежной зеленой дымкой расцветающих садов.       Виктория старшая сама открыла дверь и Вик немного опешила. Никогда ее мать не позволяла себе оставаться в таком неприбранном виде дольше первых утренних часов. Сейчас же покрасневшие глаза выдавали недавние слезы, а круги под ними — серьезный недосып. Её волосы нуждались в укладке, а длинный шелковый халат на ней в середине дня еще раз доказывал, что сегодня она не выходила из дома.       Эта картина заставила сердце Вик тревожно сжаться. Что могло так резко выбить из колеи эту искушенную светскую львицу?       — Здравствуй мама, — сказала она, увидев как глаза хозяйки дома, обычно непроницаемо холодные, обратились к ней с нежностью и теплом.       — О, Виктория, ты даже не представляешь…как я рада твоему приезду…- дальше она не смогла сказать ни слова- только междометия и всхлипы. Сидя рядом с ней на диване, Вик терпеливо выслушала полный эмоций рассказ матери о циничной и банальной измене Джона, которая и стала причиной ее нынешнего состояния.       — Как мне жаль, как жаль, что все эти годы я отдавала этому двуличному человеку столько любви, совершенно забывая про тебя, моя бедная девочка. - вдруг сказала она, посмотрев на Вик с нескрываемым искренним раскаянием.       — Прошлого уже не вернешь, но теперь все будет иначе. Тем более у тебя есть шанс стать не только самой любящей и заботливой мамой, но и… бабушкой. — Вик сама удивилась, как легко далось ей это признание. Она не планировала делать его сейчас, но железобетонная стена непонимания между ней и матерью, как оказалась, вполне преодолима.       — Альберт? — не удержалась от вопроса Виктория старшая.       — Нет, это не он. Если бы ты только знала, мама… Не думала, что способна так полюбить… но я струсила и не смогла остаться с ним… Отца у ребёнка не будет, — тихо, но твёрдо закончила разговор Вик. По её гордо вскинутому подбородку и устремлённому в никуда взгляду, мать поняла, что расспросы будут сейчас лишними и неуместными. Она поправила каштановую прядку на голове дочери и вздохнула.       На ресницах Вик дрожали слезы и наконец, не выдержав, она разрыдалась, позволив матери обнять себя, как в далёком детстве. Но теперь причиной ее слабости была не содранная коленка или пугающий раскат грома. Сейчас она наконец-то могла разделить свои взрослые проблемы с самым дорогим и близким человеком, чего не делала многие годы, раз за разом сталкиваясь с пустым назидательством, граничащим с безразличием.       — Все будет хорошо, у нас обязательно все будет хорошо! — мать успокаивающе гладила Вик по волосам, и в ее тихом голосе не было ни капли сомнения.       Так они и сидели, прижавшись друг к другу — две маленькие заплаканные женщины, не желающие сдаваться без боя на милость судьбе и обстоятельствам. За приоткрытым окном, с мартовской улицы слышался веселый и переливчатый щебет. И они обе чувствовали, что это начало новой жизни, что все обиды останутся в прошлом, что излечатся душевные раны, а счастье обязательно вернется, так же как птицы возвращаются в оставленные на зиму гнезда.