lavender's blue

Если в пятницу вечером Стив обещал себе, что он не станет думать о том, что случилось, то уже в субботу утром он понимает, что его обещанию — грош цена. В воскресенье уверенность в этом только крепнет, а в понедельник, когда он приходит в университет и не обнаруживает там Барнса, Стив окончательно уверяется в собственной никчемности. И он, конечно, не обязан был ничего обещать, стараться не думать об этом и пытаться выкинуть ситуацию из головы. Не обязан был, но пообещал, потому что, откровенно, все это могло иметь гораздо большие последствия, нежели неловкость на занятиях. Хорошо, что никто их не видел, потому что в противном случае это грозило бы серьезными проблемами Джеймсу прежде всего, а подставлять преподавателя Стиву совсем не хочется. И да, Стив прекрасно понимает, что нужно просто отпустить ситуацию, забыть, не поднимать этот вопрос в голове, но так же ясно Роджерс понимает и другое: он провалил важнейшую в своей жизни миссию — жить дальше так, будто ничего этого не было. Потому что забыть вкус чужих губ на своих он не может. Никак. Совершенно. Это выше его сил. Поцелуй вряд ли длился дольше минуты, но и за это короткое мгновение Стив успел заново — и еще сильнее — влюбиться в Барнса, в его губы, в легкий привкус шоколада и кофе, в сильные плечи под замерзшими пальцами, в ощущение крепких рук на собственных ребрах. Как, господи, как он сможет забыть это? Ответ, кажется, очевиден. И поэтому Стив ждет хоть какого-нибудь сообщения от Джеймса. Хоть чего-нибудь. Да, тот сказал, что им не стоит думать об этом, но неужели он действительно смог так просто взять и выкинуть этот эпизод из головы? Стив не верит. Стив помнит нежность прикосновений и теплый взгляд. Стив помнит. И знает, что Барнс — тоже. Но тот взрослее, умнее, в его действиях толку больше, чем во всей жизни Стива, и Роджерсу просто нечем крыть. Неделя проходит как в тумане. Стив очень хочет свалить все это на остаточные простудные явления, но даже дурак поймет, что дело здесь совсем не в ослабшем иммунитете. Роджерс старается взять себя в руки. Тренируется до состояния полнейшей вымотанности, только бы не думать и не вспоминать, а сразу засыпать, едва коснувшись головой подушки. Ходит в университет и честно записывает все лекции, впервые, кажется, в жизни ведя конспекты почти так же аккуратно, как староста группы. Этот факт его смешит и печалит одновременно — от хорошей жизни погружаться во что-то, прежде не особенно любимое, настолько сильно не станешь. И больше всего спасают тренировки. Стив тянется, стараясь следить за правильностью, танцует, вкладывая в движение всего себя, вспарывая душу и выпуская наружу чувства, которым тесно внутри. На этой неделе Стив впервые думает о том, что он может во всем признаться. Просто взять и выложить все карты на стол. Сказать, откровенно и твердо: «Мистер Барнс, я влюблен в вас уже пару лет как. Делайте с этой информацией все, что хотите». Именно так. Потому что Стиву себя не жалко, Стиву самому это дурацкое знание не нужно. И он даже не знает, почему его накрыло так сильно. Почему он позволил себе отчаяться. Ситуация еще не настолько критическая, чтобы изнутри все выло так, как воет сейчас, но все это все равно выходит из-под контроля Стива, потому что он действительно не может справиться со всем, что происходит в его душе. Кажется, будто чувства просто сковывают его изнутри, скручивают по рукам, ногам и ребрам, впиваясь своими жгутами куда-то в самую суть и причиняя такую боль, о существовании которой Стив даже никогда не думал. И Стив спрашивает сам себя: почему? откуда все это взялось? Но ответа, конечно же, не получает, не находит его ни в мыслях, ни в ощущениях. Его просто нет. Есть только Стив и его тотальное нежелание мириться с тем, как сейчас обстоят его дела. А на дворе только четверг, и ждать возвращения Барнса с каждым днем все труднее и труднее. Но Стив знает, что ему нужно постараться хотя бы ради самого себя. И он старается. Изо всех своих сил, которые закончились еще, кажется, во вторник. ~ ~ ~ На что Джеймс надеялся, отправляя Стиву то сообщение, — непонятно, потому что сам он перестать думать о том вечере не может даже спустя почти неделю. На календаре воскресенье, а в его голове только одно — мысли о поцелуе со Стивом. Руки помнят хрупкость чужого тела, губы — вкус чужих губ, а сознание — мелкую дрожь. Как это забыть — Джеймс не знает от слова «совсем». Он даже не представляет, возможно ли такое вообще, потому что его тянет к Стиву, тянет так, как не тянуло, наверное, еще ни к кому. Насколько же идиотом нужно быть, чтобы дожить до почти тридцати лет и начать сходить с ума от влечения — только ли влечения? — к собственному студенту? Ответ очевиден. На конференции нет ничего интересного, кроме парочки действительно достойных обсуждений. Но даже они не спасают от сожаления о бесцельно потраченной неделе. Хотя, возможно, это время было дано затем, чтобы Джеймс смог все обдумать и понять самого себя. Не столько понять, сколько убедить, что ему не стоит идти на поводу у своих желаний и снова делать шаг навстречу Роджерсу. Он и так уже сделал. И к хорошему это не привело. Хотя это зависит от того, что принимать за «хорошее» в этой ситуации. Завтра понедельник, и, по-хорошему, Джеймсу нужно провести тренировку у Стива, но он не знает, сможет ли. Держать в руках себя — да. Мысли — это вряд ли. Но утро понедельника наступает отвратительно быстро, и у Барнса просто нет времени что-то менять в своем расписании. Он знает, что Стив репетировал без него. Может ли ему повезти так, что помощь старшего наставника больше не понадобится? — Спасибо, что не отказались от занятий, — тихо произносит Стив вместо приветствия, и Джеймс понимает — не может. Когда ему в жизни вообще везло, а? — Работа должна быть важнее личных переживаний, запомни это, — строго говорит Барнс. Стив кивает и принимается растягиваться под его пристальным взглядом. Кому сейчас хуже — непонятно. Стив каждой клеточкой тела ощущает этот взгляд, этот интерес — далеко, черт возьми, не преподавательский, и Барнс это видит, не может не видеть, как он буквально пытается казаться меньше, зажимаясь. — Стив, так дело не пойдет, — говорит он, и Роджерс вздрагивает всем телом, крупно и очень заметно. Джеймс подавляет в себе желание усмехнуться. Не к месту. — Не зажимайся. Представь, что на сцене на тебя будут смотреть тысячи людей, а если ты рвешься в примы — то гораздо больше. И что? Будешь шугаться каждого взгляда? Стиву хочется рыкнуть, что его смущает только один определенный взгляд, но он понимает, что Барнс прав. В каждом своем слове чертовски прав. И от этого огрызаться хочется еще сильнее. За неделю бессмысленных рассуждений и переваривания в голове одной и той же темы Стив ослаб морально. В этом есть грандиозная ирония вселенной — сначала болеешь телом, потом душой, а дальше — по кругу, потому что в здоровом теле — здоровый дух. И вот теперь ему хочется только грубить в ответ, потому что он раздражен до крайности. Его бесит этот взгляд, его бесит правота Барнса, его бесит все, что происходит здесь и сейчас. Но больше всего — что он боится посмотреть на Джеймса в ответ. Стив знает, что тот может увидеть в его взгляде, знает, что тот может почувствовать даже за пару секунд, а потому отвечает, не смотря на преподавателя. Все это выглядит странно, комично, и до безобразия бесит Роджерса. К концу репетиции у Стива остается только одно желание — свалить из этого зала туда, где его не достанет этот цепкий взгляд. — Может, мне все-таки стоит попросить кого-нибудь другого заниматься с тобой? — спрашивает Джеймс в конце тренировки. Стив резко отрывается от развязывания пуантов и смотрит на преподавателя пронзительным взглядом. Он не выпускает ленту из пальцев и случайно затягивает туже, чем только увеличивает время пребывания в зале. Он психует еще сильнее, злится, потому что хочется уйти отсюда как можно быстрее, и не отвечает на заданный вопрос. Только нервными движениями распутывает ленты и надевает ботинки, отряхнув джинсы. Он по-прежнему не смотрит на Барнса, делает все, опустив взгляд в пол. Таким же образом собирает вещи в рюкзак и идет к двери. Все это со стороны выглядит как метания загнанного в угол зверька, потому что, хоть у него и есть выход, ощущения такие, будто он заперт в тесной-тесной клетке. Джеймс смотрит, ждет ответа, весь его вид говорит о том, что он ждет нормальной реакции, а не реакции неуравновешенного подростка. Но Стив, к собственному сожалению, таковым и является, потому что сейчас хочется не разговаривать и что-то объяснять, а просто скрыться с чужих пронзительных глаз. Стив подходит к выходу, возле которого стоит Барнс. Он идет быстро, надеясь проскочить как можно аккуратнее, но за пару секунд до того, как его нога достигает порога, Джеймс хватает его за руку и тянет на себя. — Ничего не хочешь мне сказать? — спрашивает Барнс, а у Стива, кажется, слетают последние предохранители. Он разворачивается и сам целует Джеймса, резко, хоть и неловко прижимаясь своими губами к его. Стиву терять нечего. Не теперь, когда место, где преподаватель касается его своей рукой, будто бы плавится под горячей кожей чужой ладони. Не теперь, когда от одного этого прикосновения все внутри вспыхивает ярким пламенем. Не теперь, когда это пламя сжигает последние мосты. Барнс не отталкивает, но Стив не может сказать, рад он этому или нет. Тот целует в ответ, сам нажимает языком на губу, и Роджерс подчиняется, послушно раскрываясь и впуская его внутрь. Он чувствует, как язык скользит по губе, после — касается собственного языка, и от этого действия голова кружится сильнее, чем от самой пошлой эротической фантазии. Это неожиданно приятно — чувствовать кого-то вот так — рядом, очень близко. Ощущать чужие руки на себе, слышать чужое дыхание и знать, что, черт возьми, тебя сейчас целует человек, о котором ты мечтаешь чертовых два года к ряду. И эта мысль одновременно пьянит и отрезвляет, потому что с человеком, о котором он мечтает, никаких отношений в прямом смысле этого слова иметь нельзя. И Стив, осознав это, резко отстраняется от Джеймса и, пока тот ничего не спросил, пулей вылетает из зала, быстрым шагом направляясь в сторону выхода из университета, а после — домой. Он не готов ни к каким разговорам и объяснениям. Он вообще ни к чему не готов. И если сейчас он хочет бежать — пусть. Стив будет бежать, пока того требует собственная душа, больше всего желающая покоя и определенности. ~ ~ ~ Следующим утром Стив просыпается с ясной мыслью — на пары он сегодня не пойдет. И на тренировку тоже. Он никогда не прогуливал без веских причин, но теперь ситуация кажется ему достаточно веской для того, чтобы просто остаться дома и, сидя на кухне, пить кофе, осознавая, как же отвратительно он влип. Стив отправляет Клинту смс о том, что сегодня не придет, и спит до середины обеда, хотя и не спокойно, то и дело просыпаясь и постоянно ворочаясь в кровати. Прошлую ночь он почти полностью провел в раздумьях о том, что теперь его ждет. Самым логичным вариантом кажется, что Барнс просто вежливо попросит его найти другого преподавателя или сам сменит курируемую им группу. Возможно, Стиву вообще стоит сменить университет, если уж он настолько не может держать себя в руках, но это уже самый крайний и плачевный вариант, о котором не хочется даже думать. Но все эти мысли вечером не давали ему спать, терзая и без того больную голову, поэтому Роджерс позволяет себе провести в постели почти весь день. Потом спать уже бесполезно, потому что он высыпается, хотя чувство бодрости так и не приходит. Но Стив заставляет себя выбраться из кровати и умыться. Прийти в себя это помогает мало, но лучше так, чем совсем ничего. До тренировки остается около трех часов, и Стив не может не думать о ней. Туда он, конечно, тоже не пойдет, потому что хватит на него позоров перед Барнсом. Просто хватит. Стив устал выставлять себя не в лучшем свете, так прокалываться на мелочах и думать о своем преподавателе. Может быть, если он не будет его видеть, он сможет как-то перебороть это идиотское, никому не нужное влечение к нему, которое сводит с ума столько времени и совсем, черт возьми, даже немного не думает стихать? Может быть, хоть это поможет? Потому что Стиву нужна помощь. Очень нужна. Весь вторник он ничего не делает, только к вечеру начиная какую-то активную деятельность вроде растяжки. Но это все, на что сегодня хватает его сил, поэтому, растянувшись, он снова уползает в кровать, возвращаясь к просмотру сериалов. Стив ждет звонка или смс от Барнса. Он ведь пропустил репетицию, не предупредил, а до кучи — еще и знатно подпортил себе жизнь вчера, так почему же тот не пишет и вообще никак не интересуется произошедшим? Откровенно говоря, Стив согласен даже на прежнюю формулировку «нам не стоит об этом вспоминать». Но ничего не приходит, и это даже немного печалит. Умом Стив понимает, что постоянно убегать он не сможет. Но это и не побег, в общем-то. Это — попытка просто собрать себя в единое целое, в один кусок, который сможет нормально функционировать и жить дальше, уже не оглядываясь на предыдущие свои действия. Это — просто пауза, которая Стиву сейчас необходима как никогда. Вот только решая остаться дома во вторник, Стив не думает, что проведет в стенах своей квартиры всю неделю, просто не находя моральных сил на то, чтобы показаться Барнсу на глаза. В среду он понимает, что ему стыдно. Очень стыдно. Он не имел никакого права делать то, что сделал, но, справедливости ради, Барнс ведь ответил на поцелуй. Если бы эта справедливость спасала, невесело думает Стив. Его не спасает ничего. Ни сериалы, ни музыка, ни даже лекции, которые присылает Клинт. Роджерс все читает и переписывает себе, пытаясь заучить, но чувство такое, будто в его голове образовалась одна большая дыра — потому что в уме не задерживается ровным счетом ничего. Ничего, кроме не выходящей из мыслей сцены поцелуя в понедельник вечером. Этот поцелуй совсем не похож на то, что было в пятницу. И теперь Стиву есть с чем сравнивать. Хотя лучше бы не было, честное слово. Это сравнение только лишний раз убеждает в том, что он влюблен по самое не хочу, потому что ему понравились оба раза. И тот, ласковый и мягкий, поцелуй под фонарем, и тот, страстный и грубый, — в зале. На каждый из них у Стива была вполне однозначная реакция — останавливаться не хотелось совершенно. И эти ощущения до сих пор свежи в памяти, будто все это — оба поцелуя — были только вчера. Стив закрывает глаза — и на губах снова ощущается чужие губы, ласкающие, касающиеся осторожно и бережно. И, наверное, это пытка похуже медного быка. И Стив так и живет затворником, пока однажды не просыпается от вибрирующего рядом телефона. Разблокировав экран, он обнаруживает 3 непрочитанных сообщения, и ему даже не нужно смотреть на имя отправителя, чтобы знать, от кого они. «Долго ты собираешься отсиживаться дома и игнорировать тренировки?» «Роджерс, это не выход, что бы ты там себе ни надумал.» «Я надеюсь, ты дома, потому что я собираюсь прийти и поговорить с тобой. Только попробуй не открыть дверь.» Стива так и подмывает спросить, что же тогда будет, но он сдерживается. Не стоит усугублять положение. Последняя смс пришла всего пару минут назад, поэтому Стив набирает в ответ: «Во сколько мне вас ждать?» Новое сообщение приходит тут же, будто Барнс не выпускал телефон из рук, надеясь на ответ. «Через час.» Стив кивает сам себе и мысленно радуется тому, что у него есть время. Он успеет хотя бы умыться и привести квартиру в относительный порядок. И даже, если повезет, подготовиться к встрече, которой старательно избегал всю неделю. И это… странно. Слишком странно, чтобы за такое короткое время понять все, что происходит. Поэтому когда раздается звонок в дверь, Стив вздрагивает и отрывается от окна на кухне, возле которого провел последние двадцать минут. — Здравствуйте, — говорит он, открывая дверь и пропуская Джеймса в квартиру. — Почему ты решил, что можешь угрохать свой талант из-за какого-то недоразумения? — в ответ говорит Барнс, и Стив чувствует, как вспыхивают щеки. «Недоразумения?!» — проносится в его голове, но он молчит, прикусывая губу изнутри. — Я подумал, что тебе стоит просто сменить преподавателя. У меня есть знакомые, которые с радостью будут с тобой заниматься вместо меня. А мне, наверное, стоит просто сменить место работы, — продолжает Джеймс, и Стив смотрит на него огромными от удивления глазами. — Вас ведь все равно никто не заменит, — фраза слетает с губ раньше, чем Стив успевает ее осмыслить. Барнс ухмыляется, грустно и задумчиво, а не остро и иронично, как раньше, и, наклонив голову, смотрит на Стива. — Ну раз я такой потрясающий, что ж ты тогда не ходишь ни на тренировки, ни на практические, а? — спрашивает он. Стиву отвечать нечего. — Так будет лучше для всех. Это моя вина, и мне исправлять свои же косяки. Так что, ты готов снова репетировать, но уже не со мной? Тебе нельзя бросать балет, Стив. Этого, — Барнс давит голосом на слово, — я себе точно никогда не прощу. — Почему именно я? — обессиленно спрашивает Стив. От осознания, что по его вине Академия может лишиться такого преподавателя, хочется запереться дома на всю оставшуюся жизнь. — Зачем все это? Почему теперь нужно что-то решать? Почему вообще вам не плевать на то, что со мной будет? Мы ведь не должны об этом думать, нам нельзя и все прочее, — Стив сам не до конца понимает, что его несет, но остановиться он не может. Возможно, ему действительно стоило выговориться еще давно, да только вот некому не было. И вряд ли Барнс, конечно, подходящая кандидатура, но теперь слова рвутся сами, и Стив просто не знает, как закрыть себе рот. — Почему? Зачем вы тогда сделали это? Вы ведь все видели с самого начала, знали и видели. Зачем было … — Роджерс, — подозрительно тихо и спокойно прерывает Джеймс. — Ты понятия не имеешь, о чем ты говоришь. Но если он думает, что Стива это остановит, то он ошибается. — Почему? Неужели вы считаете меня настолько ребенком, что я не понимаю элементарных вещей? Просто… — Стив на секунду замолкает, чтобы перевести дыхание и подобрать верные слова. — Почему именно я? Что, неужели в универе больше никто не дает? Барнс подлетает к Стиву в одно движение, вжимая его в стену. Роджерс задирает голову, смотря на него, и только сейчас в полной мере осознает разницу в росте. — А теперь слушай меня внимательно, — все так же спокойно говорит Джеймс, но Стив теперь понимает — это не спокойствие. Это — чистая ярость. В голосе сквозит металл, от которого веет холодом, пробирающим до мурашек, и Стив чувствует, как в животе противно тянет от липкого ощущения зарождающейся паники. — Ты действительно не понимаешь, почему нам нельзя все это делать? Почему, черт возьми, тебе нельзя быть со мной, а мне — с тобой? Это не фильмы, Роджерс, в которых у главного героя есть темное прошлое и он пытается от него уберечь влюбленную героиню. Тут все гораздо прозаичнее. Устав школы запрещает со студентами любые отношения, выходящие за рамки схемы «учитель-ученик». И ты еще даже несовершеннолетний. Как ты вообще можешь быть уверен в том, что чувствуешь? Барнс почти шипит это в ухо Стиву, и тот, помимо паники, чувствует еще и иррациональное ощущение очень хорошо знакомого тепла в низу живота. Ярость преображает Джеймса, и теперь тот выглядит еще красивее, чем обычно. И Стив, даже находясь на опасном краю, не может не заметить это. Как не может и промолчать, когда это так необходимо. — То есть дело только в этом, по сути? — спрашивает он упрямо. — Вас ведь устав волновал меньше всего, так? Вы считаете меня ребенком, который не понимает, чего он хочет и что он может? Вы не воспринимаете меня всерьез, да? Барнс тихо рычит и прижимается к Стиву ближе, так, что тот чувствует спиной холодную твердую стену. — Смотри, как я считаю тебя ребенком, — тихо говорит Джеймс и целует Стива. Роджерсу кажется, что в этот момент его мир трещит по швам. Джеймс целует его грубо, сильно, яростно, но от этого волна возбуждения, которая прокатывается по телу, ощущается только ярче. Барнс кусает его губу, оттягивая ее, скользит языком, на сей раз не просто лаская, а буквально трахая его рот, сжимает руками ребра, и у Стива просто не остается других вариантов, кроме как безвольно обмякнуть в чужих руках и позволить делать с собой все, что придет в голову, потому что он согласен на все. Джеймс целует его, не замечая времени. Кусает и снова лижет губы, отстраняется не дольше чем на секунду, чтобы жадно глотнуть воздуха, а после — снова припасть к губам, сминая их в яростном поцелуе. Черт возьми, это — лучшее, что случалось со Стивом за всю его недолгую жизнь. У него стоит так, как не стояло никогда, и все тело напряжено, каждая клеточка хочет чувствовать Джеймса еще ближе, и тот будто угадывает его желания, прижимаясь сильнее и вклинивая колено между призывно разведенных ног. Стив стонет, не в силах сдержать этот смущающий и ужасно пошлый звук в себе, но это никого не останавливает. Джеймс скользит рукой под его футболку, проходится подушечками горячих пальцев по спине, пересчитывая выступающие позвонки, и Стив жмется ближе животом, выгибаясь в спине и потираясь стояком о чужое колено. Барнс целует сильнее, глубже и вновь кусает. Стив чувствует металлический привкус во рту, и только теперь Джеймс резко отстраняется, видя, как краснеют губы Стива, как сверкает его глаза и вздымается от частого дыхания грудь. И на губе в полумраке прихожей блестит небольшая капелька крови. Джеймс складывает два и два и закатывает глаза. — Твою мать, — шипит он и, рывком открыв дверь, покидает квартиру Роджерса, оставляя его скатываться по стене на пол. У Стива дрожат ноги и руки, в голове все шумит, а в животе сладкой болью отдается возбуждение. У Стива никогда так сильно не стояло, но теперь он чувствует это. И больше всего ему хочется, чтобы это случилось при других обстоятельствах. Например, Джеймс бы просто поцеловал его — где угодно, даже если бы просто коснулся губами губ, совсем невинно, без языка. Или от любого другого касания. Но только не так, не сейчас, когда он унизительно брошен один в собственной прихожей. Стив медленно поднимается на ноги, не уверенный, не подведут ли они, но на то он и танцовщик — ноги, даже дрожа, держат крепко и позволяют дойти до ванной, не задев ни одной стены. В этот вечер Стив впервые за девятнадцать лет своей жизни дрочит на вполне определенный образ. И вечером, лежа в постели, он понимает, что терять — теперь уже — действительно нечего. Он в любом случае не сможет смотреть Барнсу в глаза, а тот ведь чувствовал, как однозначно реагирует тело Роджерса на его прикосновения. Так есть ли смысл скрываться дальше? В конце концов, в городе полно мест, которые не относятся к университету. Почему они не могут встречаться там? И если Барнс думает, что Стив не может быть уверен в своих чувствах в силу возраста, Стив готов доказать, как сильно тот ошибается. Не глядя на время, Стив набирает сообщение, хотя в голове на повторе крутится сцена поцелуя в прихожей. Тело до сих пор горит, а губы даже немного щиплет. Он постоянно трогает ранку языком, не давая ей толком затянуться. И в этом есть какое-то мазохистское удовольствие от того, как она отдает немного тупой болью и тянущим ощущением, расходящимся по всему телу приятной волной мурашек, потому что Стив помнит, откуда взялась эта ранка. «Мистер Барнс, может, нам стоит решить вопрос до конца?» Ответ приходит буквально через пару минут. Стив улыбается, догадываясь, что тот тоже не спит, изводя себя мыслями. «Что ты предлагаешь?» «Попробовать» У Стива немного дрожат пальцы, поэтому слово получается верным не с первого раза, но в конечном итоге все удается, и он с замиранием сердца смотрит на светящийся в темнота экран телефона. «Попробовать что? » Даже при том, что в комнате чуть приоткрыто окно, Стив чувствует, как горят его щеки. Он не привык говорить о своих желаниях настолько прямо, поэтому ему приходится собрать всю смелость в кулак, чтобы отправить это смс. «Отношения» «Не боишься, что меня посадят?» «Не боитесь, что я все-таки уверен в своих чувствах?» «Засчитано, Роджерс.» И после этой смс несколько минут нет ничего. Ни ответа, ни звонка, и Стив честно не знает, что ему думать. Принять это за «да»? Увидеть в этом «нет»? Это, черт возьми, слишком сложно для человека, который всего несколько часов назад был готов отдаться прямо в прихожей. И когда Стив уже решает, что на этом все кончится, так и не начавшись, телефон оповещает о новом принятом сообщении. «Давай попробуем. Называй меня Баки.» Стив улыбается, не в силах контролировать эмоции, и дрожащими от восторга пальцами переименовывает контакт в телефоне. «Спокойной ночи, Баки» Отправляет он негнущимися пальцами, будто трогая новое имя, касаясь и оглаживая каждую его букву подушечками пальцев. И Стив засыпает с улыбкой, не зная, что Джеймс в своей квартире еще несколько минут просто бездумно перечитывает текст сообщения, наконец понимая, что сейчас — тот самый момент, когда пора откровенно признаться в том, что, как бы все ни повернулось, он жалеть не станет.