Неправильный

Бесконечные щелчки и вспышки фотокамер. Ноги Юрия беспардонно закинуты на стол. Волосы до плеч, выбритый правый висок; свободная бордовая майка, открывающая вид на подкаченные руки, обтягивающие стройные ноги черные брюки и черные фирменные кеды. Самодовольный и самоуверенный, с пошловатой улыбкой на лице, глядящий хитро, надменно и с некой усмешкой во взгляде. Юре девятнадцать, и это больше не тот Юра, который танцевал агапе. — Давайте вернемся к вашим с Отабеком Алтыном программам, — говорит журналистка, сжимая в чуть подрагивающих руках листы с проработанными вопросами. — Вы выполняете столь сложные прыжки и поддержки, неужели вам совсем не страшно? — Нет, ничуть, — Юрий усмехается, подмигивает. — Я уверен в своём партнере. Переводит взгляд на сидящего рядом сосредоточенного Отабека, от которого наконец-то отстали с чередой бесконечных вопросов. Зато докопались до него самого — тоже плохо. Так выматывает всё это, так напрягает. Сейчас бы домой, к коту и горячему чаю. — А что вы думаете насчет программ Юри Кацуки и Виктора Никифорова? — продолжает журналистка, заправляя за ухо выбившуюся блондинистую прядь. — Как известно, последнее выступление навело много шума, и их программа была наполнена трюками, которые никто раньше не осмеливался сделать. — Я думаю, что это было занятно и довольно-таки неплохо, — Плисецкий облизывает пересохшие губы и ухмыляется. — Но далеко не предел. Все наши программы — всего лишь спойлеры перед кое-чем действительно масштабным. Все эти прыжки, трюки — поверьте, парное катание Юри и Виктора покажется ничем, пустым звуком, когда мир увидит нашу программу. — Расскажете что-нибудь о ней? — Это конфиденциальная информация. — Ладно, тогда… — женщина прерывается на долю секунды, делая чуть более глубокий вдох. — Всех давно интересует вопрос ваших отношений. В обществе появился вопрос: действительно ли вы являетесь соулмейтами или вторые половинки Юрия Плисецкого и Отабека Алтына всё ещё не найдены? Это самый обсуждаемый вопрос на многих форумах, ведь никаких доказательств предоставлено не было, а публика хочет знать или, скорее, видеть правду. Юрий с силой сжимает кисть правой руки под столом. — Да, — натянуто улыбается он. — Отабек — мой соулмейт. Меня не интересует, во что верит или не верит общество. В конце концов, это точно не наши проблемы. Скинув ноги со стола, Юрий встает, ещё раз подмигивает журналистке и под вспышки фотокамер выходит из помещения. Ну вот, вновь получать от менеджера за свои детские выходки. Правда в том, что такие вопросы и намеки выводят из себя, выбивают воздух из легких. Народу нужны доказательства, и доказательства эти — кисти рук. Личное, что никто не должен увидеть, что хочется оставить секретом лишь для двоих. И это так упрямо пытаются вытянуть из них, уже чуть ли не в наглую говоря: «Да все знают, что вы не соулмейты, а, если хотите доказать обратное, покажите руки». «А вот хрен вам!» — зло думает Юра, проходя мимо охранников и заходя в туалет. Умывается ледяной водой, смывая грим. Какие-то тональные кремы, карандаши — всё это выводит. Но надо же быть красивым, идеальным. Чтобы люди смотрели на тебя как на кумира без недостатков, что априори не может ошибиться, сделать что-то не так. Вытирает руки о штаны, задирает майку, стирая ей воду с лица, и опирается спиной о стену, нетерпеливо ожидая появление Отабека. Должны отпустить в скором времени — не будут же журналисты его ещё долго мучить, итак уже бесчеловечно достали. Нервно постукивает ногой по полу, кусает бледные губы, сверля взглядом дверь. Отабек и впрямь появляется скоро, хотя Юре кажется, что проходит чертова вечность. Приоткрывает дверь, заглядывая в помещение, натыкается взглядом на Плисецкого и заходит внутрь, подходя чересчур близко и недовольно поглядывая на опустившего взгляд Юру. — Ты же знаешь, что своим поведением оставляешь им ещё больше пищи для размышлений? — серьезно говорит Алтын, опуская руку на плечо вздрогнувшего Юры и сжав пальцы. — Ты должен научиться реагировать на подобные вопросы менее ярко. — Да бесят они меня! — вспыхивает Плисецкий, сжимая руки в кулаки и кое-как протискиваясь в сторону. — Каждый раз одно и то же! Им самим хоть не надоело? — Не думаю, — Отабек качает головой, скрещивая руки на груди. — Тебе будут постоянно говорить такое — ты должен к этому привыкнуть, перестать так беситься на пустом месте. — Хочу и бешусь! Я не буду сидеть на месте ровно, улыбаться и делать вид, что всё нормально, когда это совсем не так! Сделав шаг вперёд, Юра зло смотрит на свою пару, невольно переводит взгляд на губы Отабека, облизывает свои. Вновь смотрит в глаза Алтына, делает чуть более глубокий вдох и подается вперед, сминая губы Алтына. Отабек с такой лёгкостью подхватывает Юру на руки, сжимая пальцами упругие ягодицы, будто перед ним не парень с него самого ростом, а худой, низенький мальчишка, весящий не более пятидесяти килограмм. Плисецкий привычно охает и мягко обхватывает влажными губами губы Алтына, опускающего Юру на местами обшарпанный подоконник. Поцелуй выходит сладким, со вкусом жевательной резинки «Bubble gum». Юра отстраняется, вытаскивая её изо рта и прикрепляя под подоконник, неотрывно глядя в глаза Отабека и дыша с надрывом, жадно хватая ртом воздух. Алтын целует его снова, обхватывая губами верхнюю губу Плисецкого, после нижнюю и, отстранившись на долю секунды, впивается в желанные губы со всей страстью. Грубо и несдержанно. Юра тихо мычит в поцелуй, обвивая руками загорелую шею, позволяя чужому языку исследовать свой рот. Он обожает, когда Отабек целует его вот так, теряя все оковы самообладания. Когда не обращается с ним, как с хрупкой девицей, которая может сломаться от любого неверного движения. Оставляя жаркий поцелуй на бледной шее Плисецкого, Отабек обхватывает кожу губами, посасывая и прикусывая зубами. Оттягивает, облизывает языком, оставляя яркие отметины, чтобы все знали, кому Юрка принадлежит, чтобы даже не допускали мысли, что могут забрать его себе. Бордовые пятна одно за другим украшают шею Юры, его ярко выделяющиеся ключицы. Сам же Плисецкий, обхватив ногами талию Отабека, в нетерпении подаётся бедрами вперёд, недовольно шипя из-за неприятно давящей плотной ткани. Запускает руку в волосы Алтына, с силой оттягивая черные пряди, и облизывает его пальцы, смачивая слюной. Шея горит. И это почти больно. Но так жарко и так заводит, что Плисецкого ведёт и он бессознательно раз за разом протирается пахом о пах Отабека. Возбуждение становится почти болезненным, и Юра, правда, хочет оттянуть Алтына за волосы одним рывком, впиться в его губы и стянуть чёртовы штаны, но не может контролировать плавящееся от жарких прикосновений тело. Сминая губы Юры, Отабек легко расстёгивает штаны парня, стягивая их и обхватывая рукой стоящую плоть и размазывая смазку. Плисецкий и сам проникает руками под штаны Отабека. Алтын резко подаётся вперёд, из-за чего Юра упирается спиной в занавешенное окно и впивается пальцами в подоконник. Тихо то мычит, то полустонет, пока влажные пальцы Алтына растягивают парня. Чуть прогибается, облизывая распухшие губы, и тянется вперёд, целуя Отабека. Вязкая нитка слюны остаётся между их губами. Пальцы неожиданно исчезают, и Отабек грубо, одним рывком входит в Юру, из-за чего с губ того срывается громкий, пошлый стон. Тишину в помещение нарушают лишь громкие шлепки и такое же громкое дыхание парней, иногда сопровождающееся тихими стонами. Юра с силой впивается пальцами в крепкие плечи Отабека, кусает губы. Он хочет ещё глубже, ещё жёстче… о боже. Плисецкий не сдерживает один за другим стоны, слепо тычется губами в губы Отабека, прерываясь на мычание. Отабек вдалбливается в податливое тело быстрыми рывками, тяжело дыша и сжимая пальцами чужую талию. Закидывает худые ноги Плисецкого себе на плечи и наклоняется, целуя его. Такой Юра, раскрепощенный, с темными пятнами на шее, распухшим губами и расфокусированным взглядом, заводит до потери последних крох самоконтроля. И невыносимо сильно хочется сжать его в объятиях до хруста костей, зацеловать и впиться руками в бледное тело, оставляя на нем красные следы. Они кончают почти в унисон, и Отабек мягко, лениво целует Юру, одной рукой сжимая бедро, а второй перебирая мягкие пряди Плисецкого. А Юра, что тщетно пытается прийти в себя, стискивает подрагивающими пальцами майку Отабека, растягивая вещь. — Люблю тебя, — тихо шепчет Отабек на самое ухо Плисецкого. Юра заливается краской и шепчет что-то похожее в ответ. Прикрывает глаза, переводя дыхание, постепенно возвращает ясность ума. Отабек, вытащив чистые салфетки, протягивает парочку Юре, что, спрыгнув на пол и вытерев свой пах, застегивает ремень джинсов. — Я постараюсь реагировать на глупые вопросы более уместно. — Хорошо, — Отабек улыбается уголками губ, притягивая Юрия к себе и обнимая. У Плисецкого два шрама на спине, а небольшие ранки теперь срастаются очень долго. Всё ещё непривычно — он теперь может делать всё, что пожелает, не опасаясь за целостность крыльев, не опасаясь, что от любого неверного движения они могут сломаться. Но чего-то важного всё же не хватает, и, наверное, не будет хватать до конца дней. Юра потирает кисть правой руки и невольно усмехается. Теперь это действительно кажется забавным, но два года назад так не казалось. Он помнит, как сильный жар не позволял встать с кровати, смутно помнит, как потерял сознание и очнулся в больнице. Рядом с ним сидел обеспокоенный Отабек, вскоре приехал и черт знает откуда прознавший об этом дедушка. Хотя, когда ты знаменит, сложно держать что-то в секрете, особенно проблемы со здоровьем. Юра тогда улыбался и говорил, что с ним всё в порядке, что, правда, ничего плохого не случилось. Когда остался один в палате, долго корил себя за такие выходки своего здоровья и случайно заметил, что кисть правой руки припухла. Перевел взгляд — надпись, самая настоящая. Юра не помнит, как долго не мог нормально дышать, как долго матерился и проклинал весь свет. Нервно тер руку, делал вдохи через раз, размазывал ладонями непрошенные слезы на щеках. «Почему? Почему?!» — спрашивал себя парень из раза в раз. Вновь тер руку, вновь матерился. Прикрывал глаза, устало выдыхал и продолжал сверлить взглядом надпись на своей руке, надеясь, что она изменится. Не изменилась. Так прошла ночь. Утром пришел Отабек, привычно чмокнул усталого Юрия в губы. Сел рядом, обеспокоенно уставился. «Может, не говорить ему вообще?» — подумал Плисецкий, чуть ли не до крови прикусил нижнюю губу. «Стало хуже? Позвать врача?» — засуетился Отабек. Юра сжал его пальцы. «Нет, всё хорошо, — грустно улыбнулся Плисецкий. — Я знаю, ты заслуживаешь большего, но…» — показал руку, чуть отвернувшись в сторону. Алтын долго пялился на надпись: сперва был ошарашен, сердце болезненно сжалось, после стал задумчивым, в конце концов, расслабленно засмеялся, что было так не свойственно для него, и обнял Плисецкого со словами: «Из-за этого ты так себя извел?» — «Да». Отабек безобидно усмехнулся: «Дурак». Сейчас Юра и впрямь считает это смешным, больше не переживает по этому поводу. Наоборот, думает, что это нечто необычное, особенное — больше ни у кого во всем мире такого нет. И лучше думать так, чем доводить себя мыслями о собственной неправильности. — Идем домой? — улыбается уголками губ Отабек, заглядывая в изумрудные глаза Юрия. Плисецкому всё ещё снятся кошмары: как он падает, как кто-то ломает ему крылья, выдирая кости одну за другой. Но он никогда не видит финала этих снов: Отабек всегда будит раньше, обнимает, успокаивает. Теперь подобное снится всё реже и реже. Теперь есть дом. — Идём, — улыбается Юрий, сжимая теплыми пальцами ещё более теплую руку Отабека, и тянет в сторону выхода. «Erelim» — белыми буквами выведено на руке Отабека, и надпись на ней напоминает собой шрамы, поверх которых, черным каллиграфическим почерком выведено: «Юрий». «кебато» — написано на руке Юры. Без лишнего изящества и блеска, но ровным почерком. Юра думает, что это красиво. Когда упадет с Неба ангел, как ни странно, не начнется апокалипсис, звезды не погаснут, солнце продолжит вставать на востоке и заходить на западе. Ангел просто научится жить по-другому: без крыльев и способностей, но с новыми мечтами и близкими, необходимыми людьми рядом. Мир от этого не изменится. Но кардинально изменится судьба одного человека.