***
Первые несколько дней Джерард наслаждался свободой от обязательств и прочего дерьма, только и делая, что рисуя днем и ночью в порывах особого вдохновения, но затем он откровенно заскучал: никаких развлечений, кроме рисования, у него здесь не было. Разве что периодические разговоры с соседом по палате, Рэем. Он был славным парнем, и с ним порой бывало весело, но Джерарду отчаянно хотелось на улицу. Теперь он не чувствовал свободы, парню казалось, что его заточили в тюрьме, изолировав от внешнего мира. Когда после школы его навещал Майки, старший Уэй то и дело жаловался абсолютно на все вокруг, от невкусной еды до раздражающего белого цвета стен. Брат понимающе кивал, но ничего сделать не мог: как бы Джерард ни уговаривал его помочь сбежать ему хотя бы на денек, Майки был непреклонен, являясь из них двоих самым здравомыслящим. Он бы ни за что не подверг только немного окрепшее здоровье брата риску. Каждый раз заканчивая на одной ноте спор, Майки злился на бестолковость брата и его безответственное отношение к своему здоровью, и, резко вскакивая с места и называя Джерарда придурком, уходил прочь, однако неизменно продолжая приходить к тому каждый день. Джерард лишь вздыхал, пялясь в окно. Две недели уже истекли, но его все еще не собирались выпускать, и он всерьез раздумывал о побеге. Ему казалось, что, если он не выйдет из этого места хотя бы на пару часов, то точно свихнется. На ум почему-то приходил странноватый недопанк, прицепившийся к нему в туалете. «Уж он-то точно помог бы выйти мне отсюда», — думалось Джерарду. В его представлении брюнет был законченным бунтарем, чего стоили только его пирсинги, тоннели и крашенные волосы — в их школе со строгими уставами за такое бы точно по головке не погладили, но раз он все еще щеголял со своими украшениями в ушах, губе и носу, то определенно так просто не сдался и не стал прогибаться под систему и правила. Втайне Джерард завидовал ему: он тоже хотел быть таким же бунтарем, плевавшим на мнение окружающих. Но он не такой. Он — послушный мальчик, который не смеет перечить матери, шатаясь по школе со сраным воспалением легких. Возможно, будь он чуточку смелее, он бы не сидел сейчас в четырех стенах, а прогуливался где-нибудь на улице, наслаждаясь прекрасной погодой и, может, закуривая сигарету, которую ему сейчас нельзя, опять же, из-за гребаной пневмонии. За такими размышлениями проходили тусклые дни в больнице. Ничего не происходило, и Джерард уже собирался сбежать на следующий день, если бы не… — Джерард Уэй, к вам посетитель, — оповестил его механический голос медсестры, на секунду заглянувшей в его палату. Джерард застонал, завернувшись в импровизированный одеяльный кокон и отвернувшись от двери: — Я же сказал, не надо приходить ко мне по двадцать раз на дню. Мне не пять лет, и я не умираю, — недовольно проворчал Джерард, уткнувшись носом в приятную прохладную ткань одеяла и чувствуя почему-то накатывающую усталость. Что бы он ни говорил, но врачи были правы: Джерард еще не вылечился до конца и почти всегда испытывал ужасную слабость и сонливость, иногда не имея сил даже на рисование. — Буду знать, что мне не рады, — фыркнул за спиной полузабытый и стершийся временем из его сознания голос. Джерард замер на месте, сначала подумав, что ему послышалось, но вновь прозвучавший голос во мгновение опровергнул его догадку: — Это как минимум невежливо — игнорировать гостей, — флегматично заметил ставший чужим голос, и Джерард медленно сел на кровати, считая до десяти и чувствуя, как участилось его сердцебиение, а к горлу подкатил противный ком, вызывая удушливые непрошеные слезы. — Господи… — сипло прошептал Джерард, боясь обернуться. — Можешь не называть меня так наедине, — шутливо ответили ему, и он ощутил, как больничная койка прогнулась под чужим весом, а пружины заскрипели. Джерард крепко зажмурился и часто-часто заморгал, надеясь, что просто заснул, и сейчас он проснется, а все это окажется просто сном, игрой подсознания. — Эй? Ты живой? Земля вызывает Джерарда, прием! — тонкие девичьи пальчики с наманикюренными ногтями защелкали перед его носом, каким-то образом приводя этим жестом парня в сознание. Джерард крепко обхватил худое запястье, разворачиваясь лицом к девушке и тут же сжимая ту в крепких объятиях, даже толком не осмотрев ее. — Уэй, ты меня раздавишь, — Линдси закряхтела, с трудом отрывая руки лучшего друга от своей талии. — И пусть, поделом тебе, — невнятно пробурчали ей куда-то в район плеча, обнимая снова, правда, в этот раз уже не так сильно. — Джи, — смягчилась девушка, ласково растягивая его имя, словно пробуя и смакуя на языке, повторяя одно и то же слово раз пять и тоже бережно обнимая его в ответ. В комнате витала напряженная тишина, которую никто из этих двоих был не в силах нарушить. — Лин, почему?.. — в голове Джерарда крутился только один вопрос, который он все-таки решился озвучить. Он снова переживал эмоции годовалой давности, чувствуя себя преданным и обманутым. — Я думала, так будет проще, — послышался в ответ напряженный голос девушки. Она подняла голову к потолку, не давая скатиться выступившим слезам по щеке. «Макияж размажется», — эхом пронеслись в голове Уэя сказанные когда-то Линдси слова, и он невольно улыбнулся. Баллато никогда не любила плакать, из раза в раз повторяя, что сильные девушки не плачут — макияж размажется. Джерард всегда смеялся с глупых рассуждений единственной подруги, однако иногда про себя размышляя: может, это ее универсальный способ оставаться сильной? Кто знает. — Почему? — снова спросил Джерард, не отрывая взгляда от Линдси: она не слишком сильно изменилась за год, лишь ее черные волосы стали длиннее да появилась новая татуировка. Он не мог поверить, что сейчас перед ним сидит его лучшая подруга (а может, уже бывшая лучшая подруга?), когда-то уехавшая, не сказав ему ни слова на прощание. Казалось, это было так давно, и все успело зажить, но сейчас такие далекие воспоминания заново бороздили старые раны, вскрывая корочку и заставляя истекать кровью. — Я думал, что ты больше не вернешься, — тем временем продолжал Джерард, так и не дождавшись ответа на свой вопрос, — Я узнал о твоем отъезде от мамы! От мамы, Лин, ты понимаешь? Это невообразимо, ты просто… — Я тоже так думала, ясно? Я тоже думала, что больше не вернусь, и тогда мне казалось, что будет лучше обойтись без прощаний. К тому же я оставила тебе записку, — оборвала его на полуслове Баллато, виновато отводя взгляд в сторону, — Мне жаль, Джи, — добавила она уже шепотом. — Тебе жаль? Жаль, Лин? Тебе жаль? Ты хоть представляешь, что я чувствовал, когда утром мне просто сказали, что ты уехала? И никто не знал, куда, зачем и на сколько, Линдс! Я ждал тебя девять месяцев, и только последние три я жил спокойно, наконец тебя отпустив, а тут ты заявляешься и говоришь, что тебе жаль! Нихрена тебе не жаль, Баллато! — яростно цедил слова Джерард, сжимая простынь в кулаке. Линдси резко опустила голову, вперившись раздраженным взглядом в Джерарда. — Не ты один здесь страдаешь, Уэй. Хватит строить из себя жертву. Думаешь, мне было легко?! Просто уехать, оставив все, чем я жила? Да я разваливалась на кусочки, когда принимала это решение, не смей говорить так, будто что-то знаешь о моих чувствах! Не было ни дня, когда я не думала о тебе, школе, о наших посиделках в лесу, о наших ночевках, о нашем… Поцелуе, — взорвалась Лин, под конец смутившись, но все так же смотря Джерарду в глаза. Уэй глубоко вздохнул, потирая ладонями виски. Ему не стоило расстраиваться и принимать все так близко к сердцу — теперь, похоже, у него поднялось давление, и виски немилосердно стиснуло. — Почему ты уехала? — в последний раз задал волнующий его вопрос Уэй, даже не надеясь услышать ответ. Но ему ответили. — Ты помнишь, как мы баловались травкой однажды? — неожиданно начала Линдси, задумчиво смотря в одну точку, будто сама переносилась в прошлое, — Я не смогла тогда остановиться. Ты же знаешь, я быстро увлекаюсь и втягиваюсь, что бы то ни было. Сначала обычный азарт: что будет? Какой эффект? Колеса, снова трава, кокаин, а потом… Винт. Я начала колоться, Джерард, — подняла она взгляд на сидевшего в прострации Уэя. Сначала он снова решил, что ему послышалось. Но, глядя в серьезные глаза подруги, он понимал, что нет. Нихрена ему не послышалось. Джерард сглотнул ком, подступивший к горлу. — И… Что было дальше? — дрожащим голосом спросил Уэй, не уверенный в том, хочет ли он на самом деле услышать ответ. — А ты как думаешь, Джи? Я подсела. И подсела конкретно. Боже, мне так больно было смотреть на тебя, когда ты непонимающе спрашивал, что происходит, а я снова и снова отказывалась от встречи с тобой, ссылаясь на дела. Мне нужна была новая доза. Каждый раз. Я уже не могла жить без этого. Блять, Джерард, я отсасывала за наркоту, чего ты ждал от меня? — горько рассмеялась Лин, со всей силы вцепившись в собственное колено, — Потом… А потом на мое странное поведение стали обращать внимание родители, и правда со временем раскрылась. Мне поставили ультиматум: либо я соглашаюсь на лечение в дорогостоящей клинике в Швейцарии, либо я им больше не дочь, и я могу катиться на все четыре стороны и больше не появляться на пороге собственного дома — закончила свой рассказ Баллато, снова зацепившись за одну точку и продолжая сверлить ее пустым взглядом карих глаз. — Но почему ты не сказала мне? — Джерард беспомощно тронул за плечо подругу, явно желая ее успокоить, но не зная, как подступиться к девушке. — Мне было стыдно, Джерард. Господи, мне даже курить в твоем присутствии было стыдно, как ты не понимаешь? Я всегда была для тебя хорошей девочкой, но, черт, я действительно никогда не была хорошей, а ты так преданно смотрел на меня и гордился мной, мне было стыдно и… Страшно. Я так боялась, что ты разочаруешься во мне, Джи, начнешь осуждать. Это было невыносимо, — Линдси, больше не в силах сдерживаться, позволила слезам градом скатываться с ее лица, размазывая тушь и темные тени, которые, смешиваясь со слезами, попадали на белую блузку девушки и пачкали ее. — Эй, Лин, — тихо произнес Джерард, мягко поднимая ее голову и вытирая слезы, еще больше размазывая косметику по лицу, — Но ведь сейчас все хорошо? — с надеждой спросил он, внимательно смотря в глаза подруги. — Да, — поспешно кивнула та, рвано вздыхая и пытаясь успокоиться, — Я чиста, и мне больше не хочется ничего подобного. — Ну, вот видишь, — ободряюще улыбнулся Джерард ей, — И не плачь. Макияж размажется.Глава 2.
13 января 2017 г. в 16:44
— …Запущенный случай, обратились бы чуть раньше — таких плачевных последствий не было бы, — доносится до сознания Джерарда приглушенный голос, и он пытается вспомнить, где он и что с ним случилось.
— Эй… — произносит Джерард хриплым голосом, при этом закашливаясь так сильно, что его приоткрытые глаза начинают слезиться, и он вынужден зажмуриться вновь, смаргивая нежеланные слезы.
— Джи, милый, как ты себя чувствуешь? — обеспокоенно спрашивает Донна.
— Мам? Что случилось? — Джерард оглядывает светлое помещение, и ему сразу становится понятно, где он: белые стены, яркий свет режет глаза, и люди в белые халатах. Кстати, о людях…
Майки с траурной миной стоял возле его кровати и едва сдерживался, чтобы не стиснуть Джерарда в крепких объятиях и не разреветься, как девчонка. Он так перепугался, когда узнал, что брат попал в больницу, что тут же сорвался с тусовки, на которой был в момент звонка матери, попутно обматерив обидевшуюся на такое поведение очередную пассию. Джерард всегда был ему лучшим другом и самым близким человеком в одном лице, и потерять его означало потерять самую значимую часть жизни. Он чуть не получил сердечный приступ, когда увидел его, Джерарда, мертвенно-бледного и невероятно болезненного, подключенного к куче аппаратов жизнеобеспечения и с кислородной маской на лице. В такие моменты Майки проклинал мать. Он знал, из-за кого Джерард сейчас находился в больнице, и младший Уэй никогда не простит Донну за это.
— Майкс… Выглядишь так, будто только что бабушку родную похоронил, — криво улыбнувшись, попытался пошутить Уэй, тут же заходясь в приступе ужасного кашля и пытаясь глубоко вдохнуть. Что-то затрудняло дыхание, и его легкие словно забило чем-то.
— Не смешно, придурок, — обиженно буркнул Майки, на секунду отвернувшись, чтобы украдкой вытереть навернувшиеся слезы облегчения: Джерард был жив, и это для него самое главное.
— Да ладно тебе, — на этот раз искренне улыбнулся Джерард, — Все в порядке, серьезно.
— Ну да, я вижу, — хмыкнул Майки, скептически разглядывая брата. Он выглядел так, будто был не в порядке.
— Что со мной? — на этот раз обратился к матери Джерард, переводя взгляд с Майки на Донну.
— Двустороннее воспаление легких, — виновато ответила миссис Уэй, стараясь не смотреть сыну в глаза. Все в этой комнате, включая саму Донну, знали, по чьей вине Джерард сейчас задыхается и кашляет.
— Оу… Эм… Дерьмово. И что это значит? Я не разбираюсь во всех этих врачебных штуках, знаешь, — слегка растерянно взглянул он на мать, явно ожидая пояснений.
— Это значит, что в твоих легких скапливается жидкость, и твои бронхи сжимаются, милый, — Донна бросила на сына сочувствующий взгляд, явно жалея, что все так получилось.
— Ла-адно, — протянул Джерард, пытаясь переварить только что полученную информацию, — И насколько это серьезно? Когда я смогу выйти из этого места? — он обвел рукой палату, вопросительно глянув на мать.
— Недели через две, не меньше, — подала голос молчавшая до этого времени докторка, — Тебе нужно восстановиться, Джерард, пневмония — это серьезное заболевание, и тебе потребуется какое-то время и должный уход, который тебе могут оказать только в больнице, чтобы окончательно выздороветь. Ты же не хочешь потом всю жизнь мучиться с приступами астмы, правда? — мозг Джерарда отключился уже после слов «две недели». Две сраных недели в этом месте. Уэй не знал, радоваться ему или огорчаться. В больнице его возможности были ограничены, но вместе с тем он испытывал радость: целых две недели незапланированного отдыха. Никакой учебы, никаких тупых подколов одноклассников, никакой матери с ее вечной манией все контролировать. Только покой, крепкий сон и, возможно, рисование. Он точно планировал попросить принести ему альбомы и карандаши, не собираясь упускать возможности посвятить немного времени рисованию. В последние месяцы он не мог позволить себе этого, будучи полностью погруженным в учебу, но теперь точно сможет наверстать упущенное.
— Итак… Вы принесете мне мои принадлежности для рисования? — только и спросил Джерард. Его уик-энд начинался.