The sharpest lives are the deadliest to lead (rebel)

Закаты в Ньюарке были по-настоящему красивыми, и ни один, даже самый хмурый и скептично настроенный горожанин не мог устоять перед соблазном хоть разок украдкой взглянуть на все еще светящее, но уже сдающееся подступающей ночи, светило. Украшенное неярким уже отсветом заходящего солнца, приятного апельсинового цвета, небо напоминало Джерарду картину. Будто печальный художник небрежным мазком кисти провел по своему полотну масляными красками, нанося завершающий штрих в завораживающей своей непонятной грустью уходящего на ночь солнца картине. Уэй и сам не один раз пытался передать красоту и настроение романтичного природного явления, но тщетно. Рисунки выходили стоящими, но бездушными и почему-то холодными, совсем не такими, какими они должны были выглядеть, и это до сих пор оставалось для Джерарда одной из самых величайших загадок в мире. Почему творец, создав в точности идентичную действительности работу, часто не мог передать ее характер и чувства, таящиеся в нем самом при взгляде на нее? Аналогично происходило и с портретами. Все виды искусства, которые Уэй только знал, часто постигала та же участь остаться бледной тенью оригинала, поэтому парень, видя, что кому-то удалось создать «живую» работу, искренне завидовал счастливчикам, тайно считая их настоящими профессионалами и даже равняясь на них. — Ну что, долго там еще? Я устал так сидеть, у меня шея затекла, — пожаловался Фрэнк, заметив, что Джерард крепко о чем-то задумался, — Эй, Джи! — Айеро щелкает татуированными пальцами, пытаясь привлечь его внимание, и Уэй словно выходит из транса. — Еще немного. Остались только глаза и губы, — заверяет его художник и тут же приказывает сидящему на траве Фрэнку, — Не смей шевелиться, пока я не разрешу, я почти закончил! — Как скажешь, босс, — недовольно пыхтит Фрэнк, на самом деле оставаясь очень даже довольным. Ну, еще бы! Его рисуют! Его! Рисуют! Эго Айеро пляшет и восторгается такому неожиданному подарку в виде внимания к своей скромной персоне. Никто и никогда не старался так ради него, а он видит, как напряженно Уэй грызет кончик своего карандаша, время от времени останавливаясь, чтобы окинуть оценивающим взглядом портрет, остаться недовольным и, сокрушенно вздыхая, снова и снова хвататься за стирательную резинку. «У тебя очень запоминающаяся внешность, Фрэнк, рисовать таких, как ты, сплошное удовольствие. Гордись, ты мой первый настоящий натурщик!» — Фрэнк и под дулом пистолета не признался бы, что ему было приятно слышать такое от скупого обычно на комплименты Уэя. «Спасибо, что не в стиле „ню“, Мистер Художник. Хотя… Если бы ты очень попросил, я бы, может, и скинул с себя одежду…» — ухмыляется панк, отлично зная, что его намек был понят верно. «Мечтать не вредно», — хмыкает Джерард, не переставая удивляться нахальству Фрэнка. В последнее время такие шутки стали частым гостем в их разговорах. «Мечты имеют свойство сбываться», — заметил тогда Фрэнк, без всякого стеснения заглянув в глаза Уэю. «Значит, сознаешься? Мечтаешь о том, чтобы раздеться передо мной, м?» — вопросительно приподнимает бровь Уэй, всеми силами пытаясь не раскрыть своего истинного отношения к шуточным репликам и согнать краску с лица. «Не совсем. Сперва я бы раздел тебя, разумеется», — спокойный открытый взгляд и слабая улыбка одними уголками губ. Такое поведение располагает к себе и вызывает доверие, при несерьезных разговорах так себя не ведут. Уэй не может понять, остается ли это их очередной гейской шуткой или разговор набирает более серьезные обороты, потому нервно передергивает плечами, пребывая в полнейшем замешательстве. «Заткнись! И перестань вести себя… Так!», — едва сокрытое раздражение от непонимания ситуации не ускользает от Фрэнка, но тот игнорирует этот факт. «Как, детка?» «Нагло и противно», — отрезает Уэй, давая понять, что разговор окончен. Фрэнк невольно усмехается, вспоминая пунцовые щеки Уэя и его искреннее возмущение. А возможно, и смущение тоже. Определенно, в этом парне есть что-то детское и оттого очень милое и привлекательное. «Хороший мальчик» Несмотря на свою язвительность и попытки скрыть эмоции, Джерард по-прежнему остается «хорошим мальчиком». Айеро нравится делать из хороших мальчиков плохих. Джерарду бы тоже понравилась подобная метаморфоза. — Готово! Смотри, Фрэнки! — радостный возглас Джерарда прерывает размышления Фрэнка, и он едва не отвешивает сам себе оплеуху. О чем он, черт возьми, только думает? Это он, он, а не Джерард, бунтарь и плохой мальчик, он больше не станет совершать прежних ошибок и портить очередного маменькиного сыночка. Уэй был, несомненно, классным, с ним весело и интересно проводить время, но им не стоит переходить эту черту. Точно не сейчас. Когда Фрэнк вообще стал думать о нем в таком ключе? Сначала было элементарное любопытство: «А какой он на самом деле?». Не удовлетворив его до конца, — Джерард раскрывался очень неохотно, предпочитая придерживаться дистанции — Фрэнк тут же перескочил на следующую ступень, пытаясь прыгнуть выше головы: «Сломался бы он под моим дурным влиянием или нет? Что, если… Если я проверю?». Здесь он тоже потерпел сокрушительное фиаско — Джерард по-прежнему оставался самим собой, без долгих уговоров ввязываясь в веселые, но вовсе неопасные авантюры вместе с панком, но предупреждающе хмурил брови и делал строгое лицо, когда Фрэнк предлагал ему что-то посерьезнее обычной дохлой мыши в сумке сучки-черлидерши. И только сейчас, находясь на стадии «Я не прочь зажать его в углу», Фрэнк понимает, насколько плохо это может закончиться. Он не влюблен в него, нет. Пока еще нет. Но этого и не произойдет. Конечно, до тех пор, пока Джерард сам не захочет выйти за рамки их дружеских отношений. — Ну, показывай, ради чего я мучился полтора часа, — словно делая ему одолжение, говорит Фрэнк, потягиваясь и разминая затекшие мышцы и принимая из рук Джерарда альбом. Уэй, полностью пропустив мимо ушей его реплику, взволнованно закусил губу. Он не помнит, когда в последний раз так старался, аккуратно выводя карандашом каждую линию дрожащей от волнения рукой, усердно растушевывая и нанося последние штрихи так, словно это была самая важная работа в его жизни. Отбросив лишнюю скромность и объективно оценив рисунок, Джерард мог бы заявить, что это лучшая его работа. Но он не мог. С Фрэнком приходилось быть скромным. Не в меру скромным, застенчивым и неуклюжим. Художник ненавидел себя в такие моменты, недоумевая: «Почему так происходит?». Раньше он мог вести себя более раскованно с наглым панком, отвечая на сарказм сарказмом, правда, все же немного боясь облажаться. Немного. Он немного боялся облажаться, с самого начала загораясь желанием воспроизвести на Айеро хорошее впечатление, стать не таким, как другие, особенным. Сейчас это желание больше напоминало обсессию, и Джерарду приходилось мучительно просчитывать каждое свое действие на три хода вперед, чтоб предстать перед Фрэнком в наиболее выгодном свете, неизменно лажая раз за разом и выглядя ужасно уморительно, спотыкаясь об камни, обливаясь кофе или неправильно произнося слова. Но это — рисование. Единственное, в чем он преуспел настолько, чтобы позволять себе время от времени загордиться и вообразить себя настоящим художником, чьи картины раскупаются с завидной скоростью на выставках, организованных в его честь. Но почему он не может сделать этого сейчас? Почему ждет вердикта хамоватого панка так, будто от этого зависит не только вся его жизнь, а, по меньшей мере, судьба всех людей на этой чертовой планете? Джерард не знает, потому он нервно кусает обветренные губы, боясь прервать затянувшееся молчание и заглянуть в лицо Фрэнка, на котором сейчас застыла нечитаемая маска. — Ну так?.. — все же неловко поторапливает Джерард, в конце срываясь на мышиный писк и тут же ругая себя за это, — Как тебе? — прочистив горло, уже нормально вопрошает Уэй, смотря куда-то в сторону и всеми силами стараясь выглядеть незаинтересованным в происходящем. — Куколка… — то ли восхищенно, то ли осуждающе выдыхает Фрэнк, кое-как отрывая взгляд от альбома, — Это… — Если не нравится — я перерисую, — поспешно перебивает его Джерард, — На самом деле это не лучшая моя работа, к тому же рисовать на открытом воздухе не очень удобно. Ну, мошки, комары, знаешь… — безбожно врет Джерард, окончательно убедившись, что Фрэнку не понравилось. Он добрый парень, не скажет прямо в лоб: «Чувак, твоя работа — полный отстой, с какой помойки ты достал свои руки?», но Уэй и так все понимает, стараясь оправдать себя тем, что нарисовать Фрэнка — занятие не из легких, хотя и очень приятное. Поди, попробуй изобрази то, что своим только существованием заслуживает называться произведением искусства. — Иногда ты бываешь таким глупым, детка, — фыркнул Фрэнк, и Джерард уже собрался было ответить ему чем-то оскорбительным и обидным, когда Фрэнк после недолгого молчания продолжил: — Это лучшее, что я когда-либо видел, — честно говорит Айеро, и Уэй распахивает от изумления глаза, пытаясь переварить сказанное, — Правда, мне кажется, ты все же польстил мне, нарисовав это. Не думаю, что в реальности я выгляжу так же хорошо, как здесь, — неумело пытается пошутить панк, кивком головы указывая на портрет. Джерард хочет сказать, что выглядит. Еще как выглядит, и даже лучше. Ни одна в мире кисть не сможет передать в полной мере то, чем Джерард восхищается и втайне любуется, пересматривая их совместные фотографии с очередной прогулки. Он хочет сказать, но вместо этого он только недоверчиво переспрашивает: — Тебе правда нравится? Фрэнк закатывает глаза и хочет произнести что-то ехидное, но в последний момент решает не мучить бедного парня. Он действительно заслуживает похвалы. — Да, куколка. Мне нравится. Это очень… М… Вдохновляюще, что ли? — «Ты вдохновляющий», — Знаешь, я бы трахнул этого чувака с портрета. Или это будет считаться селфцестом? — озадаченно спрашивает самого себя Фрэнк, ощущая себя при этом до жути неловко. Как будто Джерард невольно раскрыл ему свою тайну, не предназначенную для глаз Айеро, нарисовав этот портрет и показав его. Но что за тайна может быть у этого фрика и как она касается самого Фрэнка? К черту, он не будет париться сейчас из-за такой херни. Слишком много ненужных мыслей в последнее время приходит ему на ум. Пора отвлечься от этого. — Не хочешь выпить со мной сегодня вечером?

***

Громкая музыка ударяла по вискам, оглушая и лишая всяческой возможности протискиваться через огромные толпы галдящего народа. Звуков и мельтешений вокруг слишком много, и Уэй, у которого моментально разболелась голова от чрезмерно громких навязчивых басов, отчаянно хватает Фрэнка за потную из-за высокой температуры в помещении ладонь, про себя умоляя его не вырывать ее из цепкой хватки парня. Он, блять, однозначно потеряется здесь, если Фрэнк сейчас же не доведет их до нужного места или, что еще лучше, не выведет его отсюда. Но Айеро только ободряюще сжимает его руку в ответ, продолжая проталкиваться сквозь народ. — Фрэнк, я пришел сюда только за компанию, ты же понимаешь это? — раздраженно спрашивает Джерард уже в сотый по счету раз за этот вечер, морщась от удушливых запахов пота, выпивки и сигарет, витающих в воздухе. Фрэнк только тяжело вздыхает, словно имеет дело с самым глупым человеком на Земле. — Я понял, Джи, понял. Ты можешь в любое время уйти, если тебе не нравится, ты ведь помнишь? — позволяет себе небольшую провокацию панк, отвернувшись, чтобы не дать увидеть Уэю лукавую улыбку, играющую у него на губах. — Предлагаешь мне оставить тебя в одиночестве спиваться здесь? — недвусмысленно намекает Джерард, что в этом притоне Айеро не стоит оставаться одному. — Эй, это хорошее место! Я часто здесь тусуюсь! — возмущенно возражает Айеро. — И что же тебе здесь нравится? — скептически приподнимая бровь, задает вопрос Уэй, попутно стараясь вежливо отбиться от прилипшей к нему девчонки в откровенном наряде. Та, не обращая никакого внимания на сцепленные руки парней и пытаясь перекричать музыку, что-то говорила Уэю, жадным взглядом окидывая его фигуру и пытаясь направить свободную ладонь несчастного художника в более интересное место. Джерарда передернуло от отвращения. — Хам! — яростно прокричала Уэю прямо в ухо девица, наградив того хорошим тумаком. — Эй, за что?! — обиженно потирая ушибленное место, вскрикнул Уэй, но обладательница крепкого удара уже растворилась в куче веселящегося народа, по-видимому, поставив себе цель найти новую жертву на сегодняшний вечер. — Ты видел это?! Это же сборище чокнутых! Ты поехавший засранец, раз тебе пришелся по вкусу здешний… — Усилием воли подавив грубое слово «сброд», Уэй поспешно добавил: — Эм… Контингент. — Забудь о ней и садись. Это не последний человек, который попытается составить тебе компанию сегодня. — Несколько недовольно проговорил Фрэнк, будто и сам был не рад увиденному. Для таких клубов поведение девочки не было удивительным, та просто хотела развлечься и найти себе спутника на эту ночь. Что ж, пусть попытается снова, этот мальчик сегодня занят, детка, он пришел сюда не один. Брезгливо проведя ладонью по соседнему стулу, Джерард с тяжелым вздохом все же сел. — Расслабься, Джи, ты не на эшафот взобрался, а на барный стул. Просто успокойся и получай удовольствие. Мы пришли сюда повеселиться. — Посоветовал Фрэнк, заметив напряжение друга. Парень задумался. Что он теряет? Он никогда не выбирался из дома за исключением его школьных обязанностей, почему бы сейчас ему не отвлечься от серости будней? Хоть один чертов раз он имеет на это право или нет? Ночь еще не скоро, мать он предупредил, что появится дома не раньше десяти, а та дала ему разрешение и даже напутствие «хорошо повеселиться и не встревать в неприятности». С момента его выписки многое изменилось, Донна стала давать ему больше свободы, и Джерард почувствовал, наконец, себя живым. Кажется, все, что ни делается, к лучшему. Согласие матери получено, отец во всем соглашается с ней, а Майки наверняка сам пошел на какую-нибудь тусовку. «Первый и последний раз» Джерард еще не знает, как потом он пожалеет об этом. Конечно, если бы он догадывался, он бы ни за что на свете не выключил бы мобильный телефон, не подумал бы, что ему будут мешать. Если бы он знал, он бы не улыбнулся и не спросил Фрэнка: — Что посоветуешь выпить?