От восхищения

-Ты можешь вообще говорить хоть о чем-то другом, кроме этого твоего… ну, как его?! Ты меня понял, короче, - маму всегда раздражало, когда я заводил любимую песню, пересказывая события внутришкольного значения. В основном это были слухи на тему, с кем же на этот раз замутил «самый классный парень». -Мам, его Дима зовут, - я снова и снова обижался. Я ненавидел то, что мой почти что единственный слушатель никогда не запоминает того, что я рассказываю. Имя-то уж могла бы выучить за столько лет… С каждым годом мои мысли и рассказы все больше становились наполнены им. Матери, правда, было все равно, и в гомосексуализм она не верила, считая просто плохой привычкой, пережитком времен древней Греции. Отец же в последние дни неодобрительно косился в мою сторону, но продолжал молчать. Он предпочитал не вмешиваться в мое воспитание с тех пор, как научил меня читать, что мать ему по сей день не простила, считая и это тоже одной из плохих привычек современного человека. Мой папа мужчина интеллигентный, приехавший в наше захолустье из Москвы двадцать лет назад после института по распределению, тут и оставшийся. Обзаведясь женой, моей матерью, и неплохим жильем, отец даже не подумывал о возвращении домой. Он любил меня, но, как мне казалось, считал, что настоящий мужчина из меня не вырастет, в то время как мать перла на свое: «Это он пока не мужик, а после армии будет все как надо!» Как же надо, мне не объяснялось, но что-то во мне настойчиво говорило, будто мамины мечты не сбудутся. Я ни раз предлагал завести им еще одного ребенка, намекая, что первый блин у них вышел комом (а второй - сами виноваты – угробили), и пора бы оставить меня в покое. Ха! Доводы мои услышаны за четырнадцать лет не были, посему отдувался за всех только я. С разговорами на кухне о школе решено было покончить раз и навсегда в тот самый вечер, когда отец взглянул на меня и скептически покачал головой, явно понимая больше, чем мне хотелось бы. Но все же он стал моим молчаливым союзником в борьбе с маминой диктатурой. Последней прихотью отца стал Интернет, открывший для меня невиданные просторы информации: нужной и не очень, но главное – такой искомой и желанной. У меня появилась возможность обзавестись знакомыми, перед которыми я могу скрыть свою внешность, показав внутренний мир. Мать была недовольна, а я сутками просиживал во всемирной сети, общаясь, разыскивая интересующую информацию… Тогда во мне появились первые нотки будущей симфонии отчаяния, забросившей меня на крышу девятиэтажки в последний раз. В Интернете я довольно скоро стал известен в узких кругах форумчан. Меня уважали, некоторые боялись. Иногда я приходил туда же под другим логином и узнавал, что меня считали там едва ли не злобным пузатым дядькой с двумя высшими образованиями, женой-домохозяйкой и фирмой под контролем. Я смеялся, но все чаще мой смех становился похож на истерику сумасшедшего, потому что в школе я оставался все тем же типичным ботаником, который никогда даже голос без разрешения не подаст. Зато я впервые почувствовал вкус жизни. Вот только цифровой воздух и текстовые события все чаще доводили до дрожи и мыслей, что это лишь замена чему-то более реальному… чему-то, чего я, похоже, не знаю… Полужизнь, полудрузья, лица которых были скрыты юзерпиками, а голоса превращены в набор символов и смайлов, полувраги, которые могут нагадить в душу вполне реально, но ты никогда не сможешь представить, кем же были они на самом деле. Вполне возможно, они такие же озлобленные на жизнь ботаники, как и я. Было бы даже обидно… А еще мне попадалась информация о гомосексуализме, изучаемая досконально, вычленяемая из ничего не значащих фраз и малоосмысленных текстов. Я проштудировал ни один десяток статей, разрешил для себя ни одну сотню вопросов, но так и не понял… «Рыбак рыбака видит издалека» - гласила старая русская поговорка, которая была умещена в емкое «гей-дар» кем-то весьма предприимчивым. Впрочем, не мне решать. Что такое этот пресловутый гей-дар и как им пользуются – вот что волновало меня около месяца, на закате третьей четверти своего восьмого класса. Как геи вычисляют в толпе своих? Всякие кольца, не-кольца – это лишь атрибутика, которую может по незнанию нацепить на себя любой обыватель. Что? Как? Я вглядывался в лица учеников нашей школы и не видел. Не все же геи женственны и пассивны? Верно, не все… Не все мы говорим так, как нас парадируют на телевидении, не все жеманно улыбаемся, заигрываем напропалую… Мой взгляд в толпе цеплялся, останавливаясь, только на моем любимом. Не знай я, что он с девушками встречается, я бы непременно решил, что он и есть… один из нас. Нотки отчаяния превратились в отрывочные проигрыши. Я впервые в жизни не мог докопаться до истины с помощью литературы. Все, что там говорилось о пресловутом гей-даре можно было уместить в одну фразу: «Если дано – ты увидишь», а я-то как раз видеть совсем не мог. Или не на кого было смотреть? У нас маленький город, и даже плешки тут не водилось из-за явной малочисленности представителей секс-меньшинств. В Интернете я разглядывал фото геев, пытаясь логически вычислить их едва заметное отличие от людей, придерживающихся традиционной ориентации. Что-то было, но, что же именно, оставалось для меня загадкой. Весенние каникулы ознаменовались поездкой вместе с отцом в Москву к бабушке. Последний раз я был в этом шумном и неопрятном городе лет пять назад. Конечно, бабушкина квартира в сталинском доме намного внушительней и красивей нашей коробчонки, но даже это не могло соблазнить меня жить летом тут, хотя мама иногда очень настаивала. Метро запомнилось мне душным и одновременно ветреным, холодным, но местами невыносимо жарким, людным и слишком шумным. Даже не знаю, где сильнее: в вагонах во время езды или в переходах, когда вливаешься в галдящую топающую толпу, как муравей в многотысячный поток. Зато мое сердце подскочило в груди, когда, мучавший меня вопрос о гей-даре, разрешился сам собой. Я увидел их сразу. Парни чуть старше меня. Ехали, привычно не замечая окружающих, и о чем-то увлеченно разговаривали. «Вот оно! Вот оно!» - пульсировало у меня жилкой в виске. В них не было ничего особенного, но я сразу понял: они такие же, как я. Именно это я видел во всех фотографиях в галереях Интернета на гей-сайтах, именно этого я не замечал ни в ком в нашем городе. Они были! Настоящие! Не на фото, не в воображении, а в реальности! Чуть позже это стало моим развлечением и одновременно тренировкой. Москва оказалась переполнена геями, я видел их везде: на улицах, в транспорте, в магазинах. Пусть, я несколько преувеличиваю количество, но для меня на тот момент это было действительно чудом. Они были, а я их мог видеть. Когда бабушке не требовалась помощь, я тайком отправлялся гулять. Впереди у меня была неделя, переполненная событиями. Иногда я задыхался в многомиллионном городе даже не из-за отравляющих воздух выхлопов, которые у нас в городе практически не чувствуются из-за количества зелени вокруг, а, скорее, из-за вечно спешащего люда. Народ раздражался, толкал праздношатающихся, и я приноровился ходить быстрее и целеустремленнее. Даже в центре, куда жители и туристы приезжают отдыхать, смотреть на достопримечательности, темп сбавлялся едва ли на полшага. Это было для них идеально. Широкие дороги, узкие тротуары, переходы, многолюдные улицы и броские витрины магазинов – такой была столица моей родины, таким был родной город моего отца. За неделю я исходил весь центр и излазил почти весь район, где жила моя бабушка. Окраины мне показались несколько тише, но по размеру намного больше. Признаться честно, весь мой городок смотрелся бы игрушечной машинкой рядом с настоящим грузовиком, который олицетворяла бы собой Москва. Папа смеялся, услышав мои впечатления: -Да, сынок, Москва – женщина деловая и целеустремленная. Тебе бы больше подошел степенный аристократический и очень культурный Санкт-Петербург, он у нас столица-мужчина. Отец мне давно еще рассказывал, что считает название города его именем. Тогда я не слишком хорошо понимал смысл всего этого, но сейчас даже покраснел от подобных намеков. Отец был абсолютно прав – в позапрошлом году Петербург овладел моим сердцем и прокрался в воображение с первого взгляда, оставаясь там навсегда. Москве же досталось тихое местечко где-то на задворках, как и всем женщинам в моей жизни. Возвращался я домой скрепя сердце, но обещание отца свозить меня летом в город моей мечты, если будут деньги после покупки новой машины, вселяло уверенность, что все обязательно будет хорошо. Но дома все вернулось на круги своя, оставляя вместо впечатлений от поездки и разрешения вопроса, мучавшего меня слишком долго, горько-сладкое месиво из прежнего отчаяния и неверия в скорое наступление лета. В школе все оказалось по-старому. Мой любимый нашел очередную девчонку где-то среди параллельных классов и теперь круглосуточно торчал возле нее, засыпая комплиментами, незначительными подарками и своим вниманием. Девушка млела, прихорашивалась после каждого урока, делала ему авансы и делилась маленькими секретами обольщения со стайкой подружек, а, что вернее, конкуренток и завистниц. Я все чаще стал задерживать на них взгляд. Меня словно что-то смущало. После поездки в Москву мне стало казаться неправильным… что-то… Я не мог облачить в слова, мучающее меня ощущение. Просто что-то было в них НЕ ТАК! А пока вопрос висел в воздухе, над моей головой начали сгущаться тучи без моего же на то ведома. Понял я это по рассеянности слишком поздно. Я, как это бывало обычно, не спеша брел домой, составляя в уме план вечернего времяпрепровождения. Перед носом маячили два неотвеченных письма, одна рецензия на произведение с литературного портала и просмотр новостей с сайта известной российской газеты. -Суворов! – кто-то прокуренным басом окликнул меня. Пришлось обернуться и очень сильно удивиться. Перегородив улицу, передо мной стояли трое парней из десятого класса и хищно ухмылялись, разминая кулаки. Тот, что меня окликнул, спросил у своих ребят: -Ну, что, пацаны, поразвлечемся малость? Я оглянулся. За моей спиной вырисовались трое моих одноклассников из совсем уж отпетых бандитов и так же хищно поглядывали на меня, примериваясь, куда хотят ударить сперва. Я понял, что бежать некуда, и, пока была возможность, огляделся еще раз, прикидывая, как обстоят дела с прохожими. Таковых, как ни странно, вокруг не оказалось. Малявки, по всей видимости, унесли ноги, как только завидели подобную угрозу в лице новоиспеченных бандитов, а старшие еще отсиживали последние уроки за партой. Взрослых, понятное дело, тоже не наблюдалось – работают. -Бить будете? – недоверчиво спросил я, когда кольцо вокруг меня стало сужаться. -А ты думал легким испугом отделаться? – хмыкнул мой одноклассник. «Пропал…» - это была моя последняя связная мысль в тот вечер. Сложнее всего было стиснуть зубы, чтобы не дай бог не закричать или не начать молить о пощаде. Я слушал хруст своих костей, выбиваемых из суставов, глухие удары о ребра и бешенный пульс, заглушающий голоса ублюдков, изредка перебрасывающихся какими-то фразами. -Хватит. Отставить! – откуда-то издали, кажется, совсем из другого мира, послышался равнодушный почти мальчишеский голос: - Убивать его не нужно, я говорил. Разлепить глаза оказалось невозможным, чтобы удостовериться, что мое спасение действительно пришло. Топот ботинок убедили меня в том, что я наконец-то остался один. Поднялся с асфальта, не отряхиваясь, потрогал глаза. Продрал их и пошел домой. Медленно, падая через каждые метров десять, но пошел. Ключ не слушался руки, не желая проникать в замочную скважину, глаза отказывались реагировать на свет, ноги дрожали, норовя снова подкоситься. На коленях явно зрели огромные гематомы – столько я на них падал в этот день. Ничего. Пришел, открыл дверь, и снова упал… Чужие руки щупали, незнакомые голоса говорили что-то о полученных повреждениях, а мягкий голос отца спрашивал: «Сколько нужно времени, чтобы он оклемался?», но его не слышали, продолжая твердить про травмы. Потом меня куда-то несли, а пришел я в себя уже в больнице. -Как ты? – рядом со мной сидел папа и взволнованно изучал мое лицо. -Словно на «Камазе» пару раз переехали, - мне не хотелось жаловаться, но… мне было слишком плохо, чтобы достойно скрыть это. -За что тебя так? -Не знаю, пап, - я натянул на себя одеяло. Было зябко и немного неспокойно: - Сколько я тут валяюсь? -Шестой час и все без сознания, - ответил отец, но потом неожиданно прибавил: - Хотя, говорят, что ты еще в «скорой» в себя приходил на пару минут, но тебе дали снотворного, чтобы не сильно мучался. -Ну ладно… Я не помню этого. На следующий день приехала мама и два часа орала на меня, что я размазня, не способная постоять за себя. Их было шесть?! Сам нарвался! Не смог убежать? – виноват. Молчал и не сопротивлялся? – не мужик! И дальше в том же самом духе. Мать моя все же женщина, и не может понять, что молчать, когда тебя бьют, могут далеко не все, а боль от этого просто адская. Но на тот момент мои мысли занимал вопрос: «Это было галлюцинацией, тот голос, что не попросил, а приказал остановить мое избиение?» Вполне возможно, что моему затуманенному от боли сознанию просто приглючилось желаемое, но не в том виде, в котором мне, находящемуся в адекватном состоянии, хотелось бы. Получалось так, что человек, которого я любил (люблю!!!), был инициатором моего же избиения. Зачем? А вот ответа на этот вопрос, как ни крути, у меня не находилось, несмотря на развитую фантазию. В больнице я пролежал около двух недель. От скуки делал, приносимую отцом из школы, домашнюю работу и думал, как же быть дальше… Кажется, по истечении срока моего принудительного лечения от почти заживших травм, отрывки моих прежних отчаянных настроений, наконец, сложились в полноценную симфонию боли и непонимания. Страх возвращаться в школу вторил уже познанному отчаянию, едва не доводя до безумия…