От восхищения

Как ни странно, сопротивление внутреннего маленького ребенка было сломлено отвратительным и нудным рационализмом, и в школу я все-таки, на свою задницу, пошел… Уж лучше бы канючил дальше, плевав на мамины обидные слова, что не место мне в этом гадюшнике, путь переводят к черту на куличики, то есть в другую школу. Если не врать, то сгубило меня мое же любопытство. Мне стало интересно, действительно ли перешел дорогу своему любимому, нет, просто Димке, или это все глюки воспаленного воображения. Встречен я был непривычным молчанием во всем классе. Первым заухмылялись трое моих обидчиков, чуть позже на стуле завозился Дима, а через пару минут, будто нехотя снова началась привычная школьная суета. Уже в начале урока мне нестерпимо захотелось покурить, и я, воспользовавшись хорошим отношением ко мне учителей, отпросился в туалет и вынырнул за дверь. Сделав первую затяжку, я услышал шаги, и, спрятав сигарету, резко обернулся. Чуть презрительно на меня глянули любимые серые глаза, а голос (точно! Это тогда мог быть только он!) спросил: -Прикурить есть? Я протянул зажигалку и засмотрелся, как Дима губами обхватывает белое тело сигаретного ствола и, прикуривая, затягивается. -Что уставился? – он протянул зажигалку назад. -Извини, - я отвернулся к окну. -Я думал после случившегося ты перейдешь в другую школу, - задумчиво произнес он. -Я именно так и хотел, - зачем-то сознался я. -И в чем же проблема? -Не во мне. Дима фыркнул, вложив в это весь скепсис и мимолетную агрессию, после чего, ухмыляясь, заявил: -А это ведь моими стараниями тебя отделали. Ты бы себя тогда видел. Жалкий. -Я знаю, - горло словно передавило, но я, пересилив это псевдо ощущение, спросил: - За что ты меня так ненавидишь? -За что? Ты постоянно пялишься. Думаешь, я не замечаю этого? Меня бесит, когда так смотрят. -Мне казалось, на тебя так полшколы смотрит, - я уже не курил, а просто теребил в руках еще не потушенную сигарету. Разговор этот меня напрягал. -Женская половина школы, - интонацией он выделил первое слово, а я, наконец, понял, что меня раскусили. Надо было срочно что-то предпринимать, чтобы сбежать обратно на урок. Как он тогда меня назвал? Трусливой девицей, кажется? Вот-вот! Я полностью соответствовал этому наречению. Просто ужас какой-то! -Ладно, пора идти, - я метнулся к выходу, но тут же столкнулся с Димой, перегородившим мне путь на волю: -Что ты так сразу психуешь? Может, я по-хорошему договориться хотел? -Это как же? – по моему лицу должно было читаться не скрываемое недоверие. -Я хочу, чтобы ты прекращал на меня таращиться, а я тебе дам спокойно доучиться. В противном случае, как ты понимаешь, тебя ждут большие неприятности. Понял меня? -Понял, - от его «по-хорошему» меня слегка покоробило, но ничего. Разговор состоялся, условия приняты к сведению, дело осталось за малым – выполнить, а это как раз и было самым сложным. Я сразу понял, что шутить он не намерен. Показав свое влияние один раз, он с легкостью может повторить это несколько позже и снова специально для меня. Я чувствовал себя униженным и разбитым, все мои чувства, которые еще не были вышиблены ногами о ребра, оказались втоптаны в грязь. Я лишился самого главного, ради чего ходил в школу, ради чего каждый день смотрел по сторонам, переходя дорогу, ради чего еще не шагнул в окно… Я лишился возможности смотреть и видеть того, кто мне был дороже и нужнее всех. Теперь я не мог радоваться его победам и огорчаться поражениям, теперь я не мог слушать его болтовню в курилке, потому что мне не хотелось маячить у него перед глазами. Я не мог ничего из того, чем жил последний год. Я стал реже появляться на занятиях, отсиживаясь дома и изредка жалея, что родители так и не озаботились моим досугом в виде какого-нибудь спортивного клуба или кружка по интересам. Все время, находясь дома в одиночестве, я отдавал рисованию. Из года в год наш класс фотографировали полным составом, и я, взяв какой-нибудь из этих снимков, садился за стол, чтобы снова перерисовывать Его лицо. С каждым разом получалось все лучше и лучше, но до идеала, до того, что я видел перед собой… до образа живого человека со всеми его настроениями и заморочками мне было далеко. Я же не какой-нибудь великий портретист! Я просто хотел Его видеть, а смотреть на фото мне не запрещалось. Четверть подходила к концу, а вместе с ней заканчивалась и весна. Майские праздники отгремели порядочно давно голосами пьяных прохожих и звоном бутылок о мусоропровод. Я снова стал просиживать на крыше девятиэтажки, подкармливая привычных ко всему голубей. Я думал только о том, как бы протянуть до начала лета. Там я должен остаться наедине с собой и кучей глупых мыслей, посещающих мою голову, там должна случиться и поездка на море, а потом в Питер. Но пока… Пока было очень гадко. Вся моя комната была завалена Димкиными портретами, позже перечеркнутыми и превращенными в горстку пепла на подоконнике. Всемирная паутина все также влекла к себе ограниченным двоичным почти всегда запрограммированным полусчастьем и новыми полузнакомствами. Не грело… Я танком пер вперед, надеясь, что в сентябре мой любимый забудет о том злополучном разговоре в туалете и снова перестанет обращать внимание на мои взгляды. Я же просто один из… Я же для него никто! В последний день занятий восьмого года я случайно забылся и, улыбнувшись случайному образу в голове, засмотрелся на Диму. Опомнившись, я перевел дух: кажется, он ничего не заметил… Правда, к концу учебного дня оказалось все совсем иначе… Меня встретили уже возле дома. На этот раз состав был более привычным моему взору. Четверо пацанов-одноклассников, а с ними Димка. Именно этой крепкой компанией они дружили со второго класса, так и не приняв к себе ни одного новенького. -Помнишь наш разговор, Суворов? – обратился ко мне Дима. -Помню. -Помнишь, что я тебе обещал в случае невыполнения договоренности? У меня сел голос: -Помню. -Я замечу, что надолго тебя не хватило. Я был о тебе лучшего мнения, Суворов, - он по-женски царственно взмахнул рукой, давая команду своим приятелям. На этот раз отделали меня легче, нежели в прошлый. Дима остановил их раньше и с некоторой нервозностью в голосе и взгляде: -Хватит уже! Он еще от прошлого раза не отошел! Когда его друзья прекратили меня бить, он, чуть уверенней и спокойней пояснил: -С кем же мы в новом учебном году развлекаться будем? Уходили они почему-то молча и слишком быстро. Димку несло впереди всех шагов за десять, и он постоянно убыстрялся. Я же поднялся с земли, отряхнулся, и, слегка пошатываясь, направился домой. Надо было привести себя в порядок и подумать. «Я даю себе отчет в том, что я делаю. Я нахожусь в здравом уме, но в несколько подпорченном физическом состоянии (так и было, поверьте). Я в состоянии отвечать за свои слова и поступки. Короче, со мной все в порядке, но, несмотря на это, я собираюсь сдохнуть. Почему? А потому же, почему кончают с собой практически все мои ровесники – я не справился со стандартным набором житейских трудностей и не вижу дальнейшего смысла своего существования. Я не вынес обычной неразделенной любви, у меня есть проблемы в школе и дома, я – гей, и мне совершенно наплевать, что совершаю грех, который невозможно замолить, потому что в Бога не верю. Всем спасибо за мои мучения. До встречи в аду!» Записку в карман джинсов и шаг в пустоту с крыши девятиэтажного здания. Мир завертелся перед глазами, асфальт внизу стремительно приближался, а по нему из-за поворота неожиданно вырулила на путь моего падения грузовая «Газель» с тряпичной крышей. Последней мыслью стало: «Успеет? Или раздавит?»