От восхищения

Дима исчез сразу после выпускных экзаменов, успев только написать заявление на перевод в десятый класс, но, даже не явившись на вручение аттестатов. Его оценки я видел собственными глазами – все «четверки», а у меня… не понимаю тех, кто радуется «золотым» аттестатам и медалям. Какой в них прок, если в жизни нет самого главного? В новом году меня ожидало слияние двух классов и одиночество. Практика рассаживания, я думал, на нас больше применяться не будет, и все вернется на круги своя. Лето пролетело незаметно в скитаниях по окрестностям, двумя поездками в горы и попыткой разобраться в понятии «латентный период». День за днем я пытался выискать и сопоставить в Димкином поведении ключевые моменты, какие-то мелочи, которые можно было бы отнести либо к природной женственности, либо к латентному гомосексуализму. Процесс, я скажу, трудоемкий и занимающий слишком много времени, которого у меня оказалось предостаточно. Жаль только: до подведения итогов я так и не добрался… Наступила осень, а вместе с ней обещанный новый класс, поделенный по-старому на две части, соприкасающиеся между собой двумя новенькими девочками-близняшками, приехавшими к нам в город из какой-то деревенской глуши. Я оказался чудовищно не прав в своем мнении, что практика рассаживания у нас не приживется, и не успел опомниться, как моим соседом по старой и очень хорошей традиции стал Димка. -Это они тащатся от моих результатов выпускных экзаменов. Думают, что это директорский новый способ так работает, - сказал он мне, когда рассаживали остальных. -А ты что думаешь? – спросил я. -Думаю, что это твои мозги хорошо работают. Ты очень доступно объясняешь. Я нервно хихикнул, вспоминая, чего стоило мне каждое правило, каждая задачка и теорема. Сколько же я угрохал в это труда и времени! И вот оно – великое «спасибо», так и не произнесенное вслух! Да, есть в мире справедливость! -Все, - отрезал Димка: - больше не буду тебя хвалить, а-то ты вон как зазнаешься. -Я не зазнаюсь, Дмитрий, я горжусь! -Ну и гордись, юный препод! Я замечу, что из вечной его свиты в старшую школу не взяли никого, и они (Димкины друзья), пока было время, разбежались по техникумам. Мне б тут раздолье, но маску на лице и толпу поклонниц никто пока не отменял, впрочем на девушек Дима смотрел теперь как-то сквозь. В конце сентября в переписке он признался: «Я даже рад, что нас в этом году снова рассадили. Не было никакого желания в этом “цветнике” торчать. Девицы очень здорово от всего отвлекают своей болтовней». Я тогда заухмылялся, но не стал намекать, что он сам говорит по сто слов в минуту… правда, не в школе, когда на нем маска, а расслабившись и валяясь на диване. -Ты где новый год справляешь? – к чему-то поинтересовался Димка. К концу декабря он, не скрываясь общался со мной, мне объясняя это тем, что так к нему никто не липнет, а девицам своим говоря, будто я делаю ему домашнюю работу. Бред! Она всегда у него теперь выполнена, но совсем по другой причине, и по какой же именно оставалось лишь догадываться. -Дома, наверно. Пойду прогуляюсь по улицам, когда двенадцать пробьет, а потом спать, - я пожал плечами. Отец поедет на дачу к своей новой пассии, а мне с ними ехать просто неприлично, вот я и надумал остаться один. -Понятно. А меня муж сестры не отпустил с друзьями на турбазу. Придется в городе все каникулы торчать, в том числе и новогоднюю ночь. Думаю, куда бы из дома деться. -Неужели никого из твоих знакомых тут не останется? – я был удивлен. -Почему же? Ты! Ответ меня слегка удивил, но в последующие пять минут мне было доступно объяснено, что действительно все его друзья, из тех, с кем он хотел бы видеться, сваливают отмечать в пригород, а дома остается сестра с мужем в однокомнатной квартире, и, по мнению Димы, они захотят заняться «кувырканием в постели», а не чинным высиживанием перед телеком до трех утра. В последующие минут десять до меня доносили крупицами информацию, что берут меня в оборот на новогоднюю ночь. Мне осталось только покивать, соглашаясь со всем. Самым удивительным оказалось, что это вовсе не сон, не бред и не галлюцинации, Димка не передумал, а друзья неожиданно не вернулись обратно. Он зашел ко мне в пустую и не новогоднюю квартиру, где даже не стояла елка, что уж говорить про всякие соленья – варенья, которые по традиции вынимались на стол в циклопических количествах, не оставляя ни единой свободной горизонтальной поверхности в доме. -На улице холодно, - пожаловался Димка, растирая замерзшие руки. -Заходи. Что стоишь? – я пропустил его в квартиру: - Если холодно, то никуда не пойдем. Я сейчас что-нибудь тебе поесть соображу и выпить горячего. Раздевайся. Мы сидели за кухонным столом, курили одну за другой и почему-то молчали. Обычно это моя прерогатива, но сейчас… Димка, заполнявший своей болтовней все пустоты, был нем как рыба. Он только грустно смотрел на меня изредка и брал очередную конфету. -Мда, - проговорил я: - Со мной явно скучно. Представляю, что ты сейчас всеми мыслями там, с друзьями. Он усмехнулся: -Что за чушь? Я просто задумался. Мне все время кажется, что я с тобой себя веду как-то… несдержанно, что ли? Болтаю, болтаю постоянно, а ты даже толком ничего не говоришь, только хамишь иногда, когда я тебя подкалывать пытаюсь. -Я не хамлю, я обижаюсь, - привычно поправил я его выражение. -Ну, положим, так… Почему ты со мной возишься? Я мог понять, почему нравился тебе таким, как в школе. А теперь-то какого черта? Он вел разговор куда-то не туда, хотя я был на сто процентов уверен, что спиртное Димка в этот день даже не нюхал – трезв как стеклышко. Мне не хотелось снова браться за обсуждение моего к нему отношения, которое снова придет к тому, что я, чертов кретин, люблю его и ничего не могу с собой поделать. Он это знает, хотя никогда, наверно, не услышит. Мне не хочется обременять его такой ношей, как никому не нужное признание. -Дим, а ты не понимаешь? -Нет… -Такой вот, как ты говоришь, «несдержанный» ты настоящий, а мне это нравится куда больше бездушной маски приветливости на твоем лице. -Странно… -Почему странно? На мой взгляд, так намного вернее, - я коснулся его руки, лежащей на столе. Он не отдернул ее, а просто сжал мои пальцы: -Тогда, получается, что все они… влюблены в… роль? – он посмотрел на меня. Где-то глубоко в его душе происходил невиданный переворот, как тот, что случился со мной в момент Димкиного признания, что он потерял маму. -Не знаю. Возможно, кто-то из них видит тебя сквозь твою маску, - предположил я, хотя мне это казалось невероятным. -Не-е-е!!! – он резко замотал головой: - Не-е-е!!! Они не могут видеть сквозь нее, мне все верят и верили! Всегда! Я сам себе, порой, верю. Мы замолчали. Каждый думал о своем. Мою руку все также несильно сжимала его рука, оттого было как-то тепло на душе. Сердце не совершало кульбитов в груди, оно просто изредка замирало от ощущения новогоднего чуда, которое вопреки логике сидело рядом, также задумавшись. В моих мыслях он почти никогда не молчал и из-за этого казался еще нереальней. Я погладил его по руке и встретился взглядом с глазами цвета чистого серебра. -Знаешь…, - он помолчал еще немножко, но все равно продолжил: - знаешь, мои друзья… они не уехали никуда. Мы собирались, но в последний момент все обломилось, и все остались в городе. Сердце ухнуло вниз. Что он хочет сказать? -И? – я подготовил себя к самому худшему. -Но я сбежал от них сюда, к тебе. Я там с ними замерз до костей, хотя пить еще не начинали. Ты был запасным вариантом, я думал… что позвоню тебе в последний момент и скажу, что плохо себя чувствую… Было больно, но я терпел, продолжая слушать, ощущая, как рука в моей иногда напрягается, иногда цепляется, как утопающий за соломинку, а иногда переплетается пальцами с моими. -Я не могу так больше. Ты знаешь, почему у меня так быстро сменяются девчонки? -Ты им изменяешь. Так говорят. -Ага, верно. Изменяю… когда выпью. И встречаться тоже начинаю, когда напьюсь до чертиков. Я улыбнулся. -Не веришь? -С чего ты взял? Он встал, вынув свою руку, подошел к холодильнику, открыл его и извлек бутылку красного вина, недавно початую, но еще практически полную. -Что ты делаешь? – я тоже поднялся. -Доказываю тебе и себе, что я – псих. Я попытался забрать у него вино, но он увернулся: -Это не слишком дорогое вино, завтра же найду в городе такое же, а сейчас не мешай. У меня Новый год, и тебе желаю того же! – Димка отсалютовал бутылкой и тут же отпил из горла. Он выпил залпом практически половину, в тишине мы выкурили по одной, и он еще парой глотков осушил бутылку до конца. -И что ты хотел этим сказать? – поинтересовался я, спустя пять минут сидения в тишине напротив пустого сосуда из-под вина. -А ты подожди еще минут десять, и я целоваться полезу – будь уверен. Я опешил. -Чего, прости? – переспросил я. -Блин, не маленький мальчик, должен понимать. Говорю же: когда я выпью, то у меня все мысли только об ЭТОм. Я готов повиснуть на ком угодно. -Спасибо, - буркнул я, отводя взгляд. -Не обижайся. Ты не «кто угодно», ты – друг. Я тяжело вздохнул. Трудно, оказывается, дружить… Еще пятнадцать минут назад за подобное наречение из его уст я готов был бы отдать все на свете, а сейчас… когда посулили что-то большее, но тут же сравняли с окружающими, радости было мало. -И верни руку на место, - потребовал уже слегка искаженный алкоголем голос. -А? – опомнился я, слабо соображая, что от меня требуется. Димка сам взял мою руку своей и положил на стол, переплетя наши пальцы. Сколько времени прошло в тишине, я не знаю. Возможно, целая вечность, а, что вероятнее, не больше получаса. Мы смотрели друг другу в глаза. Я заметил, когда Димкин взгляд потерял фокусировку, чуть позже он уставился в одну точку где-то у меня в районе переносицы, а еще через какие-то пару минут, сел чуть свободнее, закинув ногу на ногу. -Так и будем сидеть и молчать? -Не-а, - он слегка помотал головой: - Пойдем в комнату. Я поднялся, а вот Димка, организм которого, наконец, в полной мере среагировал на алкоголь, пошатнулся и буквально повис на мне. -Извини, - отстранившись. -Ничего. Только домой пойдешь не раньше, чем проспишься. -Хорошо. Я довел его до своей комнаты, посадил на кровать, застеленную плюшевым покрывалом, и сел напротив него на пол. Меня забавлял этот пьяный паренек, казавшийся сейчас мне совершенно не знакомым. Он почему-то краснел, смущался, но молчал. Все, что происходило у него с лицом, было следствием весьма бурной мыслительной деятельности. Это было необычно, потому что я привык к быстро и много говорящему Димке, часто надевающему маску, за которой вообще не было видно, о чем он думает. Тут же можно легко прочесть его мысленную борьбу, проскакивающие в воображении непристойности и еще много чего, что не долго владело его вниманием. -Что ты на полу расселся? – он хлопнул по месту рядом с собой. -Мне и так хорошо, - ответил я, не желая признавать, что нахожусь на грани терпения. -У тебя всегда на меня стоит. Почему? -Пьяные всегда задают вопросы не подумав, как следует. -Думаешь, будь я трезв, не спросил бы? – он сдвинул свои тонкие русые брови. -Ну… Зная тебя, можно поверить во все, что угодно. -Вот видишь… Так почему у тебя на меня постоянный стояк? Ты на всех парней так реагируешь? -Еще чего! – я даже не обиделся, я самым натуральным образом оскорбился! -Тогда выходит, что ты меня хочешь. Именно меня, так ведь? -Не мучай меня, заходя издалека. Силы сдерживаться таяли. Я готов был повалить его на кровать и трахнуть даже если он будет кричать и сопротивляться. Так нет же! Сидит, черт, пьяно ухмыляется, а я едва не лопаюсь от распирающего негодования и желания. -Хорошо. Я просто хочу понять кое-что для себя. Почему так бывает? Ты – голубой, я знаю, но стояк такой, говоришь, бывает только на меня. Где закономерность и почему такая обобщенность? -Потому что женщины меня не привлекают, - монотонно отчеканил я: - Под каким ракурсом на них не взгляни, все одно: сиськи, волосы да ноги. -А я? Почему так? -Что ты хочешь услышать? Тираду про вечную невзаимную любовь со второго класса или про то, что другие меня, конечно, привлекают, но с ума меня только ты сводишь?!!! – прокричав это ему в лицо, я неожиданно смолк, глядя ему в глаза. Мгновенно создалось ощущение, словно никакого алкоголя и не было. Передо мной сидел парень, мой любимый, прошу заметить, который смотрел все понимающим взглядом. Даже слишком понимающим. Он коснулся пальцами моей щеки и в контраст моему крику пошептал еле слышно: -Тогда я запутался… А потом его лицо приблизилось, и он коснулся моих губ своими мимолетным, легким поцелуем. Отстранившись, он отвернулся к окну и почему-то сказал: -Пытаюсь что-то понять, пытаюсь… а вы все на меня чуть ли не благим матом орете. Что тут такого? Я просто хочу разобраться в том, чего не понимаю. Это как задачи, которых я не понимал, но которые ты мне объяснил. Я ведь снова к тебе пришел, хотя таких же, как ты, я еще четверых знаю, и все готовы ради того, затащить меня в постель, чуть ли не на убийство армии моих поклонниц пойти. -Я бы не пошел. Я бы предоставил тебе выбор, - ответил я, не понимая, что ему еще от меня нужно. Помучить? У него и без этого прекрасно выходит. -Я знаю. Потому и говорю. -Спрашивай. -Стас, скажи, а ты можешь видеть таких же, как сам? Ну… геев. -Могу. Это гей-даром называется. Умение вычислять в толпе своих. -Забавно… -Что именно? -Я вас всех тоже вижу… И вижу, как на меня смотрят. Впрочем, на меня многие смотрят, но такие, как ты иначе… будто я… такой же. -А ты? -У меня по-пьяни много чего было… Димке снова удалось меня удивить. Значит, и с парнем было? А я все это время считал его неисправимым натуралом, думая, что со мной что-то не так… -А по трезвому делу? -А по трезвому я ни с кем и никогда… -Но почему? -Я не знаю. Меня никто не привлекал долгое время… -Физически? -Не путай, нет, - он отбросил со лба челку и снова посмотрел совершенно трезвыми глазами: - Физиология тут ни при чем. С этой точки зрения можно трахаться с кем угодно, а вот духовная сторона почему-то никогда не затрагивалась. Знаешь, как надоело все это лицемерие? -Ты сказал, что «никто не привлекал». А сейчас? Это было моей больной темой, но у меня появился, возможно, единственный шанс расставить все точки над “i”, услышать, кто это и забыть навсегда. -Я же говорю: я к тебе пришел. Я обнял голову руками и, не глядя на Димку, ответил: -Одно дело прийти… Другое дело… -А тебе все прямо надо говорить? Посмотри мне в глаза! – это была не просьба, а приказ, ослушаться которого было смерти подобно, хотя также казавшийся невыполнимым. Я поднял взгляд и устремил навстречу.