II. Штольман: я вернусь....

Яков Штольман проводил взглядом уезжающий экипаж и направился на почту – телеграфировать полковнику Варфоломееву. Отправив сообщение, господин статский советник вернулся в гостиницу, подготовил все для завтрашнего раннего отъезда и прилег отдохнуть. До Затонска от Л*** ехать часов девять или десять. Он решил, что будет лучше выехать как можно раньше, чтобы засветло уже быть на месте. Ефим должен был подготовить экипаж к шести утра. Уже завтра он увидит свою Анну. Утром следующего дня, расплатившись за номер, Яков Платонович сел в привычный экипаж, и лошади, стремительно сорвавшись с места, повезли статского советника туда, куда так звало сердце – в Затонск. - Ефим, гони со всей мочи. Чем быстрее приедем, тем лучше. - Как прикажете, барин. Домчим. Вы не сомневайтесь, - исполнительный возница давно проникся симпатией к неразговорчивому своему нанимателю. Ефим видел, что именно в маленький уездный городок Затонск, о раннем отправлении в который Штольман сообщил ему вчера запиской, барин рвется больше, чем во все предыдущие города. Видимо, не просто по делам едет, как в другие-то места. Так человек торопится только туда, где его ждут, где есть родные и любимые люди. Вот и хорошо, что барину-то есть куда торопиться. Хороший он человек, не привередливый, не заносчивый. И к нему, Ефиму, опять же всегда хорошо относился. Хороший барин. Счастья ему. Приедет Ефим домой, да с жинкой в церкву сходит. Свечечку за этого барина поставит. Пущай и Господь за ним проследит. Ему по службе-то пригляд Господа нужен. По всему видно: непростая служба-то. Яков Платонович смотрел, как просыпается природа. Весна вступала в свои права. Зима его прошла в погонях, беге, стрельбе, шпионских интригах. Может, хоть весна принесет долгожданное облегчение? Просыпается природа, скоро все зацветет. Появятся свежие молодые листочки на деревьях. Так и его душа начинает просыпаться. Можно уже не сдерживать цветения чувств, пробуждения порывов сердца. Штольман задремал. Ему снилась Анна. Она полулежала на диванчике в комнате, заботливо укрытая пледом, и спала. Сон был чутким, но, одновременно, глубоким. Ресницы чуть подрагивали. Губы касалась чуть заметная улыбка. Окрик Ефима на лошадей пробудил Якова Штольмана от сладкой дремы с таким милым сердцу сновидением. Он недовольно поморщился. - Долго еще? – спросил у разбудившего его Ефима. - Скоро уже, барин. Скоро доедем, не беспокойтесь. Недолго осталось. Аль вы подустали и размяться желаете? Так я мигом остановлю, сможете немного ноги-то размять, - Ефим обернулся через плечо. - Нет-нет. Не нужно. Какой необычный сон. Что это? Просто сон? Прошлое? Будущее? Не важно, он даже во сне видит свою Анну Викторовну. Он так хорошо запомнил ее взбалмошным сорванцом, что когда начал видеть в ней молодую женщину сначала даже удивился таким переменам. «Она совсем не ребенок» - подумалось ему как-то после ее очередного визита в участок. Штольман задумался. Когда он открыл для себя всю глубину своего чувства к Анне Мироновой? Пожалуй, в тот момент, когда увидел ее, входящей следом за инженером Буссе в гостиничный номер. Да, в тот момент его пронзила неожиданная для него мысль: «Почему она с ним? Почему вошла следом в номер?». Жгучая ревность захлестнула его тогда. И он на славу дал ей выход при их ссоре, когда язвительно сказал, что «дело-то молодое, что удивительного, если молодая женщина приходит в номер к мужчине ночью?». Сколько негодования, сколько возмущения и гнева он прочел тогда в ее глазах! Анна тогда буквально метала громы и молнии! За свою язвительность он расплатился полученной пощечиной и ее заявлением, что завтра же она уедет в Петербург. Да, это было то еще наказание… Когда к нему за столик села Нежинская, он уже изрядно набрался коньяку, с каждой рюмкой все яснее представляя себе картины того, как Анна блистает в столице, как к ней сватаются нескончаемой вереницей наследники известных фамилий, как волочатся за ней петербургские сердцееды. И ведь не только ревность тогда всколыхнулась в нем. Еще и страх за милую Анну Викторовну, которая по своей неопытности могла попасть в самую неприятную для молодой барышни ситуацию. И каково же было его удивление, когда Антон Андреевич сказал, что видел Анну Викторовну в городе. Анна не уехала. Она всячески стала избегать его, Якова, но осталась. А он тогда ничего не понял. Или просто не захотел попытаться понять? Только все удивлялся, почему Анна старалась как можно незаметнее проскользнуть мимо него на улице или тихо, за его спиной проскользнув в дверь мертвецкой, могла так просто зайти к доктору Милцу со своими вопросами про умерших и убиенных, как до этого раньше приходила к нему, Штольману. Мысли плавно перешли на Коробейникова. Штольман всегда видел явный интерес помощника к барышне Мироновой. Пожалуй, он даже ревновал. Не просто так каждый раз при появлении Анны он, Яков, старался отослать Антона Андреевича с каким-нибудь поручением подальше от Анны Викторовны. И вот Петр Иванович написал, что Коробейников по виду влюблен в Анну. В Его Анну. Яков Платонович прекрасно понимал, что нет смысла видеть в молодом сыщике соперника. Он успел повидать гораздо более внушительных соперников за время знакомства с Анной Мироновой. Вот только Анна Викторовна, казалось, их никого не рассматривала в качестве возможных претендентов на ее руку и сердце. Думала она только над предложением князя Разумовского. Да и то, скорее всего, из-за родителей. Даже в Петербурге князьям так просто не отказывают. После того, как он узнал о предложении князя и о том, что Анна «подумает» над этим предложением, его пронзила ревность острая как шпага. Как же он рад был тогда принять вызов князя на дуэль. Какое-то время он даже хотел выстрелом сразить ненавистного соперника. Но честь, его честь, опять не позволила ему сделать то, чего так хочется. А после дуэли ему было даже все равно, если князь немедля потребует от него исполнения права своего выстрела. Ведь Анна сказала, что примет предложение Разумовского. А Анна в это время стояла у окна и корила себя во всем. О, какое же облегчение он испытал, когда она призналась, что отказала князю. Его немыслимая Анна Викторовна просто решила его, Штольмана, позлить. Ему в тот момент безумно хотелось прижать ее к себе. Прижать крепко, до хруста в костях. Главное, чтобы она никуда больше не могла деться. Чтобы была рядом. И Бог с ними, с ее духами! Только бы не отпускать ее, только бы никакой князь, писатель, поручик или кто там еще не смел не то что посвататься, а даже подойти к ней! Но он опять сдержал себя. И волю всем своим чувствам дал только в тот последний вечер в Затонске. «Моя», - шептал он, обнимая и жарко целуя ее ночью. «Моя» - говорили все его движения, его губы и руки, ласкающие ее. «Моя»! И она отвечала ему. Все ее существо говорило: «Мой! Не отдам! Мой!». И от ощущения такого единения не только в движениях, но и в мыслях, в порывах души и сердца, голова его шла кругом, тело приобретало небывалую легкость. Как будто сейчас они вместе воспарят над этой бренной землей. Как будто нет никого и ничего вокруг. Нет шпионов, убийц, завистников, ненавистников. Нет никого и ничего между ними. В ту ночь Штольман связал себя с Анной узами покрепче, чем узы брака. Никогда прежде в его жизни такого не было. Опытный, искушенный мужчина до самой смерти связал себя неразрывной нитью с молоденькой девушкой, ставшей самой желанной для него женщиной. И никто и ничто уже не мог их разлучить по-настоящему. Ни родители, которые могли бы воспротивиться ему в качестве будущего мужа для их дочери. Ни его служба, подвергающая его опасности каждый божий день. Ни даже смерть. Ничто и никто. Он обещал ей вернуться в том письме, что оставил с папкой. Да, написал он, что вернется за папкой. Но ведь писал, что вернется к НЕЙ. «Я вернусь…» - слова на бумаге. «Я вернусь!» - мысли все эти недели. «Я вернусь …» - обещание, ставшее причиной его неуязвимости. Заговоренный? Нет, просто он обещал ей вернуться. Он не может, не имеет права не сдержать данное слово. И вот он едет в Затонск. Наконец-то. Он, Яков Платонович Штольман, статский советник, едет в маленький уездный городок, где живет его сердце в лице дочери местного адвоката Анны Викторовны Мироновой.