Игры памяти

      Я лежу в этой бесконечно скучной больнице еще чуть больше недели. Охранники сменяются, каждый раз разные, каждый раз незнакомые друг с другом – братец учел то, в чем промахнулся поначалу. Не расстраивайся, дорогой, ты не можешь знать все – почти все, почти что, но не полностью, тонкая грань, незаметная, как начисто протертое стекло. Рука затекла, я почти ненавидел ее за это – она мешала думать ясно. Только лишь она, гадкая, я не мог сосредоточиться на должном уровне из-за нее, не мог нормально спать, а Майкрофт из садистских наклонностей запрещал менять расположение наручников. Словно знал, что отнимает у меня. Кого отнимает. Ведь беседовать с Джеймсом, задавать ему вопросы, получая в ответ колкости, ярость, безумие, едкие комментарии и редкие призрачные холодные касания – я не мог получить всего этого в полном объеме с проклятым браслетом на руке. Рука ныла и требовала внимания. Джим, появляясь, пропадал почти сразу, когда тупая пульсация выдергивала меня из полусна-транса. Я ненавидел свою руку и Майкрофта.       Чтобы время летело быстрее, я вплотную занялся информацией, которую мой мучитель оставил рядом с моей постелью. Сеть Джеймса была действительно подобна паутине, он был хозяином и Богом, находился в самом центре и под его прямым контролем было ограниченное число людей – самые смышленые, самые влиятельные, самые покорные и максимально проверенные. В нужных пропорциях. К каждому из них в моем мысленном представлении шла паутинная ниточка, за которую Мориарти дергал, когда было нужно. Под контролем каждого были еще люди, менее значительные, менее проверенные и важные, но все они, несомненно, зависели друг от друга. И никто, кроме доверенного круга, ближайших лиц, не знал, что работает на самом деле на некоронованного правителя преступного мира. Мало кто знал друг друга в лицо. Вся сеть была создана таким образом, чтобы попавшийся не мог сболтнуть лишнего. Чтобы попасться было сложнее. Общение доверенных лиц с не прошедшими проверку, но необходимыми в деле, проходило с помощью незаметных знаков, посылок без почтальонов, с помощью тайных мест встреч и шифров. Идеально, восхитительно, прекрасно! Джеймс не учел лишь одного: если кто-то всерьез возьмется за устранение его детища, а он сам не сможет помешать – нужно будет уничтожить лишь доверенный круг и часть их ближайших помощников. Не будет ни грызни, ни попыток захватить власть – те, кто что-то знают, уже владеют достаточной финансовой поддержкой и всем, что пожелают, чтобы не было лишних хлопот. И будут мертвы. Те, кто ничего не знают – не смогут узнать. Прекрасно. От осознания того, как красиво Джим Мориарти обставил свой бизнес, покалывало в позвоночнике, дрожь пробегала как от поцелуя на крыше, нервное голодное возбуждение щекотало нервы. Обдумывая размах и тонкости преступной сети Джеймса, невольно затрагиваешь мыслями и самого Джеймса – аккуратно, почти незаметно оглаживаешь его мягкими краешками раздумий, желаний, вожделением. Тратя на это, разумеется, небольшую толику своих мыслительных ресурсов.       Загадка манит и привлекает, загадка смотрит черными провалами, кривит оскалом рот, показывает язык, говорит что-то повышенным тоном. Загадка манит. И пропадает, стоит только сконцентрировать на ней взгляд, выплывая резко из напряженных раздумий. Миг – и нет Джима в комнате, нет у постели, нет голоса, глаз, ничего. Джеймс, играющий в прятки без возможности найти – злит. Ужасно злит, как браслеты и Майкрофт.       Игнорирую злость, как игнорирую боль – получается довольно неплохо, брат все еще ничего не заподозрил, хотя регулярно навещает меня, проверяя состояние. Нанятые им врачи говорят, что я иду на поправку, что с мозгом и со мной все в порядке. Откуда тогда все мои проблемы? Дело не в физических повреждениях? Или же это их последствия, вылившиеся во что-то психосоматическое или психическое? Единственное, что меня интересует – чтобы меня выпустили отсюда и позволили видеться с Мориарти. Я жду, когда он очнется.       Жадный блеск в глазах Майкрофта, пришедшего в один из бесконечной череды скучных дней, я принимаю с благостностью и удовольствием, мечтая, как мне вот-вот снимут цепь с руки. Брат молчит, проходя чуть дальше, за ним входят двое – у одного в руках стопка одежды и обувь, другой аккуратно несет вешалку с моими пальто и шарфом.       - Меня не очень радует перспектива оставлять тебя без присмотра и должного контроля, братец, но выбора я не имею, могу только лишь воззвать к твоему благоразумию, - брат поджимает губы, наблюдая, как вошедшие с ним аккуратно раскладывают одежду на кровати. Тот, что принес пальто, достает из кармана ключ и расстегивает наручники.       - Как я счастлив! – Потираю уставшую кисть, потягиваюсь и разминаю спину. Как же это было необходимо!       - Надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь? Никакого головокружения? Головных болей? Тошноты?       - Мне задают эти вопросы каждый день по несколько раз, они меня порядком достали, мои ответы не изменились, - прячу за раздражением опаску и страх. «Он не должен понять, не должен понять, что я вру». Шепот в уши заставляет замереть на миг и спрятать небольшой испуг за кудрями и попытками встать с постели:       - Он ничего не поймет, если отвлечь его, ну же, Шерлок, послушай папочку, Джимми ведь не глупый, он знает, как правильно. Обрати его внимание на свои кокаиновые шрамы, давай! – Голос Мориарти, такой вкрадчивый и низкий, словно он стоит совсем близко, словно вот-вот коснется языком ушной раковины… несомненно, голос говорит верный выход. Голос моего подсознания, персонифицированный вдруг в виде Джеймса Мориарти, был чертовски прав.       Я все-таки сажусь на кровати, потирая якобы неосознанно не затекшее запястье, но черные яркие точки предплечья, Майкрофт видит это, и я почти чувствую, как все мысли, даже если он думал в этот момент о моем подозрительном поведении, исчезают. Он слегка меняется в лице, переступает с ноги на ногу, перекладывает зонт в другую руку. Идеально.       Одеваюсь. Люди брата выходят из комнаты, так и не сказав ни слова. Брат все же оставляет свою ношу у стены и, ожидая, когда я закончу, собирает разбросанные по тумбочке дела в общую папку:       - Как я уже говорил, ты направляешься во Францию. Рейс через четыре часа, у тебя еще полно времени. Дальше – действуй, как тебе заблагорассудится. Ресурсы, какие могут понадобиться, в твоем распоряжении. Где и как найти Леона Витальда тебе должно быть известно, - ближайшее доверенное лицо Мориарти во Франции, напоминаю я себе. – Когда ты закончишь, я свяжусь с тобой и дам новые инструкции и новое направление. Таким образом будет построена твоя работа на ближайшие месяцы.       - Нет. – Застегиваю последнюю пуговицу на рубашке, поднимаю пиджак с постели. Голос мой бесстрастен и холоден.       - Что? – Майкрофт удивлен. Руки с папкой замерли над тумбочкой.       - После Франции я лечу обратно, в эту больницу. На три дня. Затем – куда тебе угодно, но после я буду возвращаться сюда. Это мое условие. – Смотрю брату прямо в глаза, давая понять, что это не обсуждается. Пиджак приятно ложится на плечи, качественная ткань, то, что надо.       - Я бы подержал тебя здесь подольше, чтобы проверить твою адекватность и психическое состояние, но боюсь, что дела не терпят отлагательств, - он медленно протирает глаза, выражая усталость всей своей позой. Мне плевать. – На один день. У тебя есть два часа, затем машина везет тебя в аэропорт, - Майкрофт забирает папку и собирается выйти из моей комнаты. Ненавистная палата, как я устал от нее. – Зачем тебе все это нужно? – Он останавливается в дверном проеме, задавая вопрос через плечо, не оборачиваясь даже. – Это просто смешно. Вы пытались уничтожить друг друга все это время, он обвешал взрывчаткой твоего доктора, сделал из твоего имени синоним лжеца, так что с тобой происходит? – Он не выходит, чёрт, и не выйдет, пока я не отвечу хоть что-нибудь. Собираюсь с мыслями. Что я могу сказать? Я не знаю. Я чувствую бешеный адреналин и восторг, смешанный с похотью, просто находясь рядом, чувствую биение своего пульса мозгом, сердцем, я пьян и одурманен загадкой и тайной, я не понимаю – и это так прекрасно! Я не понимаю, не могу понять ничего, это не по силам мне, и это пьянит, это заставляет жаждать еще, еще больше, заставляет желать поглотить, слиться, проникнуть насколько возможно глубоко и интимно, во все мысли, чувства и эмоции – мои эмоции неподвластны мне, они бушуют и беснуются. Я теряю весь свой контроль и разум, когда эмоции берут верх, а такая чудесная тайна разрывает мозг в клочья. Осознание того, какими фанатичными были его дела, его игры, искусно продуманные специально для меня, его очевидная одержимость, яркая, желанная. Сумасшедшая, он готов был на все, чтобы его подарки были максимально возможно прекрасными, чтобы меня будоражило и колотило. Но сейчас – мы общаемся только в моей больной голове. Я жажду, когда ты откроешь глаза, жажду продолжения.       - Это мой маленький детский каприз, не откажи младшему братику, ну же, - я подхватываю пальто и, отодвинув Майкрофта в сторону, приложив усилий чуть больше, чем нужно было - можно было, - выхожу в коридор. Дверь в палату Джима приоткрыта.       Я скучал.       Ничего здесь не изменилось – ни на йоту. Беру прохладную ладонь в руку, поглаживаю привычно, провожу пальцами по костяшкам. Чувствую, как леденеют мои пальцы и согреваются – его. Хмурюсь.       - Я скоро вернусь. – другой рукой поправляю одеяло, провожу по нему, разглаживая складки, слышу, чувствую стук сердца. Ошибка, стоившая нам стольких дней, зачем было стрелять себе в голову! – И жду, когда ты очнешься. Мое терпение скоро кончится.       Сажусь в кресло, кладу руки на колени. Наблюдаю и жду, словно веря, что он вот прямо сейчас откроет глаза и очнется, вот-вот.       Два часа проходят незаметно. ***       Таксист хоть и был проинструктирован предельно строго, однако был убежден мною заехать по пути в аэропорт в еще одно место, что позволило мне разжиться несколькими дозами кокаина. Нетерпение электрическими импульсами бежало стремительно по мозгу, жажда, зависимость и боль преследовали меня, пока лондонские улицы проносились за окном автомобиля. Я приложил горячий лоб к стеклу, прикрыв немного глаза, ожидая, когда же мы прибудем на место.       Вещи мои были уже в самолете, немалая сумма на первоначальные нужды – перечислена Большим Братом на банковскую карту, а в прохождении регистрации на рейс не было нужды – об этом Майкрофт также позаботился. Сидя в зале ожидания, я ждал, когда скучающие охранники в форме и в гражданском перестанут обращать на меня внимание, хотя бы большая их часть. Да, наконец-то. Встаю и направляюсь в сторону мужского туалета. Там, заняв пустую кабинку, выполняю все необходимые приготовления, после чего с огромным нетерпением закатываю рукав. «Какой резвый, какой неистовый, прекрасная прыть» - голос в голове звучит тихими урчащими интонациями, он подгоняет, вселяет дрожь, убаюкивает страх и боль. Боль должна вот-вот пройти.       Игла входит нервно, болевые ощущения сильнее, чем обычно – очевидно, это от моего немалого перерыва, растерял некоторый автоматизм движений, обязательно наверстаю упущенное. Вот она – еще одна звезда распускается сверхновой на бледной болезненной коже, и перед глазами сладостная пелена, что застилает покрывалом боль, принося удовольствие, утоляя смертельную жажду. Я сижу на унитазе, опираясь спиной об бачок, и шприц торчит из левой руки, пустой шприц, отдавший мне всю свою жизнь, наполнивший меня жизнью. А кабинка словно стала больше, словно я стал меньше?       - Фу, ну ты только посмотри на себя, - Мориарти стоит у дальней стены, расслабленно, с сигаретой между зубов, с зажигалкой в руках. – Развалился тут, в общественном туалете, самый настоящий конченый наркоман, как тебе не стыдно, боже!       У меня нет сил больше ни на что, кроме как на слабую улыбку – на тень моей настоящей реакции на его появление. Я так смертельно скучал! Болезненные вспышки становятся неровной пульсацией в такт биению пульса, они незаметны совсем. Джеймс вытаскивает сигарету изо рта, еще целую, не зажжённую, кладет ее за ухо и быстро подходит ко мне. Свободной рукой он берет меня за подбородок, приближает лицо к своему и вглядывается в глаза.       - Ууу, милый, да ты плохо выглядишь. Как бы ни словил передоз, после такого-то перерыва, - он скалится, проводит языком по моей щеке, чуть приподнимается. – Нет, вкус все тот же, думаю, выкарабкаешься. Он больше подходит детективу, трагично опускающемуся медленно по социальной лестнице от потери желанного, чем обычному глупому наркоше, сходящему с ума от скуки. Хотя? Как думаешь, Шерлок?       Я собираю оставшиеся силы, чтобы встать резко, схватить его за шею и жестко поцеловать, как тогда, прямо как на крыше, также прекрасно и жестоко, я таю, умираю и возрождаюсь заново, и искры летят во все стороны, и Вселенная рушится, и черные дыры глаз поглощают мое звездное небо.       - Ммм… - он стонет мне в рот, вибрация доходит до самых ступней, отвечает охотно и сильно, сминая меня, мы словно боремся за первенство. Я готов проиграть, мне плевать, я просто не хочу разрывать этот момент. Его рука обнимает меня за талию и прижимает к себе, другой рукой он опирается на стену за моей спиной, чтобы не упасть. Я чувствую его всем телом, чувствую его тепло, его настоящий адский жар, как же прекрасно и как отвратительно мерзко от того, что это только лишь мираж.       - А ну прекрати! Ты ломаешь прекрасный чувственный миг своими противными мыслями! – Он отстраняется, наблюдая за моим растрепанным видом, за лицом, еще более бледным, чем обычно. – Как ты хорош, просто шикарен. Нам пора прерваться, тебя скоро начнут искать, посадка началась, - Джеймс целует меня легко в щеку, отстраняется, вытаскивает из-за уха сигарету, подносит пламя зажигалки к ней, закуривает. Я без сил падаю обратно на унитаз. Романтично-то как, какой кошмар.       -Мне пора. А ты.. ПРОСЫПАЙСЯ!       Голос его звучит во всей моей голове, но пропадая, не забирает с собой звон, звон в ушах, в голове, во всем мире. Я подскакиваю, понимая, что кабинка катастрофически маленькая для нас двоих. Галлюцинации. Прекрасные миражи, такие нужные. Судорожно выбрасываю в унитаз все возможные улики, выхожу, у зеркала привожу свой внешний вид хотя бы к приемлемому. Отстраненно замечаю в зеркале, что возбужден. Джим. Наркотическое опьянение не отпустило, оно тлело и будет тлеть еще долго, большую часть моего полета. Я буду лететь в самолете, летать в мыслях, блаженных, приятных, ленивых. Джим.       Выходя из помещения в зал ожидания, я слышу объявление посадки на свой рейс.