Игры памяти

      В хлопотах и делах проходит аж целый год.       Год, наполненный бесконечными перелетами, неизменно завершающимися в Лондоне, каждый раз. Год в тумане кокаинового дурмана, в беспамятстве, агонии и злобе. С каждым месяцем, неделей и днем все хуже – головные боли оставляют все реже, вспышки все яростнее и сильнее, невыносимо и бесконечно больно, больно, БОЛЬНО!       Джим не приходит в себя, лежит все также мертвым мешком, грузом, бесполезным телом на казенной постели в белоснежно-сероватых простынях. Мое посещение больницы после выполненной работы стало неким ритуалом, вредной привычкой, от которой не хотелось избавляться. А может быть, нужно было? Неизменный вид Мориарти в коме нагонял тоску и отчаяние также, как на Себастьяна в первое его посещение Джеймса, как раз около года назад. Я ничего не мог поделать с собой – и не мог не приходить к нему. Серые-серые будни, наполненные наркотиками, самолетами, Мораном, что следовал за мной тенью все эти месяцы – без него было бы куда тяжелее, он контролировал меня и не давал наделать глупостей, став своеобразной заменой Ватсону. Конечно же, не обходилось и без провалов в темные-темные воды своего бессознательного, когда разум нырял на глубину, выныривая и давая о себе знать спустя дни и даже недели. Личный рекорд – пятнадцать дней, выпавших из жизни. Нашел, чем гордиться. Удивительным было то, что всё выпавшее из жизни время приходилось как раз на те дни, когда я занимался устранением сети Мориарти. Стандартная процедура: я принимал кокаин в полете, пока мы добирались до очередной страны, охваченной паутиной Джеймса, а затем, по прилету на место, как бы выключался из реальности, приходя в себя, стоявшим над телами или в машине вместе с полковником сразу после завершения работы. Себастьян утверждает, что наблюдает пристально за мной и моим поведением, и что я не веду себя как-либо необычно, становясь, пожалуй, слишком нелюдимым и не общительным – еще менее общительным, да. Он спрашивает меня, в сознании ли я, и я неизменно отвечаю ему согласием. Словно разум покидает меня тогда, когда я занимаюсь саморазрушением. Ведь как еще можно назвать уничтожение бизнеса Джеймса, его детища, его создания, которым он пользовался, любовно подбрасывая мне интереснейшие из моих дел, лучшие, я словно уничтожаю собственную жизнь, хоть и понимаю, что сие действительно необходимо. Но не могу, не могу смириться, возможно ли, что разум отключается, не в силах принять свое непосредственное участие в медленном надвигающемся самоубийстве? Моран говорит, что я делаю все верно. И соглашается со мной, что голова должна прийти в норму, когда дело будет сделано - он является той стеной, о которую я могу опереться в минуты слабости. Джим выбрал себе правильного помощника.       Джим является во снах и мечтах, как и прежде, желанный, далекий и нереальный. Отражая мое внутренне угнетенное состояние, он еще более яростен, жесток и язвителен, делает мне много странных непонятных намеков, словно мое подсознание хватается за призрачные ниточки, силясь вынуть что-то, мне недоступное пока и не понятое мною. Или я просто схожу с ума все дальше и дальше, придумывая и создавая себе нереальное, лишь бы заглушить ужасную скуку и тоску, которую с каждым моим делом все сложнее заткнуть наркотиками.       Джим является во снах и мечтах, как только привычный наркотический кайф забирает мой ум. Он не приходит лишь тогда, когда в комнате, где я колюсь, находится Моран, до сих пор крайне негативно отзывающийся о моем пристрастии, а также если я занимаюсь этим в палате закрытой больницы, сидя в кресле возле постели Джеймса – Майкрофт хоть и не смирился с моими привычками (всем вдруг стало нужно меня поучать!), но больше не устраивает семейных сцен, подозреваю, что он решил упрятать меня в наркологическую клинику после устранения сети Джима. Мне даже наплевать, если честно. Абсолютно все равно, где находиться потом – в клинике, на Бейкер-стрит, в тюрьме или в этой больнице, пристегнутым наручниками к кровати, как когда-то давно. Мне абсолютно все равно.       Джим никогда не приходит ко мне, если я сижу в комнате с Джимом. Но каждый раз, находясь под кокаином рядом с его постелью, чудится тепло рук, легкие касания или внезапно открытые глаза, но мираж тут же рассеивается, играя со мной в эти злые ужасные шутки каждый раз. Предательский разум, больной разум.       В одно из особенно отчаянных и депрессивных дождливых воскресений, ко мне в палату Джеймса приходит брат. Он устал и показательно равнодушен, ведет себя, словно ничего не случилось, и мы общались совсем недавно за обедом, надо же. Но это не так – с Майкрофтом я не разговаривал лично больше трех месяцев, полностью перейдя в автономный режим и даже не пользуясь его услугами. Дела на главных пособников Мориарти были все время у меня с собой – в голове, я помнил все до последней буквы, а связи, деньги и влияние полковника Морана, известного в определенных кругах как влиятельный кокаиновый делец, позволяли полностью абстрагироваться от помощи братца. Вряд ли он одобрял такой подход, но мне это было не особенно важно.       - Ну что, как твое самочувствие? – Вежливый интерес сквозил в его голосе, вежливый и показной.       - О, я в прекрасной форме и завершил больше половины работы, - перекидываю ногу на ногу, отворачиваясь. Общаться с Майкрофтом не было никакого желания.       - Что ж, чудно. Давай опустим формальности в таком случае. – Он прислоняет зонт к стене и садится на табурет, стоящий рядом с моим креслом. Я замечаю в его руках папку, в которой обычно он приносит мне дела.       - Ты издеваешься? – Поднимаю брови вверх, не принимая протянутую руку, в которой он держит документы. – Я еще не закончил с сетью Мориарти, а тебе не терпится впрячь меня еще? Тебе не кажется, что бегать по Лондону – это не самая лучшая затея?       - Это дело, а точнее, несколько дел, каким-то образом связаны с Мориарти, - вкрадчивый голос Майкрофта заставляет мурашки пробежать вдоль позвоночника.       - Невозможно! – Выкрикиваю, подскакивая с кресла и забирая у него папку. Игра продолжается?..       - У меня есть подозрения, что он позаботился оставить некоторые указания своим людям, предусмотрев свое самоубийство и то, что ты сунешь свой нос в уничтожение его бизнеса. Думаю, он учел наше вмешательство, и позаботился о том, чтобы даже несмотря на уничтожение его детища, часть системы жила и процветала пусть и с меньшим размахом, но в еще большей тайне от нас. - Он поджимает губы, смотря нечитаемым взглядом на тело, лежащее на постели. – Чертовски умный человек. Его бы ум да в нужное русло…       - Что за подозрения? – В спешке открываю папку.       - Лишь интуиция, которая обычно меня не подводит, - брат хмурится, подбирая слова. – Произошло несколько интересных преступлений, которые чертовски напоминают почерк Мориарти. Понимаешь, эти дела относятся к довольно интересным случаям, до сих пор не раскрытым следствием. Твой любимый Лестрейд бьется как рыба об лед.       - Подробнее! – Документов не так уж и много, разделены они на три довольно скудных стопки.       - Дел всего три, - начинает объяснение брат. – Первое произошло около девяти месяцев назад, дело было на скрипичном концерте в лондонском городском музыкальном театре. После представления, один богатый ценитель музыки, попросив охрану подождать снаружи, отправился в гримерку к своему любимому исполнителю попросить автограф. Когда охрана забеспокоилась, что он отсутствует слишком долго, они отправились проверить, что случилось, в результате были найдены два трупа – их подопечного и непосредственно самого исполнителя, - Майкрофт замолкает на минуту, следя за моей реакцией, я молча слушаю. – Как оказывается позже, была украдена скрипка с места преступления, а в результате смерти богатого мальчишки, его отец, обезумев от горя, завещает все свое состояние на благотворительность, а сам сдается полиции, признаваясь, что спонсировал террористов.       - И где же тут спрятался Мориарти? – Иронично интересуюсь, пробегая глазами по фактам в документах об этом преступлении. Никаких следов борьбы и видимых причин смерти, словно они просто умерли, встретившись наедине в гримерке. Никаких адекватных версий случившегося. Все так, но в чем логика?       - Второе произошло семь месяцев назад, - он игнорирует мой вопрос. – Шантаж одного влиятельного политика, моего знакомого. Деньги за молчание были получены, но организаторы все равно выложили в сеть информацию, их ищут, но безуспешно. Он в тюрьме, следствие собирает все детали.       - О, да, я уже вижу, как Джеймс прямо с этой койки собирает компромат и выкладывает его победно в общий доступ! – Я, разозлившись, резко кидаю папку на тумбочку. – Причем тут он?       - Данные были выложены из квартиры 221В по Бейкер-стрит, - Майкрофт холодно игнорирует мою ярость. Сидит, напрягшись, сжимая кулаки, со спиной столь прямой, будто в нее вставили железный штырь.       Я сажусь обратно в кресло.       - Скрипка, Бейкер-стрит. Что с третьим делом?       - Неделю назад. Пропал человек, Стэнли Горден. Была назначена встреча нескольких влиятельных политических лиц для урегулирования кое-какого вопроса, он должен был на ней присутствовать. Устроена она была с большим трудом, и пропуск ее означал бы полный провал переговоров, к которым мы стремились много лет. – Брат вздыхает, трет переносицу. - Я не буду утруждать тебя деталями… словом, Горден должен был появиться на закрытом заседании неделю назад, его отсутствие автоматически означало бы проявление жесточайшего неуважения нашим оппонентам. Плевок в лицо, можно сказать. Он пропал по дороге к месту встречи. Переговоры сорваны, все было насмарку. Машину обнаружили спустя сутки около больницы святого Варфоломея. Сегодня утром нашли руку Гордена – в бассейне, где чуть не взорвали доктора Ватсона.       - И где я встречался с Мориарти.       Давно забытые страсть, огонь и предвкушение Игры мгновенно заполнили мой разум, радость, ожидание светлое и восхитительное. Подскакиваю снова, хватаю папку с делами, вчитываюсь, двигаясь по палате из стороны в сторону. Жизнь кипит в моих венах, жизнь, а не скука и кокаин.       Что же ты задумал?       - Еще детали? Ну же, мне не нужен нудный мусор отсюда, скажи мне главное!       - Миссис Хадсон не видела никого подозрительного и никого не пускала в квартиру, мы аккуратно расспросили ее, - Майкрофт встает на ноги, берет зонт, крутит его в руках. – Бассейн оцепили и выгнали посторонних. Дело передали ФБР, потому там нет никого, кто знает тебя лично. Я позабочусь, чтобы тебя не увидели. Мне нужно, чтобы ты поехал туда и разобрался.       - Со всеми тремя?       - Оставим два первых, лишний раз не стоит тебе носиться по Лондону, на тебе только эта история, с бассейном.       Он выходит из палаты, я смотрю горящими глазами на Мориарти, который действует даже несмотря на свое состояние, и направляюсь за братом.       Игра продолжается? ***       Бассейн навевает приятные воспоминания личной встречи. Кокетливые реплики на грани фола и угрозы, будоражащий диалог, первая нервная дрожь рук от столь близкого контакта – и только со мной, ведь ты более никому не открывался из тех, кто охотился за тобой, Джеймс.       Я согласился взять это дело при условии, что Моран останется в больнице и никто не попытается схватить его до моего возвращения. Майкрофт согласился со вздохом, а также позаботился о том, чтобы меня не увидел никто из полицейских на месте преступления.       Руку любезно выловили к моему приезду, положив ее на полиэтилен. Я медленно подхожу, осторожно, словно она может внезапно подпрыгнуть и вцепиться мне в глотку – почти то же самое делает со мной Мориарти сейчас, лежа в коме вот уже больше года. Лежа в постели в окружении проводов и датчиков, обездвиженный, беспомощный, он продолжает свой смертельный танец. Роль доминирующая, роль ведущая, я слепо следую, подчиняясь его выбранному направлению, хоть и ведет меня в танце практически мертвец. И держит за горло холодной мертвой рукой, лежащей сейчас на полиэтилене рядом с бассейном.       Давно не принимал кокаин, голодные-голодные руки требуют еще.       Первые наблюдения говорят о том, что политик, скорее всего, мертв – руку отрубали уже у трупа, судя по состоянию места среза. Хотя есть довольно интересная теория – отрезанный рукав дорогого пиджака значительно длиннее обрубка, раза в полтора. Зачем сначала обрезать рукав, а затем отрезать руку? Думаю, что руку отрубили значительно выше локтя сразу после похищения, затем подождали, пока ткани омертвеют, и, обрезав для удобства рукав – он был рассечен вдоль, до самого локтя, - разделили обрубок еще на две части. Интересно, очень интересно.       Доставая из кармана пальто увеличительное стекло, ловлю себя на размышлениях об этом продолжении нашей Большой Игры. Как можно было спланировать что-то, столь отдаленное во времени? Тот же шантаж – информация, выложенная в сеть, рассказывает о действиях, совершенных около десяти месяцев назад. Как Мориарти мог это предугадать? Предусмотреть заранее вовлеченность этого человека в события, которых не было даже в планах больше года назад. Или же он мог оставить только общие указания своим людям, чтобы они сами решили, кто будет главным участником и каковы будут детали? Но это должны быть далеко неглупые люди, очень неглупые, и довольно близкие к Джиму.       Неужели Моран? Но как это возможно? Мы ведь были рядом друг с другом весь этот год, практически также, как Себастьян до встречи на крыше был рядом с Джеймсом – неотлучно, по-семейному, так сказать. Как он мог провернуть это? Как мог управлять еще одной подпольной сетью, не обнаружив себя передо мной? Мог ли он провернуть это во время того, как я без сознания уничтожал основную сеть Мориарти? Но вряд ли ему хватило бы на это интеллекта, организация подобных действий требует или непосредственного постоянного участия в составлении плана и постоянного контроля на случай неожиданных поворотов, или же нужен колоссальный ум для того, чтобы предположить все возможные исходы событий, учесть все возможные внезапные неожиданности и составить план действий на каждую из них, с детальной инструкцией. Ум как у Мориарти! Ничего не понимаю.       Руки порхают над отрубленной конечностью, изучая детали, которые могли бы помочь найти пропавшего. Как жаль, что хлорированная вода уничтожила большую часть следов. Аккуратно раздвигая увеличительным стеклом разрезанные части рукава, замечаю, что с одной стороны почти незаметно пришит небольшой кусок той же ткани, из которой сделан пиджак. Небольшой квадратик, довольно посредственным образом, не особенно крепко. Под подкладкой что-то есть. Резкими движениями я аккуратно тяну пришитую ткань, она легко поддается, и на руку мне падает маленький ключ. А я узнаЮ его, ведь пользовался им иногда в давней старой прошлой жизни, до встречи на крыше.       Это ключ от почтового ящика на Бейкер-стрит.       Я дрожу.       Вспомнив все входы и выходы из этого места, выбираю черный вход, который наиболее вероятно не должен охраняться полицией, а запертую дверь я могу довольно быстро открыть. Наплевав на все улики, на детали, которые помогли бы найти мужчину – плевать, плевать на все, это так несущественно и мелко по сравнению с тем, что может ждать меня на родной улице.       Выбегая через заднюю дверь, с небольшим удивлением замечаю припаркованное во дворе такси, просигналившее мне, когда я вышел из здания. Недоверчиво подхожу ближе.       - Здравствуйте, сэр, - незнакомый таксист приветливо приподнимает кепку, улыбаясь. – Мистер Холмс просил встретить мужчину, который выйдет через эту дверь, и отвезти его, куда тот скажет. Вы ведь знаете мистера Холмса?       - О, да, - я ухмыляюсь, сажусь на заднее сиденье, откидываю голову на спинку. – Бейкер-стрит, 221В. Умоляю, как можно скорее.       Мужчина воспринимает мои слова очень серьезно, и к назначенному месту мы гоним, нарушая множество правил дорожного движения. Я благодарен ему.       Заветный дом, родной дом встречает меня темнотой позднего вечера и шумом прохожих. Надеясь, что меня никто не узнает, я выхожу из машины, быстро открываю почтовый ящик, стоящий поодаль от входной двери, без удивления достаю оттуда нечто плоское, завернутое в дорогую винтажную бумагу и элегантно перевязанное лентой, и сажусь обратно в машину.       Нет удивления, но есть голод, голод мозга, голод по Мориарти, мне не нужен будет кокаин, если ты очнешься, игры с подражателем не стоят того, чтобы играть с тобой. Бумага рвется на части, лента летит в сторону, я хватаю во все нарастающем непонимании заветный подарок и раздраженно кручу его в руках, пуская солнечные зайчики от лампы в салоне. Зеркало?       Что это, мать твою, значит?       - Гони на север Лондона, дальше я объясню, куда ехать, - почти рычу в сторону водителя, он молчит, но яростный интерес сквозит в его глазах.       Небольшое красивое зеркало. Резное, в деревянной искусной рамке на узорчатой ручке. Нет записки, нет указаний, нет ничего. Обычное зеркало из какого-нибудь сувенирного магазина, пахнет лаком и деревом. Я в бешенстве. Я не понимаю. Не понимаю! Я зол, рассержен и счастлив – я ничего не понимаю, как и раньше, прямо как во времена нашей гонки не на жизнь, гонки, на кону которой стояло всё. Нужно спросить совета у брата и у полковника – а заодно и посмотреть на его реакцию на некоторые обвинения, она расскажет о многом, язык тела не сможет меня обмануть.       Отражение смотрит злыми голубыми глазами и задумчивой морщинкой на лбу, а большего и не видно, слишком маленькое зеркало. ***       Я отпустил таксиста за пару кварталов от закрытой больницы, на всякий случай, и спешно дошел до нее за пару минут. Сначала нужно зайти в палату к Джеймсу, Себастьян наверняка там, там же и Джим, мне нужно посмотреть на него, на них обоих, нужно что-то делать. Что-то свербит в мозгу, что-то не дает себя ухватить, не дается, проклятое, но и не показывается на свет сознания, какая-то ужасная мысль, страшная мысль. Я пытаюсь поймать ее, пытаюсь собрать воедино все факты и всю информацию, но голова вновь раскалывается на тысячи осколков, страшная боль с каждым моим шагом в сторону заветного неприметного здания все усиливается, дробит, дробит молотом череп, лезет неприятными пальцами прямо внутрь, перемешивая мозг, словно миксером, противная, ужасная боль.       Что я упустил?!       Больница несколько пустынна – за год Майкрофт привык к постоянному присутствию полковника Морана, который был очень вежлив и приятен, когда это было нужно. Он не создавал проблем, не пытался прознать никаких секретов, был очевидно против моего увлечения кокаином и вообще произвел на брата неожиданно хорошее впечатление. Количество охранников с удвоенного вернулось к прежнему количеству, а со временем, ввиду отсутствия попыток к бегству и каких-либо инцидентов, сокращено еще в два раза.       Коридор был практически пуст, не считая мужчины в форме, дремлющего у стены. Он даже не заметил моего появления.       В палате Джеймса был полковник. В палате Джеймса был Джим, лежащий в коме, и Джим, который являлся мне во снах.       Сумасшествие окончательно настигло меня? Ведь он никогда не приходил ко мне без наркотиков в крови, никогда в палате при Джеймсе, никогда рядом с Мораном. Я чувствую себя очень странно, вспышки боли пронзают голову, почти забрали меня с собой в небытие, невозможно жить и чувствовать, когда так больно!       Себастьян в каком-то нервном напряжении, он почти что прыгает вокруг приборов, смотря широко раскрытыми глазами то на лежащего Мориарти, то на показания цифр на экранах:       - Шерлок, тут какая-то нездоровая херня, что-то происходит! – Себастьян тычет бездумно пальцем на приборы.       - Так-так-так, кто тут у нас, о, это же глупый маленький Шерлок, тупоголовый идиот и плакса! – Джеймс-видение, сидящий до этого момента в моем кресле в моей излюбленной позе, положив на сложенные ладони голову, подскакивает и зло надвигается на меня. Я же, войдя в палату, без сил оперся о стену, потому что то, что происходило – оно просто не могло происходить, оно ранило и крошило все мысли, оно уничтожало, расщепляло и дробило нещадно и безбожно голову. Мориарти подходит ко мне, приближается, словно хищник, у него словно оскал на лице, животный оскал, я чувствую себя жертвой преступления. Будто мой мозг вынули из черепной коробки и бросили в бассейн.       - Тебя не может тут быть, - я шепчу, смотря прямо на него, смотря в глаза, чернеющие безумной тьмой, мне по-настоящему страшно за свое психическое состояние.       - О, ну конечно же, если чертов гений Холмс говорит, что я нереален, то это безусловно так, ведь этот дурачок никогда не ошибается! – Джим зол на меня, но за что? Почему моя галлюцинация столько агрессивна? Что хочет сказать мне мое больное подсознание? – Почему ты так туп, словно это ты лежишь в коме, а не он?! – Джеймс, рисуясь, отходит в сторону, с шутовским поклоном указывая рукой по направлению к кровати, где лежит Джеймс, черт побери, я ничего не соображаю.       - Шерлок, что-то происходит, я нажал на эту кнопку, ну, которая оповещает персонал, но никто не идет! – Себастьян подбегает ко мне, проходя насквозь Джима-из-галлюцинации, хватает меня за плечи, трясет так, что шея хрустит, почему они все кричат, они оба, все они, почему? – Сделай блядь что-нибудь!       - Подумай, ну кто же еще, обладающий гениальным умом Мориарти, моим умом, черт побери, мог организовать все эти преступления, ну?! – Джим-из-галлюцинации подходит ко мне с правой стороны, встает рядом с трясущим меня полковником и тычет пальцем мне в лоб. – Кто еще обладает гением, сравнимым с моим, кто, если не мое продолжение, кто, если не…       - Я.       Картины прошлого, забытого прошлого, стертого прошлого из стертой памяти вновь возрождаются, являя собой сущее безумие. Такое правильное безумие. Вспоминается Франция – первое дело После Конца, первое дело по уничтожению сети Мориарти, вспоминается аэропорт, гостиница, слежка, несколько дней поисков, телефонный звонок. «-Леон Витальд? О, не волнуйтесь, я от мистера Мориарти. Пароль? ‘Темные воды скрывают песчаное дно’. Соберите своих ближайших помощников, и пусть они приведут также своих людей. Не знают в лицо? Я в курсе, но это необходимо. Да, жду адрес условного места». Такси, штаб-квартира, дворик, коридор, комната, где сидит одиннадцать человек. Разговор, анализ. Выхватываю пистолет, стреляю в троих – тех, кто не нужен в моем плане, кто провалит работу более тонкую и тайную. Еще разговор, страх, ярость, злоба. Один нападает с ножом – выхватываю, сажу на место, перерезаю горло. Еще раз, второму, кто заступается. Остается шесть человек. «-Вы идеально подходите. Итак, сеть мистера Мориарти… претерпевает некоторые изменения, с этого дня, с этой минуты. Ты, - указываю на одного из них, он представляется наиболее надежным. – Теперь ты за главного. Отчитываешься мне лично. Остальные под твоим контролем. Первое задание – сидеть тихо, незаметно и ничего не делать, я выйду на тебя через несколько месяцев. Возьмешь на себя остальных. Свободны». Шестеро уходят, я беру пистолет, целюсь шутливо в убитого мною. Сознание возвращается.       Я вспоминаю, что один из шестерых, кого я оставил в живых, лежал трупом под ногами полковника Морана, когда мы впервые встретились с ним в том самом дворике возле штаб-квартиры.       Я вспоминаю все те многочисленные ушедшие события, с ужасом, с восторгом, с щенячьей радостью: инструкции по похищению Гордена, организации шантажа, устранению банкира, начавшего мне мешать, замешанного к тому же в финансировании исламских террористов – я сделал именно то, что хотел сделать, о чем думал, мечтал, ненавидя себя за бездействие. Я защитил сам себя от всевидящего Майкрофта, своего брата, о, тот ведь даже ничего не заподозрил! Я вспоминаю, как Себастьян тенью ходил за мной во время моего безумия, молча, безропотно, как стрелял в тех, на кого я указывал пальцем, как внушал неверящим, что я и вправду от их босса если не авторитетом, то пулей в лоб. Он все знал, но молчал!       Миг осознания, секунда, в которой уместились все события прошедшего года, все открытия и все разом, невозможно, прекрасно.       Джим-из-галлюцинации улыбается победно и растворяется в воздухе.       Себастьян, смотря через свое плечо, сжимает до боли ладони на моих руках, наблюдая в шоке, как Джим-из-реальности кашляет, садясь на постели, вытаскивает резкими движениями трубку из своего горла, срывает датчики, смотрит безумными черными глазами, восхитительными глазами, реальный Джим, настоящий, лучший из лучших – единственный реальный.       Голова взрывается адской болью, болью, которую я готов пережить еще и еще, столько раз, сколько потребуется, всё это стоит того, что Мориарти открыл глаза.