tension

Чейни выдыхает. Ему кажется, что сейчас взорвётся или мозг, или пах. Но остатки гордости освежают разум, давая сил остыть, и Ден разворачивается обратно, в зал. Когда они выходят с Тимарцевым на пару, он ловит излишне понимающий взгляд Рики, и кажется, догадывается, чем Славе так не угодил этот «петушок».  — Семейные разборки, — он тихо смеётся, качая головой. А Саше хуже — он покраснел, на лбу выступила испарина. Тонкие губы поджаты и превратились в полоску. Тимарцев явно не из тех, кто привык получать отказы. Они возвращаются за диван в углу бара, и Саша идет за пивом, стараясь отвлечься. А Гнойный долго, пьяно, и подозрительно косясь вслед Ресторатору, наклоняется и излишне громко шепчет:  — Вы что, подрались?  — Нет, не парься, — Чейни смеётся — все это кажется невероятно глупым. Хотя, лучше бы они подрались, чем вот так. Саша возвращается с двумя бутылками пива, отдает одну Денису и плюхается на диван.  — А тебе хватит, братан, — Пожимает плечами на обиженный взгляд Гнойного. Вытягивает длинные ноги, закрывает глаза и расслабляется.  — Ты мог бы сдаться, — Заискивающе говорит Чейни, едва проходят кончиками пальцев от его колена до бедра.  — Ни за что, — Тимарцев ухмыляется, не открывая глаз, и ловит руку Дена, возвращая ее на место.

***

Когда ребята начинают расходиться, Саша тоже встаёт, прощаясь со всеми, стараясь не кидать лишних взглядов на Дениса. А Чейни, напротив, не отводит взгляда от мягких — он еще не проверял, но уверен в этом — губ, от густых бровей и длинных ресниц, тень которых едва заметно падает на щеки. На то, как Ресторатор пожимает руку Эрнесто, на едва заметные вены и длинные пальцы. Поздний июльский вечер встречает всех прохладным ветром. Тимарцев хлопает Дена по плечу, задержав руку чуть больше положенного, и уходит. А Чейни стоит в замешательстве, не зная, как поступить. Непреодолимое желание на миг затмевает гордость, и в этом порыве Денис спешит следом за удаляющимся Ресторатором. А тот, кажется, только и ждет — останавливается, складывает руки на груди и смотрит снизу вверх, тем самым взглядом, и Чейни почти передумывает.  — Я сдаюсь, — Ден едва шепчет это, проглатывает окончание.  — Что-что? Ден, я не расслышал, — Саша, не стирая ухмылку с лица, наклоняется ниже.  — Сдаюсь я. Сдаюсь! Доволен?  — Ага, — Почти мурлычет Тимарцев, прижимает руководителя Слова за талию к себе и затягивает в поцелуй. Губы у Саши и правда мягкие, разве что, немного шершавые. Он целует с напором, прикусывает нижнюю губу Чейни, оттягивает. Вторгается в чужой рот — его язык проникает глубоко, оглаживая десны, скользит по небу. Они стукаются зубами, но никого это не волнует — слишком долго пришлось ждать этого момента. Его руки проникают под футболку, пальцы скользят по спине, спускаясь ниже. Чейни едва не стонет, поддаваясь вперёд. Утыкается в грудь Тимарцева, тянет руки к ширинке.  — Я не трахну тебя в переулке, это того не стоит, — Под разочарованный вздох Дениса хватает его за руку, ведёт к дороге и ловит первое такси. Он не сводит с него взгляда всю дорогу, раздевая глазами, отчего таксист подозрительно осматривает их в зеркале заднего вида, но не говорит ни слова. И, стало быть, не зря — Саша кидает на подложку сумму гораздо больше, чем надо, на одном дыхании протараторив «Сдачу оставь себе». Вылезает из машины, направляясь к знакомой пятиэтажке, и тащит Дениса за собой, сжимая локоть пальцами чуть сильнее, чем стоило бы, но Чейни не сопротивляется. Уже на лестничной площадке, не выдерживая, прижимая к двери. Целует в шею, кусает, оставляя красные отметины. В спешке выдыхает куда-то в плечо:  — Ключи… В кармане, достань, — Денис лезет рукой, доставая небольшую связку, и подрагивающими руками открывает дверь квартиры, втаскивая за собой Сашу. Пока он пытается скинуть кроссовки, Тимарцев стягивает футболки с обоих, и прикосновения голой кожи о кожу обжигают не хуже палящего июльского солнца, жар расплавленным металлом расходится по всему телу. В темноте Ресторатор по памяти тянет его в спальню, мягко опуская на кровать и сам садится сверху. Кладет ладони на бедра Чейни, осматривает в сумраке подтянутое тело и наклоняется, покрывая поцелуями. Его губы бегло скользят по шее, оставляя влажный след, пока пальцы умело расстегивают ширинку. И Чейни не хочет знать, где Саша научился делать это так быстро, или почему в нижнем ящике тумбочки у него лежит тюбик со смазкой, за которой тянется Тимарцев. Все, что он хочет сейчас — это почувствовать его внутри себя. Именно поэтому он со спешкой помогает и себе, и Ресторатору побыстрее избавиться от лишней одежды. Саша скользит языком по сухим губам, выдавливая на руку смазку и несколько раз проводит рукой по возбуждённому члену. Одним движением переворачивает Чейни, давит ладонью на поясницу, заставляя прогнуться и скользит вверх, собственнически лаская. Прикусывает губу и мягко толкается вперёд, замирая. Чейни давится вздохом, крепко сжимая простынь руками.Немного привыкнув к новым ощущениям, толкается назад, и Тимарцев с рваным вздохом входит в него на полную длину. Внутри жарко и туго так, что пальцы на секунду сводит судорога, а в глазах темнеет. Саша двигает бедрами, и через пару толчков Чейни громко стонет, прогибаясь в спине до хруста позвонков. Комнату заполняют звук влажных шлепков и грязных стонов. Движения Тимарцев были грубыми и интенсивными. Пока Ден что-то бессвязном шептал вперемешку со стонами, находясь в вязкой пелене возбуждения, Саша кусал его шею, плечи, спину — все, до чего дотягивался, так, что почти вся кожа Чейни была покрыта розово-бордовыми отметинами. Чувствуя скорую развязку, Ресторатор вдалбливался в дрожащего Дениса расхлябно, под разными углами, пока рука заскользила под парня, нащупывая истекающий смазкой член. Пару грубых движений, и Чейни кончает ему в кулак, сжимая внутри до боли и обмякает. Саша, толкнувшись как можно глубже, изливается и мягко выходит, перекатываясь на кровать.  — Знал бы, что это будет так — давно бы сдался. Но тем не менее, сучка тут ты, — Пытаясь отдышаться, шепчет Тимарцев, облизываясь, словно кот.  — Идиот, — Чейни толкает его, краснея, и зарывается лицом в подушку, не желая признавать, что он бы с удовольствием сдался еще пару-тройку раз. Наглому подлецу об этом знать необязательно.