"Я тебя никогда не забуду." (с)

Мадам Помфри очень хорошо знала свое дело. Посему, уже через неделю, Ирэн могла самостоятельно передвигаться по Больничному Крылу. Переломы и вывихи были излечены и вправлены еще в первые два-три дня. С травмами головы все было сложнее - упасть с такой высоты без последствий не удалось бы никому. Когда почтовая сова доставила Ирэн посылку с очками от самого популярного, на данный момент, мастера оптических приборов, девушка чуть не плакала от бессильной злобы. Исправление резко испортившегося зрения требовало хирургического вмешательства, которое, однако, не могло быть произведено. Если бы дело было только в деньгах, Стивен Мейсон, не задумываясь, выложил бы требуемую сумму – затруднений в финансовом плане у них никогда не было. Проблема же заключалась в сложности операции – ни один медик в Больнице Святого Мунго не соглашался брать на себя такую ответственность. Чаще всего, в ответ приходило сочувственное «Мне очень жаль, но я вынужден отклонить ваше предложение…» и далее по тексту. Выбирая между демонстрацией собственной слабости и обращением к магловским специалистам, Ирэн с тяжелым сердцем оказала предпочтение первому, считая второе немыслимым для чистокровной волшебницы. Единственным занятием, скрасившим вынужденное бездействие девушки, стали исполненные ядом мечты о том, как она засудит всех тех, кто, по ее мнению, был виноват в ее бедах. Мейсон даже список составила. Почетное первое место принадлежало Драко, который, несомненно, подсыпал в ее сок какую-то отраву. Далее следовали все медики, отказавшие в операции, и даже сам профессор Дамблдор, замявший происшествие и запретивший предавать его огласке. Однако, по словам Миссис Мейсон, прибывшей навестить «любимую внучку», Малфои были слишком могущественными противниками, медики ни в чем не виноваты, а профессор и вовсе заботился о репутации школы. Сама же Ирэн, внезапно, оказалась виновна в своих бедах, да и во всех смертных грехах заодно. - Вы, юная леди, - иначе, чем на «вы», нетронутая временем женщина к внучке не обращалась, - самостоятельно приняли решение участвовать в такой опасной игре, как квиддич. Я уже и не говорю о том, что подобное занятие недостойно порядочной девушки. От этого вашего квиддича одни лишь неприятности. И чем Вам не угодил мистер Малфой? Постыдились бы ссориться с мальчиком, который младше Вас на пять лет! Лучше бы Вы брали пример с Вашего отца – Стивен никогда не смешивал работу с личными симпатиями или антипатиями. Посмотрите, как бы ни различались их с Люциусом мнения по некоторым вопросам, они коллеги и добрые знакомые, что на многом весьма положительно сказывается. Думаете, он достиг бы столь высокой должности, если бы конфликтовал со всеми, кто ему не симпатичен? Разве он имел бы столь полезные связи, как, например, с главой Департамента Международного Магического Сотрудничества? Вздорная девчонка, помяните мои слова, если Вы не одумаетесь, то так и закончите свою жизнь в подземельях, пропахнув Вашими обожаемыми зельями с Вашим обожаемым профессором. Элеонора Мейсон любила бить по слабым местам. Этого у нее не смогло отнять даже идеальное, по ее мнению, воспитание. Впервые уловив иронию в голосе grand-mere при упоминании профессора Снейпа, Ирэн ничего не заподозрила. Однако, когда саркастические замечания по поводу ее школьной жизни приобрели форму практически дословных выдержек из ее дневника, девушка поняла, в чем дело, и зареклась доверять свои мысли и чувства кому-либо кроме Лоры, уже тогда бывшей ее лучшей подругой. Дневники были сожжены, ошибки учтены, но замечаний на тему нездорового увлечения зельеварением меньше не стало. - Будь Вы хоть трижды хороший зельевар – Вам никогда не добиться хорошего положения в обществе! – а далее последовала любимая фраза миссис Мейсон, по ее мнению, подводившая все итоги и являвшаяся, в некотором роде, диагнозом непутевой внучки. – В матушку вашу пошли характером! Невестку, погибшую при неизвестных обстоятельствах, Элеонора ненавидела всем сердцем. Помнится, Ирэн сильно удивилась, узнав, что grand-mere способна на такую искреннюю эмоцию. Девочке было года два, когда мать перестала появляться дома. Ирэн считала, что «перестала появляться» - более точное определение сложившейся тогда ситуации, однако grand-mere твердила, что Шарлотта просто бросила их, ушла искать приключений. Собственно, те малые крохи информации, которые девушка смогла собрать к настоящему времени, она получила от Элеоноры. Возможно, если бы Мейсон-младшая получила столь негативные отзывы о матери от кого-то, чье мнение не подвергалось бы сомнению, она так же недолюбливала бы женщину, бросившую ее в столь раннем возрасте. Однако, в сложившейся ситуации Ирэн, пусть и подстегиваемая духом противоречия, подсознательно создала себе образ прекрасной француженки, всем сердцем любившей мужа и дочку, но вынужденной покинуть их ради высокой цели. Ирэн уже не первый год всерьез подумывала о том, чтобы не возвращаться на каникулы домой. Ей даже было плевать на мнение однокурсников – явление довольно редкое. Одной только мысли о молчаливой трапезе с grand-mere хватало для того, чтобы в душе стремительно похолодело. Девушка даже не пыталась представить, как будет раз за разом переводить взгляд с огромных настенных часов на пустой стул и серебряные столовые приборы, приготовленные на тот случай, если отец все-таки почтит своим присутствием праздничный ужин. А ведь он опять не приедет, даже несмотря на все свои обещания. Впрочем, как и всегда. На этот раз Ирэн была твердо уверена в своем решении. Вот напишет завтра отцу – и все будет решено. Отец – ему все равно. Он – разрешит. А спорить с овдовевшим мужчиной, до сих пор не пришедшим в себя после гибели любимой жены, не решалась даже Элеонора Мейсон. А пока – надо разобраться с уже ставшими ненавистными очками, которым отныне, по всей вероятности, суждено было стать неотъемлемой частью ее образа. К мерзким окулярам прилагался пергамент с заклинаниями, необходимыми для ухода, поддержания в надлежащем виде и расширения полезных свойств этих стекляшек. За изучением пергамента Ирэн и провела остаток времени, впервые за эти долгие дни позабыв о своих травмах.