In the stained sadness

Tarja Turunen – Until My Last Breath

      Порой все шло из рук вон плохо. Не зависимо от чего-то конкретного весь мир внезапно становился врагом и всячески старался изничтожить противника. Кажется, это был единственный противник, против которого Чуя никаким образом не хотел идти войной. Обычно это плохо заканчивалось и долго залечивалось.       – Дазай, он просто ребенок. Какого черта?       Чую воротит от одной мысли, что ему придется сейчас делать. И он поверить не может, что Мори отдал это задание именно Двойному Черному, ведь на самом деле оно легче легкого. Они уже давно не получали такого абсурда, но Огай, как уверял Осаму, был уверен, что им просто необходимо заняться этим. «Необходимо» — отдавалось в Накахаре болезненными картинами прошлого, которые он все еще не научился игнорировать полностью. Чуя был идеален во всем. А то, в чем он не был идеален, мафиози старательно закрывал на тысячи замков. Но иногда к нему норовили подобраться и Чуя, стиснув зубы, шел напролом к цели, старательно делая вид, что совершенно не задет.       – Ты знал, что дети бывают опасны?       – Что? – Накахара кинул свой плащ на деревянный стол в углу комнаты, в которой они находились, и обернулся к стоящему позади шатену. На самом деле Дазай специализировался на допросах, но по каким-то неясным причинам это было поручено именно ему.       – Папаша этого мальца скрывает важную информацию от Портовой Мафии, – Осаму прискорбно приподнял брови и поджал губы, словно сожалея о глупом поступке человека. – А мы ведь ему долг простили.       – Это все?       – Достаточно, чтобы надавить.       – Вы совершаете ошибку.       – Это приказ, Чуя.       Накахара внутренне содрогнулся. Он до жути ненавидел этот убийственно-насмешливый взгляд кофейных глаз с отливом виски. Дазаю было все равно кого убивать, он достигал своих целей любыми способами, чужая жизнь для него вряд ли имела значение, если уж он и за собственную не слишком-то держался.       Кроме того, Дазай никогда не давал выбора. Только для общего веселья, показухи делал вид, что Чуя может выбрать из предложенного, иметь контроль над ситуацией. Но даже в этом случае Накахара знал, что ответ очевиден для шатена. Он приказывал и ставил перед фактом. Этот человек решает все и за всех, просчитав шаги противника и свои до самого конца. Какой дьявол внутри него сидел — никто не знал. Вероятно, кроме Чуи. Он-то знал, что внутри как раз-таки никого нет. Осаму сам был воплощением дьявола на этой грешной земле.       Атмосфера, мягко говоря, была напряженной. По крайней мере, Накахара был уверен, что под таким давлением можно сворачивать в бантик металл. Но по истечении долгого времени работы с Дазаем это не было в новизну и переносилось куда легче.       Когда мафиози чувствует на своем подбородке чужие пальцы — он не вздрагивает и даже не подает вида, что это было неожиданно. И он совсем не хочет смотреть в глаза напротив, но не уступает по собственному принципу и поднимает взгляд на напарника. Он хмурит брови от злости на себя и Осаму, потому что его бесит, что тому так просто вывести его из равновесия, а он в свою очередь ведется.       – Мы оба не имеем право выбора в данной ситуации, – его голос заметно ниже, словно шатен не хочет, чтобы их слышали. Даже несмотря на то, что этому сделать некому сейчас. И Накахара что-то заметил в его взгляде, что-то очень важное, но не осознанное. – Мафия не имеет права проиграть только из-за того, что ты пожалел ребенка.       – Мафия не имеет права трогать гражданских, Дазай. Ей может быть только удобно убивать их. – Он обхватывает перебинтованное запястье, с силой сжимая его, однако в ответ никакой реакции не последовало, Накахара мог и сильнее.       – Тогда не говори мне, что не можешь это сделать, – мафиози куда более расслабленно пожал плечами, а мягкая улыбка легла на его губы. – Ведь ты лишь машина для убийств.       Слова Осаму всегда бьют наотмашь. Этот хлесткий удар буквально можно было услышать, либо только в сознании Чуи он был таким громким, что отдавался эхом и нещадно болел. Внутри все жгло от боли и злости, но парень ничего не мог с этим поделать. Каждая насмешка, каждая лукавая улыбка и веселый прищур глаз — все это как извращенная пытка над его сознанием.       Накахара досадливо поджал губы и развернулся спиной к напарнику. Конечно, он был прав. Чуя всего лишь оружие для уничтожения людей. И эта правда колола ему глаза и наносила удар за ударом по голове. Он физически ощущал тупую головную боль. Она была его самым привычным ощущением, однако легче от этого не становилось.       Еще ему хотелось найти тот самый рычаг, переключающий Дазая с режима «работа» на режим «личная жизнь». Потому как от того Дазая веяло защитой. Каким бы кретином тот не был, как бы не шутил и что бы не вытворял, Чуя всегда на подсознательном уровне был спокоен за него. Его прикосновения были теплыми, от них голову приятно кружило, словно под легким наркотиком. От Дазая на работе Накахару, откровенно говоря, тошнило. Эта сторона личности его партнера была жестокой, расчетливой и бесконечно холодной. Чуя ненавидел это чувство, словно его с теплого берега на пляже кидают в ледяной океан. В Тихий океан, что в противовес своему названию является самым неспокойным на всем земном шаре.       Хотя, с другой стороны, этой способности разделять личную жизнь и работу могли позавидовать многие. Словно два разных человека, которые разделили обязанности между собой и выполняли их всяко успешнее, нежели один возьмется за два дела сразу.       Когда Чуя направился в соседнюю комнату, где находился мальчишка, ему показалось, что идет и вовсе не он. Тело мгновенно одеревенело и просто стало выполнять приказ неизбежных действий, сознание же выло и металось внутри него, билось о стены черепной коробки и умоляло этого не делать. Он чувствовал себя отвратительно. Он чувствовал себя тем, кого стоило бы убить.       Дазай разместился позади. Он пожелал наблюдать за представлением и подстраховать партнера, если тот все-таки уступит своему принципу «прекрасного работника, выполняющего любой приказ босса». Хотя по большей части это нужно было конкретно Осаму, ибо босс в данный момент только он сам.       Подняв с пола железное ведро с ледяной водой, парень подошел ближе к привязанному к стулу мальчишке. На вид ему было лет пятнадцать, больше или меньше на год. Без сознания, на вид совсем безобидный, не выглядящий как человек, покрывающий своего отца, что подставился перед Мафией. Хотя это явно не ему было судить, как должен выглядеть такой человек.       Размахнувшись, Чуя выплеснул все содержимое в лицо подростку, после чего сразу послышался громкий кашель, попытки нормально вдохнуть и выплевать воду. Отставив ведро, Накахара подошел ближе. Хватая связанного за подбородок, он с силой повернул голову к себе, вынуждая мальца смотреть прямо в глаза.       – Как тебя зовут?       Челка брюнета закрыла глаза, и Чуе пришлось поддеть пальцами мокрые волосы, убирая их назад. И два испуганных глаза, смотрящих на него, вызвали легкий приступ тошноты: Чуя с трудом переборол желание выйти из этой комнаты и проблеваться. Этот неприятный ком в действительности был настоящим отвращением к самому себе. Чуя не был слабонервным, он не мучился из-за совести, убивая людей. Все это было уже не так важно за годы работы на Мафию. Но истязание детей было выше него.       – Мне повторить?       – Эйден, – голос мальчишки был осипшим, совсем еще детским.       – Где твой отец, Эйден?       – Я не знаю.       Накахара обернулся на сидящего на стуле Осаму, который только кивнул головой, тем самым давая понять, что все не так просто, как кажется. Но один вопрос оставался нерешенным: идет речь о мнительности Дазая или хорошей актерской игре мальчишки. Последний как раз-таки едва слышно шмыгал носом и был весьма тих для жертвы. Ни вопросов «Кто вы?», ни криков, что они представить не могут, чей он ребенок, ни истерик от ужаса, что он вляпался в такую ситуацию. Эйден знал, куда и почему он попал, что хотят от него люди вокруг, и почему он не должен ничего говорить.       – А если хорошо подумать?       Обернувшись к Эйдену, Чуя запустил пальцы в мокрые волосы на затылке и потянул того назад, заставляя смотреть на себя вместо бетонного пола. Мальчик скривился от боли, но не подал ни звука на это, честно стараясь держаться.       Внутренне Накахара мог продолжать себя успокаивать, что мальчишка все-таки прикрывает папашу, однако факт того, что он просто не может поступать иначе, продолжал долбить по вискам. Быть может, были бы у Чуи родители, и вляпайся он в такую историю, тоже бы ничего не сказал отморозкам вроде них с Дазаем.       – Я ничего не знаю, – рваный всхлип. – Ничего. Совсем ничего.       Чуя бил наотмашь. Прямо так, словно повторял недавние ментальные удары Дазая. Это был один четкий удар, после которого в помещении на каких-то пару секунд раздалась звенящая тишина. Накахара старался не думать о том, что делает, и какое чувство дежавю это вызывает, мальчишка был в шоке, Осаму наблюдал за представлением с первых рядов.       – Твой отец полный кретин, что свалил на тебя такую ношу, – мафиози заносит кулак и уже через мгновение ему вторит сдавленный стон после удара под дых. – Или он думал, что его ребенку ничего не грозит, его пожалеют дважды?       Если он понимал, что ради спасения собственной шкуры отец, самый близкий родственник, может пойти на любую подлость, то для ребенка этот факт в буквальном смысле переворачивал мир. Тот самый мир, в котором он привык быть защищенным от всех опасностей этим самым человеком. Но именно в самый жуткий, опасный момент этого защитника рядом нет. «Защитник» там, где безопасно может быть только ему самому.       – Нет, – мальчишка всхлипывает, задыхается от сильного удара.       – Что «нет»?       – Он знал, что вы чудовища.       – Мы не чудовища, мы лишь забираем то, что по праву принадлежит нам, – в диалог встревает «зритель». Он явно знает больше этих двоих, впрочем, как и всегда.       – Но вы же простили ему долг!       – А ты думал, он только им и обязан?       Нормальный отец в понимании Чуи в принципе не должен был посвящать в свои грязные дела ребенка. Не такого маленького. Тем более, понимая, что тем самым дает ему еще больше шансов вляпаться в свое же дерьмо вдобавок.       Смотря на несчастного мальчишку, Накахара понимал, что тот просто в ужасе от происходящего. Он не верит, что отец так мог с ним поступить. Он не понимает, как такое может происходить в еще недавно совершенно безопасном мире. Все, что ему хочется, — проснуться от этого кошмара, полного слишком реалистичной боли.       – Твой отец просто сдал тебя, чтобы спасти свою задницу, Эйден, – Чуя давит из себя ухмылку. Он видит ее отражение в чужих карих слезящихся глазах, видит, насколько она лживая, отвратительная и пугающая.       Накахара не успевает точно осознать момент, когда его под руку подхватывает Осаму: то ли когда ребенок начинает надломно и умоляюще протестовать «нет», тем самым защищая свою веру в честность отца, пытаясь оправдать его, пытаясь не верить слишком убедительному мафиози, то ли когда в глазах начинает темнеть, а комната идет кругом от этих воплей.       – Ты в порядке? – Дазай несколько улыбается и с любопытством смотрит в лицо напарника. Кажется, будто он и вовсе не слышит детских завываний за спиной, а все его внимание сосредоточено теперь на одном человеке.       – В полном, – парень нервным движением выдергивает руку, вызывая тем самым новую усмешку на губах шатена.       – Мальчишка ждет, – он пожимает плечами и отходит в сторону. – Заканчивай уже.       Мафиози опускает взгляд на верещащего ребенка и раздраженно хмурит брови. У него ужасная непереносимость громких звуков, его голова готова разорваться от этого кошмара, а частые головные боли и так передохнуть не дают.       Парень с секунду прикидывает план дальнейших действий и тут же разворачивается, идет в комнату, где находится стол с лежащим на нем плащом. Там же лежит пистолет Дазая, который Осаму по своей беспечности оставил там, еще когда только спустился сюда.       – Ты либо успокаиваешься, – он возвращается в помещение, держа в одной руке пистолет, другой же в этот момент снимая его с предохранителя. – Либо я тебя сам сейчас заткну.       – Нам нужно узнать местоположение отца, Эйден, – напоминает сбоку Осаму.       Мальчик испуганно смотрел то на наведенное на него дуло оружия, то на приторно улыбающегося Дазая, внушающего всем своим видом опасность. Даже в сладости его улыбки было нетрудно почувствовать и разглядеть хищный оскал безумного зверя.       – Я не зна…       Последний звук тонет в тихом «стреляй» и громком, пронзительном крике ребенка, следующим за леденящим кровь выстрелом. Находясь на грани потери голоса, он в исступлении кричал от боли, задыхался слезами, давился кашлем. Пуля попала в плечевой сустав, что наверняка отдалось дикой болью по всей руке моментально. Но несмотря на это, он в болевом шоке метался из стороны в сторону, норовя свалиться вместе со стулом, пока нога стреляющего не наступила на рану, тем самым придавливая стул к стене.       – Давай попробуем еще разок?       Осаму склоняется к нему ближе, с интересом смотря на искаженное бессилием лицо. Крик постепенно стих, вырываясь лишь болезненными стонами, когда чужая нога особенно сильно давила на раненное плечо, что и так простреливало адски мучительно.       – Где находится твой отец?       – Он… – японец всхлипывает, а после снова тихо вскрикивает, когда давление на плечо усиливается, побуждая его отвечать скорее. – Он в городе.       – Зачем же он покупал билет до Осаки?       – Мама.       – О, жену спрятал, сына не удосужился, – Дазай засмеялся. – Вот же чудной малый.       – Местоположение?       – Он не знает, – шатен пожимает плечами и выпрямляется. – Закругляйся.       Дазай разворачивается и направляется в комнату, в которой они с Чуей до этого находились. За спиной послышался еще один выстрел, после которого уже не последовало истерических воплей. Контрольный, чтоб не мучился. «Как милосердно с твоей стороны», — с легким удивлением замечает он, поднимая плащ Накахары со стола.       – Только попробуй сейчас уйти, – единственное, что раздается после выстрела. Опять же, за спиной Осаму.       – О, извини, у меня столько работы, – он посмеивается и разворачивается лицом к парню с оружием. – Еще вот папашу его найти нужно, раз он в городе. Ты, кстати, отправляйся за его женой, быстрее закончим с этим.       – Ты не уйдешь отсюда, пока не ответишь, Дазай. Ты должен ответить.       Мафиози вновь поднимает руку с оружием, целясь прямо в Осаму. Последний в этот же момент думает о том, что в следующий раз было бы неплохо сразу же забирать свой пистолет из рук этого парня. Однако руки поднимает кверху в шутливой манере и опирается поясницей о стол, теряя надежду поскорее отсюда смыться, когда человек напротив к нему приближается. Дазаю не страшно, он лишь тянет время.       – Почему ты думаешь, что я буду отвечать на твои вопросы?       – Потому что я расскажу Чуе, что именно ты пытался его убить.       Шатен впервые за все проведенное здесь время хмурится и, кажется, начинает, наконец, слушать то, что ему говорят. Акутагава был средоточием всего самого болезненного в Накахаре, самого жестокого, отбитого и абсолютно противоположного. Накахару воротило от собственного задания, в то время как Рюноске справился с ним за счет воспоминаний первого. Осаму был единственным, кто видел все метаморфозы эмоций своего партнера и научился ими управлять.       – Ты не можешь связаться с тем, кто является просто носителем второго сознания.       – Но ведь он уже знает, что его пытались убить.       – Его не пытались убить, – Осаму насмешливо фыркает. Конечно, он понимал, что вероятность их связи вполне велика. Более того, он знал, что ничто не останется незамеченным, если это касается Чуи, который был связан сразу с тремя людьми слишком тесно.       – Тогда почему Атсуши в больнице?       – Именно потому что Чую не пытались убить. Всего лишь немного покалечить.       – Значит, я прав?       – Я такого не говорил, – Осаму будто бы обиженно надувает губы и отводит взгляд.       Эта тема — совершенно не то, о чем бы он хотел разговаривать. И явно не с Рюноске. Конечно, ему было даже жаль Атсуши, который в итоге пострадал совершенно незаслуженно, однако факт того, что этот мальчишка спутал ему все карты, нервировал до скрежета зубов. У Дазая был всего один шанс.       – Мы можем идти выполнять задание?       – Ты серьезно думаешь, что я буду подчиняться тебе после этого? – Рюноске стоял уже перед ним, опустив оружие на уровень живота, и Осаму прекрасно чувствовал упирающееся в него дуло через рубашку и пиджак.       – У меня не было мотива его убивать, я же сказал.       – Точно так же, как надавить на самую больную точку, чтобы появился я, правда? – мафиози понижает голос, всматриваясь в темные глаза шатена. – Ты просто пользуешься его щенячьей верностью Мафии и теперь строишь дурака. Но со мной не прокатит, мне плевать на тебя и сохранность твоей жизни.       – Чуя расстроится, если, придя в сознание, обнаружит меня мертвым от собственных рук. А потом ненароком совсем с ума сойдет.       Акутагава на это лишь нервно хмурится, но ничего не отвечает. Дазай знал слабые места их обоих, знал, как обыграть сразу двух игроков в одной игре, и успешно это демонстрировал. Он дразнил, насмехался и при следующем шаге противника ловко его обставлял, буквально носом тыкая в свое превосходство. И это не нравилось Рюноске больше всего. Несмотря на то, что ему ничего не стоит убить этого человека, он чувствовал, что есть что-то, что знает только Накахара. И он просто не может так поступить с не такой уж и чужой жизнью.       Давление от оружия пропадает, и слышится щелчок, когда Акутагава ставит его на предохранитель. Он небрежно кидает пистолет на стол и получает в ответ одобрительную усмешку. Ему снова нечем крыть, Осаму отыграл себе еще один раунд, еще немного времени.       – Понятия не имею, что ты задумал, но ты должен объяснить ему все. В ином случае рискуешь остаться и без него, темноглазый король.       Забирая любезно протянутый плащ, Рюноске быстрым движением накинул его на себя и засунул руки в карманы. Самодовольное «Я пришлю тебе адрес по телефону» бросают ему в спину, когда он уже поднимается по каменной лестнице из подвала. Но отвечать он не собирается, будучи сосредоточенным на совершенно другой мысли.