Hurts – Mercy Фредерик Шопен – Ноктюрн 20 (ф-но и скрипка) (часть сна Чуи) Hurts – Somebody To Die For Lacrimas Profundere – Dead Heart Serenade
То, что Атсуши попал в больницу, Накахара узнает лишь спустя неделю после этого. Чуть позже ему услужливо уточняют, что «все не так плохо, мальчишка все равно первые несколько дней не приходил в себя, а после нуждался в покое, а не в посетителях». Потом Чуя узнал подробности о том, что он попал в автомобильную аварию. А еще то, что Накаджима просил ему ничего не говорить. Как он надеялся скрыть от своего друга данный факт — до сих пор остается непонятным для мафиози. Но этот парень всегда отличался своим желанием никого не задеть собственной бедой. Более того, Чуя очень хотел надрать ему задницу, хоть и понимал, что тому и так не особо хорошо. Где-то ближе к обеду, когда оба мафиози соизволили проснуться после бессонной ночи, они с Дазаем поехали к начальству сдавать отчет за неделю. Пока его партнер беседовал с Мори, Чуя нашел более интересное занятие — узнавал подробности произошедшей аварии у Хигучи. Он не видел ни новостей, ни разговоров не было вокруг него. Уговаривать и так занятую девушку, в принципе, не пришлось, стоило лишь напомнить, кто здесь выше положением, а после вся доступная и не совсем информация была перед ним. – То есть, это не несчастный случай? – блондинка подняла глаза на Чую, стоящего позади ее рабочего стула и облокотившегося одной рукой на его спинку. Вопрос был скорее риторическим, так как по итогам и так все было понятно. – Похоже на то. – Что делать будем? – Искать ублюдка, Ичие, – Накахара нахмурился, почувствовав неприятные головные боли в ту же секунду. По вискам словно молотком долбили. Прикрыв глаза, Накахара зажал переносицу между большим и указательным пальцами, пытаясь таким образом хоть как-то ослабить неприятные ощущения в висках. Сложившаяся ситуация не нравилась ему от слова совсем, а ему сейчас еще ехать к Накаджиме. И вот будет он смотреть на этого потрепанного несчастного так, словно и не знает ни о чем. Словно и не подозревает, что Атсуши не по случайному стечению обстоятельств сейчас лежит в больнице. Его губы надламываются в больной усмешке, когда Хигучи открывает фотографии и медленно их перелистывает, внимательно всматриваясь в каждый кадр. Парень тоже внимательно рассматривает эти металлические вмятины, кровь и отлетевшие части автомобилей. «Оба водителя мертвы, пассажиру удалось избежать летального исхода» — такая цитата красовалась на одном из снимков, и зачитывает ее блондинка. «Промашка или это и было целью? Он должен был остаться в живых?» — задается вопросом в тот же момент Чуя. – Вы знакомы с этим человеком? – интересуется Ичие, когда Накахара отходит к окну, чтобы открыть его и закурить. – К моему большому счастью, – щелкает зажигалка, после чего он делает первую затяжку и выдыхает никотиновый дым в окно. Вертя в свободной руке уже закрытую пачку, спустя секунду добавляет, – и его большому сожалению. – Что вы имеете в виду? – Ничего особенного. Просто в жизни каждого человека есть тот, с кем ему было бы желательно разойтись по разным дорогам в силу каких-либо обстоятельств, потому что так лучше, но либо лишь один из них это понимает, но не может в одиночку так поступить, либо они оба слишком эгоистичные идиоты. – Накахара снова делает затяжку и медленно выдыхает, а после поворачивается лицом к собеседнице. – У тебя ведь тоже есть такой человек, я прав? Хигучи неопределенно кивает головой, явно смущенная такими словами со стороны вышестоящего. Он всегда говорил то, что считал нужным, и умел это правильно подать. За это его действительно уважали. И девушка крайне удивлена, что Накахара был уверен в том, что она должна была это слышать. Сейчас, стоя перед ней с сигаретой, он прекрасно знал, что попал в самую цель. Если бы она могла, возможно, попыталась бы поговорить с ним на эту тему. Она словно хотела потянуться к этим вопросам и ответам, что крутились в его голове. Но она не могла. Ровно как и то, как Чуя понимал свой лимит искренности. То, что они работают друг с другом, не делает из них психологов, готовых помочь сослуживцу в любой момент. Наблюдая за некоторой неловкостью девушки, Чуя легко улыбнулся. Она не была глупой, не лезла туда, куда не просят, и знала, когда лучше промолчать. Это нравилось ему, поэтому обычного кивка было вполне достаточно. Парень по ее глазам видел, как она задумалась над его словами. Она пыталась понять. Не его. Себя. – У вас тут что, интимная беседа? Высокий мафиози проходит в комнату, в которой они находились, и останавливается у стула, где сидела Хигучи, прямо на том месте, где стоял до этого Чуя. Осаму с интересом рассматривает экран, где все еще висела фотография с места автокатастрофы, а после протягивает загадочное «понятно» в своем привычном шутовском тоне. Взгляд карих глаз обращается к курящему, который чуть хмурится от головной боли. Дазай в этом уверен, он настолько хорошо изучил его мимику, что мог сказать, когда Накахара хмурится от физической боли, а когда от каких-либо неприятных эмоций. – Ты решил поподробнее узнать об этом? – И теперь я уверен, что авария подстроена. – Ты в этом так убежден? – Не сомневаюсь. Шатен пожал плечами, не став спорить с партнером. Вместо этого он принялся лишь молча перелистывать фотографии, а после мельком просматривать вкладки, которые до этого Хигучи открыла для ознакомления Накахары. За это время последний успел докурить, выбросить окурок и закрыть окно. Подойдя к Осаму, он молча кивнул, после чего они вместе направились к выходу, оставляя девушку в одиночестве. То, что они понимали друг друга и без слов, знали все, кто когда-либо работал с Двойным Черным. Однако каждый раз по-особенному, словно впервые увиденное, поражало то взаимопонимание на ментальном уровне. Казалось, настолько хорошо человека чувствовать было просто нереально. Либо же это все годы работы вместе. Это в любом случае выглядело так, словно им и вовсе не требовалось слов для общения в такие моменты. Когда они спустились к автомобилю, что довезет их до больницы, Дазай со смешком открыл дверь перед Чуей и склонился в поклоне, приглашая своего партнера первым сесть в салон. Ехидное «Дамы вперед» чуть было не закончилось фингалом под глазом, однако парень ловко увернулся и сел на заднее сидение рядом с ним. Почему в этот раз машину вел не Накахара — было вопросом к Дазаю. Парень был уверен, что сегодня «просто не лучший день для вождения, да и ехать совсем немного от дома». От дома действительно ехать было немного, однако от центрального штаба Портовой Мафии порядком больше. Но Осаму предпочел напрягать других. Пока за окном дома сменялись домами, а беспрерывный поток не смешался в единую цветастую кашу, Накахара успел немного задремать, по случайности удобно улегшись головой на плече Осаму. Собственно, последний не особо волновался об этом, Чуя же не любил показывать своего доверительного отношения к напарнику при других. Даже несмотря на то, что это было и так весьма очевидно. Сон у рыжеволосого мафиози был даже хуже, чем просто плохой. Даже без будильника он просыпался часа через четыре в лучшем случае. В худшем — два. Иногда удавалось и больше, но чаще всего это заканчивалось кошмарами, от которых он подскакивал больше от того, что его будили, нежели от собственного желания. В такие моменты он действительно поражался реализму своих снов, потому как проснуться ему казалось более нереальным, чем переживать ужасы в тех вселенных в своей голове. И вдруг он перестал чувствовать плечо под головой, а резко открыв глаза, понял, что рядом и вовсе никого нет. Быть может, до этого момента он на самом деле спал? Дазая действительно рядом не было. Но даже эта чертова головная боль казалась реальней некуда. И разговор с Хигучи, намерение поехать в больницу к Атсуши, подробности об аварии. Все это лишь на нервной почве после того, как он узнал, что Накаджима в больнице. Следующее, что замечает мафиози, — он все так же едет в автомобиле. За окном уже абсолютно темно, ни единой звезды. Только освещение высоких фонарных столбов. Едет же он по какому-то мосту, что понятно по мелькающим по бокам железным балкам и воде вдалеке. Чуть позже, буквально через пару секунд, до Чуи доходит, что этот тот самый мост, идущий у черты города, который был еще только в процессе постройки. – Подождите же… Опираясь на спинку сидения, он хотел было попросить водителя остановиться, но тут же заметил, что на водительском сидении никого нет. Внимание в панике метнулось к лобовому стеклу, за которым к нему стремительно приближался недостроенный край моста и сплошная чернь за ним. На педаль газа свалены кирпичи, и у Накахары нет иного выбора, как в спешке перебраться на переднее сидение, чтобы остановить автомобиль. Слишком быстро. Прыгать сейчас сравни самоубийству. И он действительно пытался успеть, с силой разгребая тяжелые куски кирпичей в стороны, однако это стало бесполезным, когда внутри все застыло под действием гравитации, словно он находился в самолете. Будучи в совершенном ужасе, он не сразу понимает, когда автомобиль оказывается в воде. Лишь тогда, когда салон постепенно начинает заполняться ею. Парень закусывает губу до боли, когда пытается открыть водительскую дверь. Замок, ровно как и кнопка открытия стекол, не срабатывал. Переползая на другое сидение, он чувствует воду уже у колен. Но замки и там не поддаются. С задними дверцами происходило то же самое. Паника медленно, но верно заполняла сознание. Накахара уже точно не мог определить, в какой из реальностей был сон. Однако то, что он начинает задыхаться, мафиози чувствовал особенно четко. Когда весь салон уже заполнился водой, и даже окна не желали пробиваться, сколько он ни пытался, пускай это и было глупой идеей. Его чуть покачнуло, когда машина опустилась на самое дно, приземлившись всем своим грузом на него. – Чуя, – он чувствует, что уже не хватает воздуха в легких, который он задержал в последние секунды, пока вода не затопила салон. Однако голос Дазая в последний момент жизни кажется ему до ужаса ироничным. – Ты должен открыть глаза. Он не сразу понимает его. Чувствует лишь, что уже на грани, чтобы прекратить свои бессмысленные попытки цепляться за жизнь. И глухое «просыпайся» доносится до него с трудом. Когда Накахара чувствует тепло на своих щеках, он понимает, что его глаза действительно плотно закрыты, даже зажмурены, и неприятно щипят. – Открой глаза, – повторяет Осаму. И он открывает. С трудом, но открывает. Мафиози с легким ужасом смотрел на лицо напротив, чувствуя эти мокрые остатки паники где-то внутри. Но все это очень странно контрастирует с теплыми пальцами на его скулах, с тем, как Дазай аккуратно проводит по его коже, стирая слезы. Чуе кажется, словно он из одного сна попал в другой. Эта игра контрастов сильно действует на нервы. И от этого ему хочется закрыть глаза снова, потому что он боится осознать, что уже мертв. – Сейчас действительно проснулся, – тихо произносит шатен, внимательно смотря в голубые глаза напротив. – Уже все в порядке, перестань лить слезы. – Я не лил слезы, – Чуя отталкивает его от себя, оглядываясь. Водителя в салоне нет. – Я попросил его выйти, чтобы сохранить твою честь устрашающего мафиози, плакса, – над ним тихо смеются, но Чуя не обращает на это никакого внимания. Он почему-то думает о внимательности Осаму. Этот парень всегда знает, что делать. И вдобавок словно мысли читает. Однако Чуя, наконец, с трудом начинает осознавать, что все-таки сном оказывается именно его очередной кошмар. Что в данный момент он совершенно точно находится в своей реальности. Автомобиль, Дазай, он действительны. Это понимание позволяет ему расслабленно выдохнуть, словно, моргни он сейчас еще раз, перенесется в иной свой кошмар. Дождавшись, пока напарник более или менее придет в себя, Дазай вышел из автомобиля, а за ним и Чуя, на ходу надевая свою шляпу, что слетела во время сна. Тот парень, что побывал сегодня их водителем, сидел неподалеку: на лавочке возле комбини, и ел мороженое. Когда он заметил вышедших, парнишка тут же подскочил и побежал к машине, провожая взглядом удаляющихся людей. В регистратуре Осаму первым делом подошел к стойке ресепшена и уточнил, в какой палате лежит Накаджима Атсуши, и возможно ли его посещение сейчас. Получив согласие и больничные халаты с бахилами, он записал их в журнал гостей, после чего вернулся к Накахаре, рассматривающему плакаты на стенах. – Зачем они вешают на стены фотографии своих больных? Это же кощунство, – он сперва надел бахилы на обувь, отдал плащ Дазаю, а после принял больничный халат, что накинул поверх плеч на замену снятой вещи. – Людям нравится верить, что не все так безнадежно в этом мире. Проделав те же самые вещи, шатен поудобнее перехватил их плащи, что повесил на руку, и направился к лестнице, по которой им необходимо было дойти до нужной палаты. Накахара молча шел возле него, осматривая помещение, пробегая мельком глазами по огромным плакатам с различными советами от врачей, как избежать той или иной болезни, когда следует делать и какие прививки и, конечно, не упустил пару стендов с фотографиями бывших пациентов. Он не вчитывался, по какой причине они там находились, но это в любом случае казалось ему просто ужасным. Он не понимал, почему люди пытались дать надежду безнадежным. Кое часто говорила, что в конце всегда вспоминаешь начало, каким бы оно ни было. Для этого ли это делали? «Посмотрите на то, какими вы были, и не сдавайтесь. Просто идите вперед». Что ж, быть может, это не так плохо, как ему кажется. Быть может, это только они привыкли к жизни, которая дает тебе право лишь на выбор между «сдохни» и «выживай любой ценой». Только когда они остановились перед белоснежной дверью, ведущей в необходимую им палату, Чуя вспомнил, что они даже ничего с собой не взяли, как обычно принято, приходя в больницу. Но выхода теперь уже не было, не бежать же сломя голову на улицу по ближайшим магазинам. И он толкнул деревянную дверь, проходя внутрь комнаты. – Чуя? Удивленный блондин находился в полулежачем положении на своей постели. В руках его находилась книга, в которую он аккуратным движением вложил самодельную закладку и, закрыв ее, положил на колени. Накахара стоял перед ним с каменным лицом, рассматривая все повреждения, которые в данный момент были доступны глазу. На скуле все было замазано йодом, но за неделю уже прилично зажило, на шее же красовалось два пластыря. Через левое плечо, прямо на сгибе шеи, было видно бинты, которые проходили там для поддержки повязки. Чуя сразу понял: правое плечо сильно пострадало. Что еще повреждено — неизвестно, но то, что ноги не переломаны, — это уже хорошо. Никакого гипса, значит, заживет все куда быстрее. На самом деле, он готовился к худшему, смотря на фотографии некоторое время назад. Легко отделался по своей природной везучести. Осаму позади него закрыл дверь и повесил плащи на спинку стула, который тут же поставил неподалеку от кровати. Следом за ним он поставил второй стул и, засунув руки в карманы брюк, уселся на него. Благодаря легкой улыбке и расслабленному выражению лица можно было прочесть в нем лишь расслабленность. Он вновь играет роль зрителя. Дазай понимающе молчал, позволяя своему партнеру немного разобраться с собственными чувствами. Ночью он был зол, буквально рвал и метал все, что под руку попадалось. Метал, собственно, то в стены, то в Осаму. К утру же пришло осознание, что он не властен над всем, что хочет сберечь. Сейчас Дазай прекрасно видел это за той безэмоциональной маской, которой он прикрылся, — растерянность и принятие. – Чуя, я… – Ну, и долго ты собирался скрывать это от меня, безмозглый ты придурок? Накахара перебивает его, и Атсуши буквально ежится под этим холодным взглядом и давлением тяжелого, металлического голоса. Все-таки даже несмотря на всю выплеснутую злость на Дазая, у него еще с лихвой осталось конкретно для Накаджимы. Вряд ли он надеялся, что Чуя спокойно отреагирует на его проживание в больнице, если узнает. Более того, было множество вещей, о которых он не хотел говорить парню. «Он неугомонный, он начнет копать», — повторял Атсуши Акутагаве, прося оставить это в секрете, как и остальных, кто хоть как-то мог об этом рассказать. Дазай также знал, но ничего не сказал. Накаджима был благодарен за это. – Ты не должен сердиться, – больной неуверенно складывает руки на книге, опуская взгляд на нее, словно это его спасло бы от гнева друга. – О, ты хочешь поговорить о том, что я не должен? – Чуя опирается рукой на железный поручень кровати, где прикреплен планшет с медицинской карточкой Атсуши. – Может, лучше поговорим о том, чего не должен делать ты? – Я не хотел тебя беспокоить! Атсуши несколько повышает голос, на что Накахара сильнее сжимает поручень, буквально чувствуя, как гнев разливается в крови лавой. Больше всего ему сейчас хочется накричать, вбить в эту пустую голову, что так нельзя поступать с человеком, которого знаешь столько же, сколько себя помнишь. Пускай они и не были самыми верными друзьями по некоторым причинам, но они оставались друг другу неимоверно близки. – Он бы все равно узнал, Атсуши, – Дазай протягивает руку и, взяв Чую за запястье, аккуратно тянет того на себя, побуждая его тем самым сесть уже и прекратить скандал. – Хотя, уверен, ты заранее готовился к его припадку. – Хочешь сказать, что я не прав? – мафиози садится на предложенный стул, нервно дергает рукой, высвобождаясь из захвата. – Ты тоже должен его понять. – Понять что? – Что он так же заботится о тебе, как и ты о нем, – шатен жмет плечами, словно говоря о само собой разумеющихся вещах. – Только делает это чуть более адекватно, чем ты. – Если бы он заботился, не прятался бы от меня. – И что бы ты сделал? Сидел возле меня, пока я лежал без сознания? – Атсуши не выдерживает и тоже встревает в препирательства. – Я бы был с тобой! Накахара давит на него, хотя и понимает, что это полная глупость. Все, кто находился сейчас в палате, понимали, что он бы не был с ним. Чуя не последний человек в Портовой Мафии, он постоянно занят, у него куча обязанностей, людей в подчинении и Дазай, который занимает собой времени даже больше, чем вся работа парня. Но он продолжал упрямо стоять на том, что ему было в любом случае лучше знать, чем пребывать в неведении все это время. – Но ты был со мной! Последние слова звучали сравни грому посреди ясного неба. Чуя замирает, Осаму предсказуемо хмыкает, ожидая такого поворота разговора, он с самого начала знал, что Накаджима сдастся под напором Накахары. Атсуши же выглядит так, словно был готов расплакаться. Он действительно не хотел говорить этого. Это было последним, что он хотел бы сказать, но теперь выхода не оставалось. Мафиози был просто вне себя. – …что? – Акутагава приходил ко мне каждую ночь, – блондин поджимает губы. Ему неловко. – Он был здесь даже в тот день, когда я пришел в сознание впервые. Рано утром уже уходил. – То есть, хотите сказать, что Акутагава знал? С самого, мать его, начала знал? – Ну, похоже на то, – Дазай согласно кивает. – И ты мне ничего не сказал, когда я спрашивал, куда он уходил! – Откуда я знал? – Акутагава говорил, что Дазай вообще не знает, что он ушел. – Подтвердил светловолосый, словно защищая Осаму от нападок. – Вы вдвоем и Дазая умудрились идиотом выставить? – Мы просто не хотели… – …чтоб я нервничал, правильно? – Чуе уже действительно осточертела эта фраза. Все, что он хотел, так это проехаться кулаком по лицу Накаджимы в целях профилактики и отрезвителя от своей идеи «Всех спасу, ничего не сказав никому». – Совершенно верно, – Осаму, уже порядком уставший от этих пререканий, вытащил руки из карманов, сложив их на груди. Он полагал, что его партнер вспыльчив и мог весь дом со злости перевернуть, но веселее это проходило только в те моменты, когда причиной гнева был он сам. В данный момент ему было, откровенно говоря, скучно. В какой-то мере, он чувствовал даже легкий укол ревности, что столько внимания и бешенства уходит совершенно на другого человека. Они оба знали, что Атсуши хорошо поладил с Рюноске. Но только Осаму знал, насколько хорошо они поладили. Знал настолько хорошо, что теперь Атсуши каждый раз старался стоять от Акутагавы подальше, если рядом находился Дазай. Проблема заключалась в том, что человек, которого любил Накаджима, не являлся самостоятельной личностью в этом мире. Человек же, который целиком и полностью принадлежал Осаму, был вынужден содержать в себе чужую личность, дал кому-то иному жизнь. Не по своей воле. И сейчас Дазай, пропуская мимо ушей гневные тирады Накахары в сторону Атсуши, начинал понемногу напрягаться от скуки и отсутствия внимания к себе. Если при Акутагаве он еще более или менее мог смириться с тем, что внимание этого человека было направленно на совершенно другую личность, то с Чуей все было иначе. Осаму не считал себя собственником. Но из-за рыжеволосой бестии приходилось сомневаться и чувствовать себя несколько помешанным. – Так, мне это надоело, – шатен мученически вздохнул, – иди сюда. Несмотря на то, что Чуя еще толком не успел сообразить, что это было ему, Дазай потянул того за талию к себе. Когда их губы с силой столкнулись, Накахара еще пытался что-то возмущенно договорить. В тот же момент, как длинные пальцы Осаму скользнули в его волосы на загривке, Чуя ошарашенно выдохнул горячий воздух в губы партнера. Это не был обычный поцелуй влюбленных. И даже на успокаивающий это не было похоже. Дазай словно приструнил дикого зверя плетью. Он целовал грубо, горячо, с горько-сладким привкусом ревности. Пальцы, облаченные в черную ткань перчаток, несильно сжали лацканы пиджака шатена и плавно оттолкнули от себя, давая понять, что он уже успокоился. Осаму молча с ним соглашается, верит немому слову, отстраняется и снова принимает прежнее положение, откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди. Атсуши перед ним лишь опустил глаза на книгу. Дазай знает, что ему больно. До обреченного стона больно, обидно и стыдно, но светловолосый совершенно ничего не может с этим поделать. Осаму понимает, что парень видит в Чуе не только друга. И он расставляет четко отмеченные рамки. Чуя в этот момент вдыхает полной грудью, снова выдыхает и, кажется, больше не собирается тыкать Атсуши носом в его косяк. – Этого не следовало делать, – наконец, произносит он. – Не переживай, я понимаю. Вы же пара, все нормально. – Накаджима заторможено кивает и слабо улыбается. – Я говорил о твоем поступке. – А, точно, – мальчишка теперь уже нервно смеется, переводя взгляд на стены, избегая светлых глаз Накахары. – Да, ты прав. Я больше не буду так поступать. – А ты мог и другой способ найти, – между прочим заметил все же парень, поворачиваясь к Дазаю. – Не мог. Тебя каждое слово только больше распаляло. Да и я выбирал не только действенный, но и быстрый способ, – шатен улыбается этой своей улыбочкой, а ля, «Я действительно знаю о таких вещах куда лучше», которая говорила сама за себя куда больше, нежели ее хозяин. Поправив сползающий врачебный халат на плечах, Чуя на какое-то время замолчал. Весь его гнев иссяк, словно его и не было, оставив после себя внутри лишь пепелище. Было не слишком-то приятно, но Накахара уже начинал успокаиваться и более не хотел развивать эту тему. Все, что ему хотелось на самом деле знать, — что Атсуши в порядке, и ему более ничто не угрожает. – Как ты себя чувствуешь? – наконец, произносит он. – Уже куда лучше. Врачи говорят, что быстро на поправку иду, быстро все заживает. – Атсуши легко улыбается, будучи рад смене темы. Его светлые глаза поблескивают от нашедшей на них не вовремя влаги в лучах солнца, которое медленно, но верно ползет к краю неба. Совсем скоро можно будет полюбоваться закатом. – Я рад, что ты здесь не сидишь в одиночестве. Мафиози чуть улыбается ему, переводя взгляд на белую тумбочку, на которой стоят в обертке мягкого мятного цвета белые нарциссы, небольшая ваза с фруктами, рядом же располагались несколько упаковок сока различных вкусов, конфеты, открытки и пара книг. На стуле, что стоял с другой стороны от кровати Накаджимы, висела одежда, которую ему притащили, видимо, в ожидании, когда же ему можно будет уже выходить прогуляться около больницы. Там же лежал среднего размера белый кролик с черными пуговицами-глазами и выглядел очень мягким. Подобные игрушки обычно дарят детям. – Ребята с работы навещают меня каждый день, как только я пришел в сознание, – мальчишка все с той же улыбкой подтверждает его слова. – Если завтра разрешат, то должны будем выйти на улицу, посидеть на лавочке возле больницы с Наоми и ее братом. – Ты всего пару дней здесь лежишь, если не считать времени без сознания, чего тебе не сидится? С легким смешком рыжеволосый не сдерживает пораженного взгляда на этого неугомонного парнишку. Никогда он не мог понять этой его неспособности усидеть на месте. Атсуши никогда не был из числа тех людей, кто мог валяться при болезни на кровати, словно труп. Как Дазай, например, любил это делать. У него сама жизнь по венам текла, и ему просто необходимо было двигаться, чтобы не чувствовать себя потерянным в этом потоке. – Мне скучно сидеть здесь целыми днями, читать книжки и ждать кого-нибудь, кто придет ко мне и хоть как-то прервет эту монотонность, – он забавно хмурится, шутливо надув щеки, но быстро отходит, и улыбка снова сияет на его губах. – А так я смогу чуть позже и сам выходить, без помощи. Буду дышать свежим воздухом и поправляться еще быстрее. – Очень на это надеюсь, – Чуя улыбается ему в ответ, будучи искренне рад за моральное отношение ко всему произошедшему Накаджимы. – Прошу прощения, – дверь приоткрывается, и в палату заглядывает медсестра. – Пять часов, время для посещения закончено. – Уже уходим, – отзывается Дазай и начинает подниматься со своего места, машинально поддерживая рукой Накахару за талию, словно оберегая того от падения. Он не думает ни об опасности, ни об этом жесте, однако сидящий на кровати блондин вымученно прикусывает губу, отслеживая этот машинальный, но очень чувственный, личный жест со стороны Осаму. Улыбку с лица тут же стирает, но Атсуши старательно делает вид, что все в порядке. Он, конечно, понимает, что не имеет никаких причин винить за это Дазая. – Поправляйся скорее, мы постараемся еще наведаться в ближайшее время, – произносит Чуя в дверях, ожидая, пока его партнер заберет их плащи и расставит стулья по местам. – Продолжай в том же духе, Атсуши, – с улыбкой желает Дазай, выходя вслед за Чуей. Накаджима на их слова лишь легко улыбается и кивает, тем самым словно обещая выполнить все то, что они ему пожелали. Двойной Черный закончил свой визит, оставив после себя легкий налет холодной печали и ответы на вопросы. Больше всех был доволен Дазай, проведав состояние несчастного, который пострадал по нелепой случайности. По крайней мере, так они это называют. – А он неплохо выглядит, да? – Чуя поднимает голову на Дазая, одновременно с тем вытаскивая пачку сигарет из кармана своего пальто, которое уже успел накинуть себе на плечи. – Более чем, – шатен улыбается и кивает в ответ, ловким движением вытягивая из чужой пачки сигарету. – Благодарствую. Накахара недовольно цыкает, но ничего мелкому воришке не говорит. Лишь достает себе сигарету и поджигает кончики. Они уже отошли от больницы метров на десять, однако искать специально отведенное место для курения парни не стали и просто направились к набережной. Через нее можно было добраться пешком до дома, хоть эта дорога и была длиннее. И они, в принципе, не договаривались, но все так же чисто на духовном уровне поняли, чего оба желали. Спокойной прогулки, без мыслей о том, что нужно куда-то бежать, что кто-то ждет, а кто-то — наоборот, совсем не ждет их. Солнце тем временем садилось, окрашивая небо в яркие и уже чуть потемневшие оранжевые оттенки, среди которых оно выделялось своим бледно-желтым свечением. Мафиози медленно шли по вымощенной узорчатой плиткой дороге. Сигареты медленно тлели между их пальцев, а на душе на столь короткий промежуток времени разыгралось такое спокойствие, что даже страшно представить, какая буря последует за этим затишьем. – Значит, ты твердо решил найти виновника, – произносит Дазай и делает затяжку, останавливаясь около края набережной возле железного поручня. Солнце оттуда было видно особенно хорошо, как и небольшую часть города по другую сторону от воды. – Конечно. Разве ты не поступил бы так же, если бы это произошло… со мной? Чуя останавливается возле него. Напарник смотрит вдаль: то ли на дома, то ли пытается различить медленное движение солнца, которое уже наполовину скрылось за горизонтом. Они синхронно делают по затяжке и выдыхают дым в несколько прохладный весенний воздух. На улице совсем никого нет, что не странно для такого места как набережная. В основном здесь гуляют днем туристы да родители с детьми. – А ты сомневаешься? Осаму тушит сигарету о железо и безразлично кидает ее на асфальт. Развернувшись к Накахаре, шатен несколько улыбается, но его улыбка тут же меркнет под мягкими лучами, когда его глаза встречаются со взглядом океанически-голубых глаз. Парень подходит ближе, сокращая между ними и так незначительное расстояние. Ладони его аккуратно обхватывают бледное лицо, мазнув большими пальцами по скулам. Дазай действительно нежен с ним в этот момент. Настолько нежен, что Чуе физически больно чувствовать эти прикосновения. – Я уничтожил бы каждого, кто причинит тебе боль, Чуя, – шатен заправляет прядь волос за ухо и чувствует ладони Накахары на своих предплечьях, сжавших в пальцах ткань плаща и пиджака с рубашкой. Правая лишь чуть слабее из-за зажатой сигареты. – Пока что это делаешь только ты, – их лбы сталкиваются мягко, и он уже может чувствовать горячее дыхание на своих губах. – Больше никто не посмеет. Дазай смотрит в глаза Чуи из-под полуопущенных век, и на солнце зрачки особенно хорошо отдают блеском, словно виски в бокале при плохом освещении. Его взгляд говорит о многом, но всегда о главном: собственничество, самодовольство, жажда, клятва. Истинное сумасшествие Дазая — его паутина чувств к Чуе. В действительности он мог утопить этот город в крови, стоит лишь рамкам сломаться под напором его силы. Он касается губ Чуи сначала аккуратно, болезненно опаляя их своим дыханием, отчего рыжеволосый чуть ли не задерживает свое. Хватка Накахары усиливается, когда их губы сталкиваются в более напористом поцелуе, в чувственности до ломоты костей, до истошного крика в черепной коробке, до скрежета под ребрами. Они целуются на набережной перед закатным солнцем, медленно скрывающим их Двойной Черный в ночи. Целуются так, словно танцуют на собственных чувствах. Так, словно это последний поцелуй, словно это последние секунды существования мира.I love your eyes I love your fingers too And love your touch cold Your poison tongue Turned me into a fool