In the stained sadness

Nightcore – give us a little love (male) Sneaker Pimps – This Will Make You Love Again (с начала нц сцены) Kosheen – Recovery The Neighbourhood – Cry Baby

      Когда Портовая Мафия устраивает торжество — это всегда устрашает. Большой риск несет не общество одних только киллеров различных мастей, мошенников, шестерок и прочего сброда подчиненных, а, скорее, последствия, которые за собой несут море выпивки и различных блюд. Огай устраивал такие пиршества крайне редко, но если случалось, то по высшему разряду.       Таким людям как Огай Мори в принципе понятны подобные вещи, как светские приемы чисто из-за своего статуса. Боссы различных больших группировок, управляющих в буквальном смысле городами, с такими людьми он связан повсеместно, и подобные мероприятия в его случае служат для укрепления связей и появления новых.       Все торжество началось весьма недурно: Мори произнес короткую, но, как и всегда, весьма впечатляющую речь, пребывая в этом своем амплуа беззаботного мужчины, у которого, на взгляд незнакомого человека, якобы и близко ничего не может быть общего с мафией. Исключительно визуально и только для не знакомого с ним. Конечно же, все это только напоказ и для того, чтобы расслабить собравшихся коллег. Малышка Элиза в этот момент попивала сок через трубочку из высокого стеклянного стакана и без особого интереса рассматривала толпу безликих для нее людей, сидя неподалеку на своем высоком, но, конечно, детском стуле. Из них всех она знала не так много людей, считая остальную часть лишь безмозглой толпой, выполняющей любой приказ Мори.       Мужчины и женщины молча выслушали речь босса и уже после ее завершения подняли бокалы, чокаясь между собой. Постепенно начал возрастать гул разговоров со всех концов. Это было похоже на самый обычный рабочий корпоратив, которые обычно устраивали на «обычных» работах в честь какого-нибудь особо значимого события. У них, в принципе, он тоже состоялся по достаточно весомой причине: после долгих лет вражды с группировкой из Токио, они, наконец-то, заключили контракт на мирное сотрудничество.       Еще более скучно, чем маленькой Элизе, было только Двойному Черному. Подростки сидели на одном из подоконников и пили яблочный сок, налитый им одним из обслуживающего персонала, будучи уверенным, что это именно то, что они хотят выпить. Взрослые, работающие с ребятами, отпустили по этому поводу даже пару шуток, на что те только посмеивались, но ничего говорить не стали.       Дазай время от времени куда-то отходил, но всегда неизменно возвращался к своему напарнику, лукаво спрашивая, не успел ли тот заскучать. Чуя на это лишь раздраженно супился, потому что по одному его виду заметно, как ему скучно здесь в принципе, не говоря уже о присутствии или отсутствии Осаму рядом. Тот на это лишь беззаботно смеялся, уверяя, что уже скоро все это безобразие закончится, и они смогут отправиться домой.       На улице, за окном, непроглядной стеной лил дождь, и Чуе подумалось, что эта погода как нельзя лучше подходит для их торжества. Под стать Портовой Мафии. Мрачная сырая погода, вслед за которой землю покроет густой непроглядный туман, вынуждая мирных жителей снова сидеть дома и бояться выходить на улицу в целях собственной безопасности.       Не только покров тьмы являлся оплотом и рассадником мафии. Чем страшнее выйти на улицу простому гражданину, чем больше шансов встретить на своем пути вооруженного пса организации. Они были повсюду, и их становилось лишь больше.       С их места было хорошо видно всех тех, кто находился в помещении, многих из которых он знал лично, кого-то косвенно, кем-то уже успел поруководить на миссиях. Некоторые здоровались с ним, специально подходя, кто-то в знак уважения и приветствия кивал с расстояния, поймав взгляд подростка.       И вот он пил свой сок, наблюдая за всеми этими людьми, поражаясь вместе с тем тому, насколько нормальными они все здесь выглядят. Словно и не эти самые люди ежедневно выполняют такую работу, что у обычного человека даже язык не повернется произнести вслух. И Чуе было ужасно странно.       – Расслабься, – произносят ему шепотом на ухо, от чего Накахара мелко вздрагивает, но виду не подает. Расслабленный рядом Дазай не ловил его внимания уже минут двадцать, и Чуя буквально забыл о нем, рассматривая всю эту толпу, погружаясь вместе с тем в океан своих мыслей.       – Пока ты сидишь рядом, это просто невозможно, – недовольно бурчит он.       – Возможно, тебе просто нужен другой сок?       – Чт?..       Накахара не успевает и вопроса задать, как стакан с соком из его рук отнимают, а отдают тот, из которого пил Дазай. Чуя не совсем понимает в чем разница, ведь они оба пьют один и тот же сок, однако, когда он подносит стакан ближе к носу, не отрывая взгляда от Осаму, то начинает ощущать несильный запах спиртного.       – Ты сдурел?       Осаму хмыкает и подталкивает чужую руку своей, и Чуя вынужден все-таки сделать пару глотков. Тонкие светлые брови сдвигаются к переносице от непривычного вкуса: Накахара только начинает пробовать выпивку, учится и еще не пришел к выводу о наиболее приятном для себя алкоголе. Однако горло неслабо обжигает, и парень понимает, что все это время Дазай втихую распивал виски. Когда рядом с тобой куча взрослых с алкоголем — ничего странного в запахе не замечаешь, чем и пользовался его напарник.       Как оказалось после, распивать сок вместе с Осаму куда интереснее, чем наблюдать за всем этим сборищем постепенно пьянеющих людей, которые потихоньку, но уже начинали расходиться: из уважения к своим коллегам они просто тихо прощались с сослуживцами и отправлялись к выходу, чувствуя, что начинают неслабо пьянеть. Чуя даже был горд этой черте своих людей, никто ведь не хотел опозориться перед Мори, которого, в принципе, давно видно не было.       Когда Чую также повело, а это случилось где-то через часа полтора благодаря усилиям Дазая, который постоянно менял в его руках стаканы с алкоголем и обычным соком, не позволяя более слабому к этому делу быстро опьянеть, Осаму тоже предложил уйти с мероприятия. Так, чтобы никто их не увидел, не проследил и вообще не являлся свидетелем.       Рыжеволосый мафиози на удивление заметно расслабился в компании напарника, посмеивался над его до глупого странными шутками и в конце концов окончательно растерял все свои зачатки непоколебимой саркастичной стены и, видимо, именно поэтому на предложение все-таки согласился.       И так, прихватив с собой недопитую бутылку виски, они отправились на улицу, где дождь, походящий уже больше на настоящий ливень, даже не собирался заканчиваться и лил так, словно это был его совершенно законный сезон, и, в общем, кажется, только усиливался.       На улицах не было ни души. Дождь шумел, барабанил по крышам домов и автомобилей, заливал дороги и зелень. Все нормальные люди сидели дома и носа на улицу показывать не собирались. До безобразия холодная вода все лилась с неба, словно из ведра, однако подвыпившие и уже насквозь промокшие подростки только продолжали смеяться и прыгать по лужам, время от времени отпивая прямиком из горла прозрачной бутылки с янтарной жидкостью.       – Ты знаешь, что это косвенный поцелуй?       Накахара смотрит на него, задавшего вопрос, недоуменно, несколько удивленно и сначала не совсем понимает, о чем вообще идет речь. Потом до него доходит, что Осаму указывает ему взглядом на горлышко бутылки, что держал в руке Чуя, уже отпивший из нее после Дазая. И мальчишеское сердце как-то необычно сильно и больно стукает по ребрам, а смех партнера начинает звенеть в ушах.       – Глупый Чуя, – со смешком тихо произносит Дазай, мягко притягивая напарника к себе за шею, который, конечно, поддается и делает шаг к нему. Он оставляет на пухлых губах горький от алкоголя поцелуй, а пальцы словно по обычаю вплетаются в мокрые рыжие волосы.       И Накахара, не думая особо о последствиях их идиотского и просто сумасшедшего поступка, и том, что с его стороны это просто полнейший провал, тянется за еще одним поцелуем, пока его притягивают ближе к себе: сначала одной рукой за шею, а после — второй за талию. Рыжеволосый обнимает свою половинку черного за шею, отдаленно слыша, как плещется напиток в бутылке, как дождь шумит вокруг них, и даже где-то вдалеке раздается раскат грома, а чувствует еще невозможно горячее дыхание, когда он выдыхает в чужой рот. Осаму целует горячо, приятно и крышесносно нежно. Чуя еще не умеет целоваться и понимать это, но с Дазаем ему это нравится даже так.       Для Накахары это совершенно в новинку. У него жизнь построена на обучении быть первоклассным мафиози, на развитии себя с разных сторон, на выживании и отсутствии «особенных» чувств. Но Осаму любит учить его вредным вещам, он сбивает его с толку и делает всегда первым с ним то, что никто и никогда не сделал бы, потому что никто не имел такой же доступ к Чуе, как его напарник.       Они идут по склону набережной к самому пляжу, но никто и понятия не имеет, куда ведет их эта бесцельная, но такая увлекательная прогулка. Накахара уверен, что после этого всего они совершенно точно заболеют и будут лежать в кроватях с дикой температурой. И, конечно, им прилетит за свою безалаберность, но ему казалось, что сейчас, пока им обоим всего по шестнадцать, это именно то время, когда нужно творить нечто такое, за что в будущем они бы не отделались грозным «Повзрослейте уже, наконец!».       На пляже Осаму забегает под огромный зонт и садится на мягкий шезлонг, откидываясь на спинку. Чуя садится на него же, возле ног Дазая, и смотрит на темное небо перед собой: ни единой звезды не видно из-за густых черных туч, льющая с неба вода делает этот пейзаж до невозможного унылым, но Накахаре до безумного нравится.       Он чувствует, как несильно сжимаются чужие пальцы на его предплечье, и оборачивается, встречаясь с веселой парой темных кофейно-золотистых глаз. Подросток тянет его к себе, и Чуе ничего не остается как поддаться, заползая выше, и в итоге оседлать бедра шатена. Рыжеволосого мафиози это ужасно смущает, но Осаму выглядит совершенно расслабленным при этом: лишь отбирает бутылку и делает еще глоток напитка.       Накахару не слабо ведет, его движения несколько неловкие, и время от времени он совершенно без причины посмеивается, однако все-таки продолжает понимать, что происходит. Ему не нравится, что он с трудом контролирует собственное тело, но такова плата за крайнюю расслабленность. И, конечно, он понимает, к чему все идет сейчас. Между ними с Осаму. Чуя не глупый, пускай и подвыпивший. Дазай не идиот, он знает, что у Чуи еще никого не было.       В то время, пока Накахара погружается в работу и изучение своей будущей работы, Дазай неизвестно где шляется. Осаму умеет пить, целоваться и вести себя как взрослый. Он гений, от него не требуют слишком много, потому что им нечего брать от того, кто одними своими «простыми» планами поднял доход Мафии на сотни тысяч иен. Один лишь Мори мог предполагать, что для Дазая значит действительно напрячься для работы. Чуя не такой. Он пропадает на тренировках ближнего боя, в библиотеке с теориями боя и тактик, на показательных пытках, смотрит, как нужно работать, а как нет, вырабатывает свой собственный стиль, он учится в тире стрелять, что, конечно, у Дазая даже этому вышло научиться на раз-два. Накахара понятия не имеет, откуда он такой взялся, но Огай его холит и лелеет, как собственного сына.       Когда горячие губы касаются нежной кожи шеи в первый раз, Чуя не сдерживает тихого вздоха. Он послушно отпивает еще немного виски из бутылки, когда ему подносят ее прямо к губам. На дне плещутся остатки глотка на два. И Дазай их допивает, откидывая пустую бутылку на песок. Освободившиеся руки вытягивают рубашку из черных брюк партнера и мягко оглаживают поясницу.       Осаму до чертиков нравится, что Накахара такой чувствительный. А быть первым у этого строптивого малого — то еще удовольствие. Он не мог сказать Чуе, что тот его просто с ума сводит, подросток просто не поймет.       Чуя вновь несдержанно вздыхает, когда Дазай ведет носом от его ключиц к шее, вдыхает мягкий аромат то ли мяты, то ли чего-то похожего, а под конец целует за ухом. Шатену нравится то, как его напарник пытается совладать с самим собой, нравится вслушиваться в хриплые вздохи, вот-вот грозящие перейти в стоны, нравится то, как он неуверенно сжимает в пальцах ткань его рубашки на предплечьях. И он прикусывает кожу, от чего Накахара вздрагивает, но не дергается, не пытается отстраниться. Он слишком доверяет, он не боится, что Дазай сделает «что-то не так». Он его вообще не боится. И Осаму награждает его за смелость: сначала целует, а после аккуратно всасывает небольшой участок кожи в рот, позволяя темному цветку распуститься на бледной коже.       Но в конце концов Чуя его мягко отталкивает, вынуждая лечь на спинку шезлонга. Ему на самом деле чертовски интересно, как это работает, и парень опускается ниже к чужой шее и целует под скулой, скользит губами к уху и мягко всасывает мочку в рот. Это вызывает удивление на лице Дазая, но остается без комментариев.       Накахара понятия не имеет, правильно ли вообще делает, но когда Осаму скользит теплыми ладонями по его пояснице вверх, пересчитывая пальцами позвонки, и задирает рубашку выше, от чего кожа покрывается мурашками, он понимает, что да, нравится, это то что нужно.       Он немного дрожит, но чувствует, что все происходящее возбуждает чувствительное к чужим прикосновениям тело. Чужим — конкретно к прикосновениям Дазая. И тот это прекрасно понимает, оглаживая подтянутый живот и уже несколько очерченный рельеф пресса пальцами. Накахара от этих прикосновений задерживает дыхание, втягивает живот, мелко дрожит и чуть не урчит от удовольствия.       Любопытства у обоих не отнимать, но у Накахары все же интерес сильнее: он пробует Осаму буквально на вкус. Сначала посасывает мочку уха, играется языком и несильно прикусывает. Он сам не замечает, как инстинктивно от собственных манипуляций виляет бедрами и до собственного тихого стона трется возбужденным членом о член Дазая, и железная ширинка грубо проезжается по чувствительной плоти, смягчением чему является лишь тонкая ткань нижнего белья. Однако Осаму только сильнее сжимает его бедра в этот момент, увеличивая давление и вместе с тем ощущение трения.       Осаму не был очень уж чувствительным в области шеи, однако ему явно нравились действия партнера, его смелость и, конечно, старание. И, опускаясь губами ниже, Накахара уже зацеловывает кожу над бинтами, чуть отодвигает пальцами последние и оставляет пару поцелуев там. Чуя не хочет портить этот момент, и он не заходит дальше.       Его рубашка в этот момент уже расстегнута. Портупеи сегодня на нем не было, как на Дазае пиджака. И их губы, наконец, сталкиваются в равном поцелуе, в процессе которого рыжеволосый с переменным успехом расстегивает рубашку на мафиози.       Осаму целует его властно: юркий язык тут же проникает в рот партнера и мягко оглаживает небо, переплетается с чужим языком. Чуя не уверен, что правильно все делает, но огонек в глазах напротив заставляет его вспыхнуть ярким огнем, когда Дазай втягивает его язык в свой рот, посасывая ровно так же, как недавно это делал Накахара с его мочкой. Он прикусывает самый кончик его языка и вновь втягивает в долгий поцелуй.       Шатен приобнимает ладонью одной руки Чую за шею, скользит большим пальцем по скуле и очерчивает им же ушную раковину. Он целует глубоко и в этой своей ловушке не дает Накахаре отступить, отодвинуться от испуга, потому что он смущается этим чувственным, внимательным превосходством Осаму. Парень терпеть не может это, он постоянно с ним соревнуется, но сейчас, пока он возбужденный и пьяный, это его буквально заставляет плавиться.       Рядом с Дазаем действительно горячо. Они будто бы начинали медленно сгорать в одном огне, поглощая друг друга с сумасшедшей скоростью. Накахара начинал задыхаться им, его запахом, дыханием, прикосновениями. Осаму был удушающим, воспламеняющим, расщепляющим на частицы и собирающим его вновь в единое целое. У подростка кружилась голова от него.       Это не было похоже на битву за первенство. Чуя впервые отдал почетное место своему вечному напарнику и сопернику в одном лице. И он впервые молча следует за тем, что показывает ему Осаму. То, как он ведет в, казалось бы, совершенно обычном поцелуе, для Накахары превращается в целый маскарад красок.       Следующий стон Осаму получает лишь в тот момент, когда расстегивает брюки на своей половинке черного и обхватывает член рукой. Чуе жарко, влажно и до безумия хочется прикосновений. Дазай, конечно же, их дает в этот раз сполна. Он оглаживает головку большим пальцем и усмехается, когда Чуя нетерпеливо толкается ему в руку. Накахара захлебывается стонами во влажных поцелуях, царапает шею Осаму, но не прекращает их ни в коем случае, разрывая лишь на короткие вздохи и выдохи.       Но как бы ни хотелось Дазаю еще продолжить их маленькие игры, он понимал, что таким образом Чуя долго не выдержит, у него такие ощущения впервые, вдобавок он пьян, и ему сносит крышу от возбуждения. И он разрывает поцелуй, вместе с тем сжимая член мафиози у основания. С припухших от поцелуев и покусываний губ слетает тихий недовольный стон.       – Возьми в рот, – просит он, протягивая два пальца. Чуя не понимает. – Мне нечем тебя растягивать, кроме твоей слюны.       И Чуя, конечно, слушается. Он открывает рот, и пальцы погружаются в горячую полость. Дазай смотрит внимательно, и это до ужасного смущает. Однако Накахара обхватывает губами пальцы и мягко обводит подушечки влажным языком. Он втягивает их чуть глубже и прикрывает глаза, не представляя, какой румянец красуется на его щеках от градуса в крови. Зато партнер мог наслаждаться этим на славу.       – Не закрывай рот, – просит Осаму.       Накахара приоткрывает рот, недовольно нахмурившись на такой выкидон, позволяя видеть то, как язык скользит между пальцами, оглаживает фаланги, кружит вокруг каждого по-отдельности. Однако после все же закрывает, чтобы было удобнее посасывать, обильно смочив слюной. Голубые глаза совершенно затуманены возбуждением, и этот безумный взгляд направлен в глаза Дазая, с таким восторгом наблюдающего за своим партнером.       Шатен отнимает пальцы и придвигает свободной рукой парня ближе к себе, а после приспускает штаны вместе с нижним бельем до ягодиц насколько это было возможно. Когда один палец проникает в сжатое колечко мышц, Дазай шепчет ему на ухо одуряюще пошлое «Хочу, чтобы в следующий раз ты так же попробовал с моим членом». Чуя не думает «Следующий раз?», он думает о том, что ему жарко, и он хочет Дазая сейчас всего. Пускай завтра он его выругает всем на чем свет стоит, хрипя, хлюпая носом и кашляя, но сейчас он хочет этого бесячего парня без остатка.       Осаму не только растягивает его аккуратно, но и вынуждает вновь медленно двигать бедрами. И Чуя цепляется за его плечи мертвой хваткой, когда тот с большим трудом проникает в него вторым пальцем. Шатен просит его немного расслабиться, и Чуя старается, пускай это до дикого сложно. И этот идиот совершенно точно не имеет права потом смеяться над ним: у Чуи не просто первый раз с парнем, у него вообще все впервые в жизни, что вновь до жути смущало гордого мафиози, никоим образом не признающего, что такая вещь как секс жизненно необходима человеку.       Обнимая мафиози за шею, Накахара утыкается носом в темные волосы, вдыхая сигаретный дым и запах цитрусового шампуня. Его отвлекает этот запах. И он слышит, как стучит дождь по зонту, под которым они находятся. Видит, как дождевая вода быстро стекает с пластика. Слышит, как шумит неподалеку листва на деревьях от ветра. Как весь мир вокруг них заполняется этой тьмой и холодом, пока им до безумия жарко, ярко, горячо и одуряюще хорошо.       Пальцы внутри него медленно разводят на манер ножниц, и Накахара сдавленно стонет, жмурясь и продолжая утыкаться носом в мягкие волосы. Когда к двум пальцам добавляется третий, подросток вплетает свои в волосы Дазая и сильно их сжимает, не заботясь, что ему может быть больно, ведь сейчас они в этом определенно не равны, но все же продолжает двигаться бедрами, время от времени уже самостоятельно насаживаясь и жарко выдыхая.       В конце концов, у Осаму кончается терпение. Он чуть отстраняется и достает из кармана черных брюк небольшую квадратную упаковку презерватива. Накахара не сразу понимает, но уже через секунду возмущенно дергает бровью на усмешку напарника. Конечно же, он изначально планировал это сделать. Все это в очередной раз по чертовому плану Дазая. Мафиози намеренно напоил его, приволок сюда и, черт возьми, соблазнил.       Не то чтобы Чуя удивился. Не то чтобы он разочаровался. Осаму Дазай — та еще меркантильная сволочь и эгоист, которая заботится исключительно о себе. Но все же рыжеволосому было немного обидно, что даже такая вещь у Осаму, потому что он ее захотел не зависимо от того, что хотел сам Чуя. Быть может, он бы послал его к чертовой матери? «Хотя кому я вру?» — думает в тот же момент он, понимая, что Дазай просто знал, что между ними творится все это время что-то совершенно иное, нежели партнерство вперемешку с соперничеством, с привкусом ненависти и на грани зависимости.       – Ты ублюдок, – подводит итог Накахара, наблюдая за тем, как Осаму расстегивает брюки, высвобождая из плена ткани все это время скрытый одеждой член, а после раскатывает резинку по возбужденному органу.       Конечно, вряд ли бы он, Чуя, согласился на все это в трезвом состоянии. Возможно, только лишь потому, что это нельзя было бы уже списать на алкогольное опьянение, ведь он хороший мальчик, он не может творить такие вещи в трезвом состоянии. Возможно, Дазай таким образом всего лишь помог ему выпустить на волю того демона, который где-то глубоко в мафиози страстно хотел Осаму. До такой степени, что Чуе сносило крышу. Но, естественно, он ни за что это не произнесет вслух, не сознается в такой постыдной вещи.       Дазай всегда берет на себя такие вещи, которые раскрывают в Чуе постыдные желания, о которых бы ему, быть может, и хотелось бы заявить, но элементарно гордость не позволяла. Осаму же разрешал скинуть всю вину на себя, но помочь ему раскрыться. Несложно помочь в этом деле, когда ты беспринципный лжец, так об этом думал Накахара.       – Конечно, – с лукавой улыбкой произносит он, пересаживая Чую ближе к себе и сам чуть съезжая пониже, чтобы было удобнее войти в напарника. – Но самое интересное заключается в том, что именно поэтому я тебе нравлюсь.       Накахара буквально шипит от раздражения на этого кретина, но еще что-либо сказать в его сторону ему уже не позволяют: шатен несколько приподнимает партнера и, приставляя одной рукой член к колечку мышц, медленно заставляет того опуститься. Чуя стонет от боли, хнычет, царапает плечи под расстегнутой рубашкой Осаму, но послушно принимает в себя возбужденную плоть.       Рыжеволосый тяжело вдыхает через нос горячий воздух, замирает на какие-то секунды в одном положении, впивается в кожу плеч короткими ноготками до, вероятно, ужасной боли и жмурится. Ему невозможно больно, но он отчаянно пытается превозмочь это раздирающее чувство, мягко двинув бедрами. Он не боится, что Дазай сделает что-то неправильно, не паникует, но он ведь понятия не имел, что это настолько больно, и что подготовка так важна, а не эти пара минут, что уделил ему шатен. На глаза против его воли набежали слезы, и он запрокидывает голову назад, пытаясь таким глупым образом не дать влаге пролиться по щекам.       С опозданием он начинает замечать, что становится легче даже элементарно дышать, и боль медленно, но верно отступает на второй план. И за этим осознанием спешит следующее: Дазай пытается отвлечь его от боли мягкими поцелуями в шею, аккуратными покусываниями, оставляя новые засосы, снова и снова зацеловывая нежную кожу.       Он чувствует, как под тонкой тканью влажной рубашки скользят теплые ладони, оглаживая сначала поясницу, а после ведя путь по позвоночнику. Накахара дрожит, чувствует, как побежали по спине мурашки, и прогибается в спине настолько грациозно, словно является настоящим котом.       Осаму до удивительного аккуратен с ним. Шатен достаточно медленно двигает бедрами, одновременно и подталкивая к действиям тем самым, но и позволяя привыкнуть к непривычной заполненности, переступить первоначальный дискомфорт. Чуя вновь чувствует его руки на своей пояснице, чувствует, как он оглаживает бока, крепко держит, ведя своего партнера настолько плавно, словно они исполняли танго, а не сексом занимались.       И Накахара одним только краем сознания лишь поражался тому, как порой может себя вести Дазай. Что тот сволочной придурок — это игра на публику, так это он и так прекрасно знал. Но то, каким этот лжец может быть на самом деле, наедине с ним, в подобной ситуации, мафиози даже не подозревал. И он понятия не имел, что ему будет так сносить крышу с вот такого вот Осаму Дазая.       Ему приходится терпеть еще какое-то время, которое они заполняли горячими поцелуями. Накахару начинает потряхивать от возбуждения, когда они минуют тот барьер боли, когда он начинает перетекать в наслаждение и где-то на середине превращается в водопад. И Чуя действительно хотел в него угодить, простонав что-то невнятное в рот партнеру, разрывая тем самым поцелуй и сжимая в пальцах темные волосы.       – Чуя?       Дазай подцепляет пальцами его все так же мокрые волосы и убирает на бок, стараясь заправить куда-то за ухо. Накахара жмурится и поджимает губы. «Вот сейчас никаких тупых саркастичных шуток, только не сейчас», — все, что остается в голове рыжего.       – Чуя.       Он вновь не отвечает, а тонкие брови надламываются от удовольствия, когда Дазай целует его в плечо и делает глубокое, плавное движение. У Чуи чертовски чувствительное тело, он практически ненавидит этот факт в себе. Конечно же, это заводит одного лишь Осаму.       – Чуя, – не унимается тот и вновь зовет.       – Да что, мать твою!       Мафиози резко раскрывает глаза и подскакивает на кровати. Дыхание у парня загнанное, в голове полный кавардак, а еще чертовски ощутимый стояк. И, в конце концов, эту картину завершает улыбающийся во все свои тридцать два зуба перед его лицом Дазай, сидящий возле него на кровати.       На шатене не застегнутая на две верхние пуговицы белая рубашка и еще не завязанный галстук, висящий на шее змеей. Накахара чувствует от него приятный запах кофе, табака и ментола, немного прохлады. Видимо, снова сидел на лоджии с кофе и сигаретой, чтобы не будить партнера пробуждающими ароматами. Осаму сам бы совершенно точно проснулся, учуй он запах утреннего кофе, а за ним еще шлейф сигарет.       – Что, кошмары? – с совершенно довольным видом интересуется тот, опуская руку по другую сторону тела Чуи, опираясь тем самым на постель и напрочь игнорируя совершенно не скрытый стояк: Чуя скомкал одеяло в ногах.       – Почти угадал, – на губах рыжеволосого появляется дерганная усмешка, когда он начинает понимать, что сейчас только что проснулся. По его партнеру видно, что он слышал достаточно много, чтобы понять, что на самом деле снилось Накахаре.       – Так что же это было?       – Как ты меня споил и впервые трахнул, кретин, – прикладывая ладонь ко лбу, с обреченным стоном он откидывается обратно на подушку. – Черт, серьезно, почему ты не можешь быть таким всегда?       Накахара не произносит вслух свое мнение о том, что секс на ночном пляже — настоящая похабщина, достойная одного лишь дешевого порно. Потому что, к его большому сожалению, ему это понравилось, а врать в глаза — привилегия исключительно Дазая. В большинстве случаев. И это был один из немногих разов их относительно «нормального» секса. А еще Осаму был как-то запредельно не собой. И, может быть, осознание этой безвкусной пошлятины его немного возбуждало. Совсем немного, конечно же.       – Горячим и страстным? – Дазай нависает над ним, чуть посмеиваясь.       – Хотя бы немного адекватным и не раздражающим одним своим существованием.       – Я перестану тебе нравиться, если начну потакать твоим глупым желаниям, принцесса, – с жалобой в голосе, словно его очень сильно оскорбили, произносит тот и опускается к партнеру, целуя того в шею рядом с ключицей.       – Я тебе шею сверну, если ты еще раз так меня назовешь.       В противовес своей угрозе, Чуя позволяет партнеру оставить засос чуть выше ключицы, а потом тихо стонет, когда чувствует, как зубы неслабо сдавили между собой его кожу, оставляя еле различимую отметку на шее, и теплую ладонь, мягко очертившую коленку. Она медленно скользит по внутренней стороне бедра, заставляя рыжеволосого раздвинуть ноги и чуть прогнуться в спине от побежавших по коже мурашек.       Накахара целует его, когда понимает, что готов зайтись в стонах вновь. Член и так был болезненно возбужден, и он проскальзывает пальцами в расстегнутую сверху рубашку, скользнув по бинтам, а потом выше, впутываясь в темные, все такие же мягкие волосы и зарываясь в них. Накахара довольно сжимает у корней его волосы в ладонях, когда чувствует мягкий укус за нижнюю губу и то, как пальцы Осаму, все так же оставаясь на внутренней стороне бедра, поддели тонкую ткань нижнего белья, поглаживая чувствительную кожу в опасной близости от паха.       – Но я бы не отказался еще раз лишить тебя девственности, – посмеиваясь, изрекает Дазай, когда они уже разрывают поцелуй.       Когда темноволосый мафиози приподнимается на руке, чтобы заглянуть в лицо замолчавшему Чуе, то натыкается на искреннее непонимание последних его слов. В глазах напротив он уже не видит ту искорку возбуждения и бесявости, которые в Накахаре — все равно что опознавательная черта. И Дазай, конечно же, понимает в чем дело. За такое количество времени он научился различать все эти мелочи в первые же секунды.       – Ты мне, между прочим, секс испортил, – от искреннего недовольства и возмущения у Дазая нервно дергается бровь, и он отстраняется от лежащего.       – Я сделаю вид, что ничего не слышал.       Вставая с постели, Дазай подошел к зеркалу в полный рост и принялся за приведение себя в полный порядок. Пока он застегивал пуговицы и завязывал галстук, подворачивал рукава рубашки, позади раздавалось лишь негромкое шуршание одеялами, потом одеждой, разбавленное тихим дыханием и хриплым покашливанием пару раз.       Когда мафиози развернулся лицом к постели, Рюноске сидел уже одетый в домашние вещи Накахары: черные штаны, которые стали ему большие из-за резкого снижения веса, и светлая футболка. Парень восседал на расстеленном по постели одеяле, более или менее прибрав ее тем самым, в позе лотоса и терпеливо ожидал, когда Осаму закончит с приведением себя в порядок.       – Так что тебе нужно? – задает вопрос Дазай, садясь на рабочий черный стул, что стоял за письменным столом в углу комнаты прямо напротив кровати.       – Что ты ему сказал?       – Кому? – Осаму подпирает подбородок ладонью, облокотившись на подлокотник стула. На его губах расцветает легкая улыбка, а глаза совершенно по-лисьи блестят, от чего Акутагава заметно напрягается.       – Чуе, – он поджимает губы, хмурится. – Ты ему рассказал об аварии. Что ты ему сказал?       – Что это сделал я, – шатен пожимает плечами. – Что я должен был еще ему сказать?       – Но он ведь уже не так злится на тебя. Значит, ты сказал что-то, за что он зацепился. Между нами была связь до тех пор, пока он не понял что-то. Я хочу знать это «что-то».       – Ты в курсе, что ты всего лишь вторая личность, а не его мамочка?       На какое-то время между ними протискивается молчание. Осаму без особого интереса ждет продолжения, поглядывая время от времени на часы, висящие на стене. Рюноске же хмуро смотрит на Дазая, словно это помогло бы ему вытащить из мафиози все ответы за раз, а не имитировать преодоление болота: шаг не туда – и засосет в зыбкую жижу.       Акутагаве было сложно разговаривать с Дазаем. Этот парень манипулировал им, и Рюноске прекрасно это знал, но никак не мог поймать того на этом. Не мог избежать ловушки. Это выглядело самым обычным разговором, после которого только со временем доходит, что оппонент Осаму просто пошел у него на поводу ему же на радость.       Осаму не жалуется, что Акутагава сейчас в нем дыру прожжет, настолько тот гнетуще смотрел в его сторону, не отвлекаясь больше ни на какую мелочь. Дазай возвращает ему взгляд, однако Рюноске нервно внутри передергивает от него. Парень понимает, что эту игру в гляделки ему не выиграть, что атмосфера в комнате уже настолько тяжелая, что дышать становится невозможно, но упорно какое-то время все же пытается противостоять этому дьяволу.       – Я не дам тебе с ним спать, если ты не скажешь, – предпринимает глупую попытку он.       – О, хочешь поиграть в насилие?       Он вновь замолкает. С Осаму бесполезно разговаривать, если он не хочет ничего рассказывать. В такие моменты Акутагаве искренне интересно: Дазай бы раскололся на допросе у врага? Сейчас это кажется нереальным.       – Меня сегодня весь день не будет, – принимая решение закончить уже весь этот бесполезный разговор, начинает Дазай и поднимается со своего места. – Не хочешь съездить к Атсуши и прогуляться с ним? Думаю, мальчишка жизнь отдаст за порцию мороженого.       Мафиози посмеивается и берет свой телефон со стола, начиная что-то в нем печатать. Рюноске наблюдает за ним все так же хмуро и молча. Он внимательно следит за темноволосым, что стоял напротив в паре метров от него.       – Куда ты?       – Мори вызвал, – он пожимает плечами, а после пишет на всякий случай то же самое на бумажке и оставляет на столе. Оба понимают — это для Чуи. – Что ж, удачного дня.       Дазай улыбается ему напоследок и разворачивается, отправляясь в коридор. Через пару минут Рюноске услышал негромкий хлопок двери. Чувствовал он себя так, словно болото его все-таки поглотило, но совершенно ничего не мог поделать с этим отвратительным, тянущим чувством. Его словно в очередной раз использовали и не забыли сообщить об этом.       Поднявшись с постели, которая казалась ему отвратительно мягкой, парень отправился на лоджию. Там он обнаружил пачку сигарет и зажигалку. Уже через пару секунд смотря на сигарету в своих пальцах, Акутагава с горькой усмешкой подумал, что таким образом никогда курить не бросит.       Волосы, поддавшись порыву ветерка, начали лезть в лицо, и киллер ленивым движением убрал мешающие пряди за ухо. Солнце светило ярко, но, благо, окна квартиры Дазая с Чуей выходили не на солнечную сторону, и сейчас это неслабо спасало его, Рюноске, глаза от прожигающих собой все лучей. Но несмотря на это, погода была прекрасной и располагала к прогулкам.       «Может быть, прогуляться с Атсуши действительно неплохая идея?» — задумался он, смотря вниз с лоджии, откуда людей можно было различить лишь по разноцветным маленьким пятнышкам, которыми они являлись с такой высоты.