Rob Thomas – Pieces
На кой черт Акутагава послушал Осаму и отправился к Атсуши — он, собственно, и сам понятия не имел. Внутренне, конечно же, предполагал, что это снова очередная манипуляция шатена, очередной предугаданный ход, однако что-то упорно и совершенно безобразно не давало ему покоя. Он был совершенно точно уверен, что этот поступок — именно то необходимое, что ему сейчас нужно. Предугаданный каприз, непереносимая тяга, словно затяжной, изнуряющий хищника голод. Мысль о том, что он вполне успешно исполняет свою роль в этом театре абсурда, режиссер у которого все тот же Дазай, хоть и не давала покоя, однако под конец своих раздумий Рюноске пришел к выводу, что лучше он подумает об этом потом. Чуть позже, когда проявится причинно-следственная связь, когда Осаму вскроет карты и посмеется, ведь он снова так искусно всех обвел вокруг пальца. Снова заставил плясать под свою дудку. Ну, что ж. Так тому и быть. «Быть может, он просто хотел сделать лучше?» — внутренний вопрос вызвал на лице киллера лишь усмешку. Ну, конечно. Как лучше хотел. Акутагава не верит в это «как лучше» еще с тех самых пор, как они познакомились с Осаму лично. В то время Чуя только принял себя как члена Портовой Мафии, после долгих сомнений и попыток прийти к более адекватному и, на его взгляд, правильному решению сложившейся ситуации, чтобы потом не пожалеть о сделанном выборе. И, конечно, не миновав тщетные попытки избавиться от задушенного, эгоистичного желания, обращенного к Дазаю. Впоследствии, тогда еще мальчишка, он пришел к выводу, что это ему все-таки необходимо. Так сильно, что сколько бы раз после он ни говорил о том, что это было его ошибкой, Накахара никогда не жалел о сделанном выборе. Так он и остался. И вот они здесь. – «И где же мы?» – он вновь усмехается, – «в полной, мать его, заднице». Ну, а где им еще быть. Два придурка, что повелись на поводу у собственных чувств, у своих ослепляющих здравый рассудок желаний. Даже несмотря на то, что Накахара вступил в Мафию совершенно осознанно, и никто его к этому не принуждал, как таковой, он все же остается совершенным идиотом. Ведь такое бесчисленное количество раз он поддавался Дазаю, злился на себя, своего партнера и это их Двойное Безумие. И он, Рюноске, не лучше. Стоит увидеть светлые глаза мальчишки — так мозг словно переклинивает. Короткое замыкание и никаких шансов на починку. Ну, не крыша ли у него едет? И вспоминает каждый раз эту его отрезвляющую боль, это магнетическое страдание. Просто с ума сойти. Мафиози с трудом понимал, что с ним происходит, по большому счету. Если Чуя давно определился, насколько у него там все серьезно с Осаму, Акутагаве даже думать не приходилось — у них с Атсуши ничего и никогда не будет. Не будет ни серьезно, ни «поигрались и разбежались». Они не будут вместе, не умрут на каком-нибудь совместном задании, что скорее всего ждет черный дуэт, или от старости в уютном домике за городом, где обязательно будет цветущий сад и, быть может, собака. Мафиози трезво воспринимал реальность и принимал ее такой, какая она есть. Однако от этого осознания легче не становилось. Точно так же, как и не рассасывалось желание увидеть это белобрысое недоразумение. В груди продолжало настойчиво зудеть, когда он вспоминал эти жаждущие, полные нежности и немого восторга объятия. Накаджима был подобен маленькому ребенку, что вкладывает в это свое действие всего себя, стоит взрослому подарить ему желанную игрушку. Но Рюноске не хотелось дарить ему игрушек, ведь они имеют свойство надоедать, а впоследствии служить лишь насмешливой памятью о детстве, когда они казалась дороже целого мира. А у их с Атсуши игрушек довольно высокая цена, чтобы вот так просто размениваться ими между собой. Тонкие брови парня сдвинулись к переносице, и он перевел взгляд светлых глаз с белоснежной стены на плюшевого зайца, лежащего где-то на краю не застеленной больничной постели. Его он видит здесь уже не в первый раз, но и теперь взгляд эта игрушка особо не цепляет. Скорее всего, подарок. Вероятно, от девушки. Быть может, он даже ей нравится, однако мальчишка слишком занят своей влюбленностью в лишь условно существующего человека. Переведя взгляд на время на часах, Рюноске отметил, что уже два часа дня, и Накаджима задерживается со своих процедур на десять минут. Спешить им, в принципе, некуда, поэтому киллер лишь скрещивает руки на груди, прикрывая глаза. В голове все еще прокручивался утренний диалог с Дазаем, но ничего информативного он из него вытащить так и не мог. Только морщился, вспоминая прикосновение чужих пальцев, опаляющее дыхание на коже и в принципе нахождение слишком близко к себе. Акутагава терпеть не мог, когда его личное пространство нарушали, если это не Накаджима, с которым это вообще была отдельная, какая-то феерически сложная и нелогичная тема. Тот, кажется, вообще без напоминаний его лишний раз тронуть боялся. У Атсуши все на эмоциях строится, все чувства на лице написаны. А от прикосновений Осаму его разве что усилием воли не передергивало. Буквально через несколько минут столь активной мозговой деятельности, когда он по сотому кругу пропускал их разговор с Осаму, в комнату тихо заходит ее непосредственный хозяин. Так тихо, что Рюноске почти было не упустил этот момент. – Почему так долго? – Разговаривал с врачом, – Накаджима проходит внутрь палаты и кладет полотенце, что висело у него на шее, на постель, аккуратно сложив пополам. – Говорит, довольно быстро поправляюсь, и до выписки осталось совсем немного. – В ином случае мне бы не позволили увести тебя на час из этого дурдома, – он пожимает плечами. Только вот Атсуши вопросительно приподнимает светлые брови, будучи удивленным последним заявлением Акутагавы. Словно хотел сказать неуверенное «Ты ничего не забыл мне сообщить?», поскольку он совершенно не был в курсе того, о чем идет речь. У Рюноске вообще была весьма интересная привычка решать все самостоятельно, и, уже претворяя задуманное в жизнь, он как бы между делом сообщал непосредственным участникам о плане действий. Все это, конечно, замашки человека, привыкшего вести образ жизни одиночки. И Атсуши его не осуждал за это, хотя по большому счету вот в такие моменты чувствовал себя настоящим идиотом. – Я подумал, что тебе бы захотелось провериться, – словно оправдывается Акутагава. На самом деле он не знает, что сделал не так. Атсуши на это в какой-то степени даже смущенное оправдание, словно пытаясь скрыть свои истинные мотивы, сначала не сдерживает легкой улыбки на губах. А после яркая, совершенно солнечная улыбка озаряет его бледное лицо, и он всеми силами сдерживает порыв обнять Рюноске. Потому что это совершенно на него не похоже. Потому что для Накаджимы это будет первым в жизни свиданием. Блондин буквально светится в этом своем великолепном счастье, в таком ослепительном, что Рюноске покрывается мурашками. Дыхание тут же перехватывает, однако киллер с трудом, но все же проглатывает этот давящий ком в горле. Он понятия не имел, что это за чувство внутри него, но от яркости Накаджимы что-то внутри опасно натягивалось, грозясь вот-вот лопнуть. И болит, нестерпимо болит и режется, оглушая своим звоном. – Тебе хоть есть что надеть? – прокашлявшись в кулак, пытаясь тем самым перебить вставший в горле ком, тихо спрашивает он, поднимая взгляд на парнишку, потому как пришлось отвернуться на пару секунд, чтобы сморгнуть это ослепительное наваждение с сетчатки глаза. Упорно делая вид, что не заметил воодушевленного настроя Атсуши, мафиози окидывает его придирчивым взглядом с ног до головы. Ну, не в больничной же одежде ему идти. Нужно что-то не слишком теплое, но достаточно легкое для намеченной прогулки. Погода на улице стояла отличная, поэтому переживать за ее влияние на еще не окрепший после травм организм не приходилось. По крайней мере, так казалось ему. – Ребята приносили мне сменку, но нам так и не удалось еще выйти на прогулку. Светловолосый полез в прикроватную тумбочку и вытащил оттуда аккуратно сложенную стопкой одежду. По ней было прекрасно видно, что ее еще не носили, по заломам на проглаженной ткани, по отсутствию и единой складки. Он садится к нему спиной, одарив одним лишь смущенным взглядом. И Акутагаве, конечно же, ничего не остается, кроме как молча наблюдать за парнем, хотя он, безусловно, не собирался этого делать. Атсуши ведь не попросил его отвернуться, лишь неуверенно мельком глянул, словно сомневался в том, что это необходимо — значило ли это, что он действительно доверял ему? Атсуши даже не запнулся об эту мысль, мафиози бы заметил. Ему действительно хватило того, что он не видел, но чувствовал Рюноске кожей? Проверял себя? Испытывал собственные нервы на прочность или давал повод Рюноске? «Что ты делаешь, Атсуши», – звенит в голове тихая, на грани слышимости мысль. Словно молитва несуществующему, безумному Богу. И мафиози очень хочется устало закрыть глаза, чтобы не видеть ничего этого, но он просто не может заставить себя отвернуться. Пускай он и понятия не имел, какие цели преследовал Накаджима, однако отвернуться он так и не нашел сил. Стоило легкой ткани светлой футболки соскользнуть с тощей спины, бледная кожа на которой ужасно облепляла ребра, хоть пальцами пересчитывай, Акутагава с большой силой воли заставил новый комок в горле проскользнуть дальше и сделать еще один вдох. Спина мальчишки, сплошь перемотанная бинтами, впервые была открыта для него полностью. И он видел, как сквозь небольшие пропущенные пространства и там, где бинт не требовался вовсе, пробивались огромные, уже светлые ввиду прошедшего времени шрамы. Это доверие. Рюноске понимает это слишком быстро, не успевает понять лишь собственную реакцию на это. Он показывает ему это, он позволяет ему заглянуть ему в ту частичку своего прошлого, о котором они не разговаривали, не видели необходимости. Акутагава знает практически все и без этого. Но он не знал, что происходило с мальчишкой в определенный период времени. И вот он, тот его кусок, оставшийся на чужой коже изуродованными рубцами. Голова внезапно довольно сильно заболела, однако Акутагава лишь с силой сжал челюсти, собираясь терпеть эту дрянь до последнего. Он совершенно не мог оторвать взгляда от истерзанной кожи, впитывая в себя эту когда-то реальную боль, когда-то невыносимое страдание. Он буквально вдыхал его вместе с воздухом, наполняя легкие этим колючим крошевом воспоминаний. То, что он испытывал, чувствуя на языке горький привкус боли Атсуши, было похоже на маниакальную зависимость. Рюноске понимал, что ему нравится эта истома страданий, нравится это послевкусие невыносимости и мольбы. Словно все его рецепторы моментально концентрировались лишь на этом одном, и он упивался этим немым восторгом. Однако уже спустя мгновение на бинт мягко легла ткань какого-то легкого джемпера светло-синего оттенка, лишая глаз киллера доступа к его прошлому. У него чертовски болит голова, но Рюноске стоически выдерживает это. Как обычно, он все об этом знает, но где-то далеко в подсознании, сейчас не может вспомнить. Возможно, эти куски воспоминаний остались в сознании Чуи. Вероятнее всего. Накаджима тем временем стянул с тощих бедер свободные больничные штаны и, поднявшись, принялся натягивать на себя джинсы такого же светлого синего оттенка. Не то чтобы Рюноске оценивал подобие каких-то там форм, однако мысль о том, что мальчишка прилично так скинул за все время пребывания здесь, пришла как-то сама собой. – Ты что, помешался на синем? Он не сдерживает легкой усмешки, когда Атсуши поворачивается к нему лицом, складывая больничные вещи в стопку, как это было с той, что на нем, а после кладет на подушку. Светловолосый неловко поджимает губы, а после пожимает плечами. – Мне нравятся небесные цвета. Акутагава хочет сказать ему нечто важное по этому поводу, но вовремя себя останавливает. Он вспоминает, что в то время Накаджима был еще слишком маленький. Он вспоминает, что Накахара бы не хотел, чтобы его друг это услышал. И он не произносит ни слова, игнорируя вопросительный взгляд Атсуши. Конечно, он видит. Чувствует немые слова кожей по вибрациям в воздухе, по чужому дыханию, словно считывая на мысленном уровне. Мафиози поднимается с места и медленной походкой направляется к Накаджиме. Тот стоит на месте, смотря на приближающегося Рюноске так, словно знал, что он собирается сделать. Или надеялся, что он это сделает, когда он подошел практически вплотную, оставляя между ними каких-то пару жалких сантиметров. – Обувь переобуй, – на губах появляется легкая, совершенно не злобная насмешка, когда Накаджима спохватывается и опускается вниз, чтобы достать обувь из-под кровати. Точно. В больничных тапочках разгуливать по улице не дело. Место, куда они направляются, — находящийся неподалеку от больницы парк. Под конец апреля вишня, наконец-то, начинала понемногу расцветать, и люди спешили полюбоваться цветением прекрасной сакуры. Под теплым греющим солнцем, еще не жарким, но уже позволяющим выходить на улицу в легких кофтах, а то и вовсе без них, японцы стелили свои цветные пледы в парках и устраивали семейные или в дружеских компаниях пикники. И для Рюноске, и для Атсуши прогулка подобного рода впервые в их жизни. Акутагава справедливо считает, что он выгуливает этого несносного мальчишку, Накаджима тихо искрится где-то рядом от осознания того, что все это ужасно похоже на настоящее свидание. Он, конечно же, никогда не был на подобного рода прогулках, но в этот раз ему кажется, что это именно то подходящее название для них. Вокруг действительно много людей, и Атсуши с любопытством рассматривает все происходящее. Все смеются, радуются, что-то обсуждают и поедают принесенную с собой в пластиковых контейнерах еду. Это кажется ему забавным, поэтому он не сдерживает радостную полуулыбку на губах. Все вокруг топит яркая зеленая трава, совсем немного припорошенная нежно-розового цвета лепестками сакуры. Атсуши думает о том, что хотел бы побывать здесь, когда придет время полномасштабному опаданию этих маленьких лепестков, словно снежной лавине. Мальчишке всегда казалось это чем-то особенно прекрасным. Они гуляют между деревьев, стараясь находиться в местах, где меньше всего людей. Для Накаджимы это не выглядит странным, он всегда понимал и, в принципе, видел, насколько нелюдим по большей части Рюноске. Более того, парню это кажется очень удобным. Блондин, до этого и так идущий рядом, подходит ближе к Рюноске, все то время от самой больницы идущего совершенно молча. О чем он думал — Атсуши понятия не имел, но и спрашивать не решался. Все казалось ему несколько проще. По крайней мере, он пытался решить эту проблему так, чтобы им обоим стало несколько легче. Теплые пальцы аккуратно мазнули по чужим — совершенно ледяным. Накаджима от удивления вздрогнул, но не отпрянул. Вместо этого он аккуратно провел самыми кончиками по ладони и задержался снова на пальцах. Атсуши поднимает свои яркие глаза цвета букета — палитры нарциссов и фиалок — на него, и Рюноске снова теряется. Он, откровенно говоря, понятия не имел, что нужно делать. Он терялся в этом безупречном сумасшествии ярких красок. Только лишь и мог, что смотреть в эти невероятного цвета глаза и пытаться понять, почему снова так нестерпимо болит под ребрами. Он уже не сбит с толку. Накаджима просто толкает его к краю пропасти. Он больше не скрывает этого. У Рюноске словно силы кончились сопротивляться, он, словно обезумевший, уже готов кинуться в этот омут с головой, но каждый раз себя словно одергивает. Каждый раз, когда остается последний шаг, он успевает уцепиться за забившуюся куда-то в угол адекватность. «Так нельзя», — думает он, отводя взгляд и снова смотря вперед. И это не слабость, а немой укор. Это вынужденная мера взять на себя ответственность, потому что он точно так же дал Накаджиме шанс еще задолго до того, как поцеловал эти горячие, до безумия мягкие губы, когда дал этому клейму остаться на них. Он не контролирует собственные пальцы, что так невесомо позволили теплым пальцам Атсуши проскользнуть и сплестись с его. Рюноске пытается найти пути отступления, но все они — прямиком к Накаджиме, к этому его раздражающему теплу, от которого и сбежать хочется, и притянуть к себе поближе. Чтобы делился своим теплом, паршивец, чтобы не смел даже думать, что сгорает один в этом пламени. «Что же ты со мной делаешь», — внутренне негодует он, совершенно искренне желая приложиться головой о ближайшее дерево в целях образумиться. Но, конечно, это ему уже вряд ли поможет. Атсуши слишком глубоко в нем, чтобы вот так просто найти выход из того положения, в которое они себя загнали. Они дошли до огромного цветущего дерева, возле которого народа было по какой-то причине меньше всего. Быть может, просто потому что это была окраина парка, и делать там, по сути, было совершенно нечего. Все самое интересное и яркое все-таки находилось в самом центре. Киллер не заметил, что ускорил шаг. Он даже не заметил, что в итоге сжал руку мальчишки слишком сильно, причиняя тем самым Атсуши боль. И он с беспокойством пытался посмотреть в лицо спутнику, однако вместо этого Акутагава неожиданно резко дернул его, подтолкнув к дереву за плечо, в конце концов и вовсе припечатав совершенно шокированного Накаджиму к нему спиной. – Ты хоть понимаешь, что мы делаем? Рюноске опирается ладонью по левую сторону от плеча светловолосого, неосознанно продолжая держать другую его руку в своей. То ли чтобы тот не попытался сбежать, то ли успокаивая себя этим контактом с чужой теплой кожей. Мысль о том, что он должен был расставить все точки над «i», ударила в сознание довольно резко, ровно так же, как он припечатал несчастного к сакуре. То, что с ними творилось, не поддавалось рациональному объяснению, но Акутагава упорно пытался взять себя в руки, не привыкший сдаваться ни в чем, пытался найти верное решение. – Ты имеешь в виду... – Я имею в виду то, что мы даже не сопротивляемся, – глаза мафиози выражают его полную, совершенно утопическую усталость, готовую вот-вот выплеснуться через края сдерживающей ее дамбы. Но, конечно, он понимал. Он видел это. И на самом деле Атсуши был единственным, кто думал и о Чуе, и о Рюноске. Единственным, кто пытался свести концы с концами, даже если и слабо представлял, насколько большой отпечаток может оставить на жизни одной из личностей одна ошибка с другой. И, черт бы их побрал обоих, они сломя голову неслись к этой самой ошибке. – Я не знаю, – он поджимает губы, но упорно смотрит в глаза напротив, не отводит взгляда, тем самым стараясь выразить всю свою искренность. – Не знаю, есть ли в этом смысл. – Одно неверное движение — и ты сломаешь человеку жизнь, Атсуши, а ты не знаешь? «Как ты можешь так говорить?» – вот о чем думает Накаджима. И немо просит ему помочь, ведь не он здесь один играл главную роль. Они оба принимали решения, и не важно: правильными они были или нет. Ответственность лежала на них обоих, и Атсуши не собирался решать этот вопрос в одиночку. Однако в тот момент, когда Атсуши уже хотел было ответить ему, возмутиться, что ответственность лежит не только на нем одном, в кармане киллера зазвонил телефон, и парень запнулся о собственную мысль. Акутагава на это же удрученно вздыхает, опуская голову, и уже спустя секунду расцепляет их пальцы, чтобы достать телефон из кармана темной одежды. Рюноске на секунду задерживает аппарат между ними, замечая имя на дисплее и словно в секунды решая: брать трубку, или это не столь важно. Атсуши же в этот момент замечает краткое «Осаму», потому как положения они так и не сменили. – Я слушаю? Мафиози задумчиво смотрит на светловолосого перед собой, вместе с тем слушая то, что ему говорил человек по другую сторону динамика. Акутагава сначала нервно выдохнул, нахмурился, а после все-таки отошел от зажатого собеседника. – Сейчас? – он потирает переносицу пальцами так напряженно, словно желал выдавить себе глаза в итоге. Ему действительно было необходимо поговорить с мальчишкой, почему именно сейчас. – Понял, сделаю. Он сбрасывает вызов и возвращается взглядом к Накаджиме. Тот все так же стоит у дерева и ждет, что ему хоть что-то скажут, объяснят ситуацию. Зачем ему звонил Дазай. Что он должен будет сделать. Неужели они так и не решат поставленный мафиози же вопрос. Однако вместо всего этого, хотя бы каких-то скупых ответов, Рюноске снова хмурится, буквально буравя несчастного взглядом, а после молча разворачивается и уходит по той же дороге, что они шли сюда. И Атсуши не просит его вернуться.* * *
Filter – Happy Together Raised By Swans – Pale Blue Black Holes
Домой Накахара возвращается действительно поздно. Время на часах уже доходило половины одиннадцатого, когда мафиози переступил порог собственной квартиры. На улице неожиданно снова похолодало, и он десятки раз успел проклясть Акутагаву, который все никак не мог удосужиться захватывать с собой перчатки. Бледная кожа рук покраснела от холода, и Чуя только и мог что сжимать и разжимать озябшие пальцы в жалких попытках согреть их. Закрыв за собой металлическую дверь, исполнитель, придерживаясь одной рукой за стену, аккуратно снял классические туфли и поставил их к противоположной стене возле чужой обуви. Последнюю он ради интереса приподнял и мельком осмотрел подошву на предмет следов крови и кусков грязи, например, после чего довольно хмыкнул. «Таки отнес в чистку», — самодовольно замечает он, вспоминая, как грозился того утопить в чане с чистящим средством, если вздумает загрязнять квартиру. Выходя через арку в гостиную, Чуя недовольно морщится, чувствуя, как по ногам тянет прохладой от открытой двери лоджии, и спешит ее закрыть. Где-то за спиной слышится шебуршание, и он разворачивается, встречаясь взглядом с темными глазами партнера. – С возвращением, – Дазай ставит на барную стойку два бокала. – Я купил вина, не хочешь выпить? – Было бы неплохо. Чувствовал себя Чуя уставшим, однако выпить пару бокалов был совершенно не прочь. В принципе, грех было отказаться от такого расслабляющего вечера, особенно когда Дазай выглядел настолько не раздражающим, что аж непривычно. И ботинки эти. Словно угодить пытался. Порой Накахара серьезно задумывался: нет ли у его любовника какого-нибудь брата-близнеца, навещающего его время от времени. Так, чтобы Осаму, который оригинал, совсем уж не вывел его до натурального убийства. «Нет, вот уж точно бред», — тут же приходит он к выводу, замечая на чужих губах привычную за столько лет полуулыбку. Такое подделать не смог бы никто. Никакая другая улыбка не способна вызвать этих иголок под его кожей, будь даже человек стопроцентной внешней копией Осаму. Да и он просто устал, вот и всякая несуразица в голову лезет. Мафиози стягивает пиджак с плеч и вешает его на спинку кресла, что стоит сбоку от дивана лицевой стороной к кофейному столику. Следом за вещью он расстегивает портупею, в которой был пистолет, и кидает ее уже на само сидение. К стойке он подходит, уже расстегивая пару верхних пуговиц на белоснежной рубашке. Осаму в свою очередь опускается вниз, за стойку, слышится звон бутылок, а после тихий хлопок дверцы. Миниатюрную версию винного погреба установил в ней сам Дазай, потому что Чуя постоянно причитал, что столь благородный алкоголь должен был храниться исключительно в подобающем для него месте и в необходимых для хранения условиях. А частный дом в то время Осаму не горел желанием покупать. Да и с трудом мог себе позволить, на самом-то деле, даже несмотря на то, что покупали они вместе, однако сумма от общих денег все еще не была достаточно удовлетворительной для покупки подходящего дома, в котором можно было бы без проблем установить огромное помещение, оборудованное специально для хранения алкоголя. В конечном итоге пришлось выкручиваться. Конечно, из-за одного Накахары с его драгоценным вином шатен бы не стал особо заморачиваться и без проблем бы игнорировал. Но у Дазая там хранился виски, а это было достойно всяких усилий. После того, как Чуя садится на высокий стул, Осаму обходит стойку и садится рядом с бутылкой и штопором в перебинтованных руках. – Chateau d’Armailhac*, прямиком из Франции, – он быстро убирает этикетку с пробки и приступает к избавлению от последней, умело орудуя штопором. – Ты сегодня на удивление обходителен, – мафиози пододвигает бокалы ближе к ним и внимательно следит за тем, как его партнер начинает разливать жидкость глубокого рубинового цвета в стеклянные сосуды. – Иногда мне хочется за тобой поухаживать, это ведь не преступление? – он пожимает плечами и ставит бутылку на стол, беря бокалы в руки, после чего отдает один партнеру. – Или тебе просто нужен секс? – Если бы мне нужен был секс, я бы не стал опускаться до лживых ухаживаний, – Осаму усмехается, смотря прямо в льдистые глаза напротив. Он снова слышит потрескивания холодной корки от предвкушающего напряжения, от загорающихся искр, находящих свое отражение в кофейных глазах. – Но от поцелуя не отказался бы, между тем. На брудершафт? Накахара ему не отвечает. Лишь протягивает руку, позволяя их предплечьям перекреститься, а после припадает губами к стеклу. Когда вино попадает на язык, он смотрит партнеру прямо в глаза и ловит в них смешинки. Думает краем сознания, что нет, это совершенно точно его Осаму, без сомнения никакого, не другой. А после позволяет притянуть себя для поцелуя. Осаму целует его до головокружения чувственно и глубоко. Чужой язык ловко проскальзывает во влажность рта, мягко скользнув по языку Чуи. Последний забывает даже глаза закрыть, на удивление быстро поддавшись чужому напору и инстинктивно поддерживая зрительный контакт, который для них, не только как для любовников, но и как напарников по работе столь долгое время, был сравни обычному общению. Мафиози ловит приглушенный стон партнера, сцеловывая его с влажных губ. Чуя чувствует на шее теплую ладонь и нетерпеливо горячо выдыхает, когда его язык мягко всасывают и умудряются прикусить самый кончик, заставляя дрожь пробежаться по всему телу. Накахара уверен, что такая острая реакция только лишь из-за того, что секса у них не было около недели, и тело просто требует своей стандартной порции наслаждения. Однако когда Дазай позволяет ему вдохнуть воздух, словно утопающему, который, наконец, был вытянут на спасительную лодку, шатен довольно посмеивается и возвращается к распитию алкогольного напитка. Наваждение рассеивается. – Французское вино, – отдышавшись, произносит Накахара, – французский поцелуй. Что дальше: билеты в Париж на неделю? – Прости, дорогой, но не в этот раз, – все с тем же весельем отвечает шатен, замечая даже толику разочарования в голубых глазах. Ну конечно, для Чуи слетать во Францию — лучший подарок. Может, даже лучше, чем отправить Дазая одного в командировку и остаться дома на несколько дней в блаженном одиночестве и тишине. – Но, обещаю, как только я решу некоторые проблемы, мы сразу же туда полетим. – Какие еще проблемы? – Некоторые, Чуя. Накахара смотрит на него какое-то время, словно пытаясь выпытать для себя ответ, однако понимает, что это бесполезное занятие. В конце концов, он просто возвращается к своему бокалу и делает еще глоток вина. Вероятнее всего, ему лучше и не знать. Дазай был выше его по положению, и не было ничего удивительного в том, что он мог что-то скрывать. В конце концов, работа обязывала держать рот на замке, пускай они и напарники. Они оба были достаточно хорошо натренированы для их работы, чтобы самостоятельно разбираться со своими заданиями и решать все вопросы и неурядицы, связанные с ними. И решить вопрос самостоятельно — даже дело принципа, поскольку сфера их деятельности попросту не простит безалаберности и слабости. Это довольно простые истины, которые даются буквально в первый же день, поэтому Накахара даже не задумывается, что же там такого. Дазай допивает свое вино первым. Мафиози, довольный приятным алкогольным напитком, улыбается совершенно по-кошачьи и плавно слезает с барного стула. Обойдя же стул, на котором сидел его напарник, Осаму мягко обнимает того поперек талии, все в той же кошачьей манере потеревшись виском о чужой. Чуя действительно был уверен, что еще секунда, и дыхание над ухом перерастет в мурчание. – Что ты думаешь насчет совместного душа? – У меня нет сил на постельные приключения, – Накахара фыркает и предпринимает попытку отпихнуть рукой от себя чужое лицо, после чего возвращается к недопитому бокалу вина. – Да ладно тебе, Чуя, – упирается темноволосый мафиози, в этот раз уже утыкаясь носом за ухом рыжеволосого, от чего у того по спине пробежали легкие мурашки. – Просто немного расслабишься, разве это не то, чего ты хочешь? – Если ты попытаешься всунуть свой член мне в задницу, я похороню тебя в этой же ванной, Дазай, – угрожающе звучит в ответ, когда на шее появляется темный цветок-метка. Чуя ведет плечом, скрывая под этим действием реакцию отозвавшегося на ласку тихой истомой изголодавшегося по партнеру тела, и допивает вино. Он действительно слишком вымотан для этого. – Просто совместный душ, – уверяет Дазай и целует чуть выше шею, а после ладони, тепло которых он отлично чувствовал через рубашку, исчезают. Осаму уходит в ванную, о чем оповещает включенная через пару минут вода в душе. Слышно было плохо, ввиду того, что дверь находилась в спальне. Четче он различал шаги Осаму из спальни в ванную и обратно. Мафиози тянется к оставленной на стойке бутылке и наливает себе в бокал еще немного алкоголя. Дазай выбрал действительно потрясающее вино, и отказать себе в паре лишних глотков Чуя не был намерен. Черничный привкус напитка вынуждал его незаметно даже для самого себя довольно улыбнуться одними лишь уголками губ. Тело ныло и просило заслуженного отдыха, но мафиози совершенно не понимал, чем таким он занимался, что так вымотался. Конечно же, он понимал, что с самого утра за все отвечал Рюноске, и Накахара невыносимо раздражался, что не мог знать, чем занималась эта личность в период своего бодрствования. В карманах, как и всегда, он не обнаруживал ничего, что могло бы дать зацепку: забытый билет с поездки, карточки, оружие. Да что угодно. Акутагава старательно избавлялся от всего, что могло бы дать Чуе хотя бы намек, словно скрывал что-то, о чем мафиози не должен был знать. Сразу после того, как он пришел в себя, буквально минут через двадцать, когда Чуя хотел было уже позвонить Дазаю, чтобы задать пару особо гневных вопросов, на телефон поступил звонок. От босса. Сказать, что это вызвало совершенное удивление, — ничего не сказать. Более того, вызвало напряжение, заставившее его помедлить с принятием вызова. Босс хотел его видеть немедленно. Впоследствии разговор между ними вышел не самым лучшим образом. Причина этому была лишь одна — Накахара чего-то не знал. Чего-то очень важного, связующего все это, и пока он не увидит полноценную картину — не решит, что делать дальше. В буквальном смысле, Чуя чувствовал себя марионеткой. Ему отдавали приказ, но его смысла Накахара никак не мог понять. Не зная каких-то мелочей, он упускал нечто довольно важное во всей этой ситуации, однако вместе с этим он не мог и принять какое-то конкретное решение, не желая совершить ошибку. Мафиози вновь устало вздыхает, допивает алкоголь и наливает себе в бокал еще. Спустившись со стула, он хотел было двинуться в сторону ванной комнаты, но помедлил. Опустив взгляд на бокал в своей руке, он задумчиво поджал губы, а после развернулся, переводя взгляд на оставленную на столе бутылку. Заманчивая мысль не спеша протекает в его голове, призывая к более правильному решению. И Чуя не видит причин отказывать себе в удовольствии и берет бутылку в другую руку, после чего двигается, наконец, в сторону ванной. Когда Накахара доходит до необходимой комнаты, Дазай уже удобно в ней устроился и выливал прямо под льющуюся из крана воду какой-то гель. Буквально через несколько секунд по комнате начинает разноситься запах кофе, и Чуя даже удовлетворен его выбором. Мягкий, приятный аромат расслаблял и успокаивал, что не могло не порадовать уставшего мафиози. – Душ, значит? – Планы резко приняли куда более интересный оборот, стоило мне зайти сюда, – его губы тянутся в кроткой улыбке, не лишенной, однако же, столь яркого самодовольства и откровенности. – Мое обещание все еще в силе, – только и произносит Накахара, не горя желанием продолжать ругаться. В конце концов, Осаму, кажется, даже пытается его сегодня не злить. Что, конечно же, только напрягает, ведь просто так у него этого спонтанного жеста доброй воли быть не могло. Чуя слишком хорошо знает Дазая, чтобы повестись на эту игру одного актера. Прикрыв за собой дверь, он прошел внутрь и сразу же поставил бутылку с бокалом возле бортика ванной. Осаму на это лишь довольно хмыкает, но никак не комментирует. Его взгляд обращается к партнеру, начинающему избавляться от одежды, а сам он отодвигается к противоположному краю ванной, расслабленно откидываясь на спинку. Чуя тем временем расправился с пуговицами и снял рубашку, отправляя ее в корзину для грязного белья. Рукава ее были испачканы в чем-то черном, похожим на уголь, что также вызывало немало вопросов, но он лишь молча поставил где-то там, у себя в голове, галочку, мол, запомнить и выяснить. Вытягивая ремень из шлевок и повесив его за пряжку на свободный крючок для полотенец, мафиози принялся расстегивать молнию. Когда черная ткань узких брюк заскользила по худощавым ногам, Чуя уже стоял боком к ванне. Боковым зрением он улавливает, как Дазай заводит руку за бортик и подцепляет пальцами бокал, тянет к себе, после чего делает глоток. Мафиози чувствует взгляд карих глаз на коже практически физически. Чувствует слабыми электрическими разрядами под кожей, мурашками и эфемерным прикосновением. Второй глоток Осаму делает, когда штаны оказываются в той же корзине, а за ними без промедления летит нижнее белье рыжеволосого. Чуя разворачивается и направляется к ванной, после чего аккуратно заходит в горячую воду. Накахара блаженно выдыхает, когда опускается по грудь, и с большим удовольствием вытягивает ноги вперед, откидываясь спиной на партнера позади. На Дазае в этот момент нет бинтов, и Чуя может видеть каждый из его бесчисленного количества змей-шрамов, если повернется лицом к шатену. Сможет коснуться каждого, однако вместо этого забирает из протянутой руки свой бокал с алкоголем. Чужая рука ложится на бортик ванной, и это единственная часть тела, открывающаяся взгляду льдистых глаз. Он пробегает взглядом по широкому, довольно длинному старому шраму на запястье, идущему вдоль внутренней стороны руки и обрывающемуся где-то на середине. Кожа там уже стала бледно-розового цвета ввиду давности события. И вся его рука — история прожитых дней. Короткие и длинные рубцы рассыпались тихим уродством по коже его худых рук, пятная собой каждый несчастный сантиметр, разукрашивая в бледно-бежевый, светло-розовый и бордовый оттенки. Ближе к запястью рассыпались шрамы от ожогов когда-то затушенных о бледную кожу сигарет. Самый длинный шрам пересекает множество мелких, рваных рубцов. Чуя их хорошо помнит, они остались клеймом на коже еще до того момента, как они встретились. И тогда, в свои четырнадцать, такое зрелище по-настоящему впечатлило подростка, одновременно и пугая, и вызывая любопытство, горечь и сострадание. Сейчас же в нем осталась лишь болезненная опустошенность. Наконец, он делает глоток вина и переводит взгляд на носки собственных ног. В ушах шумит льющаяся вода, спину греет тепло чужой кожи, а равномерное дыхание где-то возле макушки, едва достигающее кончика уха, расслабляет. Осаму молчит. Их тишина похожа на закрытую комнату, затопленную тьмой. Находясь в ней, изолированные от мира, звуков, лишаясь зрения, кажется, словно она совершенно пустая. Однако только они оба понимают, сколько в ней таится тайн, ужасов и сюрпризов. По углам разбрелись их демоны, наблюдая за тем, как эти двое слепо протягивают руку друг к другу в поисках спасительного контакта. Ужас, скрывающийся за спинами каждого, отшатывается в сторону, принимая поражение. Они могли бы найти руки друг друга, даже если бы оказались в настоящей бездне, где отсутствуют всякие законы материи и физики, логики и химии. Чуя чувствует кожей сочащуюся ложь, окутывающую его, буквально замуровывающую в кокон своих иллюзий. Осаму знает, что его партнер увяз по уши в этом яде, он знает, что тот научился находить доступ к кислороду даже в этих условиях. Они оба играют предложенные друг другу роли в этой пьесе, сталкиваясь за кулисами время от времени, чтобы превратиться в критиков. Когда мафиози допивает вино в бокале, рука Дазая исчезает с бортика, а через пару секунд уже держит бутылку и подливает туда еще немного алкоголя. Правда, когда бутылка возвращается на место, он же и отбирает у своего партнера бокал, чтобы выпить. – Хочу съездить к Атсуши, – спустя пару глотков произносит Накахара. – Может быть, завтра. – Соскучился? – Осаму усмехается ему куда-то в район шеи, и Чуя чувствует это кожей. Он также чувствует короткий поцелуй теплых губ и непроизвольно ведет плечом. – Мы обещали к нему зайти в ближайшее время, а прошло черт знает сколько. – Рюноске ответственнее тебя, он навещал мальчишку, – с насмешливым укором подмечает Осаму. Рыжеволосый в ответ лишь раздраженно фыркает. Не его вина, что он не может выкроить немного времени для посещения больницы, поскольку все это время у него сплошь забито работой. Скрывать раздвоение личности — довольно тяжелое занятие, когда ты на достаточно высокой должности, ввиду которой начальство будет обязательно требовать больше, чем с других. Человеку в принципе мало двадцати четырех часов в сутках. А в случае с Акутагавой это время и того значительно уменьшалось, ведь с его появлением никто не собирался в бонус накинуть Чуе еще с десяток часов, чтобы было еще как-то более или менее реально успеть все и не потерпеть при этом никаких потерь. И Чуе приходилось жертвовать. И приносил в жертву он ничто иное, как личную жизнь. Иногда Осаму помогал ему. Насколько знал Накахара, тот давал Рюноске работу, которую тот мог бы выполнить заместо Чуи, где не требовалась какая-либо информация, которую мог знать, опять же, только рыжеволосый. Обычно это было как-то связано с убийством людей, слежкой или вымоганием. И это было единственным, что делало его жизнь проще. Впрочем, и на том спасибо. – Откуда он узнал? Они не говорили с Дазаем об этом все то время с прошлого разговора о том, что на самом деле случилось с Атсуши. Чуя никак не мог заставить себя простить Осаму, хотя при этом прекрасно понимал, чем тот руководствовался, какие цели преследовал. Хотя, опять же, последнее все еще оставалось достаточно размытым фактом для Накахары. Даже для степени жестокости его поступка Чуя нашел оправдание, хотя это и было довольно смешно с его стороны. Они представители мафии, такие методы работы для них являются одним из самых востребованных вариантов и требований. Дазай не любил лишь делать это своими руками, пользуясь подчиненными. Однако же его методы работы считались в мафии одними из самых жестоких, все его планы и проведенные миссии. Оно и не удивительно. Но несмотря на это, в этот раз была одна вещь, поворачивающая ситуацию с ног на голову. Чуя вдруг осознал, что дело совершенно не в безмерной жестокости Осаму. Он спешил. Вовремя не сдержал себя, поддался, позволяя каким-то событиям или вещам затуманить его разум на то время, когда он принимал решение. В итоге его план провалился, это «нечто» успело произойти. И теперь Дазай, осознав последствия столь грубой ошибки, распробовав этот горьковатый вкус проигрыша на языке, чувствовал себя так, словно его окатили ведром ледяной воды. Но это помогло ему отрезвиться. Однако, несмотря ни на что, Чуя не собирался ждать, когда Осаму соизволит раскрыть карты, понять, что если уж он принял такое решение, как отправить партнера на больничную койку, то рано или поздно, но ему придется ввести того в курс дела, чего бы это ни касалось. В данный момент он понятия не имел, что собирается делать, но уже имел какую-то более или менее конкретную цель — выяснить, что происходит между Мори и Дазаем. Почему его партнер себя так ведет и чем занимается, чего добивается своими действиями. Накахара был уверен, что корни всего этого дурдома идут именно оттуда, исходя из тех обрывков фраз, что Осаму успел его наградить в тот злополучный вечер с признанием. – О чем ты? – шатен в свою очередь делает вид, что не понимает, о чем говорит Чуя. – Об Атсуши. Откуда он узнал, что ты собрался сделать со мной. Раздается тихий стук от соприкосновения стекла и покрытого плиткой пола. Чужие руки ловко проскользнули под руками Накахары, обнимая того поперек груди, а сам Осаму удобно устроил подбородок на плече мафиози. – Думаю, ему рассказал Акутагава, потому как мы с ним не контактировали, – Дазай бубнит это тихо и с каким-то оттенком разочарования, который Чуя улавливает под напускной скукой в низком голосе. – Но вот как это сделал Рюноске — я понятия не имею. Возможно, я был неосторожен. Дазай говорит обо всем так, словно это совершенно не касалось Накахары, будто бы речь идет о каком-нибудь левом задании. Им обоим так даже проще. Небрежность в словах не порождала ничего, кроме здравой оценки ситуации. Последняя фраза, это его «был неосторожен», лишь подтверждает предположения мафиози. Он спешил, он забыл об осторожности и не до конца продумал свой план, был поглощен в этот момент чем-то совершенно иным. В итоге Дазай потерял тот совершенный контроль над ситуацией, как это было всегда, и допустил фатальную ошибку из-за этого. – Мне нужно его навестить, – снова повторяет он. Дазай скорее всего понимает, что под этими словами кроется куда больше, чем Накахара хочет выдать. Но он не спрашивает, давая возможность мафиози самому решить, когда придет это время, поскольку, кажется, придет оно довольно скоро. Просто так Чуя бы не спохватился, значит, был толчок к этим его решениям. – Чуя, – протяжно тянут последний слог прямо под ухом. Звук получается тихим, утробным и довольно смазанным, потому как Дазай как прижался губами к коже на шее, так и замер в удобном для себя положении. Накахара в свою очередь отмирает. Осаму словно знал, что его нужно было вытащить из собственных размышлений: то ли чтобы он не нашел ответ, гуляя по чертогам собственного разума, то ли чтобы не напридумывал себе еще чего. Накахара не склонен к беспочвенным выводам, поэтому позволяет себе отвлечься. – Я устал, – Чуя не спрашивает, для чего его внимание на себя обращали, словно ему и не интересно вовсе. В эту паузу он успевает вставить свое слово, чтобы предотвратить очередную несуразицу, собирающуюся сорваться с бледных губ. Мафиози поднимается и аккуратно переступает через бортик ванной, вставая ступнями прямо на небольшой мягкий коврик. Вода, стекающая с него быстро бегущими каплями, по ощущениям напоминает вторую кожу, от которой он только что избавился. Правда, никакого облегчения от этого он не чувствовал, лишь легкое чувство незащищенности. Уже подходя к крючкам с полотенцами и беря одно в руки, Накахара слышит плеск позади себя, оповещающий о том, что Осаму также покидает ванную. Слышит поворот затвора у крана, чтобы открыть сток, и вода могла спуститься в него, слышит, как босые шаги тихим отзвуком шлепков приближаются к нему. Полотенце, что он держал в руках, было большим, махровым и серого цвета. Рыжеволосый накидывает на себя согревающую материю, словно платок, укутываясь в этом тепле, позволяя каплям на коже впитаться в него. Шаги позади затихают, а руки Осаму в этот раз оказываются где-то в районе талии, сначала аккуратно разворачивая, а после и вовсе прижимая к себе. – Я мокрый, – недовольно бурчит он прямо в рыжую макушку. – Так возьми полотенце и вытрись, – Накахара в свою очередь утыкается носом в ямочку под ключицей Осаму и недовольно кривит губы. В самом деле, это его ребячество порой раздражает больше обычного. В особенности, когда Чуя так чертовски вымотан, словно пахал на заводе с самого утра. А поведение Осаму все еще кажется ему странным. – Не могу, ты взял мое любимое, – широкие ладони мягко огладили линию вдоль позвоночника, добираясь до лопаток, после чего вернулись к прежнему положению. Однако левая ладонь продолжила путь вдоль мягкой ткани, останавливаясь только ближе к ее краю, прямо на ягодице Накахары. – Но так даже приятнее. Чуя откровенно презрительно фыркает и закатывает глаза на его действия. – Отцепись от меня и возьми другое полотенце, – снова озвучивает мафиози краткое руководство по тому, как избавиться от воды на теле после принятия ванной, однако особого эффекта его слова не возымели. Осаму, словно намертво прилипнув к телу партнера, отцепляться от него совершенно не собирался. Однако же левая рука в конце концов вернулась на талию, не желая провоцировать сопротивления со стороны рыжеволосого, заодно помогая хозяину прижать Накахару еще ближе, хотя тот и так стоял, уткнувшись лицом прямо во влажную пахнущую кофе кожу. Что-то пошло не так ровно в тот момент, когда Чуя хотел было уже повысить голос и оттолкнуть от себя Осаму, как тот в свою очередь начал двигаться в сторону двери из ванной комнаты, вместе с этим подталкивая Чую спиной вперед, к двери. Объятий своих он так и не разорвал, зато про «великую, буквально-таки мировую усталость» и «срочно спать» бубнил над ухом совершенно самозабвенно. Дазай аккуратно подталкивал напарника к постели, чувствуя лишь слабые сопротивления с его стороны. Однако те были настолько вялыми, что преградой это стать не имело ровным счетом никакого шанса. Именно так они и добрались до своей двуспальной кровати. В конце концов, запнувшись то ли о собственные ноги, то ли от легкого столкновения с постелью, оба повалились на кровать. Накахара тут же завозился, пытаясь выбраться из рук Осаму, который, смеясь, все никак не хотел отпускать свою жертву из пут. Где-то между ними, в этой возне и попытках дать Дазаю по голове, Чуя чувствует под коленом пульт, а уже в следующую секунду загорается экран телевизора. – «Президент огромной компании в Токио был жестоко убит этим вечером», – журналистка на экране с серьезным лицом стоит на фоне дверей в кабинет, и на лице ее ни одной эмоции. Этот канал, на котором обычно шли поздние новости, всегда дублирует выпуски и повторяет их через пару часов для работяг, возвращающихся домой слишком поздно, чтобы успеть даже на них. Мафиози тут же с силой отталкивает от себя Осаму, что, наконец, смирился с участью и остался лежать на простыни, уставившись в потолок. Чуя же садится на постели, укрывшись все тем же полотенцем, и слепо ищет пульт под ногами, чтобы сделать погромче. – «Когда я зашла, то увидела, что он лежит на своем столе и совсем не двигается», – плачущая девушка на экране, что была, видимо, секретаршей убитого, наперебой со всхлипами, которые она все старалась заглушить светлым носовым платком, пыталась рассказать, что видела, когда обнаружила труп. – «А потом я заметила, его руки были прибиты к столу ножами. Это было так ужасно, кто мог такое сделать, он ведь был таким хорошим руководителем. Я сразу же вызвала полицию!» Как только плачущую девушку увели, журналистка вновь заняла место на экране, начиная рассказывать о том, кем являлся этот президент, и какое огромное влияние имела его фирма. Конечно же, обходя все подробности боком. Добавив в итоге лишь пару слов о том, с какой жестокостью был убит мужчина, она внезапно перескочила на тему, касающуюся смены власти корпорации. Даже прессу интересовало больше не убийство, а факт смены руководителя. Однако Накахара уже не слушал, потеряв всяческий интерес к этой ерунде, после чего выключил телевизор. – Тебе не интересно? – подает голос Осаму, поворачиваясь на бок, когда Чуя поднимается с постели, перетягивая освободившееся полотенце себе на бедра. – Наблюдать за тем, как девка, с которой он наверняка спал, старательно ревет на камеру, а журналисты раскручивают тему смены власти для большей раскрутки канала? – он оборачивается возле шкафа, чтобы получить в ответ утвердительный кивок и явную насмешку. – Да к черту. – А вдруг завтра тебе придет письмо с предложением занять это место? Буквально через пару секунд воздух начинает сотрясать звонкий смех Дазая, когда Накахара бросает в него с прицелом прямо в ухмыляющееся лицо нижним бельем. От последнего мафиози, конечно, уворачивается, зато еще с полминуты смеется под в буквальном смысле прожигающим взглядом океанических глаз. – Шут гороховый, – фыркает он, вытягивая в этот раз из полки шкафа свое нижнее белье и ловко натягивая на себя, а после домашние штаны. – Зануда. – Посмешище. – Тормоз, – Дазай, отсмеявшись, вновь поднимает глаза на стоящего все там же, возле шкафа, партнера. – Это еще к чему? – А это как факт. Накахара снова фыркает и закрывает дверцы. У мафиози не было более желания спорить с Осаму, тратить еще на него свое время, поэтому в следующий момент он уже направился в гостиную, где, как ему казалось, он оставлял пачку сигарет. Покурить перед сном казалось неплохой идеей, особенно, если это означает, что когда он вернется в спальню, Осаму будет уже блаженно спать. Сноски: 1. Вино Chateau d'Armailhac Pauillac 2007 – красное сухое вино из Франции, ценовая категория которого в среднем от 10-15 тысяч рублей за бутылку. Вино обладает сочным гладким вкусом с тонами фруктов и черники. 2. Как выглядит встроенный винный погреб в данном случае: https://yellowhome.ru/wp-content/uploads/2017/05/3-14.jpg