Tear You Apart

....это была словно новая страница жизни. Проснувшись на утро в компании спящей француженки, которая носом утыкалась ей в шею, полностью обвитая ее руками и слушая спокойное умиротворенное дыхание, Лена поняла, что... Была счастлива. Без всяких лишних слов. Счастлива. Вот и все. И в этой понятной простоте всего произошедшего было столько же тепла, сколько в руках любящей матери. Их обнаженные тела были прижаты друг к другу, руки и ноги переплетены, а такт дыхания как будто был един в своем трепещущем великолепии. Таким было их первое общее утро... - Эй... - мягко шепнула Лена, завидев то, как глаза Вдовы медленно и лениво приоткрылись, словно у настоящей кошки, что вольготно развалилась на перинах. -...доброе утро. Вдова не ответила, но уткнулась носом глубже в шею англичанки, звучно мыча и вдыхая аромат ее кожи. После этого Вдова сомкнула зубы на молочной коже шеи, заставив Окстон выдохнуть. Странный жест являлся в понимании француженки знаком симпатии, отчего Лена улыбнулась шире, встречаясь с золотистыми глазами. - Мне ничего не снилось. - Шепнула француженка приглушенно, расслабленная под прикосновениями Лены. - Блаженная пустота и покой. Мне было некомфортно без этого. - Ты можешь приходить ко мне, когда захочешь, после всего того, что произошло. - Мягко проговорила Лена, с нежностью заправив локон черных волос за ушко. - Прошлая ночь была потрясающей. Лучшая. На этот раз Вдова улыбнулась. Самыми уголками губ, легко, но действительно искренне, вспоминая вчерашние утехи. Она не знала, что это было, но все их прошлые разы меркли по сравнению с этим. Он был особенно страстным и пылким, оттого и отпечатался в памяти волнующим теплом. - Ты хорошо себя чувствуешь? Твои приступы прошли? - Последний был неделю назад. - Вдова не торопилась вставать или вообще просыпаться, всецело поглощенная леностью и покоем утра в крепких объятьях. - Я ничего не принимала. - Ты молодец. - Тут же искренне отозвалась Лена. - Менгеле рано или поздно заметит изменения. - Нахмурилась француженка и в золотистых глазах Лена увидела то, чего желала в самую последнюю очередь - страх. И именно увиденное вызвало внутри Окстон праведный гнев. - Когда у тебя прием к Менгеле? - Тебе не стоит беспокоиться об этом. - Я не дам ему тебя тронуть. - Заявила Лена самоотверженно и храбро. - Не после всего того, что произошло. - Менгеле общается практически напрямую с начальством «Когтя». У него много свободных полномочий, а по отношению к своим пациентам у него полностью развязаны руки. - Вдова все еще утыкалась в теплую шею Лены, но в ее голосе слышалась подавленная обреченность. - Если ему что-то не понравится, то... - Этого не случится. - Твердо уверила Лена и, спустя пару мгновений напряженной тишины, перекатилась на кровати, мягко оказавшись сверху француженки, прижав ее к постели с загадочной улыбкой на устах и задорным блеском в глазах. - А ведь мы проснулись так рано. - Ты что-то задумала. - Снова утверждение, а не вопрос, но на полных губах отобразилась слабая улыбка, вместе с тем, как холодная рука зарылась в коротких каштановых волосах. - Может, пошалим немного? - Лена знала самый лучший способ отвлечения от стресса и тяжких дум. И судя по тому, как Вдова обвила ее талию своими гибкими ногами, она понимала, к чему англичанка ведет... *** Лена никогда не знала, что для нее счастье. Она не искала его, не ждала, и не охотилась за ним. Однако, когда оно пришло, она сразу же узнала его. Распознала в крепких утренних объятьях, тихом дыхании под ухом, в шелковых черных волосах, щекочущих ее лицо вместе с встающим из-за горизонта солнцем. Засыпать и просыпаться рядом с Вдовой стало для Лены самой приятной вещью на свете. Рядом с ней, наедине, она ощущала покой, радость и бесконечный комфорт. Француженка стала за последнее время совсем другой и непохожей на ту, какой она была раньше. В ней стал прослеживаться собственный яркий характер и особенности. Вдова была ехидной, гордой, любопытной, ревнивой и эти особые черты придавали француженке то, чего ей так не хватало и что Лена и Сомбра пытались все это время в ней пробудить. А их отношения... Они действительно стали напоминать настоящие отношения - они проводили вместе свободное время, спали друг с другом в одной кровати и, конечно, придавались любовным утехам. Все это заставляло поверить в то, что их ждало светлая жизнь вдвоем: совместные миссии, накал сражений, страстные ночи и романтичные свидания, проводимые вне базы и отличающиеся особыми тонкостями. Сначала Вдова была настроена скептически, но ей нравилось внимание, а внимание Лены оказалось таким чарующим и завораживающим, что сопротивляться ее порывам оказалось невозможно. Лена с готовностью показывала ей иную жизнь, осыпала своим вниманием и всячески заботилась. Неожиданно, но Вдова открылась, напомнив собой прекрасную расцветшую розу, за которой Лена ухаживала с особым вниманием и расторопностью. Однако, в глазах всей базы они оставались в прежних отношениях, напоминая шипящих друг на друга змей. Вдова вела себя цинично и высокомерно по отношению к каждому на базе, показывала свое превосходство и стала по своему виду напоминать настоящую стерву. Но странная правда была в том, что такое поведение Лене очень нравилось. Вдова напоминала настоящую тигрицу, при которой дрожали все, а внутри Окстон злорадно смеялась, зная, что лишь с ней эта хищница мурлычет от удовольствия. И так продолжалось около месяца, а то и дольше. С каждым днем, что переходил в недели, Вдова стремительно менялась, словно таящий на солнце лед, избавляясь от своего изначального облика. Той все чаще стали сниться сны, которые раннее не посещали ее. Странные картины, что описывали жизнь, непохожую на ту, какую вела она сейчас и до этого. По очевидному размышлению стало ясно, что Вдова начала вспоминать свою прошлую жизнь. Постепенно и лишь через определенные образы посредством снов и неясных картин, но начало было положено и долгие труды Сомбры и Лены наконец-то начали приносить свои плоды, что не могло тех не радовать. Момент того, когда к Вдове вернулась такая, казалось, маленькая вещь, как вкус, тоже давал понять о дополнительных трудах обеих бунтарок «Когтя». Все стремительно шло к тому, что Вдова вскоре сможет четко сказать о том, что за особенные воспоминания к ней возвращаются. Лена неизменно была рядом и каждый раз, когда француженку одолевало какое-то воспоминание или, что хуже, приступ – она помогала ей преодолеть их. Однако, незримая тень того, чего они так хотели избежать – все чаще нависала над ними и в какой-то момент стала настолько густой и ощутимой, что игнорировать ее дальше было бы непростительной глупостью. Менгеле возвращался на основную базу, специально для того, чтобы провести медицинский осмотр всех агентов, включая и троицу девушек. И к этому дню все они, несмотря на очевидность его пришествия, не могли как-либо подготовиться. Вопрос вставал ребром и единственное, что заботило их – распознает ли Менгеле их труды над Вдовой и если да, то, что их ждет, а главное – какая участь постигнет Вдову. Эти вопросы буквально витали в воздухе… …но все равно не смогли подготовить их… *** - Твой пульс превышает установленную норму в три раза. – Менгеле нахмурился, смотря на показания планшета, после простой проверки основных параметров, пока Вдова показательно держала на лице маску равнодушия. – Ты принимаешь те препараты, которые я тебе прописал? Француженка ощутила по своей спине табун пугающих мурашек, стоило этому вопросу донестись от Менгеле. Настал тот ужасный момент, когда она осознавала очевидное – соврать или уйти от вопроса ей не удастся. Сердце предательски ускорило темп еще сильнее, а маска равнодушия готовилась дать трещину. - Приступы не беспокоили меня. – Как можно спокойнее ответила Вдова, зная, однако, что этот ответ лишь озадачит Менгеле больше. – Что-то не так? - Вдова, отвечай на вопрос. – Потребовал Менгеле спокойно, но сердце француженки сжалось и зашлось ходуном. – Ты принимаешь препараты, которые я тебе прописал? - Да. – Солгала Вдова и еле заметно вздрогнула, когда Менгеле отложил планшет и задал вопрос: - Зачем ты мне врешь? – Его тон нельзя было назвать разгневанным или недовольным. Он был спокоен. До ледяного ужаса. – Ты можешь умереть, если перестанешь их принимать. То, что этого еще не произошло, еще ничего не значит. Твое сердце не предназначено для таких нагрузок, а на миссиях у тебя и вовсе может случится приступ. Давай мы не будем ссориться и ты, как хорошая девочка, просто позволишь мне сделать тебе укол. Вдова могла бы согласиться. Просто сказать «да» и протянуть руку, чтобы чертов препарат тек по ее венам, но разум за последнее время стал настолько свободным и открытым, что все внутри нее взвилось и вскипело в яростном страхе, заставляя почувствовать себя загнанным в угол зверем. Освободившись от чертовой «привязи» в виде этого «лекарства», которым Менгеле ее пичкал, она поняла, чего лишилась и за что боролась когда-то раньше. Один вид блестящей острой иглы заставлял нечто внутри француженки взвыть в панике и лихорадочном ужасе. - НЕТ! – Она сама не заметила, как яростно вырвала руку из хватки Менгеле, который уже взял ее за руку для будущего укола. - Вдова. – Начал Менгеле предупреждающе и смолк, когда француженка кинула на него взгляд, полный звериной ярости. Несмотря на седину и явность преклонных лет, он смог уйти от неожиданного броска медицинского подноса, на котором был расположен ровный ряд шприцов, наполненных различными препаратами. В том числе и тем самым, что ввергал ее в состояние анабиоза во время различных процедур. Француженка перестала бояться – страх был вытеснен яростью и осознанием того, что она была сильнее этого старика, что мучал ее и превратил всю ее жизнь в кошмар. Она не только могла, но и захотела дать ему отпор, несмотря на спрятавшуюся в отчаянии разумную мысль, что ей это аукнется. Однако, весь порыв прервался на ровном месте, стоило Менгеле вновь увернуться от очередного броска в свою сторону. Вдова пошатнулась, ощутив накатившую слабость и дрожь в теле, пока ее разум панически взвыл – «Приступ!». Именно сейчас и никак позже или раньше… - Какая ирония. – Не смог удержаться Менгеле от ехидного комментария, нависнув над дрожащей и повалившейся на землю француженкой. Вдова отчаянно попыталась прийти в себя, очнуться и заставить себя встать на ноги, но все, чего она добилась, это лишь усилившейся головной боли и накатывающей рвоте, вперемешку с резкой болью в районе солнечного сплетения. - Я подозревал, что эта вертихвостка запудрит тебе мозги и попытается засунуть свой нос туда, куда не следует. – Ее рывком подняли на ноги и бросили на кушетку, немедленно привязав руки и ноги, предотвращая всякий побег и сопротивление. Голос Менгеле при этом не переставал быть до ледяного ужаса спокойным и лаконичным. – Однако, я точно не рассчитывал на подобное с твоей стороны. Она настолько тебя расшевелила, что ты «скалиться» вздумала? Ты забыла кто твои хозяева? Ты – оружие. Ты – не человек. Но с тобой я разберусь позже. Все это время Вдова в приступе своей первобытной ярости пыталась вырваться из узлов, что держали ее прикованной к кушетке, однако, когда силы стали ее покидать, а собственные старания не принесли ничего, та пала духом и ощутила ужас в лице нависшего над ней Менгеле, что проник в ее сердце, разносясь по всему телу, казалось, вместе с кровью. - Тебе всего лишь стоило пойти мне навстречу, - продолжал Менгеле чуть раздраженно, медленно и показательно доставая из недр своих запасов очередной шприц и колбу с препаратом, коим не было ни конца, ни края. – Я бы даже закрыл глаза на ваши похождения. Мне все равно на то, что вы с ней трахаетесь, но ты обязана слушаться и быть на привязи. Один укол – и ты снова послушная, какой и должна быть, а ты решила противиться, даже заранее зная, что ничего из твоего бунта не выйдет. Теперь, все придется делать заново. Надеюсь, что ты не забыла ощущение нейронной модификации, Вдова. Потому что легче пережить этот кошмар, когда заранее знаешь, с чем тебе придется столкнуться. Вдова забилась из последних сил, рыча и крича от ярости, но уже через мгновение замерла на месте, прекратив свое сопротивление вслед за тем, как игла проникла в ее плоть. Пропорционально тому, как жидкость в колбе становилась все меньше, тем меньше становились ее дерганья и телодвижения, пока те не прекратились вовсе. *** Подход «Когтя» к нарушителям был решительным и безжалостным. Лена догадывалась об этой очевидности, но точно была не готова к тому, что ее просто усыпят дротиком, схватят за шкирку и словно шелудивую псину заведут в кабинет Менгеле, уже связанной. В ее голове быстро сошлась вся ужасающая картина и единственная мысль, возымевшая над ней тогда власть – «что случилось с Вдовой?». Француженка ушла к Менгеле, даже не предупредив ее перед этим. Очевидно, та не хотела втягивать ее в подобные неприятности, но итог от всего этого оказался куда хуже ожидаемого… ...сказать по правде, Лену часто можно было назвать бесстрашной, отчего эта черта в глазах других приобрела оттенок безрассудства. Но перед Менгеле все эти качества притуплялись. Если мгновение назад она походила на дикого зверя, что был готов драться до последнего, то стоило оказаться лицом к лицу с этими абсолютно равнодушными черными глазами, как вся уверенность становилась бестелесным призраком. - Ты знаешь, почему меня зовут «Менгеле»? – Он сидел перед ней на простом стуле, скрестив руки на груди. - Наслышана. «Ангел Смерти». Освенцим. Газовые камеры. - Помрачнела Лена, поежившись от пронизывающего взгляда темных глаз. Она вздрогнула сильнее, когда по старческому равнодушному лицу промелькнула усмешка. Ничто не пугает так сильно, как осознание беспомощности перед лицом опасности... Усмешка же на лице этого человека была равносильна тому, как увидеть окровавленный нож в руках ребенка – абсолютно вымораживающая картина, заставляющая все внутри переворачиваться. - Ты сломала мою игрушку. – Заявил Менгеле, медленно встав со стула и заставляя Трейсер своей фразой сощуриться в злобе. – Ты знаешь, что я отвечаю за нее? - Да пошел ты. – Скривилась Лена, дергая связанными руками в попытках вырваться, но ощутила лишь то, что узлы стали жестче. – Ты сделал из нее ебаного зомби! Просто играешься с ее сознанием и получаешь удовольствие от чужих мучений! Что ж ты, гондон, связал меня? Побоялся, что я тебя на куски порву?? - Не пересекай черту, Трейсер. – Он поднялся со своего места и навис над Леной так, что та смотрела ему прямо в глаза. – Я могу подумать над тем, чтобы даровать тебе милость, если ты скажешь мне – откуда ты узнала о том, как бороться с влиянием на Вдову. Лена, не дрогнув и мускулом на лице, тут же показательно фыркнула: - Только идиот не догадается о том, что нужно делать с человеком, который ничего не смыслит в простой жизни. Или ты думал, что раз Вдова ничего не чувствует и ведет себя, как робот, будет сложно допереть как заставить ее действовать по-другому? - Я догадываюсь, что это была Сомбра. – Продолжал Менгеле, словно не слышал речи Лены, а та, в свою очередь продолжила свою игру: - Сомбра? Да этой твари только собственная жопа дорога. – Уловив вознесенную вверх бровь Менгеле, Лена продолжила: - Что ты так вылупился, баран? Если хочешь, давай хоть сейчас тащи ее сюда и пытай, я хоть поржу над этим. Когда я попросила эту эгоистку мне помочь, она меня послала. - Что ж… тебе же хуже. – Нахмурился Менгеле, впрочем, не выказывая какого-либо страха к угрозам англичанки. Его руки лишь методично достали из ящика стола небольшой черный… ошейник. – Ты, в том числе и Вдова, обязаны мне своими жизнями. Будь добра, не дергайся. Стоило ему приблизиться, как Лена взбеленилась подобно сорвавшейся с цепи собаки. Хватка Менгеле, ко всему прочему, несмотря на возраст и обманчивую хрупкость, крепко припечатала голову Лены к спинке стула, заставив ее замереть, пока свободная рука надевала на шею позорный аксессуар, застегнувшийся на ее шее со звучным щелчком и небольшим тихим гулом. После этого Менгеле отступил от англичанки и достал все из того же ящика небольшой пульт с несколькими кнопками. - Ты не оставляешь мне другого выбора, Окстон. – Заявил Менгеле с абсолютным спокойствием, что пугало на самом деле больше, чем всякий гневный крик. Когда же по старческому лицу вновь расплылась усмешка, тело Лены прошиб резкий и болезненный разряд тока, вырвавший из ее груди крик. – Видишь ли, Вдова крайне важна для «Когтя» и любое вмешательство может стать фатальным. – Один из пальцев вновь нажал на кнопку, вызвав очередной разряд тока и крик боли. – Убить вас обеих я не могу, но и без этого легко отыщу альтернативу. В принципе, уже нашел. – Разряд. – Ты думала, что на твои махинации я закрою глаза? – Разряд. – Тебе следовало уяснить с самого начала… - Разряд. -…что Вдова… - Разряд. -…лишь моя игрушка. Последняя фраза, слетевшая с языка Менгеле, украшенная его усмешкой, заставила Лену очнуться от тумана острой обжигающей боли во всем теле и сделать резкий рывок, в который она вложила все свои силы. «Якорь» в ее груди яростно пульсировал и на импульс своей хозяйки он ответил многократной волной боли во все тело, заставив тщедушные путы, что держали ее прикованной, поддаться напору. Не ожидавший этого Менгеле вздрогнул всем телом и дернулся назад, выронив из задрожавших рук пульт. Лена же, сделав болезненный рывок, впилась руками в грудки Менгеле и отвесила ему яростный удар в лицо. Ведомая дикой яростью, заставивший ее разум заплыть кровавым туманом, она стремилась нанести еще удар, но сзади ее схватили чужие крепкие руки охраны. Секундная заминка могла стоить Менгеле жизни, но к сожалению англичанки, оставила на нем лишь опухший от крепкого удара глаз и скулу. Закованную уже наручниками, ее безжалостно прижали к полу, а у затылка мгновенно оказалось дуло пистолета, пока Менгеле при помощи остальных встал на ноги. - Значит, ты настолько стала сильной? – хмыкнул он хрипло, вытерев с губы кровь и подобрал с пола оброненный пульт. – Тогда запомни это мгновение, потому что, начиная с этого дня и до конца своей никчемной жизни в стенах базы – ты шелудивая псина, а я твой хозяин. И если мне что-то не понравится, то ты мгновенно пожалеешь об этом. - Это ты об этом пожалеешь. – Процедила Лена яростно и в то же мгновение ее всю сотрясло очередным разрядом тока, добавивший к этому болезненный пинок в живот от одного из охранников. - В карцер ее. – Приказал Менгеле ледяным голосом, когда Лена свернулась на полу от боли в животе и по всей коже от череды электрических ударов, что оставили в некоторых местах кровавые волдыри, особенно в районе шеи, у ошейника. – Месяц одиночества, без еды и воды научат тебя слушаться приказов и быть послушной. За это время я успею исправить все, что ты натворила с Вдовой. Да и еще кое-что… можешь забыть о ней. Навсегда. Если не хочешь свариться заживо, поскольку стоит тебе приблизиться к ней, как ошейник сработает автоматически. Лена не отвечала – ее всю потряхивало от нестерпимой адской боли во всем теле, во рту она ощущала привкус собственной крови, а сознание стремительно покидало ее. Но, как не парадоксально, единственное, что заботило Лену на момент того, как ее швырнули за решетку в полной темноте, так это участь Вдовы, с которой она даже не успела сегодня поздороваться… тем более попрощаться… *** Лена не знала сколько она провалялась без сознания в пустой камере. Она помнит, что проснулась от града посыпавшихся на нее ударов, приходившихся… куда только придется. Едва она пыталась дать отпор или сопротивляться, всю ее немедленно сковывал в своих оковах адской боли очередной разряд тока. Заплывшие туманом боли глаза даже не могли элементарно распознать того, кто был ее истязателем или из чего состояла камера, где она отныне томилась. Единственная составляющая, что определяла ее в реальности, была боль. И сердце Окстон начинало заходится ходуном от страха, когда в очередном акте насилия над ней она ее не ощущала, искренне содрогаясь в животном ужасе, что это конец и сейчас она умрет. Но ее лишь настигал очередной обморок. Она просыпалась между жестокими и тривиальными пытками, не в силах пошевелиться. Простые потребности в пище или воде отходили куда-то на задний план, уступая желанию прекратить боль. «Якорь» в ее груди бился в приступе ярости и бешенства, желая расправы над теми, кто посмел тронуть его хозяйку, а та проклинала и боготворила судьбу за то, что он у нее есть, ведь если не этот алый сгусток в ее груди, то смерть настигла бы ее еще после первого дня безжалостного избиения и пыток током, а с другой стороны до заплывшего и измученного сознания доходила мысль, чтобы прервать мучения своей смертью. В голове ее было пусто и лишь легкий гул «Якоря», давал Лене понять, что она пришла в себя и это не сон. Вдалеке послышался звук легких шагов и англичанку вмиг окутало алым вихрем «Якоря», что вновь и вновь готовился защитить и дать отпор очередным истязателям. Но волна гнева и затравленной дикости спал, стоило Окстон признать в неожиданном госте Сомбру, чье лицо по мере приближения становилось все более сочувствующим и мрачным. - Dios mio… - В искреннем ужасе прошептала мексиканка, подходя к камере, пока Лена по ту сторону решеток не могла даже встать на ноги. -…я до последнего отказывалась верить, что это правда. - Сом… бра… - Лене даже было больно говорить, но она сделала над собой титаническое усилие и приблизилась к ужаснувшейся мексиканке. - Этот ублюдок на тебе живого места не оставил. – Рука хакерши сочувственно коснулась украшенного синяками и гематомами лица. – После того, как Вдова отправилась к Менгеле, а тебя забрали, меня тут же отправили на задание. Я и подумать не могла, что они сделают с тобой такое. Я попробую тебя отсюда вытащить… - Нет. – Тут же заявила Лена, сжавшись и невольно ощутив комок в горле. – Если ты это сделаешь, то они… они все равно меня посадят обратно и… - Неужели он сломал тебя? - Вопрос Сомбры прозвучал для Лены словно издевка, отчего она сиплым голосом немедленно ответила: - Легко говорить по ту сторону решеток, без кандалов на руках и с целыми конечностями. - Возмущенная речь прервалась кровавым кашлем. - Я теперь цепной пес, Сомбра. О чем тут еще говорить? Послушная дворняга, которую дрессируют на приказы и за непослушание я получаю наказание. Меня никто не ломал. Меня просто растоптали... Лену прервал очередной разряд тока, заставивший ее истошно завопить и рухнуть на пол камеры. Увидевшая это воочию Сомбра замерла на месте, приложив ко рту ладонь. Трейсер тряслась на полу камеры около минуты, пока не замерла и мучительно не выдохнула. Боль с каждым разом притуплялась, но не становилась более терпимой или ожидаемой. Это всегда очередное мучение, агония, пытка… - Лена… - сочувственно позвала Сомбра и тут же обернулась в сторону доносящихся из выхода шагов, одним движением руки вводя себя в состояние маскировки и растворяясь из виду. К камере пришел сам Менгеле, собственной персоной. Увидевший скрюченную от боли на полу Лену, на его старческом равнодушном лице отобразилась усмешка, а он сам с довольным видом убрал небольшой пульт к себе в карман. - У тебя сегодня праздник, Окстон. Если проскулишь мне, что готова слушаться и выполнять приказы, то тебя больше никто не тронет, включая и дивное украшение на твоей шейке. – Менгеле стоял перед Леной, словно победитель и, скрюченная на полу англичанка, истязаемая целую неделю жестоким избиением и пытками током, не могла не поддаться очевидному желанию прекратить все это. - Пожалуйста… хватит… - еле слышно прошептала Лена, содрогаясь кровавым кашлем и ощущая иглоподобную боль в груди. - Кто твой хозяин? – спросил Менгеле строго, скрестив руки на груди. - «Коготь». – Сдавленно прошептала Лена, сжимаясь от страха оказаться снова под ударом тока. - Будешь хорошей девочкой и выполнять все приказы? – Хмыкнул собеседник в торжестве. - Буду… - практически прохрипела Лена, не смея поднять глаз на Менгеле или хотя бы лишний раз шевельнуться. - Вот видишь, - В удовлетворении протянул он и достал из кармана небольшую бутыль с водой. – За послушание полагается награда. Если все будет хорошо, и ты также будешь себя прилежно вести, то, может, я и срок сокращу. Лена приподняла взгляд на удаляющегося прочь Менгеле, после чего, завидев такую соблазнительную бутылку воды, она готова была сорваться на отчаянный крик – чертов садист оставил ее за решеткой, что за ней придется тянуться изо всех сил и вряд ли даже руками. Окстон даже не сразу приходит в себя вода оказывается у нее в руках, пододвинутая снаружи Сомброй. Она уже успела забыть о том, что она здесь и что та видела ее падение. Но в глазах мексиканки лишь было глубокое сочувствие… - Ты не должна была отдуваться за все это в одиночку. – Прозвучало от нее, когда она помогла Лене открыть бутылку, поскольку руки той дрожали и ослабели настолько, что были неспособны даже на такое простое действие. - Менгеле нужна была я, потому что именно с моей помощью Вдова отказалась принимать его препараты и стала той, кем стала… - она прервалась кашлем и согнулась пополам от вспыхнувшей внутри боли. -…все наши старания ушли впустую, Сомбра… я даже с ней не попрощалась. Она теперь снова… Лена прервалась очередным кровавым кашлем. Мучительно откинувшись спиной на стену пустой камеры, она с жадностью стала пить. Лишь «Якорь» помогал ей держаться столь долго под пытками и без еды и воды. Такая же награда, как вода – была для Трейсер сейчас несравнима и лишь за него она уже готова была пасть так низко, как только возможно. Вот оно, отчаяние в самом его красочном виде. - Ты не заслуживаешь всего этого. – Прошептала Сомбра, но Лена мало ее слушала, отдаваясь впервые за все это время приятной дремоте без удушающей ее сознание боли. *** Лена сломалась и покорилась. Молчащий ошейник на ее шее был тому ярким доказательством, как и отсутствие пыток и прочего наказания. Она томилась за решеткой, в полном одиночестве, изредка получая от довольного Менгеле немного воды. «Якорь», что не получал достаточно энергии и нагрузок, медленно, но ощутимо начал забирать часть сил у англичанки и спустя месяц заключения, под постоянным голодным измором, Лена стала напоминать собой худощавого и бледного призрака. Лицо ее осунулось, кожа побледнела, а в области ребер и таза кости выступали так явственно, словно там никогда не было крепких мышц. Это было страшное зрелище, увидев которое, многие не признавали в медленно бредущей девушке ту самую Лену. Единственным собеседником Лены, что пробирался к ней в карцер, была Сомбра. Но и та могла оставаться ненадолго, поскольку за Окстон внимательно следили. И даже несмотря на то, что мексиканка навещала Лену практически каждый день, даже она не могла скрыть своего удивления и сочувствия, увидев, что с ней сделало заключение и истязания Менгеле. По возвращению, Лена около трех дней просидела в своей комнате, никого не впуская внутрь. Все шептались и переговаривались, а Сомбра старалась как-то достучаться до Окстон, чтобы та не впала в окончательную депрессию. Хотя, иногда казалось, что Лена уже давно находится в ней. Что удивительным, после всего пережитого, не было. Она в один миг потеряла все, ради чего так отчаянно сражалась, а самое главное было даже не то, что на ее шее висел позорный ошейник, как символ ее беспрекословного послушания, а то, что она… потеряла Вдову. Весь их труд пошел прахом, а стоило Лене хотя бы коснуться француженки, как ее вмиг одарят порцией электрического разряда. Найдя в своей жизни ту, рядом с которой ей было хорошо и ради которой она готова была драться до последнего – Лена не видела какого-либо смысла в жизни, потеряв все это. Ее накрыла засасывающая апатия, конца которой, казалось, просто не было. Теперь, вместо лучистой и дерзкой заводилы всея базы, что славилась своими выдумками и поведением, оказалась мрачная и подавленная личность, которая даже лишний раз боялась пересечься с кем-то взглядом. Да и любой, кому это удавалось хотя бы просто случайно, навсегда запоминали эти пустые и потерянные алые глаза, иной раз напоминающие глаза живого мертвеца. На другой стороне этих происшествий была Вдова. Холодная и равнодушная ко всему происходящему. Совсем как раньше, но, казалось, даже хуже. Теперь Менгеле следил за каждым ее шагом, та беспрекословно выполняла все приказы и все ее перемещения строго контролировались. Даже каждую неделю она, теперь, была обязана проходить у Менгеле медосмотр и соблюдать новый курс приема особых препаратов. Если и возможно было сделать Вдове еще хуже, то это время определенно наступило. Все скатилось в пропасть так быстро, что иной раз нельзя было уследить за происходящим. Все слишком резко стало плохо. Лена возвращалась к какой-то осознанной жизни около месяца. Их совместные с Вдовой миссии прекратились, как можно было ожидать после всего случившегося, всю себя Лена отдавала тренировкам и восстановлению своих навыков, поскольку «Якорь» не щадил ее и требовал много энергии. Если за прошедшие несколько недель Окстон удалось вернуться к своему изначальному состоянию, то внутренне она оставалась совершенно избитой и подавленной. Пытки и чертов ошейник оставили на Лене слишком глубокий след… *** - Эй, chica, держи. – Хакерша протянула англичанке тарелку со свежими горячими тако, которые та так сильно любила. Сомбра чувствовала вину за то, что случилось с Леной. По естественной причине того, что во всем случившемся они участвовали вместе, а все неприятности и неизгладимые следы пришлись именно на Окстон, которая спустя месяц так и не пришла в себя. Вдова была вновь под контролем, а Лена подавлена и очень близка к полному отстранению от всего происходящего. Помочь первой Сомбра не могла при всем желании, а вот Лену еще можно было вытащить из той пучины, куда она упала. - Спасибо. – Поблагодарила Лена мексиканку тихо, беря тарелку с отстраненным и отсутствующим выражением лица. - Они в этот раз довольно острые и… - Сомбра смолкла, когда Лена без задней мысли съела все блюдо за пару укусов и на лице той не отразилось какого-либо дискомфорта или признака слишком сильной остроты. -…может, налить тебе кофе? Та ответила еле видным и абсолютно равнодушным пожиманием плеч. Впрочем, как и всегда. Когда Сомбра увидела воочию все то, что с Леной было тогда в карцере, она не могла оставить ее. Из соображений простой человечности и банальной дружбы. За такое долгое время Лена стала для нее настоящим, а может, даже, единственным другом, и видеть подобное состояние было болезненным зрелищем. Сомбра в действительности была единственной, кто искренне пытался позаботиться о Лене в столь трудный для нее час. Она всегда следила за ней и присутствовала рядом, однако, не позволяя обнаружить себя, зная прекрасно, как вечное присутствие раздражало Лену и как оно было важно для нее сейчас. Но чем дальше тянулись дни, тем унылее становилась общая картина. Вдову уже не представлялось возможным вернуть, поскольку та практически была на психологическом привязи Менгеле, а Лена не выбиралась из трясины своей апатии, увязнув в ней так глубоко, что ее практически ничего не могло привести в себя. И лишь Сомбра была упряма в своих попытках достучаться до Лены, но любые средства терпели фиаско, разбиваясь о депрессию англичанки. Мексиканка искренне также пыталась помочь Лене снять ошейник. Но Менгеле, в действительности, являлся не только ублюдком, но и крайне умным ублюдком… - Проклятье… - Сомбра обозленно сжала зубы, осматривая устройство ошейника. -…вот ведь сукин сын. - Его не снять? – уныло спросила Лена, глядя на хакершу с замершей надеждой, которая разрушилась после следующих же слов девушки: - Его контакты замкнуты на тебе. Если говорить проще – стоит ошейник снять, не отключив перед этим, он тут же начнет испускать разряд за разрядом. Снять его, не повредив при этом тебе… невозможно. - Насколько сильно мне достанется, если попытаться? - Трудно сказать. Может, ты просто потеряешь сознание, а может… сердце не выдержит. Лена, я не хочу проверять это наверняка. – Сомбра печально опустила руки, пока Лена со злостью в очередной раз безысходно сомкнула руки на позорном атрибуте своего послушания. Она расцарапала свою шею до кровавых полос и потратила столько сил, чтобы попытаться сломать или снять его. Но это чертово позорное клеймо невозможно снять даже с чьей-то помощью. А еще, Сомбра была единственной, кто знала истинное горе Лены, похороненное глубже остальных переживаний. Знала, что скрывается за ее апатией и чему она придается, когда находится наедине с самой собой. «- Я даже с ней не попрощалась…» - эти слова Лена цедила сквозь стиснутые зубы, яростно глотая слезы, которые не позволяла лить, даже в условном одиночестве. Самая глубокая печаль Лены заключалась в том, что она не смогла попрощаться с Вдовой. Сомбра не хотела вмешивать в это очевидное заключение того, что Лена не просто влюбилась в француженку, но и искренне полюбила ее. От сложившейся ситуации становилось все более тяжело. Но благо, именно терпение и упрямство Сомбры помогло исправить ситуацию и в какой-то момент Лена, видимо, не в силах держать все в себе, открылась мексиканке, когда та в очередной раз предложила ей немного выпить, чтобы расслабиться. Окстон выпила лишь одну бутылку за весь вечер, но именно она помогла англичанке заговорить о том, что не давало ей покоя. - Мне без нее так плохо, Сомбра. – В хриплом голосе Лены прозвучала искренняя тоска и грусть. – Я даже с ней не попрощалась. Не сказала всего, что хотела. Она снова где-то там. А я… я даже не могу ее коснуться… иной раз я готова наплевать на все это – свариться заживо или шарахнуться так, что меня свалит в обморок, но хотя бы просто взять ее за руку. Ее как будто нет совсем… мне так плохо без нее. А она… она снова под властью этого ублюдка. Только помочь ей уже не удастся. Почему? За что?... Сомбра молчала, покорно позволяя Лене ту откровенность, которую она старалась выведать из нее. Какой бы болезненной эта откровенность не казалась – она была необходима, словно вытащить глубоко засевшую занозу. Англичанка же спустя пару мгновений молчания, неожиданно протянула: - Ты можешь кое-что передать ей, Сомбра? Я знаю, что это не имеет смысла, но… - Лена смолкла, завидев убедительный и беспрекословный кивок мексиканки. Окстон встала на ноги, прошла к своему столу, на котором давно царила пыльная неразбериха и достала из верхнего ящика довольно неожиданную вещь: снайперскую пулю, исцарапанную во многих местах, но на которой была четко выведено имя – Лена. - Особая ценность? – догадалась Сомбра, принимая у англичанки столь сакральную вещь. - Это ее подарок. – Прошептала Лена тихо, нарочно отводя взгляд прочь. – Сказала, что она счастливая. Когда мы были на одной совместной миссии, Вдова убила троих этой пулей. Она вырезала на ней мое имя, поцеловала и нарекла носить под сердцем, чтобы знать, что я «принадлежу ей без остатка». Верни ее, пожалуйста. Она слишком сильно напоминает мне о ней. - Хорошо. – Сомбра не ехидничала, не язвила и не шутила. Она всецело отдавала себя заботе и поддержке единственной, кого могла назвать другом. И та ценила это. Меж ними наступила тишина. Очень необходимая в то время, что они не разговаривали друг с другом, и за которое Лена не могла взять себя в руки и заставить делать хоть что-то с собой. Но теперь, выговорившись и поддавшись накатывающей такое долгое время слабости, Лена чувствовала себя легче. - Слушай, - Сомбра позволила себе улыбнуться и чуть хихикнуть при подробном осмотре пули. – А как Вдова умудрилась убить троих одной пулей? - Хех, - Лена впервые за такое время чуть улыбнулась, вспомнив тот день и миссию. – Она убила двоих в голову, а третий умер от инфаркта.* Сомбра хмыкнула и положила пулю в карман. Их разговоры продолжились и Сомбра очень старалась отвлечь Окстон от тяжелых мыслей и за оставшееся время их посиделок имя «Вдова», не произносилось вовсе, что заставило англичанку действительно немного прийти в себя, после столь долгого застоя и апатии. *** На завтрашний день Сомбра выполнила данное Лене обещание и, найдя Вдову на тренировочном полигоне, отдала ей памятную пулю. - Это от Трейсер. – Провозгласила она, вручая француженке собственный подарок. – Она просила вернуть. Вдова выглядела той, кем была когда-то уже давно: статуей, чьи эмоции не колебались как-либо в простых пределах. Смотреть на абсолютное равнодушие было неуютно, но стало еще неуютнее, когда в золотых глазах что-то промелькнуло, стоило длинным пальцам сомкнуться на холодном металле пули, в особенности по царапинам, что сходились своими причудливыми линиями в имя англичанки. Уже… забытое. Или, лучше сказать – стертое нарочно из памяти. Сомбра уже хотела уйти прочь, пока не остановилась, заслышав от Вдовы неожиданные слова, заставившие ее замереть на месте и кинуть на нее взгляд из-за плеча. - Я все еще здесь. – Эта фраза как будто не принадлежала Вдове, поскольку лицо той никак не изменилось, а голос оставался равнодушным, но Сомбра по какой-то интуиции решила, что… эти слова принадлежи другой Вдове. Их Вдове. Но француженка ушла сама, оставив озадаченную Сомбру на месте и в глубоких раздумьях. *** Когда она перешагивала кабинет Менгеле, в нем всегда играла одна и та же музыка. Раскатистая, обманчиво веселая и беззаботная. Вдова знала каждое слово этой композиции и некогда гуляющий по ее естеству страх, спрятанный за выстроенным психологическим барьером, давно успел смениться на ярость. Она не утихала с того дня, как все внутри нее вскипело в отчаянном желании защищаться. - И все-таки, ты мой любимый пациент. – Хмыкнул Менгеле с легкой пугающей ухмылкой, когда Вдова в полном молчании села покорно на кушетку, принимая очередную порцию лекарства. – Молчаливый и послушный. Вот бы все такие были. Вдова не отвечала. Раскатистая мелодия вымораживающей композиции струились в воздухе и проникала внутрь, словно душная вуаль. Менгеле мычал в такт мелодии, с особым вниманием и удовольствием проверяя чистоту своих инструментов, блестящих при свете медицинской лампы. - Ein Fischer mit der Rute wohl an dem Ufer stand und sah's mit kaltem Blute, wie sich das Fischlein wand…** - напевал Менгеле себе под нос, отмеряя правильную дозировку для укола Вдовы. Вдова покорно и молчаливо позволила Менгеле вколоть ей очередной укол, после чего, тот напевая мотив неумолкающей песни, окунулся в заполнение документов и отчетов. Разум француженки не умолкал, подобно ненавистной песне, что успела засесть в голове и раздражать с каждым разом все больше. - Ну, на сегодня мы закон… - Менгеле протянул к Вдове руку, а та в резком и жестком порыве сжала чужую руку, слыша сдавленное ругательство и выдох боли со стороны пожилого врача. Француженка разжала захват и с неизменным равнодушием в лице и яростью в глазах наблюдала за тем, как Менгеле озадаченно потирает сжатую доселе руку. Вдова не сопротивлялась, была молчаливой, но в ее поведении постоянно мелькала… непокорность. Странная, но упрямая и иной раз пугающая Менгеле, который уже не мог ответить хотя бы самому себе – находится ли Вдова, как и раньше, под абсолютным контролем и не набросится ли та на него, стоит ему однажды отвернуться. - Ты свободна. – Спокойно произнес Менгеле, чуть хмурясь от боли в руке, пока француженка встала на ноги, прошла к двери, но замерла перед играющим планшетом, что воспроизводил надоедающую песню. - Я ненавижу эту песню. – Произнесла Вдова, вслед за тем, как ее руки показательно сломали играющий планшет, что заставило Менгеле напряженно замереть на месте. Вдова с каким-то оттенком удовольствия отметила то, как пожилой врач побоялся приближаться к ней. До Менгеле дошла простая, но пугающая истина – он вновь надел поводок на дикое животное, заставляя его слушаться и исполнять приказы, но в этот раз животное осталось диким и… ничто не останавливало его броситься однажды на него, в желании убить. Вдова покорилась, но внутри осталась верна самой себе и подобно хищнице – ожидала часа, когда ее жертва потеряет бдительность. *** *Отсылка к похожему диалогу из серии игр Mass Effect. ** Франц Шуберт - Форель