Развилка

      В понедельник, шествуя от автобусной остановки к месту праведных трудов, Филипп повстречался с Мариной, выходящей из хлебного с батоном в руке. В награду за то, что, ничего не придумав в субботу, он махнул на всё рукой и предоставил судьбе распоряжаться дальнейшим ходом событий по своему усмотрению, фортуна послала ему в воскресенье и девушку, и дачку. Теперь умиротворённый Филипп мог спокойно взирать на достоинства Марины и считать свою мысль чуть ли не расписаться с ней, чтобы добиться желаемого, явным заскоком. Кроме того, он быстро усёк, что изнутри магазина автобусная остановка просматривалась идеально и Марина, обычно приходившая на работу не раньше девяти, скорее всего, просто караулила его в надежде что-то разузнать.       Марина провела выходные в радужных мечтах, сумела выдержать паузу и не позвонить Филиппу; молчание телефона её пока не особенно настораживало, хоть и действовало немного неприятно, но начиналась новая неделя, на которую она очень рассчитывала, и надо было действовать: брать быка за рога, то есть Филиппа за его чувства. На сомнения в том, есть ли у него таковые, девушка не обращала внимания: со временем вырастут, а нет — она сама поможет взрастить. Марина жаждала назначения нового свидания и комплиментов, в глубине души надеялась, что Филипп скажет, как рады были его родители, узнав, что он начал встречаться с красивой, молодой, приличной девушкой, и поэтому действительно сторожила его прибытие, стоя у витрин. Ей не терпелось его увидеть, услышать то, что она хотела, — пусть это будет не настоящее свидание, а пятиминутная мини-встреча, но эти пять минут они проведут одни, что, конечно, не идёт ни в какое сравнение с малозначащими разговорами на работе. Одни, одни — он не будет от неё таиться, не будет коситься на брошенные на Марину ревнивые завистливые взгляды сослуживиц, а в его собственном тёплом взоре можно будет прочитать нежность и влюблённость, обещающую скоро перейти в сильную любовь.       — Здорово!       — Привет!       — Почём нынче батон?       — Как обычно, а что?       — Я думал, сегодня после девяти состоится повышение и ты приехала на работу пораньше, чтобы заранее запастись хлебом и обогнать инфляцию.       Марина чуть помедлила с продолжением и решила бытовую тему не развивать: драгоценные минуты таяли и до входа в контору оставались считанные десятки метров. Сердце её сжалось, когда в спокойной интонации Филиппа не обнаружилось ни малейшего тона теплоты, но ведь это только начало разговора…       — Как выходные провёл?       — Отлично. Всю субботу провалялся на диване, а в воскресенье старые знакомые на дачку пригласили.       — Аа… А симпатичные девушки там были?       — Всего одна.       — Аа… А симпатичные мальчики?       — Всего один.       — То есть ты?       — Угу.       — Мм… Понятно. А чего делали?       — Как «чего» — отдыхали от трудовых будней, — Филипп улыбнулся, вспоминая некоторые подробности отдыха, и решил любопытство Марины до поры до времени не удовлетворять. — А ты чем занималась?       — Примерно тем же, только чуть активнее. В субботу по магазинам болталась, подарок выбирала ко дню рождения, а в воскресенье на оном сидела, у подружки по двору, — Марина солгала, не задумываясь, просто решив не отставать.       — Аа… Познакомилась с кем-нибудь?       «Что это — ревность? Конечно, хорошо, немного не помешает, но почему так безразлично?» — Марина огорчилась, но виду не подала:       — Нет, ни одного достойного не нашлось.       — В смысле внешности?       — И в смысле внешности, и в смысле нравов.       — Насчёт первого согласен. Терпеть не могу мнения, полагающего, что мужчине достаточно быть немного красивее обезьяны, чтобы считаться писаным красавцем.       — Наверно, его специально выдумали уроды.       — Или уродины, которым не на что рассчитывать, кроме как на абсолютно идентичное. А насчёт второго… Сейчас всё-таки не ХIХ век на дворе — избыток благонравия неуместен.       Марина придала лицу строгое выражение и гордо повела плечом:       — А зачем разбрасываться на мелкие сиюминутные чувства?       — Так ждать сильной, навек взаимной любви — дело ненадёжное: до конца света можешь не реализоваться. Кстати, ты в него веришь? — Филипп специально круто развернул беседу: слышать возможные возражения он не хотел, пусть Марина остаётся с его взглядами и убеждается в том, что он их менять не намерен, — авось, и сориентируется, как ему, Филиппу, надо.       Сердце Марины сжалось вторично, никаких соображений по поводу конца света у неё не было, они уже подошли к дверям, и Марина лишь вздрогнула, услышав за спиной исчерпывающий ответ:       — Определённо: учитывая рассказ Платона об Атлантиде и повествование в библии о всемирном потопе, спорить можно уже не о конце света, а только о его точной дате. Привет, молодёжь!       — А, Лилия Андреевна, здравствуйте! А вы библию читали?       — Да, только не всё, а особо интересное.       — Где же вы её достали?       — Мне родственница прислала.       — Здорово, — мечтательно произнёс Филипп. — Небось, толстенная?       — Да, проигрывает только «Кулинарии» пятидесятого года издания. — И Лилия Андреевна расхохоталась.       — Вы чему?       — Подумала о преобладании материи над духом: поваренных книг на свете, может быть, больше, чем библий. Впрочем, я соврала: «История государства Российского», словарь Даля и «Война и мир» будут пообъёмнее.       — «Сага о Форсайтах».       — С «Концом главы» или без? Ладно, дело не в объёме, а в содержании.       — Понравилось?       — Да. Ценно, что многовариантно, как Тарковский: после многих эпизодов мысль может идти в нескольких направлениях. И разнообразие дальше некуда: от строгих канонов до эротических откровений.       — Эротика в библии?!       — Ну да, «Песнь песней Соломоновых». Как я понимаю, ты не знаком?       — Да где же её достать, я даже на книжном базаре ни разу не встречал.       — Да, это не тот канал. Если серьёзно интересуешься, могу снабдить.       — Огромное спасибо, обязательно воспользуюсь.       — Только на следующей неделе: сейчас её племяшка штудирует, ищет упоминания о наших смутных временах и Горбачёве, хотя я её предупредила, что подобные мм… пророки у библейских авторов не в чести.       — Я тоже что-то слышал. Типа «придёт Меченый, и при нём произойдут перемены к лучшему».       — Понятно, кем это запущено. На работу тащить такую махину я не буду. Заскочишь к нам — передам, заодно и с мужем познакомлю.       — А он к тому времени скоропостижно не убудет в командировку? — поинтересовалась Света, расчёсывая волосы: к тому времени троица, поднявшись по лестнице, уже расположилась в кабинете.       — Изо всех сил попытаюсь спровадить.       — «Это как же, вашу мать, извините, понимать?» После этих слов он специально её потеряет, чтобы расплатиться натурой, — отреагировала Света.       — Возьмём на заметку. Я составлю меню, определим тариф, Марина отпечатает, а Лидия Васильевна утвердит.       — Рабочая неделя только началась, а у вас хихоньки да хахоньки, словно пятница на носу, — сердито пророкотала Лидия Васильевна, перекрывая взрывы смеха. — Брали бы пример с Марины: уже работает.       Марина, ошеломлённая лёгкостью, с которой Лидия Андреевна перехватила инициативу, вклинившись в разговор, и интересом, с которым Филипп начал внимать её словам, забыв о ней, самой Марине, совсем растерялась; Света, поставившая себя так, что ей сходили с рук и бойкие словечки, и не вполне пристойные мысли, довершила разгром: ей просто хотелось позлить Марину и спустить её с небес пятничного рая, если в выходные сего низвержения не произошло; со своей стороны, и Лилия Андреевна понимала, что её наскок объясняется не одной любовью к литературе, но Марина в эти дебри не забиралась. Она так рассчитывала на эти краткие минуты перед работой, на тёплый взгляд Филиппа, на назначение очередного свидания, а неверный красавец даже сбавил шаг, чтобы поравняться с Лилией Андреевной! И чёрт её угораздил повстречаться с ними перед самым входом! Неужели противная серьёзно рассчитывает на свою выхоленность, на разговоры тет-а-тет за выкуриваемыми сигаретами? Света тоже хороша со своими непристойными намёками — и Марина срывала злость на ни в чём не повинной клавиатуре.       «Начать курить и влезть в тесную компанию, нагло нарушая их уединённость? Припереть Филиппа к стенке и прямо спросить, будет ли он со мной встречаться? А, может, мне просто показалось: он действительно хочет прочитать библию, а Светка упражняется в непристойностях просто из зависти? Но как же я спрошу, согласен ли он со мной встречаться: это всё равно что требовать свиданий, я этим и себя унижу, и его оттолкну. Что он там болтал о какой-то дачке? Вдруг у него на самом деле другая, а я просто для разнообразия? Что там ещё остаётся? Ещё было что-то неприятное… Ах да, это… „Избыток благонравия“. „Избыток благонравия неуместен“ — прямой намёк на то, что ему от меня нужно. Это серьёзно ему нужно, или он привык это получать от любой без особых хлопот? До чего гадкий день!»       Марина опомнилась только тогда, когда допечатала страницу. Она провела рукой по горящему лицу и осмотрелась.       — Ты в передовики социалистического труда рвёшься? Держи чашку, успокойся, — тон Светы по-прежнему был насмешлив.       — Сегодня твои шуточки неудачны, — отрезала Марина, принимая чашку.       — Не более, чем твоё, сдаётся, преждевременное право на ревность.       Марине пришло в голову, что Света постоянными подколами не столько хочет досадить Марине, сколько надоесть Филиппу с тем, чтобы он махнул на всё рукой и оставил любые ухаживания, и её ответ прозвучал рассчитанно беззлобно и безразлично:       — Вечно у тебя одни шашни на уме, да и в них ты делаешь из мухи слона.       Филипп слушал перепалку рассеянно, его больше занимали библия и предстоящий разговор с Лилией Андреевной на лестничной площадке. Как поведёт себя женщина, не разберёт ли детально предполагаемый приём гостя? А Марина? Сделала ли она должный вывод из его предпоследней, обращённой к ней, фразы? Хорошо, что Нинка вчера устроила ему приятный вечер: теперь он может взирать на всё трезво, без голода, обычно туманящего глаз, хотя ему уже немного хочется… и Маринку, и Лилию Андреевну.       Через полчаса, вкратце описав Лилии Андреевне свою прогулку с Мариной, Филипп кое-где досадливо, но в целом равнодушно, как бы спрашивал совета у женщины:       — Она же должна понимать, что мне двадцать два года, а не двенадцать…       — Ну да. Объятия в подворотнях и поцелуи в кинотеатрах не вызывают в тебе того восторга, на который она рассчитывает и который испытывает сама.       — Вот я и думаю: может, сразу объясниться и прекратить всё это, не тащить через пень колоду… полудохлых отношений?       Филипп вёл разговор лениво-рассеянно, но цепким взглядом старался оценить реакцию собеседницы, а она, подстраиваясь под его тон, задумчивым взором смотрела вдаль, вероятно, что-то соображая, — что-то, не имеющее никакой личной выгоды и преследующее только его, Филиппа, интересы:       — Я бы этого не делала. Во всяком случае, не так категорично.       — Почему?       — Видишь ли… Давай оценим ситуацию здраво. То, что ты имеешь, и то, чего у тебя пока нет. Ты парень, ты молод, у тебя прекрасная внешность, у тебя кто-то есть. Пусть фрагментарно, периодически — неважно: тебе больше и не нужно, серьёзные увлечения в твоём возрасте, как правило, лишние, а эпизодические отношения тем и хороши, что, привнося новые впечатления, всегда взбадривают.       — Странно слышать это от женщины: вы обычно порицаете…       — Ещё более странно то, что ты услышишь сейчас. Когда по каким-то причинам на какое-то время эти отношения прерываются, тебе всегда может прийти на помощь самообслуживание. Неожиданность этого для меня лично заключается в том, что я относительно недавно узнала: подавляющее большинство мужчин рассматривают его неотъемлемой частью своей сексуальной жизни.       — Ааа… — с Филиппа слетела тщательно выверенная ленца. — Действительно?       — Да, причём это не определённая возрастная группа одиноких и сексуально озабоченных, а обеспеченные жёнами и любовницами люди всех возрастов. Разнообразие всегда приветствуется… Это то, что ты имеешь, и из этого следует, что Марина не будет постоянно нагнетать на тебя стремление к слиянию именно с ней. Так что ты вполне спокойно можешь встречаться с ней время от времени и скидывать с барского плеча пару поцелуев при каждом свидании. «Чем меньше женщину мы любим…» А держать её как запасной вариант стоит, исходя из того, чего у тебя пока не имеется. Например, квартира: ты ею пока не обеспечен и наше драгоценное СМУ тебе её не предоставит, а Марина живёт в прекрасной трёхкомнатной квартире, причём половина её населения, отец и брат, серьёзно задумывается о возможности податься в столицу на заработки, и Марина останется вдвоём с матерью. Женишься на ней — поселишься у них. Мамаша пилить тебя не будет: слишком драгоценный материал. К тому же вообще станет шёлковой, если будешь изредка и её ублажать…       Лилия Андреевна и Филипп от души расхохотались.       — Однако какие циничные у вас замыслы…       — Чему не предашься ради такого красавца! Продолжим. Пойдут у мужиков в Москве дела нормально — глядишь, и переберётесь вместе, и сам пристроишься прилично. Не пойдут — из самолюбия не будут возвращаться, заодно и мать можно будет отсылать на долгие инспекции.       — Как же я буду тосковать…       — А Марина — торжествовать. Впрочем, нет: ей всё это будет неизвестно, и торжествовать буду я, равно как и набиваться на замену…       — Зачем же так долго ждать и рассматривать предполагаемое, а не реальное?       Несмотря на смешки, обильно обставлявшие разговор, Филипп не удержался и вперил в Лилию Андреевну такой пристальный и откровенно зовущий взгляд, что та покраснела, забыв о своих годах, и задержалась с ответом, что, конечно, Филиппом было замечено.       — Всё реальное обычно вытекает из мнимого: я за первичность сознания по отношению к бытию.       — А если я останусь с приоритетом материального, мы всё же… сможем столковаться?       Филиппа понесло: он хотел обеспечить себе другое будущее, а не шутливо обсуждаемое, но и Лилия Андреевна уже опомнилась и решила оставить милого мальчика на развилке, не даря ему слишком лёгкой и быстрой победы. Со свойственной всем женщинам склонностью ускользать она демонстративно остыла и образцово-показательно вернулась к прежней теме:       — Скорее прийти к компромиссу, но не о том речь. Я совсем не хочу говорить, что Марина для тебя — единственное будущее, а брак с ней — неминуемая расплата за него. Наоборот, я убеждена в том, что ты заслуживаешь лучшую участь, поэтому и упомянула «запасной вариант» — это тот минимум, который ты застолбишь, который от тебя никуда не уйдёт. Понадобится ли, не понадобится ли — жизнь покажет, но, гарантировав себе его, ты будешь отталкиваться, стартовать с более высокой площадки за более важными приобретениями. Понимаешь, о чём я?       — Ну да: фактически обеспечить себе одно и попробовать посмотреть повыше. Только тут одно неудобство: вроде как бы сидеть на двух стульях.       — Обопрись руками — и они не разъедутся.       — А что вы видите ещё, кроме Марины? Я ничего не замечаю.       — Мало ли что может быть: познакомишься со скучающей миллиардершей, переедешь в столицу или в Германию, наткнёшься на дельных людей, которые предложат нормальную работу…       — Кому нужен начинающий инженер, когда и опытные со стажем не в чести? Вон моя мать иногда начинает отца серьёзно уговаривать перейти из лаборатории, где он заседает, на первый этаж, в кооператив, который там что-то лепит или шьёт.       — Это просто от досады. Такой уровень от тебя никуда не убежит. Ну, пойдём трудиться на благо общества.       — А как насчёт…       — Библии? Не волнуйся: обеспечу.       И Лилия Андреевна начала оживлённо забрасывать Филиппа вопросами о его гастрономических пристрастиях в свете приближающегося обеденного перерыва, не давая ему выйти на то, что интересовало его гораздо больше. Она избрала тактику подольше продержать парня в подвешенном состоянии, считая, что, лишённый конкретики, он постоянно будет возвращаться мысленно к своим планам насчёт их сближения. С Мариной ему всё ясно, девушка для него — открытая и не очень интересная книга, да ещё испещрённая благонравиями и нравоучениями, а Лилия Андреевна замужем — это избавляет Филиппа от каких бы то ни было обязательств в возможных отношениях. Если бы она была достаточно обеспечена, чтобы сделать себя необходимой, а его — постоянно поддающимся соблазнам, одалживающимся, просящим — следовательно, обязанным и покорным! Но нет: она во многом зависит от мужа, и, в сущности, ей надо компенсировать лишь восемнадцать лет, которые их разъединяют, Филиппа отрезвляют, а её заботят. Она молодо выглядит, у неё прекрасная фигура, она независима, самодостаточна, просто надо лишить мальчика мысли о лёгкой победе, но как, если она сама наметила таковую на следующую неделю? Пусть хоть сейчас понервничает, поволнуется, побродит в сомнениях. Интересно, его задевает абсолютное отсутствие у неё ревности к Марине? А если коробит эта прагматическая беспринципность? В любом случае совместных перекуров сегодня больше не будет. Теряйся в догадках, прекрасное созданье!       Лилия Андреевна была сильно предубеждена против понедельника, потому что была суеверна, и по той простой причине, что понедельник знаменовал собой начало целой рабочей недели и у человека с явно выраженной ленцой мог вызывать только отвращение. Кроме того, она была переменчива, и настроение её могло за несколько минут перейти от светлого к тёмному и наоборот. Сев за стол, она немного охолонула и уже с неприятием вспоминала тьму вопросов, вертевшихся в голове пару минут назад. Конечно, Филипп красавец, и чары его тёмно-серых глаз велики, но они уже не находятся в опасной близости, она даже их не видит, потому что они опущены к бумагам и прикрыты длинными тёмно-серыми ресницами. Нет — тёмно-пепельными, как волосы. Нет — сейчас она…       Филипп поднял глаза, Лилия Андреевна моментально опустила свои. Теперь она должна разобраться, стоит ли вообще на пятом десятке лет пускаться в блуд: ведь самое ценное в Филиппе — его внешность, и она рядом, вот она, сорок пять часов в неделю — это даже слишком много. Всё же остальное — объятия, поцелуи, секс — нужно Марине, а Лилии Андреевне оно давно знакомо и не требуется срочно и обязательно. Гораздо интереснее немного мальчика помучить.       — Лидия Васильевна, как вы думаете, ночью только кошки серы или коты тоже? Если вы закроете глаза или свет будет выключен, вас может удовлетворить любое издание или только молодой красавец?       Лидия Васильевна оторвалась от бумаг, подняв очки на лоб, и обратила бледное измятое лицо к спрашивающей.       — Господи, Лилия, я давно удовлетворяюсь только сном, ну какие мысли тебе в голову с утра лезут…       — А как же? «Лисица видит сыр, лисицу сыр пленил». — Лилия Андреевна с удовольствием заметила, что Филипп нервно покусывает губы. — Кстати, вот анекдот по теме. Сидит ворона на дереве, в клюве сыр. Подходит Рейган: «Ворона-ворона, десять долларов дам», а ворона…       Несмотря на то, что анекдот был длинный и смешной, Филипп выслушал его без улыбки и не спросил после у Лилии Андреевны о её отношении к окрасу котов. Он был растерян, не обратил внимания на удивлённый взгляд Марины, хотя их глаза несколько раз встречались, и ждал, когда в разговор вступят девчонки: ему всё казалось, что вот сейчас что-то прояснится, станет на своё место, что он не увидит в этом пренебрежения к своим достоинствам, а в себе — предмета забавы взрослой дамы. Так ему казалось, и он не мог предполагать, что Лилия вбросила в разговор «серых котов», не подумав, скорее, в силу своей взбалмошности, нежели с целью парня озадачить и сбить с него уверенность в своих чарах. Подстраиваться под кого бы то ни было, под какие бы то ни были обстоятельства, в угоду кому-то или чему-то, лишая себя при этом свободы слова и поведения, было не в её характере, как и дотошно что-то рассчитывать. Она просто играла, а Филиппу мнилось, что его о чём-то предупреждают, что здесь таится очень тонкий, далеко идущий расчёт, и думать так в его возрасте было естественно, потому что его самолюбию льстило, что всё это делается из-за него. Общаясь со сверстницами, легко было раскладывать составляющее их по полочкам, и обычно Филипп оказывался прав в этом разборе, но в женщине старше для него крылось много непонятного, тем более если с такой женщиной он встречался впервые.       Отдышавшись от хохота, Света приступила к допросу:       — Лилия Андреевна, а вас что может удовлетворить? Ведь вы же не зря задали этот вопрос…       — Ты же знаешь, что я привередница: «неважно что — важно с кем».       — Ну, это привередливость только наполовину. — Света снова расхохоталась.       — Э, не скажи, — лукаво покачала головой Лилия Андреевна, — секс — вещь примитивная, встречающаяся часто и повсеместно, а его участник (и прежде всего мужчина, так как женщины могут казаться привлекательными, когда того желают: для этого существуют косметика, парикмахерские и одежда), его участник, одарённый красотой, — явление, заслуживающее гораздо больше внимания, чем то, что он делает.       — Но, если доводить ваше мнение до логического конца, то придётся прийти к абсурду: получается, что вас может устроить и полный импотент, — подал голос Филипп, всё ещё ищущий и в то же время ждущий то ли комплиментов, то ли подвохов.       — Если всё доводить до логического конца, то выйдет, что основной и единственной причиной смерти является рождение. — Лилия Андреевна махнула рукой. — А насчёт полных импотентов опыта не имею. Доведётся — захвачу на место действия вибратор, а потом поведаю о своих ощущениях.       В этот раз в её взгляде Филипп не прочёл ни намёка на нежность, симпатию или возможность сговора и снова не понял, что ему делать: то ли укорять себя за явно вызывающий тон, то ли принять как данность то, что в ближайшем будущем из его поползновений ничего креативного не выйдет. Или Лилия специально ведёт себя так, чтобы помучить его и завести, а заодно и дезориентировать и расслабить Марину? Определённо, она не собирается перед ним благоговеть, а ведь всего полчаса назад…       «Всё хорошо, всё правильно, так и надо себя вести, — запоздало обосновывала свои выходки Лилия Андреевна. — Если у нас что-то получится и я к нему привыкну, а потом он меня бросит, именно такое пренебрежение в отношениях сложит у всех мнение, что Филипп был для меня не более чем эпизодом. Прежде чем вступить в какую-то связь, надо подумать, как из неё с достоинством выйти. Тем более если тебе уже сорок».       — Неужели твой муж тоже слышит такие разговоры? И как он только это терпит? — возмутилась Лидия Васильевна, чья высоконравственность в силу её возраста ни в ком не вызывала сомнений.       — Очень просто. В личной жизни мы ни в чём друг друга не ограничиваем, и временный отход так же естественен, как и последующее сближение: и соскучиться успеваем, а иногда даже и ревнуем. Построенный именно на таких отношениях брак — союз не душащий, а освежающий. Представьте, что бы было, если в течение двадцати лет мы просидели бы за одним столом, преданно глядя друг другу в глаза, — да просто удавились бы от тоски…       — Или разбежались бы навсегда, — добавила Света.       — Вот-вот. А такие разговоры Саша любит, вечно их развивает, хотя вчера проиграл. Я ему говорю, что, ценя прежде всего мужскую красоту, прихожу к выводу, что именно гомосексуальная любовь — самая прекрасная. Он: «Тьфу, какая гадость!» А я: «А кто третьего дня порнуху притащил и три часа сидел перед телевизором, крутя по видео лесбиянок?» — и в качестве приза за победу отправила его самого ужин стряпать.       — Ну у вас и взгляды! И ничего святого, и ни долгой взаимности, и какие-то извращения, — наконец-то подала голос Марина.       — Марина, ты так долго молчала… — Лилия Андреевна не успела договорить, потому что её перебила Света:       — Чтобы произвести на Филиппа самое выгодное впечатление, когда всё же заговорила. Здесь надо только не попасть впросак: вдруг твоё благонравие окажется невостребованным. Представляю, какую скуку ты нагнала на парня во время вашей прогулки, если рассуждала в том же духе. Испортила конец рабочей недели…       — Света, где последние данные? Второй час от тебя жду…       — Сейчас, сейчас, Лидия Васильевна. Филипп, так что тебе больше по душе: Маринино пуританство или свободомыслие Лилии Андреевны?       Филипп хотел было примиряюще брякнуть «пополам», но подумал, что Марина тут же захочет из своей одной второй сделать единицу.       — Склоняюсь ко мнению Лилии Андреевны. Любое стремление конечно. Даже когда живёт, развивается по синусоиде, и на минимуме отход и другие партнёры — вещь обоснованная. Не хотите выйти на перекур?       — Только не сегодня. Запах свежей краски мне нравится, но плохо сочетается с сигаретами. Хочешь — захвати мои, — вяло ответствовала Лилия.       — Да нет, спасибо: я и без того вас разоряю.       Филипп поднялся с места, захватив свою пачку; Марина словно на пружинах вскочила следом:       — Составлю тебе компанию, чтобы не скучал. Заодно приобщусь к вредной привычке.       Филипп с сожалением посмотрел на Лилию Андреевну, что-то по-детски дрогнуло в его лице, как у ребёнка, у которого отобрали игрушку.       — Марина, не тащи Филиппа в объятия по углам, чтобы исправиться, а то измажетесь. Надо вывесить табличку «не прислоняться», — напутствовала парочку Света.       Марина спускалась по лестнице; Филипп следовал за ней, озадаченный отказом Лилии Андреевны, и неодобрительно поглядывал на свежевыкрашенные тёмно-зелёные стены. Они остановились, миновав один пролёт.       — Ну и ядовитый оттенок! Давай, привыкай к самому приятному последствию открытия Америки.       Марина осторожно, неглубоко затянулась и сморщилась:       — По мне, так картошка приятнее.       — Это сперва. Родители не будут ругать, если пристрастишься?       — Вряд ли: не в смысле родителей, а в смысле «пристращения».       Марина курила, и первая сигарета туманила сознание. Смешались, куда-то далеко удалились обрывки недавних разговоров, ухмылки, намёки. Какое ей дело до этой заносчивой Лилии Андреевны, этой завистливой Светки, если они сейчас одни, одни на лестничной клетке, и кажется, что в целом мире не существует более никого, кроме их двоих? Вот он, Филипп, красавец Филипп, он рядом, он такой близкий, тёплый, живой, и никакого значения не имеет всё сказанное ранее! Если бы она могла броситься ему на шею, поцеловать эти дивные глаза, впиться в волшебные губы — алчно, нагло, бесстыдно!       Это краткое уединение оказывало своё действие и на Филиппа. Он устал от обстрелов Лилии Андреевны, ещё более — от непонимания их причин, по-прежнему думая, что всё это неспроста. К блужданиям в тёмных дебрях он не привык и, вырвавшись из кабинета, испытывал облегчение, словно глотнул свежего воздуха. Марина была рядом, с ней всё было просто и понятно. Да, однообразно, да, без того, что ему нужно, но кто сказал, что нужное ему безоговорочно обещано той, другой? Та, другая, капризна, своенравна, взбалмошна, независима, наверное, непостоянна. Да, ещё в пятницу он хотел, чтобы учили его, но сейчас терпеть пошлости, в которых не прослеживается ни намёка на уважение к его персоне, он не намерен. В конце концов, он никому ничего не должен, никому не клялся в верности. Приволокнётся за двумя, а там видно будет, и даже в случае двойной неудачи на ближайшее будущее остаётся Нинка, которая ничего не требует, зато делает всё. Марина, правда, намного более хорошенькая… Лиля тоже эффектна, да ещё прекрасной фигурой с лихвой компенсирует своё сорокалетие. Что она там говорила о Марине? Ах, да, сохранять видимость возможного развития дальнейших отношений. Сейчас он сохранит и разовьёт — и Филипп привлёк Марину к себе.       — Испугалась? — спросил он, перебирая золотистые волосы.       — Н-нет, — с запинкой ответила она, млея от удовольствия. — Разве что могут увидеть, — и крепче прижалась к Филиппу.       Тепло девушки разогрело парня: он запечатлел на её щеке два поцелуя, сам не зная, что вкладывает в них: ответ на немую просьбу, внезапный визит нежности или начало страсти.       — Встретимся в конце недели?       — А почему в конце? — огорчилась Марина: двери рая собирались распахнуться с большим опозданием.       — В ближайшие дни не смогу: одному парню надо помочь с курсовым. Хочешь не хочешь, но отказаться не мог. — Филиппу не хотелось за следствием придумывать и причину, и он умолк.       — Ну ладно, подождём до… — Марина выжидательно посмотрела в дивные очи.       — Четверга, я думаю, но стопроцентно — в пятницу.       Лилия, оставшись в кабинете втроём со Светой и Лидией Васильевной, безуспешно старалась определить, зачем и на что она провоцировала Филиппа, если вопреки своему обыкновению говорить что вздумается в её двусмысленных вопросах и смелых утверждениях содержалось какое-то подспудное намерение. Возможно, она понимала, что увлеклась Филиппом слишком сильно, и не хотела превращать его власть в абсолютную монархию; возможно, она не решила, стоит ли ей в их сближении идти до конца или остановиться у последней черты, и намеренно не обуздывала ни свою дерзость, ни своё своенравие, показывая Филиппу, что итог будет таким, каким она его пожелает увидеть. Её раздумья прервала Света:       — Как это вы решились отпустить Филиппа и предоставить Марине право временно распоряжаться в ваших владениях? А если она захочет перевести временное в постоянное?       Лилия Андреевна равнодушно пожала плечами:       — Я буду курить одна, как и раньше.       — А я бы этого не сделала. Хотя бы из… лёгкого чувства ревности.       — Никакие духовные муки, даже если они у меня и имелись бы, не заставят меня идти на страдания материальные. Запах краски и дым приличных сигарет плохо сочетаются друг с другом. Это как красная копчёная рыба и бананы: по отдельности — прекрасно, а вместе — упаси бог! И с чего ты приплела сюда ревность? Неужели ты думаешь, что по отношению к Филиппу у меня могут быть какие-то намерения?       — А почему нет: «любви все возрасты покорны». Во всяком случае, у вас такой отрешённый вид, что его очень легко принять за печаль.       — У меня отрешённый вид, потому что Саше предложили одно дело. Вроде бы и выгодно, но начинать надо на новом месте, да и определённый риск присутствует. А я, не испытывая к этому особых предубеждений, всё-таки вспоминаю золотое правило Каренина: воздерживаться в сомнении.       — А вы не воздерживайтесь и голосуйте двумя руками «за», да ещё Филиппа туда протолкните: тоже ведь считаете, что здесь он многого не добьётся.       — Кто о чём, а вшивый… Ты так радеешь за его процветание…       — Да, здесь только Лидия Васильевна к нему равнодушна, причём равнодушна подчёркнуто, до холодка. Лидия Васильевна, почему вас не трогают дивные серые очи?       — Мало мне забот о чьих-то глазках мечтать! И чего это ты в такой раж впала? Поживёшь с моё и то же будешь думать. И Маринка напрасно зубы точит: поиграет и бросит. Все они такие: чем смазливее, тем наглее притязания. Ищет, небось, дочь какой-нибудь шишки с папочкиными миллионами в кубышке…       — Однако вас на стихи потянуло…       — А почему бы и нет? — независимо произнесла Лилия Андреевна. — Если где-то таковая и имеется, пусть и достаётся одному из самых красивых.       Дверь отворилась, Марина вошла оживлённая, с победным видом, и не удержалась, бросив снисходительно-презрительный взгляд, адресованный и Свете, и Лилии Андреевне. Филипп вошёл следом; он был непроницаем. Света взор Марины заметила, но, вопреки своему обыкновению, никаких язвительных реплик не бросила: безразличие — тоже неплохое оружие. Оживлённо-заинтересованно она вернулась к мимоходом затронутой теме:       — Лилия Андреевна, а где это «на новом месте»? Или это конфиденциальная информация?       — Да нет, ничего секретного. В Москве.       — О, так это прекрасно!       — В том-то и дело, что мне так не кажется. Там сейчас разные банды сколачиваются: рэкет и всё такое…       — Ну и что? Они берут десять процентов, но полностью избавляют от других наездов.       — Десятая часть — немало, особенно для начала. Поэтому я и говорю, что палка о двух концах. С другой стороны, они это в расчёты закладывают. В общем, съездить и присмотреться не помешает. — Встав и оправясь, Лилия Андреевна круто сменила тему: — Спущусь к нашим за последними балансами.       — А о чём это вы говорили? «Новое место», «Москва», — поинтересовался Филипп, когда дверь за вышедшей захлопнулась.       — А… Лилиному мужу предлагают многообещающий вид деятельности, и она вроде бы склоняется к одобрению и принятию, но пока нерешительно.       Слова «а она мне ничего не говорила» замерли у Филиппа на губах: до него дошло, что эта стройная, красивая женщина, не обременённая нравственными условностями, может уехать и стать для него потерянной безвозвратно — тем более обидно, раз она прямо ни от чего не отказывалась. Не поэтому ли она и не соглашалась определённо ни на что? Не поэтому ли рассуждала излишне прагматично о его возможных отношениях с Мариной? Эти вопросы вспыхнули и погасли в сознании короткими молниями. Мысль о том, что он может потерять, ещё не обретя, мысль о том, что это обретение было близко и возможно, а теперь сметено пришедшими обстоятельствами, мысль о непонятном замалчивании, утаивании от него вероятного будущего — все эти мысли хороводом крутились в голове, снедали, уязвляли, не желали уходить и удесятеряли и достоинства женщины, и влечение к ней. Филипп мрачнел на глазах; когда же он представил себя, оставшегося в этом унылом кабинете с рокотнёй Лидии Васильевны, преданным взглядом Марины и язвительными выпадами Светы, что-то передёрнуло его и погрузило в совсем глубокое уныние. И сейчас это заметит Марина, и подозрительно станет смотреть, и ревниво допытываться, а потом вступит Света, да Лидия Васильевна прибавит что-то насчёт каких-то осточертевших ведомостей. Филипп не ошибся: отчаявшись поймать его взор, первой не выдержала Марина:       — Ты что так помрачнел?       — Надышался изделиями нашей славной лакокрасочной промышленности. — «Вот сейчас Света добавит „или чьими-то заботами“. Терпи и не обращай внимания!», — докончил Филипп про себя.       Но Света, передававшая документы Лидии Васильевне, узрела на улице только что вынесенный лоток:       — О, пирожки подоспели как раз к закипающему чайнику. Я удаляюсь, заодно и Лилю на обратном пути захвачу, а то она засидится у своих. Маринка, готовь чашки. Кому чего и сколько?       Достав из сумки кошелёк, Света выпорхнула из кабинета. Филипп намеренно не смотрел на Марину, но знал, что это напрасно: всё равно не отстанет, что и не преминуло случиться:       — А если серьёзно?       — А если серьёзно, то в этих четырёх стенах действительно делать нечего. Вон все с мозгами устраиваются получше. Мне кто-то говорил или я ошибаюсь, но, кажется, и твои в столицу собрались?       — Да, но тоже пока в прикидку, ничего определённого. Да ты же здесь всего четвёртый день, не волнуйся — образуется.       Марина изо всех сил желала, чтобы Филипп был мрачен лишь из-за того, что судьба пока обходится с ним не слишком милостиво, а не из-за возможного отбытия Лилии Андреевны, за что, кстати, она сама, Марина, была двумя руками «за» (кто знает, что может быть на уме у этих сорокалетних стерв!), — желание было так велико, что девушка почти убедила себя в угодной ей причине. Она будет бороться за Филиппа и никому его не отдаст! Конечно, жалко, что свидание только в конце недели, но она подождёт, а за эти дни придумает достаточно обоснований, чтобы объяснить Филиппу, как недостойно он себя поведёт, если пойдёт (хоть бы не пошёл!) в этот вертеп (то есть домой к Лилии Андреевне) с какой-то задней мыслью.