Развилка

      Филипп позвонил Марио на второй день после встречи:       — Я закончил с чертежами, можно забирать. Как сговоримся?       — Здорово: оперативно. Небось запарился?       — Да нет, и мама помогла. Она неплохо чертит… Конечно, я проверил и перепроверил. Ну и кое-что разработал. Так кто к кому и когда заваливает?       — Так я сейчас заскочу, если никому не помешаю.       — Ещё чего — «помешаю»… Мама так и пылает желанием тебя напоить чаем.       — Не стоит беспокойства. Я, как всегда, туда-сюда и побыстрее.       Марио действительно подъехал минут через пятнадцать и, не переступая порога, вручил Филиппу фотографии:       — Держи. Одну передашь Лиле, одну можешь себе оставить.       — Спасибо, быстро. Чего стоишь, проходи.       — Может, здесь обсудим? А то неудобно вечером, да нежданно, да когда люди после работы отдыхают…       — Проходи, проходи. Какие церемонии… — Филипп втащил слабо сопротивляющегося Марио, охраняя его от хлопот Надежды Антоновны, и вправду вознамерившейся угостить гостя чаем: — Ма, подожди: мы сейчас на столе по другим делам разложимся, а чай потом…       — Да не стоит, не беспокойтесь. Я только посмотрю и упрусь, а то в прошлый раз даже телефон оседлал.       — И сегодня можете. Как же вы опять уйдёте без чаю?       — Я обедал недавно. В самом деле, не волнуйтесь.       Надежда Антоновна только покачала головой:       — Ну смотрите, в третий раз никакие возражения не будут приняты.       — Договорились.       — Так, это чертежи, я их по номерам упаковал, чтоб ты быстрее разобрался. Теперь идеи. Смотри, это для любительницы пышности. Я подумал, что обыкновенное смыкание стены с потолком оскорбит её взгляд своей тривиальностью, и поэтому эти деревянные панели должны будут сию простоту замаскировать. Эти позументы на них пойдут или чересчур?       — Нет, прекрасно, как раз распределим все блестящие финтифлюшки равномерно. А это что за цифры?       — Страницы из твоих журналов. Там чертовски красивые камины, но я не знаю, справятся ли с такими у нас в Союзе.       — Справятся, есть у меня один на примете. И бассейны выкладывал, и облицовку делал, и всё остальное соберёт: от мангала до надгробия.       — Тогда нет проблем. А это для почитательницы дерева. Библиотека, кабинет и прихожая в строгом стиле, а для гостиной и столовой больше света и изысканности. Опять-таки: эти загогулины можно воссоздать в натуре?       — Вероятно, но это уже на мебельной фабрике надо справиться.       — Только если она примет, надо намекнуть, что в смысле интерьера больше подойдут не хрустальные люстры, а фарфор.       — Да, да, — кивал головой Марио. — Она разберётся и без специалиста: сама со вкусом… А ты уже много сделал.       — Стараюсь, но и осталось предостаточно: спальни, кухни, сантехника. И ещё я хотел спросить, нет ли любителей плиточной облицовки снаружи? И для красы, и для теплоизоляции…       — Сагитируем. И им экономия на газе, и нам прибыль.       — Оʼкей. Тогда ты это забираешь?       — Нет, пусть будет у тебя. Когда двинем на переговоры, лучше будет, если каждый с документацией заявится, — распределил Марио.       — Ну да, и потом, чтобы единый замысел не нарушать, время от времени буду поглядывать, что уже наворочено. Сразу не сообразил.       — Ладненько. А у меня к тебе небольшое дело.       — В смысле?       — В смысле развлечения. У меня два билета на «Машину времени», хотел Андрея вытащить, а его чёрт угораздил свалиться с ОРЗ. Я к маме, а она отбрыкивается: говорит, что только итальянцев признаёт, да и не по возрасту. Составишь компанию? Завтра, в восемь начало.       — А у тебя больше никого на примете нет? Ведь эти билеты такой дефицит! — удивился Филипп. — У спекулянтов, наверное, доставал?       — Нет, знакомые снабдили. А на примете у меня действительно никого: я же в Ленинграде ошивался, здесь друзьями не обзавёлся, а со школы практически все порастерялись. Давай, соглашайся! Я за тобой заеду, после отвезу — никаких проблем, а то жалко — билет пропадёт.       — Я с удовольствием. Спасибо огромное. И не думал, что попаду. Ты только скажи, во сколько они тебе обошлись.       — Понятия не имею: отцу скинули. — И Марио состроил ангельскую рожицу. — А ты что, хотел один билет оплатить?       — Ну да!       — Вот папуас! Какие счёты!.. Считай, что получил мини-премию за досрочное выполнение…       — Пятилетки отличного качества? — рассмеялся Филипп. — Хорошо. Ещё раз огромное спасибо.       — Не за что. Значит, завтра я в 7.40 приеду. С чёрного хода, как тогда.       — Хорошо. Да, подожди, а одежда? Туда чего? Костюм, джинсы?       — Да всё пойдёт: не опера ведь.       — А сам в чём будешь?       — Как ты. Что решил?       — Это в Ленинском?       — Ага.       — Ну тогда для солидности костюм.       — Идёт, надену. Ну, мне пора, давай мои бумажки. — Марио обвёл взглядом родителей Филиппа: — До свидания и, как всегда, извините за беспокойство.       — Ну что вы! Помните: в следующий раз на тортик.       — Обещано.       — Давай я тебя провожу.       Следующий день на работе Филипп начал с того, что вручил Лиле фотографию.       — О, гран мерси. Быстро отпечатали, — приятно удивилась та.       — На Марио вообще все быстро работают. Ты бы посмотрела, как официант с его заказами носился…       — Даа… верно... — Лиля, видимо, пропустила мимо уха замечание Филиппа, лаская изображение затуманившимся взором: — Прелесть, прелесть… Как он нежно тебя обнимает… — в голосе женщины уже зазвучали игривые интонации. — Это чтобы тебя разогреть… Света, посмотри, полюбуйся. Так вы вчера с ним виделись?       — Ну да. Он за чертежами заехал и посмотрел, что я по отделке наворочал.       — И больше ничего?       — А ещё принёс билет на «Машину времени». Для приятеля брал, а тот загрипповал. Так что решил меня премировать за опережение графика.       — Ой да! И когда вы идёте? — заинтересовалась Света.       — Сегодня в восемь.       — Это ж надо! Сегодня же первый концерт! Это точно без фонограммы! И как он билеты достал! Мама вчера мимо касс проезжала, так там такая толкучка! А он достал! Вот здорово! — разгорячилась Света.       — Так у вас сегодня совместный культпоход! Сдаётся мне, что Марио всё-таки в тебя чуточку влюбился, — мечтательно предположила Лиля.       — Увы, твои мечты, к твоему глубокому сожалению, безосновательны: просто его родители наш рок не жалуют, а друзей у Марио мало осталось, да и те порастерялись. Он же в Ленинграде учился, а с лета уже на работе, так что пришлось обращаться к сослуживцам.       — Компаньонам!       — Партнёрам!       — Как угодно, милые дамы.       — А Марина молчит. Тебя не разогрело наше восхищение? — полюбопытствовала Света.       — Озадачило. Одной мерещатся всякие мерзости, другая из обыкновенной очереди делает светопреставление. Подойди к спекулянтам, заплати пятнадцать рублей и положи билет в карман. Как будто никто не знает, как это делается, — холодно ответила Марина. — И вообще, у меня другие дела, мне не до ваших игрушек.       — «Вот новый поворот» — Марина стала деловой. Ты тоже вступила в какой-нибудь кооператив? — спросила Света.       — Нет, только собираюсь, — тон Марины стал насмешливо-издевательским. — А для придания себе веса пробую силы в выпечке.       — Это какого веса? — не поняла Света. — В смысле килограммов или в смысле важности?       — Одно другому не мешает. — Марина озабоченно рылась в сумке и наконец достала какой-то пакет: — Вот, угощайтесь!       — Это ж надо: Марина — и выпечка! Мир перевернулся. — Света с интересом наблюдала, как Марина обходит все столы, кладя на каждый по пирожному. — А я думала, ты отомстишь за шоколадку и нас с Лилей обделишь.       — Я зла ни на кого не держу. Кроме того, на кой мне сдались неизвестно как заработанные шоколадки…       — Всё же не без подкола… Ладно, чай к пирожным — святое дело. — И Света направилась к плитке.       Пирожное, светло-рыжеватое, лежало перед Филиппом аппетитным приплюснутым шариком. Он уже протянул к нему руку, но его запястье оплели пальцы Лилии; она сжимала их так сильно, что Филипп поднял голову и удивлённо воззрился на мрачно горящие глаза.       — Как раз до того, как вода закипит, успеем по сигарете выкурить. — Безразличный тон Лилии резко контрастировал с её взглядом, но крепкая хватка не допускала возражений; она почти силком вытащила Филиппа из-за стола и отпустила пальцы только тогда, когда они вышли в коридор.       — Лиля! Ты можешь сказать, что значат это упражнение на моей руке и этот огненный взор? Эта краска?       — Сейчас… Слава богу, что успела… Ффу… — Лиля облегчённо и шумно выдохнула воздух и прижала ладони к пылающему лицу.       Они спустились на давно облюбованную площадку.       — Так вот, теперь слушай и постарайся отбросить скептицизм, с которым мужчины обычно относятся к тому, что я сейчас скажу.       Филипп слегка улыбнулся, его забавляла торжественность приготовлений.       — Подожди сиять и слушай внимательно. Заметь, что Марина абсолютно не любит готовить: ни печь, ни жарить, ни варить. На моей памяти — а я здесь сижу достаточно долго — она ни разу не приносила из дому ничего печёного. Света — другое дело: она каждую неделю с коврижками упражняется, готовится в примерные, заботливые хозяйки. А теперь самое главное: пошли мы вчера после обеда со Светой посуду мыть, и вышло так, что Марина осталась в кабинете одна: Лидия в АХО спустилась, и ты удалился на пару минут. Я вспомнила, что чашку забыла на столе, и решила сразу вернуться, чтобы потом ещё раз с холодной водой не связываться. Подхожу к дверям и слышу, что Марина с кем-то разговаривает по телефону и настойчиво спрашивает: «А это сразу подействует? Точно сразу проявится? То есть я замечу? И сколько будет стоить? Это окончательно? Дорого, конечно, но хорошо, я согласна. Когда я смогу с вами встретиться? Чем раньше, тем лучше… Значит, можно сегодня вечером? Это в каком районе? Повторно не надо перезванивать?» и так далее. Я подождала, пока она отговорит, открыла дверь и вошла. Марина немного смутилась, и я вижу, что она какую-то газету в сумку прячет. Ещё не понимаешь?       — Не очень-то.       — Ясно как божий день. Я почти на сто процентов уверена, что она собирается тебя приворожить и уже приступила к реализации. Свяжи её нелюбовь к готовке, вчерашний разговор и сегодняшние пирожные. Их печь — адский труд: пока крем сбиваешь, рука отнимается.       — Я знаю: мама готовила иногда, так мы с ней поочерёдно сбивали.       — Вот-вот. Гораздо легче приготовить что-то целое: и вкуснее получится, и возни меньше, и трудов немного. А Марина принялась за эти.       — Почему же? — Филипп уже стал серьёзнее.       — А потому, что в целый пирог трудно что-нибудь засунуть. Его надо разрезать на куски, их ничего не стоит перепутать, да и подсыпать рискованно: а вдруг вывалится или обнаружится. А здесь крем — он прекрасно всё схватит и удержит. И отдельное пирожное — впихни какую-нибудь гадость, заверни в бумажку и ничего не перепутаешь.       — Ты что, серьёзно думаешь, что она на это решилась?       — Я же говорю, что практически уверена. Только представь, что будет, если сработает: ты будешь бегать за ней как собачонка, не сможешь думать ни о ком другом и ни о чём другом, и все твои нынешние начинания рассыплются в прах, потому что голова будет занята одной Мариной. Тебя всё перестанет интересовать, ты забудешь о своих делах с Марио, расстроишь свою карьеру и останешься со ста двадцатью рублями, которые придётся делить на двоих, а через девять месяцев — на троих. Нравится?       — Так что же делать?       — Да просто не есть пирожное.       — А как я от него откажусь, если оно уже лежит у меня на столе?       — А так… — Лиля задумалась на пару секунд. — Вот как: скажешь, что всю ночь провозился с чертежами, а в перерывах ел селёдку, так и не завтракал, потому что завтрак тебе заменил поздний ужин — та же самая селёдка. А сливочный крем после селёдки — гиблое дело, особенно если вечером концерт, на который тебе не терпится попасть. И, кстати, проверишь реакцию Марины: чем настырнее она тебя будет уговаривать, чем дольше не отстанет, чем обиднее воспримет твой отказ, тем больше сам уверишься, что она действительно связалась с ворожбой. — Лиля, коротко передохнув, пустила в ход последнее средство: — Я уже договорилась с этой женщиной, так что завтра мы можем встретиться.       — Правда? Наконец-то! — Радостно блеснули глаза Филиппа.       — Правда, правда, но имей в виду: если притронешься к пирожному, никакого свидания не будет.       — Да ради этого я целую неделю готов голодать.       — К счастью, этого не потребуется.       — Но слушай! Если Марина действительно связалась с чёрной магией, то она может найти и такую колдунью, которая сделает это без всякого прикармливания — дистанционно, так сказать…       — Это проблематично: такими делами может заниматься очень сильная, очень знающая и очень могущественная женщина… или мужчина. Их адреса в газете не найдёшь, очередь к ним на месяцы вперёд, да и стоить это будет очень дорого, возможно даже четырёхзначное число.       — Ого!       — Да, так что это пока вне Марининого круга. Но учти на будущее: если когда-нибудь меня рядом с тобой не будет, ничего не бери из рук, которые желают тебя схватить: встречайся в кафешках, угощай в ресторанах, но избегай домашних обедов и частых походов в гости.       — Запомню. А если Марина подсунет это в какую-нибудь другую еду или насыплет в чай?       — Чай наливай сам в чистую чашку — здесь проблем нет. В сыр, колбасу, закрытую консервную банку она ничего не подсыплет — просто нереально. Вообще мне кажется, что после первого неудачного опыта она на месяц-другой притихнет. Почаще смотри на меня: если меня что-то насторожит, если что-то покажется сомнительным, я тебя предостерегу. А пока просто дай честное мужское слово, что не притронешься к пирожному.       — Даю.       — Вот и чудненько!       — А когда свидание, а то я уже умираю от голода совсем иного рода… — И в доказательство Филипп крепче прижал Лилю к своему телу.       — Завтра в двенадцать.       — Обожаю революцию!       — Как и все остальные, по личным причинам: кому власть, кому грабёж, кому выходные, кому секс…       — Шампанское и конфеты с меня.       — Идёт. Возвращаемся и помни: ни крошки.       — Будет сделано. Да, а если бы, — и в голосе Филиппа пробежала хитринка, — ты заподозрила бы в этих делах Марио, как бы поступила? Сдаётся мне, что не поспешила бы предупреждать.       — Мужчин в таких делах я ещё ни разу не замечала. Вы предпочитаете уповать на собственные чары. И, потом, Марио кажется мне приличным парнем, порядочным — не из тех, которые пытаются выгрызть любыми средствами то, что им пока не даётся. Он скорее пойдёт по, — и Лиля сделала неопределённый жест рукой, — более мягкому пути.       — Можешь успокоиться: пока и в помине нет.       — Как знать, как знать, — нараспев произнесла Лиля. — Может, как раз сегодня новый поворот принесёт… — Они уже вошли в кабинет. — И чайник поспел в аккурат к нашему приходу.       Филипп налил себе чаю и прошёл к столу, краешком глаза наблюдая за Мариной. Её голова следила и поворачивалась за его фигурой. Парень невозмутимо сел, подвинул к себе чашку и вытащил из сахарницы кусок сахару.       — Филипп, ну что ты сахар берёшь? Пирожное попробуй, — беззаботно посоветовала Марина.       Филипп внутренне насторожился. Тон девушки показался ему безмятежным — слишком безмятежным, слишком легковесным, чтобы не быть наигранным.       — К сожалению, придётся отказаться.       — Это почему? — удивилась Марина.       — А я со вчера засиделся с чертежами. Спешил выложить на бумагу дельные идеи, покуда они не забылись на следующий день, как часто бывает. Сидел-сидел, чертил-чертил, а в перерывах селёдку лопал. Даже не сразу заметил, что здоровую банку прикончил. Будет сегодня нагоняй от мамы… — Филипп изо всех сил старался казаться безразличным и в то же время пристально следил за малейшими изменениями в выражении лица Марины. — И вышло, что на завтрак, то есть на очень поздний ужин, я наелся этой самой селёдки. Обопьюсь сегодня… А пирожные эти, как я понимаю, со сливочным кремом. Так что уволь: от крема после селёдки, тем более перед торжественным мероприятием, я воздержусь.       — Да, сочетание сомнительное, — протянула Света. — Хотя это зависит от желудка: если привычный, то всё переварит без проблем.       — Да глупости! — Марина разжала закушенную зубами губу. — Когда ты завтракал, то есть ужинал? Это же всё прошло давно и переварилось.       — Да недавно! Я же говорю: к семи закончил и лучше не рисковать.       — А селёдка с лучком была? — спросила Лиля как ни в чём не бывало.       — Лилия Андреевна, у вас такой кровожадный взгляд… — оценила Света.       — Оно и понятно: завтра всё же праздник. Революция не Новый год, но пару салатов и солёненькое надо на стол поставить.       — С лучком, с лучком и с маслицем, — подтвердил Филипп.       — Ага. Ну, сливочное после растительного — действительно гремучая смесь. Марина, ты лучше отдала бы Филиппа пирожное Лидии Васильевне: она уже своё приканчивает и с удовольствием ещё одно съест.       — Нет проблем! Угощайтесь и скажите Марине двойное спасибо! — согласился Филипп, поднялся и прошёл с пирожным к столу почтенной дамы, которая в самом деле чмокала довольно смачно и аппетитно.       Филипп не терял из поля зрения Марину, которая во время разговора металась затравленными глазами то к одному, то к другой, то к третьей, а после того, как Филипп встал, рванулась с места как подброшенная пружинами:       — Да что вы за глупости придумали и страхи понапустили! Ерунда это всё! Как будто за обедом никто не ест после солёного пирожное или варенье!       — На обеде закуску от десерта отделяют первое, второе и напитки, — возразил Филипп.       — Вот и прекрасно! Сейчас выпьешь чай, а через полчаса съешь пирожное! В крайнем случае после обеда. — Марина схватила злосчастный шарик, положенный Филипом перед Лидией Васильевной, и снова отнесла на стол Филиппу, уже жалеющему, что он не догадался сразу сослаться на что-нибудь радикальное типа поноса.       — Ни до, ни после. Дело не во времени, а в количестве. Я же сказал, что целую банку слопал.       — Вот и прекрасно! — повторилась Марина. — А здесь маленькое пирожное! Каких-нибудь тридцать-сорок граммов и крема кот наплакал. Вот съешь и увидишь, что ничего не будет. Гарантию даю.       — Ну, если тридцать граммов и кот наплакал, тогда Филипп не много потеряет, — прокомментировала Лиля. — Я думала, ты к нему теплее относишься, чем к остальным.       — А в чём дело? — Марина снова беспокойно перевела взгляд на Лилю.       — В моём, например, крема достаточно, и у Филиппа должно быть по меньшей мере столько же. Или ты снабдила его каким-нибудь эксклюзивным вариантом?       — Что вы приплели эксклюзивный вариант! Обыкновенное пирожное!       — Тогда незачем расстраиваться так сильно, что Филипп его не желает. В конце концов, он может просто не любить такие и молчит об этом только из вежливости, — и Лиля послала Марине рассчитанно придурковатый взгляд, — чтоб не травмировать. Что до меня, — Лиля продолжала оттягивать время, дав Филиппу возможность перегруппироваться и измыслить ещё пару доводов для отказа, — то я в недоумении, зачем ты за них взялась, если сроду не готовила и никогда нас собственными творениями не угощала. Тем более, что этот крем сбивать — адский труд: рука отнимется, пока поспеет.       — Ну да! Мама затевает иногда и меня заарканивает, чтобы по очереди сбивать. Так что у меня к ним уже долго длящаяся антипатия, — обрадовался Филипп и тут же придумал ещё одно: — Мы тут в тепле сидим и сытые, а за окном птички мёрзнут и голодают. Лучше сделать доброе дело и покормить.       — И бог зачтёт! — согласилась Света. — В самом деле, Марина, закругляйся. Ну, не любит человек, не рискует или не хочет. Ничего особенного, никакой драмы, а ты бегаешь туда-сюда и без толку разоряешься…       — Сговорились вы все, что ли! — завопила Марина чуть не плача. — Я сама их вчера после селёдки ела! Откуси хотя бы кусочек и подожди хоть два часа: увидишь, что ничего не будет, и доешь!       — Нет, — холодно отрезал Филипп.       — Ну почему?       — Чтобы показать тебе, что моё упрямство сильнее твоего, — так же категорично заявил Филипп, пресекая возможность дальнейших настояний. — Угости кого-нибудь или птицам выложи, а то засохнет.       «Глупое и непоследовательное часто оказывается самым действенным», — облегчённо вздохнула Лиля и мысленно перекрестилась.       — Марина, угомонись ей-богу: работать мешаешь, — проворчала Лидия Васильевна.       — На этот раз путь к сердцу мужчины не пролёг через желудок, — философски подытожила Света.       Марина срывала злость на ни в чём не повинной пишущей машинке, нещадно стуча по клавиатуре. Всё складывалось так хорошо: вчера, отправляясь на работу, она предварительно захватила скопленные деньги, выбрала в двух купленных газетах самое дельное объявление и смогла договориться о встрече в тот же день. Женщина, к которой она пришла, внимательно её выслушала, спросила имя, вручила пакетик с порошком, что-то наговорив над ним, и заверила, что результат последует сразу, как только драгоценная смесь окажется в желудке избранника. Правда, она взяла за это двести рублей — сумму, для Марины огромную, но игра стоила свеч: ведь две сотни — нормальная цена, если покупаешь счастье на всю жизнь! Конечно, пришлось весь вечер провозиться с пирожными, Марина просто вымоталась, когда наконец сбила этот несносный крем, но с какой радостью она размешала в столовой ложке бледно-жёлтой массы содержимое заветного пакетика, с какой радостью убедилась, что порошок незаметен, с какой радостью начинила самый соблазнительный, самый пышный шарик своим скорым могуществом! Ещё несколько часов назад ей казалось, что самое трудное сделано: договорено, оплачено, испечено! Оставалось всего ничего: положить пирожное перед Филиппом, с замиранием сердца проследить, как он его съест и… и уплыть вместе с ним в море любви и счастья! И — вот, нате! — когда всё уже было готово, когда счастье почти лежало в кармане, когда до него недоставало только протянутой руки Филиппа, всё так глупо оборвалось, рассыпалось, не свершилось! Какая-то глупая селёдка между какими-то глупыми чертежами, какие-то идиотские предубеждения после каких-то идиотских ночных бдений, какие-то ишацкие страхи перед каким-то ишацким концертом! Это всё Марио, это подлый Марио со своим кооперативом, со своим билетом, это он разрушил Маринин светлый, прекрасный, уже выстроенный храм!       Девушку душили злость, обида и горечь; если бы Марио оказался рядом, она набросилась бы на него с кулаками, выцарапала бы мерзкие синие моргалы! Просто сил не было сдерживаться, когда всё, практически всё было готово, когда до счастья оставалась одна минута!       Способность соображать вернулась к Марине не сразу. В отличие от неё, Филипп сразу после завершившей этот разговор, почти ссору, фразы Светы принялся детально разбирать ситуацию. Сначала он отнёсся к догадке Лилии, как к пустому, не очень умному, чисто женскому домыслу; неприязнь Лилии к Марине он не учитывал, так как считал свою подругу выше подобных мелочей и был прав, но после настоящего сражения, которое Марина затеяла из-за маленького кусочка теста, пришлось пересмотреть и признать ошибочными первые суждения. Марина выказала такое упрямство, такую настырность, упрашивала так настойчиво, приводила такое количество доводов, возражала так горячо, так рьяно стремилась заставить Филиппа проглотить это пирожное, устроила такую передрягу по в общем-то ничтожному поводу, что сама собой напрашивалась мысль: дело тут нечисто и ничтожность повода только кажущаяся. Филипп припоминал беспокойно бегающие глаза, срыв с места, едва ли не притаптывания ногой, всё время повышающийся тон, чуть ли не истерику в конце — определённо, всё это должно иметь под собой гораздо большее обоснование, чем желание похвалиться кулинарными достижениями: они и так получили бы тройную оценку. Как она суетилась, как она волновалась, как ей это было нужно! Разве так ведёт себя Света, когда угощает чем-то? Ничего подобного: достаёт из сумки испечённое и, спокойно обходя присутствующих, протягивает пакет с негромким «угощайсь, питайсь, поправляйсь, жирку набирайсь, Свету вспоминайсь!» Света вообще в тыщу раз лучше. И легка, и весела, и с хохмами, и без претензий, и нет у неё этого утомляющего подобострастия к его персоне, и жопаста, и грудаста… Глаза, правда, малы, и брови неопределённы, но умелый макияж… И беленькая: небось, ни волоска на теле… Да, так о чём он думал? Филипп начал ласково присматриваться к Свете, продолжал соображать, но тут вспомнил Лилино «со Светой у тебя проблем не будет». А почему бы нет, если Лиля уедет? Чёрт, повело… Филипп ещё раз посмотрел на Свету, перевёл глаза на Лилю, поймал её просветлённый успокоенный взор и пронзил огненным взглядом голову Марины, низко склонённую над машинкой. Точно, она впихнула в пирожное какую-то гадость. Ишь как скуксилась! Небось, сговорилась с одной из ведьм, плодящих свои объявления в газетах, и отвалила ей кучу денег, а теперь оплакивает поруганные надежды и улетевшие бабки! Но Лиля — молодец, как быстро сориентировалась! Не было бы её — и бог знает, что бы с ним сейчас происходило бы! Но почему она так быстро догадалась, так сразу уверилась? Неужели сама этим занималась? Да нет, по крайней мере, не с Филиппом: держит в уме свой возможный отъезд, не будет класть много сил на неопределённое, скорее краткое. И всё равно — о женщины, все вы стервы! Вот с Марио Филиппу спокойно!       Послав всех женщин к чёрту, Филипп переключился на мысли о Марио в целом и о предстоящем вечере в частности. Наверное, сегодня Марио прибудет в каком-нибудь шикарном с иголочки костюме, из-под рукава пиджака которого ровно на четыре миллиметра — ни миллиметром больше, ни миллиметром меньше — будет сиять безукоризненная рубашка. Филипп тоже не ударит в грязь лицом, надо только потормошить мать, чтобы выглядеть соответствующе… Приличный костюмчик у него есть, а если они за кем-нибудь небезуспешно приволокнутся, то все плоды достанутся ему, Филиппу. Интересно, много новых песен выдаст Макаревич?       Находясь рядом с Марио или думая о нём, Филипп неизменно испытывал умиротворение и спокойствие. Стоя рядом с ним — плечом к плечу или мысленно — он ощущал себя благополучным, состоявшимся, успешным, значительным, а опека Марио — лёгкая, ненавязчивая, чуть заметная — рождала чувство уверенности в себе, в будущем, защищённости — словно стены, воздвигнутой материнской заботливой рукой. Филипп уже вошёл во вкус: ему нравились шикарный обед в дорогом ресторане, подобострастные улыбки обслуги, льстивые слова официантов, билеты на дефицитные концерты, поездки в машине, восхищение окружающих. Марио его ценил: за это говорило хотя бы то, что он к нему не приставал, и сегодняшний вечер снова докажет это. Марио его уважал — и Филипп цеплялся за него, зная, что второй такой доброй, мудрой руки в его жизни больше не будет. Филиппу повезло — он схватил эту удачу, и теперь надо было только удержать её.       — Здорово вывернулся! — говорила ему Лиля в перекуре. — Самый неубедительный и самый действенный довод! Так безапелляционно: «Моё упрямство сильнее твоего» — и вопрос исчерпан.       — Я сначала отнёсся к твоим словам поверхностно, не придал значения, но после того, что она устроила, понял: это не пустые страхи. Хорошо, что пронесло, но на будущее надо быть начеку. Эх, здорово, что завтра праздник, да ещё перед выходными! И начинается с концерта, а последующее продолжение… — Филипп сграбастал Лилю в охапку, предпочитая дела словам.       — Да подожди, немного осталось. Меня больше интересует, как сегодня вечером будет вести себя Марио.       — Уверен на сто процентов, что прилично, выдержанно и, кстати, что немаловажно для тебя, благонравно: флирт с девицами исключается.       — А с тобой? Ты убеждён, что Андрей действительно простужен?       — Ну да! Если бы у Марио на уме было что-то ведущее к постели, он бы пригласил меня не на Макаревича, а на дачу с шампанским и порнухой на видео для завода…       — Нет, это слишком прямолинейно. Я бы на его месте очаровывала тебя всё больше и больше, совмещая это с ненавязчивой переориентацией.       — И сегодня этого не будет, и завтра я докажу тебе обратное…       — Да, похоже, что твоё упрямство сильнее не только Марининого, но и моего. Всё-таки не забудь, что капля камень точит и надежда умирает последней.       — Я не понимаю, с чего ты взяла в голову, что Марио в меня влюблён и рано или поздно начнёт действовать?       — Потому что это прекрасно, это мне нравится, и я не собираюсь отказываться от своих ожиданий! Вот уеду я — и с кем останешься? С этой Мариной или подобной ей, со случайными девками на пару часов, с поиском богатой наследницы с мерзейшей физиономией? А Марио — красавец, успешен, умён! Вот это — будущее…       — Конечно! Вот буду у него зарабатывать и дважды в месяц летать к тебе в Москву — на первой и третьей неделе, а на второй и четвёртой — ты ко мне. Можно даже к выходным не приурочивать: я просто больничный куплю, и ты, наверное, работать уже не будешь. Вообще как, думала об этом или неохота будет совсем без дела сидеть?       — Не знаю, дома в четырёх стенах, конечно, скучно и вечно какие-то домашние заботы найдутся, но на новой работе с новыми людьми… да ещё без твоего чудного лика… тоже не улыбается.       — Тогда сопротивляйся сколько сил хватит! Пусть муж уедет сначала, а ты посидишь ещё несколько месяцев. Квартиру оставьте, скажешь, что очень привыкла к Благину и два-три раза в год будешь сюда наведываться — это ещё пара месяцев.       — Филипп! — Лиля поморщилась. — Не надо рассчитывать на годы вперёд, не забывай, что мне уже перевалило за сорок. Я уже не девочка, чтобы срываться за тридевять земель на краткие свидания, и не Лоллобриджида, чтобы ты постоянно делал это ради меня. Скоро мне достаточно будет знать, что у тебя всё прекрасно, что ты пристроен и успешен…       — Ну откуда такие платонические наклонности?       — Оттуда, где я прокладываю дорогу и признаю первенство за страстным итальянцем Марио! — Лиля шутливо ткнула Филиппа кулаком в грудь. — Ну пошли, узнаем, подевалось ли куда-нибудь пирожное с секретом.       Войдя в кабинет, Филипп первым делом бросил взгляд на угол своего стола — он был пуст. Филипп посмотрел на Лидию Васильевну — она облизывала пальцы. Филипп повернул голову к Марине — та сидела нахохлившись и комкала в руках листок отработавшей своё копирки.       — Лидия Васильевна, это вы избавили Филиппа от незапланированных калорий? — спросила Лиля.       — Да, а что, он о них уже жалеет?       — Нет, просто вы так плотоядно облизываете пальцы, что я представила, как вы смотрите на Марину томным взором и нежно сжимаете в объятиях, благодаря за такое особенное пирожное.       Лиля выделила «особенное» и прыснула одновременно с Филиппом; Марина насторожилась. Последние два часа она занималась тем, что горько оплакивала потерянные деньги и думала, что могла бы себе на них позволить. А теперь прощайте, и красивая кофточка на зиму, и пара сапог туда же, и чудный индийский костюмчик на лето, и изящное колечко с изумрудом, о котором так долго мечталось, и во всём этом был виноват подлый Марио — злой гений, расстроивший своими чертежами такие прекрасные замыслы! Но последние слова Лилии и выделенное «особенное» Марину заинтриговали и заставили взглянуть на вещи по-другому: припомнилось, что, когда пирожное только было выложено, Филипп отнёсся к нему спокойно, даже пробормотал нечто вроде благодарности, но тут Лиля схватила его за руку и чуть ли не силком выволокла в коридор. Лишь после того, как он вернулся, состоялся крутой разворот, а до этого он преспокойно бы прикончил розочку! Только после возвращения он упёрся как осёл, только после возвращения! Да, теперь всё ясно, всё встало на свои места! Мерзейшая Лилька его надоумила, почуяв неладное, причём настроила так решительно, что никакие увещевания Марины не помогли! Вот предусмотрительная скотина! Эх, надо было сделать всё по-другому, незаметнее — в чай, в готовый пирожок, в булку — но что теперь говорить, и удастся ли это ещё когда-нибудь! Хитрая Лилька насторожится, и сам Филипп будет начеку — конечно, надо было подумать, чтоб не вызвать никаких подозрений, но так хотелось поскорее, всё так складно пошло вчера! А Филипп сидит и в ус не дует, нашёл себе бесплатную опекуншу с постелью пополам, даже двоих — там ещё Марио маячит со своей работой и со своим концертом… Так трудно в этой жизни чего-то добиться, а этот Марио преспокойно жирует, потому что папочка постарался! Все мужчины — гады, вообще все вокруг мерзостны, всем потребны только деньги, жратва и секс, а о чистых чувствах никто и не помышляет: что с них возьмёшь! Ну и хорошо, ну и пусть, ну и она будет такой, раз все такие. Правильно Катя говорила: «Заведи себе любовника с бабками, а потом покупай на эти бабки что хочешь: золото, шмотьё, парней». «Так и буду делать! И ещё красивее Филиппа себе найду, и Марио разорю, и Лилька упрётся, и Филипп вернётся как побитая собака, да только мне не будет нужен! И с чего я взяла, что я его люблю? И не люблю вовсе! Любила бы — не взялась бы за приворот! Ничего, вы ещё все у меня попыхтите! "Особенно!"» — Марина отправила скомканную копирку в корзину для бумаг, гордо тряхнула головой и взялась за следующую закладку. «Я ничего не забыла? Ах, да: за то, что я девочка, этот любовник ещё больше мне заплатит».