Развилка

      В отличие от Лили, Марина таинственными образами прошлого, вставшего сегодняшним днём, поражена не была, после болтовни Лили немного охолонула, отошла от своей любовной жажды и могла рассуждать более холодно, что вовсе не значило более умно, потому что в последнее время девица постоянно пыталась найти в складывающейся ситуации что-то положительное для себя. Она заметила, что Лиля сидит сумрачней, чем обычно, неулыбчива, как-то недовольно рассеянна, и приписала это рассказу Филиппа. «Понятно, отчего наша красавица хмурится: Филипп увидел вчера особу поважнее, и твоя физиономия сильно поблекла. На тебе платье за двести пятьдесят, а не за тысячу, в твоей шкатулке с золотом браслеты с крупными бриллиантами не прописаны, к твоему муженьку чёрной „Волги“ с личным шофёром не прилагается. Эта Маргарита, возможно, ещё и покрасивей тебя, и помоложе. Раз деньги есть, какая женщина себя не украсит! Филипп на неё, бесспорно, уже нацелился, и твоя карта бита. Да и раньше ты уже ему приелась, недаром в его обращении с тобой и вежливость, и предупредительность исчезли. Скоро ты уедешь с разбитым сердцем, Филипп потолчётся-потолчётся около новой пассии, но там муж намного серьёзнее твоего Александра, и придётся нашему красавцу отстать, свои планы бросить и вернуться ко мне. Вот тогда я и посмеюсь! Но каков Филипп! С каждым разом, после каждого проекта всё значительней и важней, всё самодовольней! Надо же было так улыбнуться судьбе! Всего одна — случайная, незапланированная! — встреча с Марио, и всё разворачивается на сто восемьдесят градусов. Пофартило, пофартило, факт. У меня отец с братом за деньгой в Москву подались, но нас с мамой ежемесячными тысячными переводами пока не балуют, так, перебиваются, перескакивают с места на место, то на одной работе попробуют, то на другой. Брат какую-то девицу с ребёнком завёл… В общем, не фонтан. А ты! Всего одна, всего одна встреча — и мир расцвёл! Почему именно тебе? — и так не был обделён: и красив, и молод. Мои в Москве болтаются без особых перспектив, а стоило ли уезжать, если и здесь так прекрасно можно было устроиться? Да, видно, не всем. Всё-таки это несправедливо: просто сидел на месте — и привалило. Ну ничего, как привалило, так со мной и поделишься в скором будущем».       — А что, Филипп, теперь твоя ценность зависит от толщины кошелька заказчиков Марио? — съязвила Марина.       — «Толщины кошелька заказчиков Марио», — повторила Лиля. — Интересное предложение: четыре слова подряд в родительном падеже.       — Добавим ещё одно, — решил Филипп и оформил: — От толщины щели кошелька заказчиков Марио, из которой сыплются деньги на мои великие изыскания. Само собой, моя физиономия остаётся при мне и тоже немаловажна.       — Немаловажна, немаловажна, — пропела Света, пробираясь между своим и Лилиным столами к стулу с чашкой в руке и поглядывая в окно. Неожиданно её ленивый взгляд сменился на заинтересованный, и, не давая Марине продолжить разговор, Света начала комментировать обстановку на улице: — Смотрите-ка, из кондитерской какие-то коробки вынесли и прямо на тротуаре сложили. К чему бы и что в коробочках? Ага, и продавщица вылезла. В тулупчике на халате, оно и понятно: холодновато. Что ж это выкинули, что должно так скоро купиться? Ого, уже и народ собирается. Двое, трое, пятеро. Как хотите, а я мимо такого пройти не могу.       Света ринулась к вешалке, накинула на себя пальто, пробежала обратно к сумке за кошельком и помчалась вон из кабинета. Через пару минут Лиля подняла голову и посмотрела на Филиппа:       — Прислушайся! Это не она?       — Что? — не понял Филипп.       — Мне показалось, что тебя окликнули с улицы… а сейчас меня.       Лиле пришлось встать и посмотреть в окно, Филипп подошёл тоже.       — Ну да, она, а что хочет? Филипп, открой, здесь очень тугой шпингалет.       Филипп не без усилий сместил задвижку и открыл окно. В комнате сразу же стало прохладно, сыро и неуютно.       — Застудите, бездельники! И что вас надирает? — проворчала Лидия Васильевна, впрочем, без всяких последствий.       Филипп высунул голову из проёма. Внизу действительно стояла Света, перебежавшая обратно дорогу, разделяющую СМУ и кондитерскую, и яростно жестикулировала:       — Спускайтесь, спускайтесь, я очередь всем заняла, сейчас подойдёт! Филипп, у тебя свободные деньги есть?       — А сколько нужно?       — Чем больше, тем лучше.       Филипп всегда носил с собой оставшуюся от щедрот Марио часть на тот случай, если повстречает нечто, против чего не сможет устоять.       — Около двух с полтиной.       — Чего? Два рубля?       — Двести пятьдесят.       — А, отлично, тащи все! Лиля, передайте Лидии Васильевне и Марине, чтобы тоже спустились, тут пористый шоколад и тортики… — Света даже начала пританцовывать от возбуждения. — Да живее, живее!..       Филипп закрыл окно и вопросительно посмотрел на Лилю:       — Как, идёшь?       — Безусловно. Пористый шоколад — потрясающая штука.       — А я не пробовал никогда.       — Попробуешь — не пожалеешь. Света не иначе, как на несколько десятков плиток нацелилась, поэтому и хочет у тебя перехватить. Но ты не волнуйся, она не задерживает никогда.       Марина тоже заинтересовалась пористым шоколадом. Троица второпях разобрала верхнюю одежду, захватила деньги и спустилась, оставив без внимания и Лидию Васильевну, и её воркотню.       Перед Светой стояло четверо, и она начала скороговоркой, чтобы успеть:       — Тут пористый шоколад, шикарная штука и чертовски редкая: я в последний раз лет десять назад его ела.       — Я вообще ни разу не пробовал.       — Значит, тебе представляется отличный случай познакомиться с прекрасным неведомым. Пусть каждый возьмёт по двадцать пять плиток, себе оставит на своё усмотрение, а остальное мне скинет. У меня в кошельке около семидесяти рэ, Филипп, доплати, пожалуйста, что за мной останется, завтра же верну. Железно… И тортики. Пралиновые, тоже вкуснятина. Я, правда, не пробовала, но тётя как-то купила и восхищалась.       — Согласна с нею, я покупала, — подтвердила Лиля. — Возьмём по два.       Филипп что-то соображал:       — Пожалуй, я четыре куплю.       Однако, когда очередь дошла до Светы, на её слова о двадцати пяти плитках продавщица категорически возразила:       — Не больше пяти в одни руки.       — Да как так «не больше пяти»?! — возопила Света. — Я этот шоколад в последний раз десять лет назад ела!       — А больше пяти только спекулянты берут.       — Я спекулянтка, да? Я этот шоколад…       — Света, подожди. — Филипп опустил протянутую руку Светы с деньгами и обратился к продавщице: — Девушка, минуточку, посмотрите, пожалуйста, на меня внимательно.       — Некогда мне вас рассматривать! Вас много, а я… — но продавщица всё-таки подняла глаза на обладателя ласкового тихого голоса и осеклась на последнем слове, увидев перед собой так близко дивные серые очи.       — Я вас понимаю, но поймите и вы. Девушка сказала вам, что в последний раз ела этот шоколад десять лет назад, а я его вообще не пробовал ни разу в жизни и знаком с ним только по рассказам матери. Вы работаете в магазине и прекрасно знаете, как часто этот шоколад поступает в продажу. Посмотрите на нас, на нашу наспех накинутую одежду. Мы все работаем в ближайшем СМУ, — Филипп кивнул головой на здание напротив, — и получаем по сто двадцать рублей в месяц. Были бы мы спекулянтами, так брали бы этот шоколад центнерами на складе и сбывали бы на толкучке.       — Но двадцать пять плиток — это… — на этот раз продавщица, не отрывая глаз от Филиппа и упиваясь его красотой, возразила так вяло, что Филипп понял: её решимость растаяла, сопротивление иссякает, дело на мази. И парень закончил:       — Дайте нам коробку на четверых, и дело с концом. Там сто штук, если указан вес нетто десять килограммов. Если вы этого не сделаете, мы займём очередь во второй раз для половины нашего штата и всё-таки отоваримся. У меня тут деньги по двадцать пять. — Филипп вытащил из кармана несколько бумажек. — Посудите сами: какой смысл вам мёрзнуть лишние полчаса и холодить ваши пальчики, открывая коробки и пересчитывая рублёвки и трёшки? — Парень взял своей тёплой рукой пальцы продавщицы, уже действительно похолодевшие от стояния на улице, и метнул в неё ещё один неотразимый взор: — Ну посмотрите, посмотрите в мои глаза. Вы торговый работник и должны прекрасно разбираться в людях. Посмотрите, я похож на спекулянта?       — Только из уважения к вашей матери, — пробормотала окончательно сражённая красотой и вкрадчивой речью покупателя продавщица, после чего подняла на столик перед собой нераскрытую коробку. — Что вам ещё, дивное виденье?       — Ещё десять тортов.       — С вас двести шесть рублей.       Филипп отсчитал деньги, передал торты Лиле с Мариной, так как Света в это время победно щёлкала пальцами, сам поднял коробку с шоколадом и кинул последний взгляд на вздохнувшую женщину:       — И большое спасибо.       — Ура! Справедливость победила, — заключила Света. — Слушайте, вы поднимайтесь, а я бегу в конец очереди и снова занимаю. Лильандревна, вы своим в бухгалтерии передайте и Лидию Васильевну растормошите, пусть вылазят, а я тогда отчалю и к вам. Донесёте без меня?       — Не беспокойся, справимся.       На обратном пути Лиля заглянула на первый этаж к сослуживицам, которые были лишены пункта наблюдения за кондитерской, так как окна их кабинета выходили во внутренний двор. Бухгалтерия среагировала сразу и весёлой гурьбой отправилась выстраиваться перед Светой, но Лидию Васильевну Лилии выманить на улицу не удалось.       — Почём торт-то?       — Два шестьдесят.       — Ого, ничего себе! Два шестьдесят, а весу-то всего ничего: грамм четыреста от силы. Чистый грабёж! Я лучше кекс куплю.       — А что это такое — пралиновый? — спросил Филипп.       — Пралине делают из орехов с сахаром, а как, не знаю точно, — ответила Лиля. — По вкусу отменно: что-то вроде шоколадно-вафельного, только намного вкуснее.       В кабинет ворвалась оживлённая, раскрасневшаяся на морозе Света:       — Ух, сдала вахту! — и, приложив руки к печке, затараторила: — Лидия Васильевна, напрасно не пошли… А, свалили на мой стол… Филипп, класс! Как ты обработал эту злыдню! Мигом стушевалась, как увидела твои дивные глазки… Аж язык проглотила, а то «не больше пяти в одни руки», — прогнусавила Света, передразнивая продавщицу. — Сами-то для себя, небось, уже отложили…       — Вообще странно: ведь такие вещи обычно в конце месяца выкидывают, — вставила Лиля.       — Наверно, сразу много завезли, чтобы и к Новому году осталось, — высказала предположение Света. Она уже содрала наклейку, указывавшую наименование продукции, дату и место изготовления, цифры ГОСТа и вес, и возилась со скрепками, запечатывающими верх, поддевая их ножницами.       — Тебе помочь? — поинтересовался Филипп.       — А? Помочь? Нет, спасибо, я уже… — Света отогнула картонные полосы. — Двадцать, двадцать, двадцать… все сто на месте. Точно. Итак, распределение. Лилия Андреевна, вам что?       — Давай десять плиток и два тортика.       — Щас, самое главное — одну вытащить… Вот. Восемнадцать и пять двадцать — с вас Филиппу двадцать три двадцать. Марина?       — Пять и два торта.       — Ага. Девять… С тебя четырнадцать двадцать. Филипп, что берёшь?       — Десять плиток и четыре коробки.       — Идёт. Сиди, сиди, я донесу. Тэк-с. У меня осталось семьдесят пять. Восемнадцать, тридцать шесть, сорок пять на три — сто тридцать пять и пять двадцать. Сто сорок рублей двадцать копеек. Лилия Андреевна, правильно?       Лиля нажала на калькуляторе несколько кнопок:       — Всё верно.       — Ясненько. Сколько у меня тут? Семьдесят. Во! — Света ещё раз подошла к Филиппу: — Держи семьдесят двадцать, за мной ещё семьдесят. Завтра в 9.00 как штык.       — Да не беспокойся, доверяем. Лиля, ну зачем? — Филипп не хотел брать деньги, которые протягивала Лиля: — Не надо, оставь, будет от меня мини-подарочек…       Но Лиля была непреклонна:       — Держи, держи. Будешь так распыляться каждый день — никаких заработков в кооперативе не хватит, — и положила деньги на стол Филиппа, закрывая прения.       Марина тоже подошла со своими деньгами. Филипп посмотрел на кучку бумажек и три монеты на столе и только покачал головой:       — Если так дальше пойдёт, придётся переквалифицироваться в бухгалтеры.       — Без проблем, поможем. — У Светы, выравнивающей ряды плиток в коробке, было прекрасное настроение. — Так, а сюда два тортика. Тютелька в тютельку, точнёхонько поместились.        Она закрыла коробку, положила руки сверху и блаженно закрыла глаза.       — У тебя и видок! Памятник во славу шоколада можно лепить! — констатировал Филипп. — А как ты эту махину домой тащить будешь? Ведь почти десять килограммов…       Света задумалась.       — Перво-наперво надо перевязать. Чем? Где-то в шкафах должен шпагат валяться. Лидия Васильевна, вы не помните?       — Слева, внизу. Ну и денёк устроили, вот работнички! Болтовня и беготня, а до дела никому дела… — Лидия Васильевна не докончила фразу после неубедительной тавтологии и снова погрузилась в бумаги.       — Нашла, нашла. Ого, длинный! Два раза можно перехватить ближе к краю и тогда за серёдку брать удобно. — Света вновь увлечённо принялась возиться с коробкой. — Э, у меня идея! Филипп, будь другом, выручи в последний раз. Можешь к перерыву со мной выйти и меня в автобус подсадить? В смысле не меня подсадить, а коробку поднять?       — Я-то подниму, а как ты с ней обратно вылезешь?       — Обратно не проблема, — обрадовалась Света. — Вниз всегда легче, чем наверх, и до дома от остановки рукой подать — дотащу. И мне удобно, чтобы в час пик после работы с грузом не толкаться, и тебе, потому что я дома деньги возьму и не завтра, а сегодня после перерыва с тобой и рассчитаюсь. Ну как — согласен? Согласен, согласен, по глазам вижу! Ура!       Филипп рассмеялся, Света запрыгала на месте в совершенном восторге: как быстро и удачно всё устроилось!       — Только выйдем минут за десять до перерыва, в час за мной Марио должен заехать. Я, конечно, попросил бы его тебя до дому довезти, но он в аврале, и так запарывается с этими стройматериалами…       — Да без проблем, зачем ему возиться! Я сама, мне только коробку в автобус… Значит, без десяти?       — Договорились.       Порывшись в ящике стола, Филипп обнаружил в нём полиэтиленовый пакет в приличном состоянии и уложил в него две коробки и три плитки:       — Угощу Марио, а то у него нет времени по магазинам бегать.       — Вот мило! — Лиля без колебаний захватила со своего стола две плитки, подошла к Филиппу и добавила в пакет: — А это от меня, пущай питается.       Филипп умильно смотрел на пакет. Как здорово он придумал! Небольшое угощение как бы в благодарность, знак признательности, внимания… Филиппу нравилось дарить подарки, особенно тем, кто был к нему расположен и сам располагал к своей собственной персоне. К часу он оделся, передал пакет Свете, а сам взялся за коробку.       — Ну, на выход и в темпе.       По дороге Света безостановочно тараторила, предвкушая сладость предстоящего вечера:       — Ох, наемся! Днём не буду, разогрею аппетит и уж дома минимум три плитки за милую душу… Как удачно!.. Как ты эту!..       — Глянь, милая душа! Твой номер. Залазь, а потом примешь.       Света вошла в подъехавший автобус, Филипп положил коробку ей на колени и взял свой пакет.       — Заплатить за тебя?       — Не, у меня пятак приготовлен, возьму билетик.       Филипп остался на обочине. Марио тоже не заставил долго ждать и подъехал через пару минут.       — Ты что на улице мёрзнешь? Я бы поднялся.       — А мы пористым шоколадом отоваривались, — ответил Филипп, сев в машину. — Так наша обжорка Светка несколько килограммов взяла, пришлось подсадить её в автобус, чтоб не грохнулась со своими радостями. Ты пористый шоколад пробовал?       — Нет, не встречал.       — Я тоже. А пралиновый торт?       — Не, не приходилось.       — И я, а наши бабёнки хвалят. Держи, отведаешь. — И Филипп положил пакет на переднюю панель.       — Спасибо. Сколько я должен?       Марио засунул было руку в карман, но Филипп его остановил:       — Ты что, какие расчёты!..       — Да ведь шоколад дорогой!       — Пустяки, ни в коем разе. Там ещё Лиля две плитки от себя презентовала, она же тобой очарована.       — Ладно, оформим взяткой! — Марио, как обычно, хлопнул Филиппа по плечу и рассмеялся. — Но только при одном условии: маман вчера сочла, что я плохо питаюсь, и суп в термос хотела залить. Прикинь! От супа удалось отвязаться, но отбивные она всё-таки вручила. — Марио достал из ниши свёрток Лауры. — Разверни, умнём, пока тёплые.       — Это же тебе!       — Да там четыре штуки, куда мне одному! Вдвоём веселее.       Филипп развернул свёрток, там действительно лежали четыре увесистых котлеты и тонко нарезанный хлеб.       — А, с жареным луком. Тебе закрытый бутерброд?       — Посмотри, сколько там хлеба.       — Ага, как раз по два ломтика. Держи!       Марио взял отбивную, Филипп тоже не стал кокетничать и вонзил острые зубы в свою:       — Вкуснятина! Сразу чувствуется, когда домашние. Мама их в кастрюльке делает?       — Точно, они там под тарелкой и доходят. — Марио снова рассмеялся: — Чисто мужские радости. Куда бы мы без жратвы девались! — но всё-таки перевёл тему: — Слыхал, Шевчук открытые концерты даёт?       — Ага! — с набитым ртом ответ Филиппа вышел невнятным. — Советский рок выходит из подполья.       — За всё приходится платить. Если советский рок выходит из подполья, советскую водку туда, наоборот, загоняют. Хорошо, что я её не уважаю.       — И я, так что справимся.       — Справимся, но дело не в этом, а в том, что «Иронию судьбы» тридцать первого декабря не покажут: дескать, пьют там — не в духе времени. Я не англичанин, но к некоторым традициям отношусь трепетно.       — Действительно, жалко. Вечно у нас не по-людски, с перекосами. Виноградники-то зачем вырубать?       — Ничего, останется на нашу долю. Кстати, на следующей неделе, если закончим все презентации, надо выбраться в ресторан, отметить ещё одну завершённую главу. Ты против того, в котором были, не возражаешь?       — Нет. А у них с напитками всё в порядке, без всяких ограничений.       — И слава богу! Не ходят же в ресторан безнадёжные алкоголики. Вообще, в любое время можно нормально устроиться, была бы голова на плечах. Я, например, ещё пару лет назад «Иронию судьбы» на видео записал. Мама удивлялась зачем, а вышло даже лучше телевизионного просмотра: в любой момент можно на паузу нажать, если на кухне яйца сварились или печёнка поспела. Ничего не упустишь. Ну, а теперь, как отменили, и говорить нечего.       — Точно. А у тебя видео давно?       — Пару лет. Имей в виду, если без «Иронии» заскучаешь: тридцать первого не обещаю, а первого января заскочу, завезу видяшник с кассетой.       — Спасибо, учту.       — Ладно, давай о делах. Смету привёз?       Приехав на стройку, Марио оставил Филиппа у дома Зинаиды, а сам проехал дальше, к другим домам: «Вернусь через полчасика». Обедающие рабочие приветливо поздоровались, Костя хотел показать, что уже сделано, но Филипп остановил его:       — Обедай, обедай, я сам посмотрю.       Работы велись споро, ванная и туалет принимали задуманный вид, не отступая от графика. Для успокоения совести Филипп даже подтянулся на каркасах подвесных потолков, обстучал уже уложенный кафель, тщетно попытался просунуть между рядами и ноготь, и лезвие, прошёл на кухню и остался очень доволен увиденным. Делать больше было нечего, в ожидании Марио Филипп подсел к рабочим, но от предложения пообедать отказался:       — Спасибо, не беспокойтесь, я котлетами по дороге заправился.       Рабочие продолжали непринуждённо болтать, подтрунивая над Костей:       — Что, холодновато зимней ночью в постельке без супружницы? И отдельная квартирка не в радость, когда всё самому приходится мыть и скоблить после работы. А харчи, а стирка? Давно пора, тридцатник в следующем году стукнет.       Костя, худощавый парень с ярко выраженным славянским типом лица, не особенно смущался:       — Повстречается, понравится — одно дело, а сам бегать не стану. Не всё брак с двадцати… Вот начальство-то как, женато?       — Нет, ещё успеется…       — Да он молодой совсем-то. Сколько вам? — спросил сидящий от Кости слева.       — Двадцать два, я после института. — Филипп вспомнил Свету. — А у меня идея. Я ж ещё на госслужбе, в конторе одного СМУ сижу, и со мной одна девчонка работает. Хочешь, Костя, познакомлю? Молодая, блондинка, фигура красивая. — Филипп изобразил рукой пару зигзагов в воздухе. — Всё кругленькое, и готовит прекрасно.       — О, уже интересно! — Приятель подтолкнул Костю в бок. — Зайди как-нибудь, приглядись.       — Блондинка, говорите? А как я к ней подъеду? «Начальство обмолвилось — приехал поглазеть»? Нехорошо же…       — Нет, не обязательно. Можно сделать по-другому, — оживился Филипп. — Она давно к нам на стройку рвётся, её занимает, что мы тут для богатеньких устраиваем. Захватим её с работы, меня же Марио из конторы каждый день, кроме выходных, подвозит. Только скажем, что за вход с неё коврижки и печеники. Привезём — посмотришь, понравится — сам предложишь всё показать. Ну, а во время экскурсии внимательней приглядишься, после её печёное отведаешь. Останешься довольным — и встречайся. Она без претензий, и в гражданке для начала может пожить. У неё только три условия: чтоб работящий был, не пил и ей приятным показался.       — Слышь? Сочетай приятное с полезным. Без отрыва от производства, да ещё и с третьим блюдом. — Агитатор второй раз подтолкнул Костю. — Действуй, не проспи. Может, и поладите.       — А серьёзная? — разведывал Костя. — А то будет перед зеркалом вертеться, наряжаться и краситься…       — Да нет, серьёзная и приличная. Зарабатывает, пока, правда, немного, но это только пока: найдёт работу получше и перейдёт, сейчас же все потихоньку в кооперативы перетекают. Она практичная и для общего бюджета постарается.       — А звать как?       — Света. Что, решил что-нибудь, привезти? Попытка не пытка.       Костя заулыбался:       — Давайте. Может, и сойдёмся, если устроим друг друга.       — И будет у вас ячейка общества. А то мы женаты, и только ты из коллектива выбиваешься, — заключил третий рабочий, сидящий рядом с Филиппом.       — Значит, лады. Завезу на следующей неделе, если Марио не будет возражать.       — А вот и он.       — Всем привет! Приятного аппетита! Против чего мне не следует возражать? — Марио тоже вернулся с других объектов оживлённым и весёлым.       — Против визита Светы. Она давно мечтает посмотреть наши художества. Можешь её подвезти на днях, когда за мной заедешь?       — Отчего нет? — сделаем. А что у нас на нынешний день?       — Всё в порядке. — Филипп встал. — Устраивай второй контроль.       Марио вслед за Филиппом прошёл в службы, обстучал облицовку, проверил прочность каркаса подвесных потолков, прикинул, как будет выглядеть кухня после отделки, и вышел к рабочим.       — Норма! От графика не отстаёте?       — Нет, закончим в воскресенье днём, как уговаривались. После обеда можете заказчиков привозить.       — Ну и чудно! Тогда мы отчаливаем. Всего хорошего!       На обратном пути Филипп и Марио прикончили оставшиеся отбивные.       — Может, зайдёшь, чаю напьёшься?       — Нет, мне ещё по деревяшкам договариваться. Не забыл, после работы к базарному распорядителю?       — Помню.       — Тогда до вечера!       Через пять минут после того, как Филипп вошёл в кабинет, дверь снова распахнулась. Вбежала Света, покрасневшая, запыхающаяся и шумная:       — Класс! Филипп, куча благодарности! Довезла, втащила и даже перекусить успела. Держи мой долг! — Света протянула деньги. — У меня железно, не люблю долгих кредитов.       — Спасибо! А у меня к тебе одно полурационализаторское предложение.       Света удивилась:       — Давай, излагай!       — Слушай! В кооперативе одна бригада работает, а в ней один парень, Костя. Двадцать девять лет, холост.       — Ааа… — протянула Света. — Симпатичный?       — Не без приятности, причём сделай скидку на то, что я его в комбинезоне видел. Ярко выраженный славянский тип, худощав, роста примерно одного со мной, сантиметра на три-четыре ниже. Самое главное — работой обеспечен, сейчас кафель кладёт, а основная специальность — паркет, там и навар побольше. Непьющий, живёт один в однокомнатной изолированной квартире, серьёзный и совсем не против брака в близком будущем. Я, конечно, пустил намёк на твою личность, и он заинтересовался. Если хочешь на него посмотреть, то на следующей неделе…       — Ой, хочу, хочу! Филиппчик, солнышко, организуй!       — Так и организовывать нечего! В перерыв Марио тебя подбросит, якобы на экскурсию, а ты якобы в знак благодарности угостишь его и, разумеется, остальных своими поварскими изысканиями, ну, а после по обстоятельствам, от меня не зависящим… Понравится он тебе, понравишься ты ему — договаривайтесь о встрече, действуй в двух направлениях: и на глаза, и на желудок.       — Ура! — Света запрыгала от радости. — Хоть бы, хоть бы! А когда смотрины? В понедельник?       — Не, в понедельник у них выходной, а после в любой день. Вторник, среда и так далее — выбирай любой.       — Значит, во вторник! — И в порыве чувств Света подлетела к Филиппу и потрепала его по волосам.       Забегая вперёд, надо сказать, что Света блестяще справилась с поставленной задачей. Долгие часы, проведённые в мучительных раздумьях в воскресенье и понедельник, не прошли даром. Света решила кардинально изменить свой имидж и отказалась от простой обводки глаз. Вместо этого она провела тонкую прямую чёрную линию по нижнему веку, выступающую поверх ресниц в середине и отступающую от контура глаза вниз ко внутреннему и наружному углам. Такую же линию, вплотную прилегающую к ресницам в центре и поднимающуюся по краям от естественного очертания глаза, она провела по верхнему веку — это как бы раскрыло взгляд и дало возможность визуально намного увеличить размер очей. Чтобы усилить эффект, под нижнюю линию была добавлена тёмная, но менее контрастная жирная полоса теней, ими же был нанесён уголок над внешним окончанием верхней. Французской тушью Света закруглила и отвела ресницы, ещё больше распахивая глаза и маскируя искусственность их продолжения; белые тени были проложены под бровями, верхние волоски которых девушка подкрасила, оптически поднимая их очертания. Чтобы справиться с неудачным овалом слишком пухлой мордашки, по серединам щёк, сверху вниз, был добавлен тёмный тон, в том же направлении на лицо было нанесено немного румян. Со лба были убраны, а на темени подверглись небольшому начёсу волосы, две их прядки были выпущены по бокам; верх лба и низ подбородка были напудрены сильнее, чем остальное лицо. Последним штрихом явились длинные серьги. Всё это, вместе взятое, практически уничтожило лишнюю ширину, и на работу во вторник Света прибыла преображённой настолько, что сразу приковала к себе взгляды четырёх пар изумлённых глаз.       — Света, класс! — восхищённо произнёс Филипп, откровенно любуясь светлыми глазами и светлой одеждой, подчёркивающей убедительность и округлость попки и груди.       — Это наружное, а сё… для внутреннего потребления. — Света вытащила из сетки объёмистый пакет с пирожками. — С мясом, с рисом, с капустой, с острым плотным картофельным пюре с укропчиком и, наконец, с джемом. Положим у печки, чтоб остались тёплыми. А это — финальный аккорд к чаю, «День и ночь» на сметанке. Не помялся? Нет, всё в порядке, правильно сделала, что сверху положила.       Света очаровала Костю и волосами, и фигурой, и непринуждённостью в обращении, и тем, что проявила живой интерес к его занятиям:       — Я и не предполагала такого разнообразия материалов, хотя сама работаю в СМУ.       — Устаёте сильно?       — Нет, работа бумажная, но скучноватая. Я не хочу на ней долго задерживаться, когда попадётся что-нибудь более созидательное… да и на полтораста в месяц, сами знаете, сейчас не очень разгуляешься.       — Верно. Хотите, я вам близлежащие дома покажу? Отделкой там мы ещё не занимались, но такие красивые веранды…       — Очень. Если, конечно, вас не затруднит.       — Нисколько. Мне только придётся извиниться за то, что у вашего спутника стоптанные башмаки и рабочий комбинезон.       — Ну что вы! Наоборот, было бы несуразно, если бы вы трудились в фирменных джинсах или пиджачной паре. Хотя я думаю, что вам и то, и другое было бы к лицу.       — Если бы вы захотели встретиться со мной в другой обстановке, вы бы произвели точную оценку.       — Почему бы нет? Я в выходные по дому всё переделываю, а по будням, как прихожу с работы, весь вечер скучаю. Книги, телевизор — вот и все развлечения после шести.       — А я немного раньше заканчиваю. Как раз будет время заехать домой и переодеться. Давайте прям сегодня?       — Давайте! Сможете к нашей конторе в шесть подъехать?       — Конечно, вы только скажите, где она располагается.       — Ничего проще. Станция метро «Молодёжная», выходите по ходу поезда, если едете из центра, а после эскалаторов по переходу налево. Как подниметесь, увидите в полусотне метров наше здание. Сбоку гараж, а контора на углу, рядом с трамвайной линией.       — Значит, в шесть. Не передумаете? А то вы такая привлекательная…       — А кроме того, серьёзная и ответственная, так что ни в коем разе. Я так благодарна, что вы всё показали, никогда не видела таких красивых зданий. Только неудобно, что вы из-за меня на холоде и с обедом задержались. Давайте вернёмся и перекусим, у меня там пирожки…       Не терявшаяся в любой обстановке, Света, вернувшись в гостиную Зинаиды Ивановны, где рабочие обедали, мигом нашла объяснение своей сетке:       — Ну вот, посмотрела на вашу работу, всё так красиво, а теперь вы отведайте мою, — вытащила пакет, развернула газету, салфетки и продолжила: — Вот эти с мясом, эти с рисом, а дальше с капустой, картошкой и джемом. Специально небольшие сделала, чтобы все всё попробовали.       Рабочие не заставили себя долго упрашивать, живо всё умяли и выразили восхищение Светиными поварскими способностями.       — Я так рада, что вам понравилось! Ну, а к чаю сладкое. Так сказать, за знакомство. Сидите, сидите, я сама налью: надо же постараться в оправдание того, что нарушила мужскую компанию. Незваный гость хуже татарина…       Похвалы кулинарным талантам Светы звучали долго и после её ухода; на Костю сыпались советы не упускать такое сокровище. Сам Костя Свете тоже очень понравился, они стали встречаться, причём отношения развивались так стремительно, что вскоре после Нового года Света переехала к Косте. Она повела себя умно, не заикалась о регистрации и ребёнке, решив предъявить свои требования только тогда, когда найдёт работу получше. Очарованный, Костя баловал подружку и косметикой с шоколадом, и ресторанами с обновками, благо деньги шли. Света похорошела, расцвела и по ревнивым, почти завистливым взглядам Марины с удовольствием замечала, что те времена, когда она явно проигрывала хорошенькой Марине, прошли безвозвратно. Теперь она с успехом могла составить ей конкуренцию и даже посрамить сослуживицу: ведь Света стала устроенной, почти замужней, и многие мужчины предпочли бы её хозяйственность, аппетитные формы и бойкий язык холодноватой, частенько задумчивой, сухощавой Марине, которая осунулась и стала замкнутой и мрачной после безуспешных попыток покорить сердце Филиппа.