Развилка

      Двадцать третьего февраля, подъезжая к СМУ, Марио думал о том, что давно забыл и разлюбил бы Филиппа, если бы реже с ним виделся, и о том, что ему с самого начала не надо было заниматься этим и закрыть счёт господина Ладожского в тот момент, когда тот сдал ему все эскизы; Филипп, выходя к его машине, думал о том, что уж сегодня Марио просто обязан вручить ему ценный подарок. Пачку долларов или, на худой конец, что-нибудь с бриллиантом. (Неизвестно, до чего дошли бы его ожидания. если бы он знал о колье, подаренном Сарой, или о присланной ею же иномарке, которую Марио наконец растаможил, но Марио об этом не распространялся: не хотел лишних ревнивых взглядов и спокойно ездил на отцовской шестёрке, ссудив Валерию Вениаминовичу до поры до времени новенький блестящий «Форд».)       — Здорово! С праздничком!       — Спасибо, взаимно. Преподнесли что-нибудь бабёнки?       — Не, ограничились словами.       — Это с прикидкой, чтобы ты к 8 Марта не тратился. Презентуешь по розочке — и дело с концом.       — А 8 Марта на воскресенье приходится.       — Ещё лучше. Не люблю я эти праздники, а сегодня к тому же и понедельник.       Филипп был ошеломлён: по началу разговора выходило, что Марио ничего ему не собирался дарить! Лиля, не долго раздумывая, вручила ему блок «Мальборо», а Марио… Кто бы мог подумать! Филипп украдкой бросил взгляд на заднее сиденье, там лежала какая-то сумка, но по объёму была так мала… Нет, это не лезет ни в какие ворота! Может, учитывая то, что сегодня понедельник, не любимый Марио, раздача презентов откладывается на завтра? Тогда к чему сумка? Филипп принялся разглядывать Марио. Его глаза были красны, и, вообще, Марио казался утомлённым и рассеянным.       — А ты что, горькие слёзы проливал?       — С чего бы?       — Глаза красные.       — Аа, не выспался просто, в половине пятого домой припёрся.       — Бедный Андрей!       — Он здесь ни при чём. У Маргариты день рождения был, хотел на пару часов заявиться и откланяться, а они меня оставили чуть ли не до рассвета…       — Что ж ты хочешь — надо бабки отрабатывать. Снова лекции?       — Нет, это другая ария.       Филипп был уязвлён вторично: Маргарита приглашает Марио на день рождения и нагло забывает позвать Филиппа — его, голову проекта, гениальный мозг и просто красавца! Это же неприкрытое хамство! Чего ещё ждать от этих бандюг! И Марио хорош! С кем поведёшься, от того и наберёшься…       — А что ты ей подарил?       — Целый день возился, башку ломал. Что можно подарить женщине, если она ни в чём не нуждается? Решил ограничиться цветами, соорудил целый букет. — Марио слегка оживился. — Умрёшь: внизу широким кругом тёмно-вишнёвые розы, ступенькой выше — круг поуже из кремовых, над ними ещё уже красные тюльпаны, за ними гладиолусы возвышаются, а в самую серёдку на вершину орхидею воткнул.       — Орхидею?       — Да, потому и запарился: в магазинах их нет, пришлось по объявлению у одного садовода-любителя добывать. Думал, она от такой цветовой гаммы в обморок грохнется, а она заохала от восторга и пристала к Евгению, чтоб он её и меня с этим букетом на фото запечатлел. Совсем загоняла, пока он со всех сторон поляроидом щёлкал. Оказывается, наша Маргарита орхидеи обожает. А вообще-то права: по разнообразию, красоте и пышности они превосходят всё остальное вместе взятое.       — Орхидеи… Действительно, удружил. А где праздновали? В ресторане собрались?       — Нет, она кабаков не любит. Наняла двух поваров и двух официантов — они и обслуживали.       Филипп хорошо помнил «лёгкий ужин», который накрывала Лола, прислуга, в тот день, когда он в первый и единственный (пока единственный, как он надеялся) раз побывал дома у Евгения. Оставалось только догадываться, какими рябчиками, омарами и экзотическими фруктами потчевали гостей вчера.       — А народу много было?       — Не особенно: его карточная тройка, его команда, те, кто крышует: милиция, прокуратура… Все со своими жирными половинами, разумеется. Несколько Моркошкиных подружек… Не больше двадцати пяти человек.       — «Моркошкиных»… Какое пренебрежение! Небось, затёрли тебя своими «Газонами»?       — Они из-за меня скоро их в утиль сдадут.       — Не понял.       — Всему своё время: поживёшь — поймёшь.       — Опять великие тайны и тёмные замыслы Монте-Кристо…       Вчерашним вечером Марио, чья орхидея вызвала бурю восторга и приковала к дарившему общее внимание, подождал, пока компания отобедает, подвёл мужчин к окну и показал свой «Форд», выгодно выделяющийся элегантными формами на фоне отечественных машин. Громкогласные «ого-го», замечания о том, что важным персонам уже западло разъезжать на банальных «Волгах» и пора заменить их западным автопромом, уверения в том, что это можно будет сделать не позднее первой половины апреля, причём при нулевой предоплате с расчётом в отечественных деревянных только после доставки, выложенный на подоконник присланный Сарой журнал с красотами иномарок на любой вкус сделали своё дело: воображение, подогретое обильными возлияниями и подкреплённое увиденным воочию, выбрало понравившуюся модель и приглянувшийся цвет. Семьдесят-восемьдесят тысяч рублей — стандартная цена, названная Марио, — не являлись неподъёмной суммой для разжиревшей местной знати, хотя и кусались, но стремление не отстать друг от друга, подпихивания жён и оплата по получении сделали своё дело: Марио собрал с десяток заказов, набросал на бумаге особые приметы желаемого и вкратце поведал о своём скором отъезде. Чтобы не показать, что он только для этого и прибыл, пришлось отсиживать полную программу. Обед завершался кофе и чаем, за ним следовали музыка и танцы, карты и болтовня, после был сервирован ужин, за ним шли ликёры, десерты и фрукты, снова музыка, снова карты, снова болтовня — так и получилось, что Марио явился домой глубоко за полночь, да ещё и кофе оказался таким крепким, что заснуть удалось только на рассвете, и теперь Марио позёвывал и тёр глаза. Несмотря на сонливость, вчерашний день он считал одним из самых удачных в своей жизни, далеко он не загадывал: надо провернуть сначала это, а там видно будет. Конечно, Филипп ждёт от него подарок, не дождётся и озадачится. Может, и поймёт: достаточно того, что он третий месяц на стройке болтается попусту и практически ничего не делает. Любая халява когда-нибудь кончается.       — Дурак твой Монте-Кристо: ему молиться надо было на Вильфора, что он из-за него не женился на безграмотной девке, получил прекрасное образование от Фариа и хапнул чужие тринадцать миллионов, а он на него телегу…       — Он четырнадцать лет из-за него в тюрьме просидел.       — Даже если бы он не болтался в тюряге четырнадцать лет, а работал как каторжник тридцать, всё равно бы столько не заработал. А он спокойно валялся, жрал всё готовое и беседовал с итальянцем о высоких материях. Ты его собственные преступления посчитай. С бонапартистами связался? Связался. Родине изменил? Изменил. Под чужими именами жил? Жил. Каторжникам побеги устраивал? Устраивал. Других на преступления подбивал? Подбивал. По телеграфу дезинформацию гнал? Гнал. Сколько человек себе нервы испортило из-за его лжи!.. Подлогами занимался? Занимался. Ему бы за это не то что в тюрьме — на виселице следовало бы болтаться. И сам бы гораздо раньше подох, если бы на «Фараоне» остался, потому что корабль в шторм попал и развалился. А его Гайде? Отродье (1*)…       — У тебя и выводы!       — Не хуже дребедени Дюма. Надо же додуматься, чтобы баба в темноте мужиков перепутала! А его Бражелон! Подкидыш, сын убийцы, грабителя, дезертира и придворной интриганки, а мнит из себя…       Филипп рассмеялся:       — Ты лучше скажи, как Маргарита вчера одета была.       — Что надо: элегантное, замысловатое и слегка вызывающее платье вишнёво-коньячного шёлка. От Версаче, из Италии выписала — прикинь!       — Ничего, Евгений не обеднеет. Что у неё там на лесопилке?       — Как и предполагал, она с ней уже наигралась. Лесопилка ей надоела, она наняла управляющего — он и управляется.       — Он же её объегорит…       — Не думаю: Евгений-то мебельную фабрику приватизировал и с лесопилкой объединил в общее производство. А у Маргариты теперь новая затея: сняла здоровую трёхкомнатную квартиру, в одну комнату вязальные машинки поставила, в другую — швейные, в третьей засела сама с опытной закройщицей. Будет шить и вязать. Кстати, я посмотрел: ничего, фантазия у неё работает, фасончики миленькие. Но всё равно посоветовал ей квартиру купить: так в любом случае не прогорит.       — Чем бы дитя ни тешилось… А где она всё это сбывать будет?       — А у мужа на рынке. Евгений же здоровый участок арендовал и рынок там обустроил, его братия тоже. Разбили город на четыре части и по рынку в каждой. Я им своё ноу-хау подсказал: ларьки отдельными модулями, чтобы передвигать легче было, и установить по спирали. Человек на рынок попадает и идёт вдоль спирали — так всё и обойдёт, ничего не пропустит. Через равные промежутки закусочные: чай, какао, кофе, пирожки, пирожные, бутерброды, сосиски. Устанешь — заходи, перекуси, прогрейся и гуляй дальше. Прибавится товару — спираль уплотняется. Вот так.       — И за это они тебе по две тысячи долларов отстегнули? Я бы и ста не дал…       — Сейчас это уже и десяти рублей не стоит. Когда они вместе с отцом за план города засели, транспортные узлы, близость метро, плотность населения и удобство подвоза проанализировали, выбрали лучшие места, примерно поровну распределили посетителей и лишили будущих возможных конкурентов всех преимуществ — тогда это стоило. А тот, кто начнёт сейчас, неминуемо окажется в худших условиях. Ничего гениального в этом нет, просто надобны первенство, подходящее время и оперативность. Как я и говорил: пройдёт два месяца — и никакой тайны не останется. Вот ты и узнал кое-что из моих лекций.       — Спасибо! — ответил Филипп, придав голосу как можно больше язвительности.       — Не за что. Злиться-то на что?       — Обидно за бедного графа де Ла Фер…       «Как всё-таки мама была права, — подумал Марио. — Он наглеет не по дням, а по часам».       — Приехали, выгружайся. Эх, хорошо, когда всё кончается…       Отделочные работы внутри и облицовка снаружи были практически завершены, остались пустяки, мелочь на пару дней работы. Вокруг домов уже вкопали изящные чёрные решётчатые ограды; в паре-тройке метров от них, примерно намечая контуры будущих тротуаров, лежали массивные бордюрные камни. Скоро здесь появятся асфальтоукладчики, и в конце недели и с плеч Марио, и с головы его отца наконец-то свалится огромная гора, возложенная на них прошлым летом. Филиппу решительно нечего было делать: он постучал по плитам облицовки, попробовал отковырнуть пару из них, сунул нос в одну дверь, в другую, потряс ограду, проверяя прочность установки, хотя это не входило в его обязанности, и остановился. Его злило решительно всё: и чужое богатство, и не принадлежащее ему великолепие, и своя явная никчемность, которая, наверное, уже была ясна любому рабочему, и то, что Марио ему ничего не подарил на праздник, а сам печатает себе бабки и мотается по дням рождения… Больше же всего Филиппа раздражало невнимание, хамство, как он говорил себе, Маргариты, дерзнувшей забыть и не пригласить его на день рождения, из-за чего он лишился возможности лицезреть её в прекрасном наряде, городских воротил, подарок Марио и не смог приобщиться к прелестям изысканного, как он был твёрдо уверен, стола. Марио следовал за ним по пятам, не счёл нужным скрывать усмешку и в конце концов завернул Филиппа к рабочим, располагающимся в гараже на обед.       — Доброго всем здоровьичка и с праздничком! Вы в автослесари переквалифицироваться решили?       — И вас с праздничком! Нам слесарное дело без надобности: у вас в кооперативе прибыльнее, а в гараже свободнее располагаться: паркет не испортишь, а то подстилай полиэтилен и с газетами возись. Проверили облицовку?       — Да, всё в норме. Пара рядов осталась и окантовка — дело к концу идёт.       — В соседнем тоже. Так что к среде управимся.       — Отлично. Филипп, я завтра без тебя.       — Пообедайте с нами, а то всё на ходу или в машине бутерброды жуёте.       — А то и правда. Коли приглашаете… Я сейчас, за своей долей. Филипп, садись.       Марио прошёл к машине, достал из сумки, в которой Филипп уже не надеялся увидеть подарок для себя, два свёртка и вернулся в гараж. Рабочие задвигались за столом, освобождая место для Марио и шутливо перекидываясь друг с другом:       — Ого, изрядная доля!       — Да под неё бы!..       — Не в теме нынешнего закона…       Марио положил пакеты на середину стола и развернул меньший:       — Тут от мамочки поросёнок с кашей, а в этом чебуреки и шашлыки. Пока не разворачиваю, а то остынет: мне горячие завернули. — Содержимое восприняли с энтузиазмом, но продолжали лукаво переглядываться. Марио не выдержал и сдался: — Ох, и хитрющие физиономии! Ну ладно, хоть и против моих правил, но учитывая, что день холодный, а праздник народный… но только сегодня! — и вытащил из внутренних карманов куртки встреченные бодрым «ура!» две бутылки водки. — Только сегодня!       Все заулыбались, заранее закрякали, откуда ни возьмись явились стаканы, мигом был нарезан хлеб.       — С праздником!       Марио ни от чего не отказывался, ел селёдку с варёной картошкой, хрупал солёными огурчиками, выуживал шпроты из консервной банки, хвалил принесённые Костей котлеты:       — Вкусно! Светины заботы?       — Точно, у неё широкий профиль.       — Как у вас с ней дела?       — Хорошо. Распишемся скоро, а потом и свадьбу.       — То-то я смотрю, как она похорошела в последнее время. Ну, за это нельзя не выпить.       После второго захода рабочие стали выпытывать у Марио, что ждёт каждого в ближайшее время и в обозримом будущем.       — Примерно так: вы заканчиваете, отец с вами расплачивается, потом укладывают асфальт, оформляют последние бумаги, сводят итоговый баланс, и, я думаю, на следующей неделе вы получите премию за ударные сроки. — Марио подождал, пока стихнет одобрительный шум. — Затем пусть каждый отдыхает по собственному желанию: хоть неделю, хоть две, хоть месяц. Я, например, тоже в отпуск минимум на две недели завалюсь. А дальнейшей работой вы будете обеспечены, даже если за три дня успеете расслабиться, только в первое время под непосредственным руководством отца. Здесь ещё три объекта, по городу разбросано кое-что — без работы, без заработка не останетесь. Новый комплекс наметим предположительно в апреле. У меня кое-какие замыслы, так что пожелайте мне удачи. Образуется всё — фактически на конвейер встанете, будете и с квартирками, и с дачками, и с тачками, и с деньгой в кадушке, и с благодарностью с соседней подушки.       — Ого! Славно! Конечно, желаем, чтоб всё удалось! По такому случаю…       — Мне только половину, я же за рулём. Филипп, ты чего такой кислый?       — Неудобно получилось. Я же не знал, что вы задумали, и ничего не принёс.       — Ну, это произвольно. Никто ничего не устраивал. Я выехал, на погоду смотрю — холодновато, надо согреться. Заскочил в ресторан. Мама мне только свинюшку положила. Подложили свинью, — рассмеялся Марио. — Давайте теперь шашлыки с чебуреками распечатаем. Так, прекрасно, ещё пар валит. Ну, налетай, налегай! Нет, мне больше не надо, я уже стоп.       Филипп продолжал злиться: рабочие были благодарны Марио, внимательно слушали, угощали, можно сказать, братались, и Филиппу казалось, что его самого лишь терпят, принимают за чужеродное — ни к месту, ни ко времени — тело. И Марио тоже: выставил его дураком и забыл, болтает со всеми, всех очаровывает. Деньги, тачки. Поросёнок с кашей, лопает огурцы, картошку, устраивает тут чуть ли не братание и разгул демократии, как будто вчера и не сидел у Маргариты с бандюгами, не уминал прелести совсем иного ранга! Впрочем, к чёрту эти сантименты! Новый комплекс предположительно в апреле — туда и надо влезть.       — А вторую очередь поблизости будем закладывать?       — Скорее всего. Ой, чёрт, кусок с жиром… Ещё там, у речки, один участок, но пока только в стадии обсуждения, ничего конкретного. Обожаю есть мясо руками…       — Не ожидал, что ты освободишься и от условностей, и от суеверия: обычно ты в понедельник даже из дома выходить не любил.       — Я и сейчас не люблю: погода и впрямь холодная и требует подогрева извне. Я почему-то уверен, что завтра будет теплее и с солнышком.       — Солнышко завтрашнее, уже два часа.       — Ну вот, куда же в праздничек? — разочарованно вздохнули рабочие. — Мы же ещё до чаёв не добрались.       — А я — до работы. Спасибо и… — Филипп встал из-за стола. — Марио, ты поднимаешься или я сам доберусь?       — Конечно, доберётесь: остановка на трассе, в двадцати метрах. Первый же раз Марио с нами сидит.       — Я тоже, но мне в СМУ надо.       Филипп выжидательно смотрел на Марио. Тот чуть захмелел, возможно, в этом состоянии то, что было на уме, не только сказалось языком, но выразилось и ногами:       — В самом деле, так хорошо сидим: и в первый раз, и до чебуреков ещё не дошли. Опоздаешь на час, контора от этого не перевернётся.       — Ну сиди. Мне вправду идти надо, у меня сегодня времени в обрез. До свидания, вечером созвонимся.       — Пока.       Филипп вышел из гаража, с трудом удержавшись от того, чтобы не вдарить ногой по оказавшемуся на пути ведру. Он чувствовал себя оплёванным и не уставал чертыхаться, пока дожидался автобуса. Ох, Марио! Ох, ублюдок! Как он посмел так с ним обойтись! Что это? Наконец-то припёрся этот чёртов автобус! Хорошо ещё, что полупустой!       Филипп вошёл, сел и уставился в окно. Хмель быстро выветрился из головы, он даже успел немного продрогнуть, стоя на остановке, но злость не проходила. Коварный Марио! Ему веселее водку жрать с рабочими, хотя… Филипп задумался. Марио не очень-то много и выпил, в третий раз ему налили только половину. Он прекрасно мог держаться на ногах, в ресторане им доводилось нагружаться приличнее. Не кроется ли тут тонкий расчёт? Не слишком ли показательно был пренебрежителен Марио? Сейчас Филипп всё поведает Лиле, она разберётся. Ничего, переживём! Главное всё-таки он знает: вторая очередь в апреле. Вцепиться мёртвой хваткой и не упускать! Марио говорил, что в этом году попрут ещё бо́льшие бабки, второй комплекс наверняка будет пышнее. Может, вся эта предполагаемая любовь — только фикция, игра воображения? Может, Марио понял, что перегнул палку, задаривая Филиппа на Новый год, и сознательно, из приличия ограничил свои подношения? Но тогда выходит, что Филиппу выгодна страсть Марио, сопровождающаяся умалчиванием о своём наличии. Вечно всё так сложно…       Автобус остановился у станции метро, Филипп вышел. До конторы оставалось не больше двадцати метров, когда он увидел Свету, шедшую, вероятно, из какого-нибудь магазина. Заметила, что его не подвезли, нет? Ничего, он что-нибудь сочинит. В любом случае сочинит или правду скажет: не она, так другие засекут его серое возвращение. Что она так внимательно осматривает? Какую-то коробку. Понятно: естественно, подарок для своего «Костика». Как бы не получилось, чтобы её Костик к концу месяца загрёб не меньше Филиппа! Теперь от Марио любого подвоха можно ожидать…       Филипп вошёл в контору, не дожидаясь Светы.       — Что так припозднился? — спросила Марина.       — Праздник отмечали, засиделись. К тому же я на автобусе вернулся. Марио до сих пор с рабочими нагружается, и я решил не подвергать свою драгоценную жизнь возможной опасности.       — Марио — пьёт? — удивилась Лиля. — Чудеса!       — Действительно, водку при мне он первый раз хлестал. Он пьёт, а я курю. Лиля, выходишь?       — Поехали.       — Марина, я надеюсь на твою порядочность и на то, что ты не будешь посвящать Свету в способ расслабления её жениха.       Марина промолчала, проводив скрывшуюся за дверью фигуру Филиппа долгим взглядом. Через минуту в кабинет вошла оживлённая Света.       — А, купила! Филипп меня просил не говорить, но я твоя подруга и поэтому сообщаю, что, пока ты ходишь за подарком, твой женишок надирается на работе вместе со своими дружками и с начальством, то есть с Марио.       — Спасибо за информацию, но не волнуйся: он принимает только по праздникам и всегда умеренно.       — Что взяла?       — «Чёрный дракон».       — Туалетная вода?       — Одеколон.       — В универмаге?       — Скажешь тоже: там один «Спортклуб» стоит. В комиссионке.       В это же время Филипп рассказывал Лиле о невероятной наглости Марио.       — Ну, что ты об этом думаешь?       — Что сказать… — Лиля по своему обыкновению лениво следила за струйкой сигаретного дыма. — Ты видишь в этом какой-то расчёт?       — Чересчур показательно, чтобы не быть спланированным.       — Я здесь вижу больше твоей наглости, чем его. — Лиля пожала плечами. — Ты так непосредственно убеждён в том, что твой шеф должен тебя отвозить и привозить, что я просто диву даюсь: у тебя окончательно мозги сдвинулись. Воистину: тебе палец, а ты всю руку оттяпаешь. Кто кем руководит, кто кого работой обеспечивает, ещё не забыл?       — Я исхожу из того, что само собой сложилось ещё в том году и чему Марио следовал неукоснительно.       — До поры до времени. Он просто даёт тебе понять, что твои притязания не могут простираться настолько далеко, чтобы затрагивать его интересы.       — Хороши интересы: водку жрать.       — Не хуже твоих амбиций начальством командовать.       — От него не убудет. Десять минут и литр бензина… И потом, мне просто противно: вчера на дне рождения у Маргариты сидел, лопал там чёрт знает что, лупил глаза на платье от Версаче и чесал языком со всякими шишками, а сегодня изображает из себя демократа, заигрывает с пролетариатом, лопает картошку с селёдкой и делает вид, что бесконечно доволен.       — А что в этом странного и противного? Я сама с удовольствием пообщаюсь и с академиком, и с лифтёршей, и картошку со сметаной смягчу, и курицу с ананасом. Тебя просто бесит, что Марио выходит из-под твоего влияния: ты ведь считал свою власть несомненной.       — Меня просто раздражает, что ты всё время плела что-то типа того, что Марио в меня влюблён, и я невольно стал смотреть на него с твоей точки зрения.       Лиля злобно расхохоталась:       — Ну да! Был влюблён, и тебе надо было ответить на его любовь, лечь с ним в постель и держать его в этом состоянии, привязывая к себе телом. А ты из себя строил примерную монашку и достроился. Он охладел, его любовь прошла — и твоё процветание закончилось. И, чтобы ты больше не летал в своих иллюзиях, тебя сегодня посадили на автобус. Ты лузер, Филипп!       — Что у тебя за эпитеты?       — А як же: я в современном тренде. Всё течёт, всё меняется. Тупиц раньше называли дефективными, а потом укоротили до «уо» — умственно отсталых, несостоявшихся окрестили «чмо» — человеком морально опущенным, а неудачников сейчас начинают клеймить «лузерами» — от английского «проигрывать».       Филипп хотел съязвить, что не считает сорок лет подходящим возрастом для обогащения речи неологизмами, но сдержался. Лиля ему не помощница — что ж, переживёт!       А в это время…