Развилка

      …А в это время Марио, верный своему слову, покинул донельзя довольную им компанию, вернулся домой и честно проспал до полуночи. Проснувшись и увидев, что будильник показывает начало первого, Марио облегчённо вздохнул: слава богу, понедельник прошёл. Он вышел в столовую, перекинулся малозначащими фразами с родителями, сказал отцу, что во вторник, как и в прошедшее воскресенье, ему понадобится Сарин «Форд», пожелал всем спокойной ночи, разжился на кухне чаем, сунул в карман плитку шоколада и, пройдя в свою комнату, стал курить и обдумывать личные и финансовые дела.       Во вторник он заявился в любимый ресторан в четыре часа дня.       — Марио Валерьевич! Радость-то какая, что так рано!       — Здорово, Михалыч! Как жизнь молодая?       — Спасибо, потихоньку. Вас за ваш любимый столик или всю программу хотите поменять, коль так рано пожаловали?       — Что ж, попробуем, давай меня вон в тот тёмный уголок. Не потеряешь потом?       — Как можно!       — Я ведь с умыслом так рано пожаловал, в расчёте на то, что в этот час ты заказами не нагружен.       — И угадали: основной наплыв через час-полтора начнётся.       — И прекрасно. Давай выйдем на минутку, я тебе кое-что покажу, а потом сядем в этот уголок и потолкуем на тему увиденного.       «Форд» привёл Михалыча в совершенное восхищение: Марио решительно становился силой, очень важным человеком.       — А дельце у меня такое. Как понимаешь, сейчас время — те же самые деньги. Первый заказ я уже набрал. Дай бог, — Марио постучал по столу, — чтоб всё устроилось. А дальше слушай внимательно. Мне выгоднее возить и не выставлять на рынок, а работать на конкретного заказчика: привёз, сдал, на месте проверили и тут же расчёт. Деревянные в валюту, пока курс на чёрном рынке не поднялся, и вперёд за новой партией. Смекаешь?       — Кажется, понимаю.       — Уточню. Ресторан у вас не дешёвый и клиент соответствующий. Ты человек опытный и в людях прекрасно разбираешься. Кто давно и открыто на бабках сидит, кто разбогател по случаю или недавно из тени вышел и ещё больше будет стремиться пыль в глаза пустить, при ком молоденькая любовница с амбициями за невинными глазками. Опять же, ваш директор, его знакомцы, продукты в ресторан поставляющие, с плодо-овощных баз, складов и тому подобное. В общем, все те, которые готовы выложить семьдесят-восемьдесят тысяч — заметь, только по получении, предоплата нулевая, да выбор по собственному желанию, — Марио выложил на стол журнал, — с доставкой в течение месяца. С каждого тебе моя тысяча.       Михалыч понимающе кивнул:       — Я думаю, ваш перечень расширить можно. Теми же сутенёрами, например, девицами, которые не индивидуально к кому-то приставлены, а по всем промышляют. Валютные осилят, да и рублёвые сейчас ставки поднимают, за сто уже не связываются… Приличная публика тоже клюнет. Умелый сапожник на спецзаказе неплохо зарабатывает… Вы говорите, на апрель у вас уже клиенты имеются?       — Ага.       — Значит, пока можно наметить потенциал и идейку вбросить, а в апреле уже по делу толковать. Вы меня из вашего рейда журнальчиком обеспечьте, в свежем наверняка что-то новенькое проглянет.       — Эх, приятно поговорить с умным человеком. Так по рукам?       — Конечно. Ну, а теперь о ваших планах на ближайшие часы.       — Давай весёлую гамму. Сыр жёлтенький, супчик от шафрана золотистый, рыбка красная…       — Икорка та же и чёрная. Маринованными грибочками не побалуетесь? С лучком в уксусе…       — Пойдёт. На второе плов с курочкой и мой стандарт: осетрина и баранина на вертеле. В сладком упор сделай на лёгкое, из восточных радостей пахлавы достаточно.       За обедом Марио думал, как будет разбираться с Филиппом. Сначала Филиппу надо было заплатить, чтобы ни над ним, ни над Марио ничего не довлело. Потом договориться о встрече. Не в ресторане, а в каком-нибудь месте потише и без суеты. И это свидание всё решит. А загадывать Марио не будет: всё равно всё пойдёт по богу, а не по человеческому разумению.       В пятницу вечером Марио позвонил Филиппу, уже порядком издёргавшемуся от неопределённости:       — Здорово! Расположился на отдых?       — Само собой.       — Суббота свободна?       — Так точно.       — Тогда вылезай завтра к трём, я подъеду, расплачусь с тобой. Будет желание — по комиссионкам прошвырнёмся, завтра солнышко обещают.       — Договорились.       Когда Филипп на следующий день, сев в машину Марио, получил от него всего три тысячи, он едва не позеленел от досады. Никаких подарочков, колечек, премий — ну и жмотом стал Марио, и, главное, не понять почему!       — Не мало?       — Нет, прилично: я же в последний месяц практически не работал.       — Хорошо. Покатаемся?       — Можно. Давай в какую-нибудь комиссионку — как раз к 8 Марта маме подарок выберу.       — Идёт, и я для своей посмотрю. Недалеко от вокзала есть нормальная.       В небольшом, но насыщенном магазине Марио сразу узрел великолепный песцовый полушубок:       — Глянь, не соблазняет?       — Шикарный, а сколько?       — Тут ценник. Четыре шестьсот.       — Ого!       — Возьмёшь?       — У меня половины не хватает.       — А от Нового года ничего не осталось?       — Осталось, но дело не в этом: маму обморок хватит, когда она узнает, что я на неё практически всё потратил. Ей не в радость выйдет, а наоборот.       — Возьми тогда для себя.       — В смысле?       — Продержи до осени, к концу года он в полтора раза дороже уйдёт. Ты посмотри, какой мех, я раньше ничего подобного не видел.       Полушубок действительно был великолепен: удлинённый, до половины бёдер, скроенный из крупных шкурок, более дымчатый, чем белый, прекрасный по выделке меха, по пригнанности фрагментов, по работе, он приковывал к себе внимание, останавливал взгляд и заставлял его разгораться ярче, но Филипп всё же отрицательно покачал головой:       — Смысла нет держать до следующего сезона: остальное ведь тоже растёт, я лучше косметику посмотрю.       — Как хочешь. Смотри, а я на минутку выйду: позвонить надо.       Рядом с магазином стоял автомат. Марио набрал домашний номер.       — Мама! Ты комиссионку на Шолохова, рядом с вокзалом, знаешь?       — Там, где хлебный через дорогу?       — Да, а напротив павильон «Соки-воды». Здесь песцов офигенных выставили. Пахан дома?       — Нет.       — И тачки тоже. Тогда бери такси и подлетай. Как можно скорее, а то уйдёт.       — Подожди, а сколько?       — Четыре шестьсот, но это дело десятое.       — Марио, ты разошёлся.       — Хорошо, будет от нас с папахеном общий. Приезжай быстрей, я покараулю пока. И размер твой, и цвет классный, и мех. В первый раз такой выставили, раньше никогда ничего подобного не видел.       — Ладно, я мигом.       Вернувшись в магазин, Марио огляделся. Филипп ещё выбирал косметику, песцы висели на месте. Марио снова проверил мех, снова залюбовался цветом и фасоном. Как хороши эти темноватые прогалины, при явном преобладании белого не было бы такого эффекта! Несколько минут спустя к нему подошёл Филипп:       — Ты Маргарите его хочешь загнать, накинув пару сотен?       — Нет, я жду другую красивую женщину.       — Чудеса!       — Выбрал?       — Ага.       — Покажи. Ничтяк коробочка! Для себя возьмёшь что-нибудь?       — А ты долго тут будешь кантоваться?       — В зависимости от наличия свободного такси в нашем районе. Тебя время не поджимает? — а то улетишь, как в понедельник…       — Терпимо, но я не предполагал, что ты так клюёшь и на водку, и на шмотки.       Когда Филипп увидел Лауру, он поразился и её красоте, и тому, как Марио на неё похож. Если бы Марио был девчонкой, то… Жалко, что какая-то хромосома всё испортила! Лаура мало походила на старшую сестру, которую Филипп видел прежде, когда она приезжала посмотреть на кооперативные дела, мать Марио с Сарой объединяли только волосы и сходные линии фигуры, к коим Сара, впрочем, умудрилась прибавить несколько килограммов. Лицо Сары, побелевшее от собственной сметанки, было более простовато, ручки — более грубоваты, осанка — тяжелее, а общий вид — приземистее, и Филипп взирал на Лауру с явным удовольствием, приятно удивлённый впечатлением. Только когда мать Марио открыла рот, он понял, что уготовил ему сын.       — Как я понимаю, Филипп. Очень приятно, наслышана. Лаура, мать Марио. — Лаура энергично встряхнула руку Филиппа. — Давай в темпе, чтобы не нарушать вашу прогулку. Держи сумку.       Марио перекинул сумку Лауры через плечо и подал полушубок. Облачившись в него, Лаура внимательно посмотрела в зеркало:       — Правда, потрясающ! И какие крупные шкурки!       — Главное, цвет дымчатый, белого мало. И воротник.       — Угу, угу. Он не слишком укрупняет фигуру?       — Нет, длина порядочная. Впрочем, в нынешнем тренде утрированные плечи.       — Ты прав. Я пройдусь, ты посмотри сзади. Девушка, разрешите… Как, ровно?       — Всё в порядке. Тебе нравится?       — Очень, хотя и дороговато. Ну что, растрясать вас с отцом?       — Только меня. С отца соболей сдерём.       — Лучше леопарда. Рыженькое освежает.       — И крапинка веселит. Ну, проверяй изнутри и снаружи. Я ничего сомнительного не нашёл.       Лаура сняла полушубок и ещё раз внимательно его осмотрела.       — Вроде всё в норме.       — Девушка, выписывайте.       Марио взял квитанцию и пошёл к кассе.       — Товарищ капиталист, отдайте мамочке сумку, — улыбнулась Лаура.       — Извольте, ваше величество. Такси не отпустила?       — Нет, вон он. Сквозь витрину следит, чтоб не удрала.       Марио расплатился двумя пачками двадцатипятирублёвок, опорожнив одну на шестнадцать штук, и взял полушубок.       — Давай подсажу.       Они вышли на улицу. Лаура поблагодарила сына нежным поцелуем, потрепала по голове и, пользуясь тем, что фигура Марио закрыла её, повела глазами через его плечо, в сторону Филиппа. Значение этого взгляда трудно было определить. «Конечно, он красив, но…» — как бы говорил он, и Марио решил расшифровать многоточие попозже. Он подал матери полушубок и хлопнул дверцей такси. Филипп подошёл ближе:       — Красивая у тебя мама, но совсем не похожа на сестру.       — Они в молодости были очень похожи, а теперь… Наверное, разные условия накладывают свою печать на черты лица. У Сары ферма под началом, она руководитель, и властность в её облике объяснима, как и то, к чему направлены её усилия. Её жизнь устоялась, она последовательна в своих поступках — отсюда и определённость, и простота в лице. А мама склонна к психологическим изысканиям, ей часто, занимаясь интерьером, приходится напрягать свои мозги — поэтому в чертах лица читается подтекст, у неё более высокая духовная организация.       Филиппа не интересовали рассуждения Марио, он хотел буркнуть, что состояние в Италии стоит больше интереса в физиономии, но сдержался. Его унижало, что он должен таить своё неудовольствие, свою зависть: Лаура, прекрасная фигура которой была облачена в итальянскую одежду, и внешностью, и достатком сильно выигрывала по сравнению с его собственной матерью. Надежде Антоновне ещё долго предстоит мечтать о шубке из натурального меха — это ложится на Филиппа, на отца рассчитывать нечего, а бездельница Лаура спокойно может состригать купоны и с обоих мужчин в своём доме, и с сестры в Италии. Филипп принуждён был поставить мать Марио на второе место после Маргариты, сместив Лилю на третье. «Так проходит мирская слава», — с горечью подумал он про себя и рассмеялся — также с горечью, едко и также внутренне.       — Царский подарок, ничего не скажешь, — всё же вырвалось у Филиппа, как он ни старался скрыть своё раздражение.       Марио с удивлением посмотрел на приятеля: его слова были так отличны от того, что говорил за минуту до них сам Марио, так не связаны с этим!       — Любимые люди ценны мне настолько, что мне нравится устраивать им достаточно большие сюрпризы.       — Теперь твоему отцу нужно будет сильно постараться, чтобы не проиграть в глазах матери.       — Не волнуйся, насчёт леопарда она, конечно же, шутила, да и холода скоро закончатся. Успеет обновить в этом сезоне — и ладно.       — А что ты её сам не отвёз?       — Я думал, наш поход ещё не завершён.       — Напрасно: я уже отоварился.       — В кафе не хочешь посидеть?       — Нет, лучше дома поваляюсь в родном кресле.       — Тебя отвезти?       — Не надо, пешком пройдусь, здесь близко.       — Ладно… Что я ещё хотел… А: может, больничный возьмёшь на недельку — для полного отдыху? У меня врачиха есть знакомая, в субботу поликлиники работают — заедем?       — Тоже не стоит: лучше потом, к отпуску приплюсую.       — Ну, как знаешь…       Марио хотел сказать Филиппу о том, что им надо встретиться и серьёзно поговорить, но всё-таки решил сделать это после: он чувствовал его раздражение и озлобленность, не желал нагнетать ситуацию, и сам боялся сорваться, и Филиппа хотел удержать от возможной резкости. «Так даже лучше: охолонёт — задумается о моих словах и поступках. Встанут шарики на место — может, охотнее пойдёт на согласие. Чёрт бы побрал эти серые очи!»       Расстались они холодно, Марио был невозмутим, у Филиппа же, в отличие от внешнего спокойствия, внутри всё клокотало. Ни с того ни с сего на него нашло чувство омерзения к окружающему, точнее, к тому, что он видел недавно. Эти меха, эти итальянские шмотки, это сорение деньгами, этот шик напоказ!.. Лаура была ему неприятна и своей красотой, и фигурой, и одеждой; Филипп представлял, как быстро всё это растает в его руках, если он начнёт её трахать, каким безобразным бесформенным пятном на полу станут торопливо сорванные тряпки, как оплывут крутые бёдра под его ладонями, некрасиво отдельными прядями рассыплются по подушке волосы. Искусанные губы, растёкшаяся косметика, дряблые веки, сохнущая кожа, явно наметившаяся сетка морщин на шее и локтевых сгибах… Что может остаться от женщины на пятом десятке к исходу ночи на рассвете — таком же блеклом, как и её уставшее лицо? Вот Марио и цепляет на неё дорогие тряпки. А то «любимые люди», «ценны» — строит из себя… «Интерьер», «подтекст», «духовная организация»… Легко изображать заботливого обожающего сыночка, когда от всяких бандюг денежки исправно текут! И с чего это Евгений осыпает его тысячами баксов! Велика идея по рынку сосиски с пирожками рассовать! Всё вокруг дрянь, мерзость! И комиссионки эти барахольские, и семейка Марио со своим кооперативом, и тётка его со своей фермой! Пусть едет в свою Италию и остаётся там навсегда!       С этими мыслями Филипп подошёл к своему дому и тут немного успокоился. Теперь ему было даже немного стыдно, что он так разволновался попусту. Какое ему дело до матери Марио, хотя, конечно, можно было примерить на себя ситуацию, когда Марио уезжает, мамаша вместо сына начинает заниматься строительством, влюбляется в Филиппа и… И — ничего!.. Они там все хитренькие, все с подходцами и себе на уме. Марио неспроста вбросил в разговор «сюрпризы любимым людям»: показывает, что Филипп будет иметь, если окажется покладистым и сговорчивым. Если принять во внимание, что в последний месяц от него не было ни подарков, ни ресторанов, то всё выстраивается в простую цепь: это тебе от меня, когда нас связывает только работа, а то, что было под Новый год, может стать нормой в случае ответа на мою любовь. То, что было под Новый год, то, что было матери Марио сегодня, и, вероятно, ещё большее. Если бы Марио был бабой!.. Но он парень, он всем этим оборудован и будет измываться над Филиппом, творить с ним разные мерзости. Марио обнажённый, его естество, то, что делало его мужчиной, было гадко, отвратительно Филиппу, и он мысленно снова, как и прежде с его матери, снимал все покровы и убеждался в том, что и Марио, и его мать — такая же дрянь, как и всё остальное, что, если дойти до сути их мозгов, докопаться до глубины их душ, в сухом остатке Филиппу явится обыкновенный пищеварительный тракт, машина для жратвы и удовлетворения низменных инстинктов.       Филипп вошёл в квартиру. Родители были дома. Мама сидела перед телевизором, не облокачиваясь на спинку кресла, готовая в любую минуту выйти на кухню, где что-то ворчало в кастрюле; отец занимался тем же, но, не обременённый домашними хлопотами, развалился перед экраном вольготно и капитально, часа на три. Бросив «привет!», Филипп прошёл в спальню и спрятал подарок матери под своей одеждой в шифоньере.       — Ну, расплатился Марио с тобой? — Александр Дмитриевич оторвался от просмотра.       — Ага.       — И сколько? — поинтересовалась Надежда Антоновна.       — Три тысячи.       — Прекрасно, а ты что мрачноват? Недоволен?       — Почему же? В последнюю неделю я практически не работал, да и весь февраль не особенно утруждался — не бей лежачего. Я не мрачен — просто раздумываю, когда теперь на следующее выйдем. Марио в отпуск собирается, так что пока одни замыслы. Конкретика не раньше апреля, наверное, обрисуется.       — А всё-таки ты недоволен, — согласился с женой Александр Дмитриевич. — Видимо, ожидал, что после того, как Марио доллары начал грести, он тебе зелёными будет платить, да ещё хотел, чтобы к этому золото с премиями прилагались.       — Ну, это под Новый год, — примирительно отметила Надежда Антоновна.       — Да ведь конец проекта не менее важная веха, — упрямился супруг. — Сдаётся мне, в этом году ты не блеснул или чего-то не того на стройке напортачил.       — Ты сначала три тысячи заработай за два месяца, а потом излагай, — потеряла терпение жена. — По немецкому пиву заскучал?       — Да это не я — это физиономия Филиппа излагает. А в смысле пива придётся перейти на отечественное. Посмотрим, надолго ли…       — Я не ожидала, что так быстро вернёшься. Тебя Марио никуда не приглашал?       — Предлагал где-нибудь посидеть, но я отказался. Потянуло на домашний уют.