Развилка

      Сара встретила Марио в аэропорту Рима с распростёртыми объятиями:       — Марио, племянничек! Как добрался, родненький?       — Спасибо, всё цело и твои бриллианты в том числе.       — Как и у меня. Деньги получила, но пока со счёта не снимала: пусть полежат и чуточку процентов нагонят. Отцу уже звонила… Не представляла, что когда-нибудь стану соучредительницей — да с кем, да при вашем социализме! Как Лаура?       — Всё в порядке, только работы много по интерьеру. Шлёт тебе тысячу приветов.       — Спасибо! Ну давай, излагай планы. По Риму хочешь пошататься пару дней до отъезда на ферму? Тогда в отеле остановимся, номер снимем.       — А твои коровки без тебя скучать не будут?       — Нет, я знаю, на кого оставлять в таких случаях. Присмотр обеспечен.       — Тогда можно. А из Анконы ты как добиралась?       — Своим ходом, на машине. И тебя здесь повожу. Только в Колизее камни на память не собирай: они прибыли туда совсем недавно. С утра два грузовика, набитых камнями, внутрь въезжают и раскидывают, специально в расчёте на туристов.       — Но это выглядит не совсем профанацией: камни могут впитать в себя энергетику пространства — частичку античности всё-таки увезёшь, если возьмёшь на память.       — Ну что ж, это тоже мысль.       Простоватая на вид Сара прекрасно разбиралась, хоть иногда и с помощью рекламы и отлично развитого сервиса, и в достопримечательностях, и в музеях, и в машинах, и в отелях, и в магазинах, и в одежде, и в брендах, и в ресторанах. Марио попал в волшебный мир, где едва ли не больше всего остального его поразила обитель тётки. Конечно, Лаура бывала здесь раньше, конечно, Марио видел фотографии, присылаемые и привезённые Сарой, но склонен был считать рассказы матери преувеличением, а в фотографиях угадывать изрядную долю монтажа или тётю, снявшуюся в чужих апартаментах. Они прибыли в небольшую деревеньку под Анконой на третий день; Марио, во власти стереотипов родины, ожидал, что его взору предстанет невзрачное строение, походящее на деревянную избу, с покосившимся забором, за которым будут расхаживать петухи и мычать коровы, и ветхой скамейкой снаружи. Сквозь её рассохшиеся доски будет победно прорываться лопух, а рядом в глубоких рытвинах — благоухать вода застоявшихся луж. Изумлению Марио не было предела, когда он увидел белоснежную виллу с аккуратно подстриженным газоном спереди и гаражом на две машины с автоматически опускающимися дверями; у входа висел кокетливый, стилизованный под ХIХ век фонарь. Убранство всех двух этажей наголову разбивало завитушки гарнитура Вадима Арсеньевича.       — Ну тётя, супер! Вот как надо жить, вот что отцу надо строить, вот чем матери надо обставлять!       — А как же! Запоминай и развивай! И здесь всё для тебя, единственного наследничка! Это раньше, в средневековье, даже знать жила в замках рядом с курами и свиньями — или зверьём от них несло после охоты, или навозом из открытого окна. А я то, что ближе к дому, под плодовые деревья и ягодные кустарники отвела, далее — грядки. То, что шумит, мычит и неприятно ароматизирует: транспортная контора, сепараторы, маслобойня, колбасный цех, консервные линии, коровник, свинарник, птичники — в отдалении, так что высыпайся за милую душу хоть до двух часов дня, ничто не потревожит. Ферму завтра покажу, а дом сегодня после ужина осмотрим.       Угощали Марио по-королевски, отведённая ему комната не уступала трапезе: здесь стояли и великолепная широченная кровать, и аппаратура, и книги. Заботливая Сара, памятуя о страсти Марио к чаю, не забыла электрический чайник, чашки и сладости:       — Варенье своё — пальчики оближешь, заварку горничная принесёт, а захочешь по-быстрому — бери пакетики. Спустимся, кухню покажу.       На кухне с половину теннисного корта Марио поразила шестиконфорочная плита; комбайны, термостат, всевозможные миксеры, овощерезки, соковыжималки блистали хитроумной начинкой под прозрачной пластмассой; Сара нередко пользовалась и аппаратом для производства домашних макарон, заправляла колбаски и возилась с мини-закруткой. Если же выходило, что нарезано, наверчено и закатано гораздо больше того, что можно было съесть в ближайшие полгода, то излишки спокойно перекочёвывали в корзины для постоянных клиентов, тонко намекая на особое благоволение распорядительницы и откровенно взывая к дополнительным кровопусканиям из кошельков. Огромный двухметровый холодильник был под стать размерам кухни и более походил на шкаф. Сара распахнула дверцы, и глазам Марио предстали штабеля всевозможных колбас и сыров, целая батарея соусов к макаронам, несколько рядов бутылок, банок, коробок и прочих упаковок с газировкой, сметаной, сливками, молоком, йогуртами, соками, компотами, жидким шоколадом, маринадами и прочее и прочее, и так далее и тому подобное.       — Больше половины здесь своего производства, кое-что из магазинов. В морозилках замороженные фрукты. Мясо и птицу не держу — это свеженькое, с фермы прямо в кастрюли и сковороды. К режиму и расписанию пристрастия не имею и тебе не советую — ныряй когда хочешь и заправляйся.       — Ну Сара, у тебя здесь просто дополнительный цех получается. Как ты со всем этим управляешься?       — Как всегда — без сбоев. По порядку да потихоньку всё и делается. Сразу, конечно, не запомнишь где что лежит, но со временем разберёшься. Ну что, понравилось будущее хозяйство?       — Нет слов, но желаю тебе ещё лет сто здравствовать.       — Это чтоб самому не заниматься? Вот лентяй! — рассмеялась Сара. — Бери что приглянулось и пойдём в гостиную, полчасика поболтаем перед сном. О делах, связях и поставках ни слова — завтра на свежую голову начну посвящать. Вот эти конфеты тоже захвати — не пожалеешь, рекомендую.       Вечерний чай можно было назвать таковым с изрядной натяжкой: варенье со сметаной, сливки, йогурты, кока-кола, жидкий шоколад существенно уменьшили его долю в общем возлиянии, но Марио об этом не пожалел.       — Ты фруктами с соком перекусываешь, если посреди ночи просыпаешься? — осведомилась заботливая Сара. — На всякий случай велю Элизе шоколад и апельсины с бананами поставить у кровати.       — Да не волнуйся, тётя: я и так сыт по горло.       — Здесь воздух свежий, аппетит быстро восстанавливается. Или сам закажи. Что душе угодно? Мягкий сыр, орешки, клубника, малина, компот… Радость моя! Наконец-то приехал, уважил тётю! И какой красавец!       — Если я буду продолжать в таком же темпе, то через неделю перевешу твоих самых упитанных свинок. — Марио блаженно развалился в кресле, но тут же чуть не вскочил: — А одежда?! Я же ни во что не влезу, а ты меня задарила такой красотой!       — Ерунда! — возразила Сара. — Здесь и сперма моментально воспроизводится. Будешь щёлкать мальчишек или девчонок и останешься в форме. Тебе кто больше нравится?       — Мальчики.       — Ну и правильно: девчонки глупы и менее красивы.       — А парни здесь как: на римлян похожи?       — Э! — Сара презрительно махнула рукой. — В тысячу раз лучше! Анкона-то к северу ближе — и стройнее, и белее. Правда, деревенька наша крохотная, выбор не ахти, но ничего: по побережью проедешь, в гей-барах посидишь — один не останешься.       — А много здесь гей-баров?       — Полно! Весь берег — сплошной курорт, в увеселениях нет недостатка. А с такими глазами! Ох, вылитая Лаура, а та вся в отца, в деда твоего. Жаль, внука не увидел, не привелось дожить.       — А что ты сама детей не завела? И теперь не поздно: возраст не критический, выглядишь прекрасно, на здоровье не жалуешься, да с вашей медициной… И будет прямой наследник!       — А ты какой? Кривой, что ли? Мы с Лаурой единоутробные, одна кровь, один посторонний сперматозоид и в моём случае примешается, но дела не испортит, как и у Лауры с тобой: недаром весь в мать. Раз бог решил в молодости детей не давать, значит, так и надо. При моей занятости не очень-то много времени у меня на ребёнка останется. Отобьётся от рук, привыкнет на всём готовом ни в чём отказа не знать — и вырастет алкоголик или наркоман. Это первая возможная неприятность. Потом, сейчас дети ой-ой какие смышлёные пошли: так и норовят родителей обобрать — минимум обязанностей и максимум прав. Ты уже знаешь, сколько соблазнов здесь любого поджидает: бриллианты, спортивные машины, виллы, рулетка. Всего захочется попробовать, а работать некогда и незачем: мать всё сделает. У меня партнёрша по бизнесу кондитерской фабрикой владеет, двое взрослых детей — и что ты думаешь? Обирали её день и ночь неустанно, а в бизнес, в производство и нос не совали: мать управится. Она их обеспечивала-обеспечивала, а потом плюнула, завела себе любовника и на него тратится — по крайней мере удовольствие получит, а то всё в песок уходило.       — А, Мануэла? Помню, помню, ты говорила…       — Она самая, — подтвердила Сара. — Да, неизвестно, в какую сторону бог потомство развернёт. Где неизвестность, незнание, там и сомнения, а в сомнения лучше не входить. Зачем? Вот есть ты — та же кровь и абсолютно другое отношение: сразу после института в работу! Совсем другое! Отцу помощь, матери радость — это я понимаю. А рожать, растить, учить, двадцать лет воспитывать — возни много, и что получится, никто не ведает. Ещё девчонка уродится — вообще кошмар! Девять месяцев возиться, потом завяза на долгие годы, а в конце концов вильнёт хвостом, в город уедет, там замуж выскочит за какого-нибудь бездельника и останется. Если и будет приезжать, то только с намерением что-нибудь вытянуть. Мне это не улыбается, благодарю покорно.       — Так Сара! Большое хозяйство содержать в таком состоянии, как у тебя, чтоб всё процветало, — это особый талант нужен. Немногие просто приступить решатся, а уж во все тонкости войти!.. Ты привыкла, но у тебя к этому способности, одарённость, опыт, ты прекрасный менеджер. Вряд ли кто-то другой это осилит и на том же уровне, с теми же результатами дело поведёт. Ты одна такая! — Марио встал и, подойдя к Саре, шутливо пощекотал её по животу. — Жемчужина Анконы и окрестностей, мисс Северная Италия!       — Ой, щекотки боюсь! — захохотала Сара.       — Ладно, не буду. — Марио снова уселся в кресло и продолжил: — И характер здесь требуется выдержанный, закалённый. Наверное, были проблемы, когда начинала?       — Конечно, — вздохнула Сара, — и теперь остаются. Многое от погоды зависит, как бог разложит. Все под ним ходим. Риски приходится учитывать, расширяться: тут потери, там прибыль. Одно недородится — другим прикроем. Не без волнений, не без нервов, но держусь.       — А коровок со свинками не жалко резать? Всё-таки божьи создания…       — Ох, как жалко было сперва! Долго привыкнуть не могла, а потом подумала: все смертны, все когда-нибудь в землю ляжем: человек, животное, и слон, и комар. Вроде бы и грех, а с другой стороны — я лишь немного ускоряю божий произвол. Вот послушай и ответь, что бы ты выбрал, если бы было две возможности: прожить долгую жизнь, лет девяносто, но в постоянной нужде, неустроенности, неудачах, ничего светлого не видеть, после пятидесяти подцепить какую-нибудь хроническую болезнь, с которой и до смерти не развязаться, последние два десятка лет охать, стонать, а после восьмидесяти слечь в постель и уже не подниматься, только и мечтать о том, когда бог приберёт, или прожить жизнь относительно короткую, лет в шестьдесят, но ни в чём недостатка не знать, чтоб всё удавалось и спорилось, с многочисленными любовными историями, здоровым, жизнерадостным, обеспеченным, преимущественно в хорошем настроении и легко, неожиданно умереть в один день — просто лечь спать и не проснуться. Что тебе больше улыбается?       — Конечно, второе.       — И я так думаю, и ты рассуди. Были бы у меня коровки с курочками неустроенные, неухоженные, немытые, с болячками, с лишаями, жили бы в дощатых сараях с дырами, ели бы впроголодь, на скудных пастбищах, на нескольких зёрнышках, летом бы от жары изнывали, зимой бы от холода дрожали — хоть не режь, а много ли им от этого радости, нужна ли такая жизнь? А я их холю да лелею, кормлю досыта, кормушки всегда полны, поилки в порядке, сами гладенькие да упитанные, чистенькие, пригожие, зимой в тепле, летом в тенёчке, классическую музыку им кручу — доятся лучше, и всегда им мягко и сладко, живут у Сары, как у Христа за пазухой, и всё им в удовольствие: и погулять, и телят приласкать, и с птенчиками повозиться, и с бычками, и с петушками вволю побаловаться. Кто же от такой жизни откажется? Всего вдоволь, на всём готовом, они бы на хозяйку молились, если бы могли. И убивать не жалко, когда знаешь, что благодаря тебе так хорошо жизнь прожили, тем более не больно и сразу — ни задуматься, ни испугаться не успеют. Отправляется коровья душа на небеса, кланяется господу и понимает, как Сара о ней заботилась. Тело ей уже не нужно, а душа изо всех сил желает, чтобы я его выгодно продала, раз ей такую жизнь обеспечила и её теляткам то же уготовила. Был бы грех на мне, — продолжила Сара, — бог бы болезнью наказал, маетой, несчастьем, а этого и в помине нет… Мне тоже долгая жизнь не нужна, чтоб в восемьдесят еле передвигаться, ногами шаркая. Сколько даст здоровья, столько и проживу, а когда умирать — неважно, лишь бы сразу и без долгого отхода.       — Хм, странно, — задумался Марио. — Я не смотрел на вещи с такой точки зрения. И ведь действительно: ни в чём заботы не знать, на всём готовом — кто же от этого откажется? Я бы и сам с удовольствием на две трети запросто свою жизнь укоротил бы при таком собесе.       — Вот видишь! А собес — это что?       — Социальное обеспечение — пенсии там и всё такое.       — Понятно. Вот такие дела. Ты в пижаме спать будешь или в одних трусах предпочитаешь? Сейчас Элизу кликну, скажешь ей, когда и какой температуры ванну тебе приготовить, с растительным экстрактом или просто с пеной, заодно насчёт возможного ночного перекуса и завтрака распорядишься — и дрыхни за милую душу, отсыпайся в наших тёплых ночах после своих северных трудов праведных! Спокойной ночи! Элиза!..       — Спокойной ночи! Подставь свою щёчку — влеплю безешку любимой тёте…       «Да, Сара — супер, — думал Марио, блаженствуя на сексодроме в спальне с последней сигаретой. — Такое лёгкое, неожиданное решение и, главное, как справедливо и обоснованно! Ей не чужда философия, и она благополучна. Говорят, что для женщины главное — дети, а она не чувствует себя ущербной, не имея их. С какой же стати я буду пребывать в расстроенных чувствах, хотя ещё неделю назад считал себя обездоленным, униженным, оскорблённым — в общем, несчастным? Саре некогда: коровы доятся, бараны жир нагуливают, индюшки откармливаются, куры несутся, сыры варятся, колбасы вертятся, хлеб печётся, овощи с фруктами консервируются, вино зреет, масло сбивается, заказы развозятся. Разве у меня меньше впечатлений, разве не наступают они самым широким фронтом: от фресок Микеланджело до кабельного телевидения? Да, ещё несколько дней назад мне было больно из-за Филиппа и стыдно за себя, что я так показательно, наглядно решил блеснуть, разодеться, удивить, а в душе понимал, что всё это — не более чем проклятие, которое бросает победителю побеждённый, шествуя позади него в пыли, поднятой его колесницей, но теперь это всё так далеко от меня! Думал попасть в невзрачный домик с деревянной лавочкой, а вступил в великолепную виллу, обставленную мебелью в стиле барокко. Кроватка у меня вообще ого-го, и мне ничуть не жалко, что Филипп на ней не валяется: может, он храпит во сне или зубами скрипит. Без него свободнее: меньше народу — больше кислороду. Хорошо, что мы с Сарой фаталисты: всегда приятно, когда не испытываешь ответственности, когда всё можно свалить на божий произвол. Да, мне некогда: теперь я знаю, какие особняки можно с отцом воздвигать, объеду побережье, фотографий нащёлкаю. Хорошо, если с тачками всё получится, для разнообразия и такую мебель можно возить, потрошить Евгения и ему подобных. Но это — там, в апреле, в проекте, а пока — баиньки. Вот и славно. Трам-пам-пам». — Марио затушил в пепельнице окурок, устроился поудобнее в мягкой постельке и заснул детским сном.