Развилка

      Первым делом надо было посетить Маргариту. Памятуя о том, что она может засиживаться допоздна в своём швейном цеху, Филипп приурочил свой визит к выходным, и на этот раз его ждала удача. Маргарита встретила его приветливо и сразу же повела показывать дом. Филипп должен был признать, что интерьер в чём-то даже превосходит отделку: он полностью в неё вписывался, был безукоризненным по замыслу и исполнению, по цвету и вкусу, по насыщенности и умеренности, являл золотую середину между чопорной холодностью и кричащей роскошью.       — Я сочла, что большое количество мебели уменьшает пространство, а оно не нуждается в излишнем загромождении; комнаты просторны, хорошо освещены и одновременно избавлены от чрезмерной аскетичности.       — Полностью согласен и отдаю должное вашему вкусу.       — Не моему, а матери Марио, — улыбнулась Маргарита. — После того, как я сбежала с лесопилки, я решила экспериментировать только с мелочью: вязание, пошив, платья, кофточки, костюмчики.       — А, Марио мне говорил. Теперь вы не избавитесь от моих похвал в адрес вашей фантазии, так как он заметил также, что реализация идёт живо.       — Ну тут и обстоятельства подыграли: ведь супруг устроил рынок. Это ему Марио посоветовал. У Евгения вещевой, а у твоего начальства поблизости очень приличный продовольственный магазин, даже центр широкого профиля с добавлением исполнения заказов на любой вкус, кафетериев и прочего. Ты не возражаешь против моего обращения на «ты»?       — Нисколько: если отнестись к нашей первой встрече, то мы знакомы уже более полугода.       — Но, несмотря на шесть месяцев, я прекрасно помню, что ты тогда едва прикоснулся к бисквитам, и предлагаю чашку чая, чтобы это исправить. Я ведь неспроста про магазин Марио речь завела: заодно и печёное попробуешь.       — С удовольствием, если не помешаю.       — Нет-нет, сегодня я абсолютно свободна. Лола!       — О, знакомые все лица…       Лола, хоть и не повысилась в ранге, значительно выиграла во внешнем виде, облачившись в униформу, снабжённую кокетливым кружевным передничком; её жалованье тоже выросло, так как девушке приходилось периодически стирать своё черное платье, крахмалить дополнения и целый день передвигаться по дому на высоких шпильках. Через пару минут Филипп уже сидел за столом, оценивая произведённое на Маргариту впечатление и прикидывая, не сможет ли женщина впоследствии замолвить за него словечко и устроить бывшего подрядчика в империю мужа. Хозяйка была дома одна и предавалась безделью; разговор поначалу крутился вокруг безобидных тем: не испортят ли майские дожди солнечную погоду, действительно ли намечается проведение конкурсов красоты и тому подобное. Обстрел Филипп решил повести издалека, похвалив выпечку и увязав её с именем Светы:       — Прекрасные пирожные, практически не отличаются от домашних.       — И изготовлены практически в тех же условиях. Это не фабричное — выпекается у Марио: он же рядом с магазином ещё и кухню здоровую устроил, а с наймом персонала Марио не ошибается.       Филипп из скромности решил не относить последние слова на свой счёт.       — Настолько, что сейчас усиленно сватает на работу одну женщину из нашего планового отдела. Она два месяца назад замуж вышла… Кстати, за Костю, он работал в том числе и в вашем доме, но вы, наверное, его не запомнили…       — Почему же, я периодически наведывалась сюда вместе с Евгением, пока шло строительство. Худощавый блондин, не Ален Делон, но и не без доли симпатии.       — Совершенно верно. Так вот, не последней причиной этого брака послужило то, что Света — так её зовут — и хозяйка прекрасная, и оборотиста. Марио хочет переманить её к себе на должность менеджера по продажам. Она должна преуспеть: количество выставляемых салатов и пирогов вполне может утроиться.       — Мне это очень улыбается, но — боже! — так Марио развалит всё ваше СМУ!       — Не печальтесь по нему: то, что ещё не разворовано и не сдано в аренду, и безо всякой посторонней помощи рассыплется при первой же попытке какой-нибудь реорганизации. В конце концов, это даже к лучшему, если появится человек, желающий приватизировать нашу контору, как ваш супруг, например, — мебельную фабрику. К частному, к собственному, к своему отношение всегда лучше — делу это на пользу.       — Да, у слишком многого в стране хозяина не было и пока нет — отсюда и зарплаты смехотворные, которые оправдывают пытающегося утащить то, что плохо лежит, и управление никуда не годится, и качество того, что в итоге получается, соответствующее.       — И, к сожалению, предполагаемый владелец на горизонте пока не просматривается.       — И экипаж вытекает потихоньку… Жаль только, что у тебя это так кратковременно получилось.       — Марио так стремительно расширяется после поездки в Италию, что я испугался и сбежал. Инвестиции, челночные туры, спекуляции, торговля — я бы на его месте не стал так распыляться: ведь если что-то где-то проколется, то в такие потери и долги можно залететь, одно за собой и другое потянет…       — Ну почему же? Как раз наоборот: прогоришь в одном месте — доберёшь в другом.       — Это как повезёт… Бывает, что и по всем фронтам плохо… надолго. — И Филипп вздохнул, вспоминая своё бесславное недавнее прошлое. — Кроме того, сейчас кооператив строит не под конкретного клиента, а так… на будущее, наобум, на авось… исключая ваш комплекс. Они работают по готовому, по заранее расписанному, по журналам — это понятно, это дешевле, но роль простого контролёра мне неинтересна.       Маргарита предпочла умолчать о том, что была удивлена, когда, выбирая проект повеличавее, наткнулась в одном журнале господина Левитина-старшего на камин и резьбу по дереву, точь-в-точь воспроизведённые в её особняке. Авторство Филиппа становилось лишь плагиатом, и молодой человек лишился изрядной доли уважения с её стороны. Маргарита молчала и старалась понять, с какой целью пришёл Филипп. В праздное любопытство она не верила; в первую очередь подумала о том, что гость, оказавшись на мели, хочет закрутить подобие романа с обеспеченной женщиной или попросит приискать какое-нибудь место. Всего этого четверть часа назад не было и в помине, никаких соображений по этому поводу у Маргариты тоже не было, и она решила предоставить всю инициативу в разговоре самому Филиппу и, если дело дойдёт до прямых вопросов, ответы давать самые неопределённые и уклончивые, ничего не обещая и ни к чему себя не обязывая.       — Ты прав, напрягать воображение всегда увлекательно. Может, поэтому мои джемпера мне ещё не наскучили: какое-никакое, а творчество…       — А почему вы говорите о них с некоторым оттенком иронии? «Какое-никакое»… Я уверен, что ваши вещи прекрасны.       — Так ты же их не видел! О, Филипп, это что-то из общественных порицаний двадцатилетней давности, когда требовалось разгромить чью-то повесть: «Я не читал, но мне не нравится». И у тебя то же: ещё не видел, но уже нравится.       — Маргарита Борисовна, а вы не помните, как не пожелали смотреть на мой диплом, когда Марио вам это предложил? Сказали, что у меня высшее образование на лице написано. И у вас…       — На лице написаны великие фасоны будущих костюмчиков? — перебила, улыбаясь, Маргарита. — Нет, я не мечу ни в Версаче, ни в Гуччи и рассматриваю своё рукоделие как всего лишь кустарщину. Я занимаюсь ею от безделья — и презрительно-снисходительное суждение в самооценке вполне уместно.       Филипп услышал в «кустарщине» подпущенную на свой счёт шпильку раньше, чем её обнаружила сама Маргарита, прежде всего считавшая дело, которым занималась, занятием не особо серьёзным и выставлявшим напоказ, безусловно, не главные достоинства своей личности. Маргарита завела мастерскую из-за массы свободного времени. Несмотря на энтузиазм, вкладываемый ею в ремесло, она относилась к нему наплевательски и не радела о личной корысти и создании шедевров — просто немного надеялась на то, что польза людям от новой одежды, ежели она появится, частично компенсирует тёмные дела мужа, составляющие, даже учитывая фабрику, рынок и челночные поездки подчинённых, основную долю семейных доходов.       — Позвольте мне всё-таки остаться при своём мнении.       Маргарита перекинула ногу на ногу и сокрушённо развела руками:       — Если ты так настаиваешь…       Филипп медленно кивал головой, смотря на обтянутые капроном колени и продолжая разговор как бы только для того, чтобы пауза не внесла неловкость:       — Вы на женской одежде специализируетесь?       — Да. — Маргарита не удержалась от аналогичных кивков.       — А мужчин не намереваетесь порадовать?       Взгляд Филиппа стал более откровенным, приглашая Маргариту к тому же, однако она предпочла не переходить к двусмысленности:       — Пиджаки, другое телосложение, другие детали, масса новых выкроек… Да нет, слишком много хлопот, да и муженёк после своих итальянских двоек и троек будет насмехаться над моей самодеятельностью. Ограничимся для сильной половины вязаными джемперами и шапочками — хватит с вас: у меня и без того расширение на носу.       — Поздравляю! Вы швейную фабрику хотите приватизировать?       — Нет. — Маргарита беспечно махнула рукой. — По крайней мере не в этом году. У меня вообще к госучреждениям стойкое предубеждение ещё с института. Начнёшь разбираться — выяснится, что оборудование допотопное, сквозняки гуляют… странно, как так получается, если рамы наглухо гвоздями заколачивают… треснувшие стёкла, зимой холод, летом жара, до туалета пятьдесят метров, до столовой сотня, и там, и здесь запахи соответствующие. А у нас в квартирке всё компактно, всё под рукой, всё чистенько. Туалет рядом, в ванной хоть душ принимай, отопление зимой отличное, на лето кондиционер, кухня здоровая, — Маргарита улыбнулась, вспомнив: — Как-то даже салаты настругали… — и тряхнула головой, переходя к конкретике: — Пока я решила расширяться, переезжая с меньшей площади на бо́льшую. Евгений сейчас по совету Марио квартиры потихоньку прикупает, чтобы они своим наличием с инфляцией боролись…       — И вы их сберегаете, не продавая…       — Точно. Возможно, в пятикомнатную переедем, хотя я к этой уже привыкла. Вот и думаю: хорошо бы, если б в соседнем доме что-нибудь на продажу выставили, ещё лучше — в этом же, а совсем прекрасно — в этом же блоке.       — А, так у вас будет предприятие с филиалами…       — Да. — Маргарита подбоченилась, стараясь принять гордый вид, но не выдержала и рассмеялась. — Концерн «Нитки и петельки»… Причём, если филиал будет рядом, заместитель не потребуется.       Филипп решил, что пора выводить на сцену Марину.       — Кстати, о ваших подчинённых. Раз уж расширяетесь, могу порекомендовать вам одну особу. Приятная девушка, двадцать лет. Вяжет прекрасно: всю зиму в своих произведениях проходила. Красиво, со вкусом, не без фантазии.       — Интересно, почему бы и нет? Как её зовут?       — Марина, со мной вместе работает, в одном кабинете сидим. Если СМУ разваливается, пусть его части попадут в хорошие руки.       — Если у самих частей руки умелые… А она согласится на переход?       — Не знаю, я не говорил, мне это только что в голову пришло, но… Не думаю, что будет возражать. Она машинисткой работает и вряд ли будет держаться за свои девяносто рублей в месяц. Возьмите на пробу недельки на две. Выйдет толк — оставите у себя. — Филипп улыбнулся. — Берите пример с Марио, устраивайте рабочий класс…       — То есть госслужащих. А телефон у неё имеется?       — Да, я вам дам и домашний, и рабочий. Давайте так сделаем: я с ней поговорю, если в принципе согласится, вы позвоните завтра или на днях… ну, как у вас со временем будет… нам на работу и позовите меня. Я скажу «да» и трубку передам. Ну, а если вдруг заартачится… не обессудьте. Впрочем, у вас с наймом наверняка проблем нет: жалованье вы кладёте приличное…       — Приемлемое: от трёхсот пятидесяти — четырёхсот. При хорошей реализации больше пятисот выходит.       — Неплохо, по сравнению с моей зарплатой более чем вчетверо. Маргарита Борисовна, мне надо бы к вам в ученики напроситься…       — Это исключено. — Маргарита снова рассмеялась. — Ты развалишь всё дело: вместо стрекота машинок я буду слышать восхищённые охи и мольбы о свидании.       — Аа… у вас упущение: вы не воспитали в них сознательность…       — Ну это врождённое…       Цель была достигнута, но уйти Филипп не мог и не хотел. Не мог, потому что Маргарита сразу догадалась бы, с чем именно он пришёл. Не хотел, потому что смутно на что-то надеялся, на что-то вроде проблеска активной симпатии, намёка на желание встретиться ещё и ещё и не только для лёгкой болтовни. Иногда ему казалось, что Маргарита к этому подходит или готова подойти, но Филипп понимал, как хрупки и неопределённы, как малообещающи, как производны эти «кажется», «подходит», «готова», как малы его шансы. Что же оставалось делать? Он утешал себя тем, что наскоком, с первого за полгода свидания вполне естественно ничего не добиться, — надо было обеспечивать возможность последующих встреч и ненавязчиво долбить, незаметно вползать, тихо лить воду на свою мельницу, а там… а тогда…       Беседа мирно перетекла на строящийся около речки комплекс.       — Вот, выпросила копию. — Маргарита с удовольствием разложила на столе чертёж. — Пока любуюсь уменьшённым, чёрно-белым и плоским — похоже на телевизор.       — Мне понятно ваше восхищение: я испытываю то же самое. — Филипп с жадностью, не без доли зависти и к чужому профессионализму, и к роскоши и изысканности будущих владений рассматривал эркеры, блестящие башенки, причудливые барельефы. — А у друзей вашего мужа столь же пышные проекты?       — Да, этот Ренессанс поражает своей насыщенностью, одно из главных его достоинств — огромное разнообразие, экспериментировать можно практически до бесконечности.       — Я представляю вас в этом замке в средневековом наряде.       — Неплохо, — отозвалась Маргарита, устремив глаза вверх. — Не в пример Возрождению, я выбрала бы ХVII. Вторую половину, хотя это уже относится к барокко.       Несмотря на симпатию к собеседнице, у Филиппа промелькнуло острое желание всадить ей в спину нож, но он потушил загоревшееся было бешенство в глазах и спокойно подстроился:       — ХVII век, мушкетёры, Людовик ХIV…       — Да. Кстати, я заметила, что очень многие средневековье отождествляют именно с этим периодом, а ведь со второй половины ХVII века исчисляется уже новая история. Дюма, что ли, так повлиял… Один американец как-то островки накопал, понастроил массу павильонов, театры, беседки и устроил праздник. Балы, маскарады, спектакли. И рекомендовал гостям явиться в одежде, что носили при французском дворе Людовика ХIV.       — Людовика мог бы изображать Владимир Владимирович: кажется, он тоже был довольно упитанный.       — К тому же носил парик, точно воспроизводивший шевелюру нашего Вована, — кивнула Маргарита. — Только ростом не вышел. Так вот, все именно так и нарядились, пили, ели, танцевали, гуляли, смотрели постановки и фейерверки, а когда все увеселения закончились и гости разъехались, хозяин уничтожил все постройки и даже островки срыл, чтобы праздник остался уникальным, неповторимым и единственным.       — А откуда вы это знаете? — удивился Филипп, не слыхавший прежде ни о чём подобном.       — Читала, — беспечно ответила Маргарита. — Напала как-то на книгу Зорина… ну, это наш политический обозреватель знаменитый… кажется, «Владыки мира сего» называется, но ручаться не могу. Там много интересного было… Одна старушенция, например, играла на бирже и заработала сто миллионов долларов, но до конца своей жизни ходила в обносках и питалась крекерами и холодной овсянкой, потому что считала, что разогревать её на плите слишком накладно.       — Ничего себе!       — Вот именно. Американцы вообще часто впадают в крайности. Возможно, поэтому им так легко сбыть всякую дребедень, назвав её музыкой…       — О, это уже влияние Марио…       — Не без оного, хотя я их и до этого не жаловала, а после того, как Марио дал мне послушать диски и посмотреть концерты, влюбилась в итальянскую музыку до смерти.       Филипп по-прежнему неопределённо-меланхолично кивал головой:       — Марио весь пропитан любовью к Италии и итальянцам — вы и заразились…       — И ни капельки не жалею. Ты видел его партнёра? Потрясающий красавец этот Кастелли!       — Видел, они как-то к нам заглядывали. Действительно, красив. Зелёные глаза, волосы… Но как-то чересчур по-женски хрупок.       — В этом и есть самая изюминка.       Филипп подметил, что Маргарита вышла из состояния невозмутимого равновесия, от её ленивой грации и спокойного тона не осталось и следа: она оживилась, глаза заблестели, в голосе зазвучало неприкрытое восхищение.       — Джанлука произвёл на вас большое впечатление? А когда вы его видели?       — Он приезжал вместе с Марио, когда Марио нас иномарками снабжал.       — Да, Марио скоро завалит весь Благин виллами, иномарками, бриллиантами и… гм… инвесторами. Всё свеженькое, прямиком из Италии.       — И прекрасно! Ленинград так же отстраивали. Чертовски жаль, конечно, что ты с ними не сотрудничаешь: ваше трио было бы уникальным.       — Меня условия не привлекают, а насчёт трио не беспокойтесь: через месяц-другой Марио ещё одним партнёром обзаведётся. На этот раз для контраста подойдёт черноглазый брюнет.       Маргарита снова воздела глаза к потолку и мечтательно протянула (Филиппу почудился чуть ли не любовный стон):       — Три грации… восхитительно…       Филипп ругнулся про себя: если у него что-то и могло получиться с Маргаритой, то для этого прежде всего было необходимо внимание именно к его персоне, но Маргарита (впрочем, как и множество других бездеятельных фантазёрок) легко шла за иллюзией, частенько достаточно далеко отходя от реалии. «Я оскорблён игрой воображения, чужой игрой? Но это же чушь!» — подумал Филипп.       — Как сильно вы ни отличаетесь от других, всё же напоминаете мне одну женщину, с которой я сидел в одном кабинете и проработал вместе около полугода. Недавно она переехала с мужем в Москву. Когда она увидела Марио в первый раз, ей пришла в голову странная мысль о том, что мы идеально подходим друг другу, — мысль настолько упорная, что я ничего не добился, пытаясь объяснить ей, что так страстно и так далеко идущее сочетание, лелеемое ею, является всего лишь банальным извращением.       — Извращением? — удивилась Маргарита. — Ты меня разочаровал. Мне в голову пришло то же самое, когда я в первый раз увидела тебя. Ты тогда пришёл вместе с Марио.       — А, теперь припоминаю. Вы сказали что-то типа «теперь понятно»…       — То есть приняла желаемое за действительное и, к сожалению, ошиблась.       — К вашему сожалению.       — Не думаю, что только лишь… И в отношении Марио, и в отношении тебя.       Маргарита стала сворачивать чертёж, своим независимым видом показывая Филиппу, что переубеждать её не стоит; проницательность Филиппа ошиблась, усмотрев в настроении собеседницы оскорблённую гордость поруганных надежд и стыд за зыбкость былых построений. «Пожалуй, пора закругляться, а то… не ровён час — и рассоримся. Меня это абсолютно не устраивает».       — Ну хорошо. Если женщина не права, мужчина должен перед ней за это извиниться. Ещё раз поздравляю вас со вступлением в новые владения. Жаль только, что не застал вашего мужа. Вы позволите мне заглянуть к вам повторно или сами передадите ему и поздравления, и пожелания, чтобы другие начинания — и строительные, и прочие — завершались столь же успешно?       — Отчего же не заглянуть, если будешь свободен и погода, как сегодня, нареканий не вызовет?       Оживление Маргариты спало, она была разочарована и последние слова произносила из вежливости. Филипп решил спастись от её возможного равнодушия в будущем удачным комплиментом, который женщина запомнила бы надолго.       — Наверное, все мужчины, бывающие в этом доме, испытывают глубокое сожаление, когда наступает время откланиваться и тем самым лишать себя удовольствия видеть такую красивую женщину…       — Ты можешь утешить себя тем, что оставляешь её в красоте, к которой сам приложил руку. — Маргарита обвела взглядом великолепные покои.       Филипп посмотрел на Маргариту глазами, откровенно призывающими обнаружить в нём другие достоинства, кроме чисто профессиональных, а после того, как это не последовало, мысленно вздохнул. Теперь ему приходилось рассчитывать на то, что Маргарита решится на нечто содержательнее в телефонном разговоре: и время её накрутит, и, не видя собеседника, женщина может почувствовать себя смелее.       После ухода Филиппа Маргарита некоторое время расхаживала в лёгких раздумьях по фигурному паркету своих гостиных, силясь понять, для чего же приходил неожиданный гость. Мысли её были настолько же ленивы, насколько медлительна была походка, и ни к какому итогу не приводили. «Я более склонна к впечатлениям, чем к следующим из них выводам», — подумала Маргарита, сев в качалку, и начала расставлять на воображаемом подиуме Марио, Джанлуку и Филиппа, перемещая с бронзовой позиции на золотую то одного, то другого, то третьего. Отошла она от этих занятий только тогда, когда перед ней выросла крупная фигура вернувшегося после трудов праведных супруга.       — И чему посвящены столь глубокие раздумья?       — Распределению мест на пьедестале почёта после матча Италия — СССР. Лола!       — А спорт-то какой?       — Самый идеальный: конкурс красоты. Сегодня меня посетил Филипп. Если не помнишь, то это бывший зам Марио по отделке.       — Помню, даже помню, что удивился, когда увидел их вдвоём: этакая парочка героев-любовников, прямиком на киностудию. Впрочем, и инвестор удался нисколько не хуже. У Марио дар притягивать к себе красоту как магнитом. А почему Филипп стал «бывшим»? Его уволили?       — По-видимому, да, хотя он упомянул об этом как-то обтекаемо. Левитины сейчас в его услугах не нуждаются, так как строят, ориентируясь исключительно на Европу, и Филипп при этом становится лишь подмастерьем.       — Я бы не сказал. Не так уж всё и плохо. — Евгений полуобводяще-полууказующе повёл рукой.       — Здесь тоже много из европейских проектов, не одного Филиппа старания.       — Ну да. И каков итог матча?       — 1,5 : 1,5, учитывая инвестора и половину итальянской крови Марио. — Маргарита обернулась к вошедшей Лоле и распорядилась насчёт ужина.       Четверть часа спустя, уже за столом, Евгений возвратился к прерванной переодеванием теме:       — А что он приходил?       — Сама не поняла. Сказал, что хочет посмотреть, как бывшие заказчики обживаются в новых владениях, что выглядело вполне естественно… то есть звучало. Никаких просьб не высказывал… о деньгах там или о трудоустройстве. А, предложил мне одну девушку посмотреть, которая неплохо вяжет, но это вскользь… Скорее всего, действительно хотел бросить взгляд на свою отделку, уже украшенную обстановкой.       — И обитательницей.       — Если это и было в уме, то не обнаружилось ни в поведении, ни в разговоре.       Маргарита с удивлением отметила, что мысль, высказанная последними словами, немного её расстроила. Беседа мирно текла, затрагивая то достоинства ужина, то строящийся дом, то итоги рабочей недели. Оба были спокойны, Филиппа более не вспоминали; Маргарита не любила, не хотела и не могла держать в уме минутные сожаления; её больше забавляло разбирать, кроется ли что-то подспудное в её желании покрыть ногти двухцветным лаком, вывести те же тона в помаде на нижнюю и верхнюю губы и проанализировать результат.