Сорок и один способ побороть отчаяние

Вдалеке глухо защебетали проснувшиеся птицы, и первые лучи солнца прокрались сквозь оконное стекло в остывший за ночь кабинет Хокаге, легко касаясь беленого потолка, серых стен и приличной стопки бумаг на заваленном документами рабочем столе. Листки время от времени колыхались, поддаваясь слабому напору креплёного сонного дыхания. В кабинет громко постучали, и Цунаде, вздрогнув всем телом, испуганно встрепенулась, поднимая с бумаг помятое лицо.  — Кто там? — спросонья ее голос звучал грубо, с хрипотцой. Или же виной тому было убийственное похмелье? Женщина прикрыла глаза и обхватила гудящую голову руками.  — Хокаге-сама, к вам посетитель, — послышался из коридора приглушенный ответ. Пятая, нахмурив нос, вздохнула, подтащила к себе противно скребнувший по столу графин с водой и, наполнив стеклянный стакан, осушила его одним большим глотком. Стало легче.  — Пусть войдет, — она потерла глаза, продрала пятерней волосы, создавая видимость бодрого утра, и выпрямилась, приготовившись встречать ранних гостей. Однако, секундный взгляд на часы дал понять, что гости были совсем не ранние. Дверь медленно отворилась, и в кабинет зашел Кадзуо. Это было неожиданно.  — Чем обязана? — осторожно поинтересовалась Цунаде, снова разваливаясь на кресле. Голова раскалывалась, не позволяя думать разумно и быть вежливой.  — Здравствуйте, Хокаге-сама, — улыбнулся старик и прикрыл за собой дверь, мучительно медленно, словно наслаждаясь невыносимым скрипом полотна. Ручки кресла, в котором сидела женщина, предупреждающе хрустнули. — Как Ваше утро? Погода за окном чудесная, не правда ли?  — Пришли поговорить о погоде? — Цунаде пристально посмотрела старику в глаза, стараясь понять к чему эти милости или же притворство — она была не настроена на игривую беседу.  — Почему бы и нет? Всегда приятно поговорить с красивой женщиной, даже о погоде, — худощавые плечи дернулись, Кадзуо рассмеялся.  — Пожалуй, я не расположена в данный момент, может позже? — процедила с вымученной улыбкой Пятая, едва сдерживая гнев. Казалось, он издевается над ней, зная их положение и чувствуя ее эмоциональную раздробленность — последствие вчерашней… Нет, сегодняшнего похмелья.  — Можно и позже. Что положено гонцу принесшему хорошую весть? — Кадзуо подошел ближе к столу. Заглядывая в полные непонимания карие глаза, он вновь улыбнулся. — Ваши запястья прекрасны, не правда ли?  — Что? — выдохнула она и, отпустив пластиковые ручки кресла, перевернула руки, впиваясь взглядом в белую чистую кожу. На обоих запястьях. — Не может быть… — Пятая провела пальцами другой руки по небольшому участку нежной кожи, где ранее красовались маленькие смертельные цифры, а затем подняла ошарашенный взгляд на старика. — Как?! Когда?!  — Этот вопрос не ко мне, — помотал головой он. — Однако примите мои поздравления и крохотное замечание, — оттопырив кривой указательный палец, он выдержал короткую паузу, а потом хрипло продолжил: — Вам стоит поблагодарить одного человека, единственного, кто точно знал, за что борется. Возможно, Вы не понимаете, о ком я говорю, но поймете, — его рука плавно двинулась в сторону Пятой, остановившись лишь когда крючковатый палец коснулся метки Бьякуго. — Слушайте свое сердце. Цунаде казалось, она забыла, как дышать. Застывшая и пораженная словами старика, она не могла оторвать от него глаз. Он был таким странным и немыслимым… Словно не от мира сего. Кадзуо улыбнулся, отнял от ее лица руку и, учтиво поклонившись, пошел к выходу. А сидящая за столом женщина так и смотрела на него, провожая скрывающуюся за дверью сутулую худощавую фигуру полным слез взглядом. Она поняла. *** Никогда прежде утро Какаши не было настолько долгожданным и добрым. Открывая глаза навстречу яркому весеннему солнцу, он испытывал самое настоящее волнение. А позже, когда его стены не сотряслись от истерических криков соседей, и радость. Пусть это и могло быть дурацким совпадением, Какаши хотелось верить, что проспать их скандал он не смог бы — больно громко парочка всегда выясняла отношения. Однако вместе с радостным ожиданием того, что его жизнь вновь вернется к нормальному ритму, волнение лишь усилилось. Ведь новое утро сулило и новый день. А значит, всё, что произошло вчера на полигоне, осталось не только в его памяти, но и бывшей ученицы. Если, конечно, количество выпитого ей вчера алкоголя позволит девушке вспомнить хоть что-то. И на самом деле Какаши не знал, как относится к данному факту. С одной стороны, если Сакура забудет о своих пьяных откровениях, он будет на шаг впереди, имея возможность выстроить их зарождающиеся отношения правильно. Медленно. Плавно. Так, как это и должно быть. С другой, ему не терпелось увидеть её искреннее смущение, услышать робкие оправдания или, наоборот, признание. Ему нравилось наблюдать, как загорается румянцем нежная кожа, как в застенчивости она закусывает нижнюю губу, несмело поднимает на него свои огромные глаза, роя носком сандалии в сухом, но рыхлом грунте полную сомнений ямку. Он порывался найти её сию же минуту, но не знал, с чего начать разговор. Он желал объясниться, но опасался, что это будет выглядеть странно. И пусть вчера они так смело переступили грань их былых товарищеских отношений, сейчас он не знал, как поступить. Между ними всё еще было много «но»: общественное непринятие, возможная неблагоприятная реакция друзей и единственный оставшийся в живых потомок проклятого клана. Касательно Саске сомнений было особенно много — слишком мучительно и долго Учиха терзал доброе девичье сердце. Какаши провел рукой по волосам и, вздохнув, поднялся. Самое правильное, что сейчас он мог сделать, — поговорить с бывшей ученицей. В конце концов, разобраться с Учихой он сможет и позже. Если на то будут причины, конечно. * День был прекрасным. Погода словно располагала к любви: пение птиц, теплое солнце, чуть влажный сладкий воздух — всё настраивало на романтический лад. Какаши впервые чувствовал весну полной грудью. Особенно он был счастлив видеть новую Коноху. За последние тридцать семь дней мужчина настолько привык к одним и тем же лицам и событиям, что выйдя на улицу сегодня, почувствовал некую растерянность. Приятную растерянность. Глубоко вдыхая носом наполненный ароматами свежей травы воздух — чувствуя его в полной мере даже через ткань, — он зашел в двери резиденции. Прежде чем приступить к выяснениям отношений с Сакурой, нужно было успокоить Пятую: ту, кто заварил всю эту кашу. Постучав в дверь, он нажал на ручку и, не дожидаясь ответа, толкнул полотно, заходя в кабинет. Хокаге сидела за столом, привычно развалившись на кресле, закрыв глаза в безмятежном спокойствии. Однако что-то подсказывало Какаши, что это напускное. В комнате царила атмосфера скорби и отчаяния, резко контрастируя с тем, что творилось за окном.  — Хокаге-сама, — осторожно начал Какаши и приветственно кивнул.  — Что ты хотел, Какаши? Я аннулировала твое заявление еще вчера, — ее голос был чуть скрипучим, словно каждое слово давалось с большим трудом, и присмотревшись, можно было заметить темные круги под глазами и небольшую припухлость век.  — Хм, — нахмурился он. — Я готов принять пост, — Пятая удивленно распахнула глаза, и Какаши пожал плечами. — Если старейшины еще рассматривают мою кандидатуру на роль главы деревни.  — Какаши, — прошептала Цунаде, шокированная подобным развитием событий.  — Естественно, лишь до тех пор, пока Наруто не будет готов стать моим преемником. Пятая несколько раз моргнула, переваривая полученную информацию, а затем медленно кивнула.  — Хорошо, — на ее губах появилась слабая улыбка. — Я сообщу о твоем решении Старейшинам. Надо собрать совет. Какаши кивнул:  — Тогда я могу идти?  — Да, — тихо согласилась Пятая. — Какаши? — окликнула она его уже у самой двери. Мужчина замер, и она едва слышно добавила:  — Спасибо. Он не ответил, лишь бросил на женщину короткий теплый взгляд, а затем вышел из кабинета. Теперь у них обоих стало на одну проблему меньше. Однако. Тут с какой стороны посмотреть. *** Вечера в Конохе всегда были наполнены особой атмосферой. Пропитанный призрачной грустью воздух приятно холодил разгоряченные за день умы, успокаивая и приводя в порядок мысли. Однако, сидя на скамейке на небольшой аллее, Ширануи Генма не чувствовал ни спокойствия в душе, ни порядка в собственных мыслях. По правде говоря, его даже не волновало смогли ли они выбраться из петли. После случившегося накануне в кабинете Пятой какая-то часть его была бы не прочь умереть. Другая часть утопала в море горечи и разочарования, смакуя каждую крошку разрушенных надежд. Единственное, что хоть как-то бодрило погруженного в отчаяние мужчину — молчание. За прошедшие сутки его вечный друг не проронил ни звука. Словно так же скорбел об упущенном шансе. Словно знал, что друг на краю, и боялся случайным словом толкнуть его в бездну. Генма чуть наклонился вперед и нырнул рукой под скамью. Нашарив ладонью приличных размеров стеклянную бутылку, он поднял ее и, прикрыв глаза, несмело коснулся губами горлышка. Закашлявшись, когда горло в очередной раз обожгло крепкое пойло — назвать иначе эту смесь не поворачивался язык: саке, пиво и чистейший спирт, что благоговейно вручила ему хрупкая медсестричка за пару сладких угроз.  — За тебя, дружище, — прохрипел он в тишину неосвещенной аллеи, чувствуя, как в животе оседает благодарное тепло. Алкоголь разливался по венам, и руки на мгновение перестали дрожать. Цунаде. Он задрал голову, цепляясь взглядом в усеянное звездами весеннее небо, и едва смог сдержать в груди отчаянный крик.  — Я дурак, — только хрипло выдохнул он. — И это всё… было неправильно.  — Не совсем, — донеслось из темноты. Генма резко крутанул головой, поворачиваясь на звук, и прищурился, силясь разглядеть в черноте аллеи желанный силуэт. Голос был ему слишком хорошо знаком, но… Мог ли пьяный разум сыграть с ним настолько злую шутку?  — Ты несомненно дурак, но я, похоже, тоже, — женщина подошла ближе и присела на скамью, сохраняя между ними небольшое расстояние.  — Дурак? — его губы тронула горькая усмешка.  — Дура, — усмехнулась она в ответ. Он внимательно смотрел на ее профиль, желая наконец поймать ее смущенный взгляд, но она, казалось, не решалась поднять на него глаза. Ему хотелось верить, что она пришла сегодня сюда, нашла его не для того, чтобы окончательно закончить всё. Ему бы не хотелось слышать слова прощания, не хотелось видеть, как красивые губы произнесут окончательный приговор, ему хотелось эти губы поцеловать. Все в нем вдруг ожило с ее появлением — он едва ли мог оставаться серьезным.  — Я пришла извиниться, — она неопределенно пожала плечами и не могла перестать потирать ладони — иногда скрещивая пальцы или же и вовсе складывая руки на колени.  — За что? — он не мог оторвать от ее лица взгляда, украдкой любуясь едва заметным сиянием гладкой кожи в свете растущей луны.  — Я все время чего-то жду, — она вздохнула, собираясь с мыслями. — Но каждый раз опаздываю. Дан, Джирайя… Они оба говорили мне о любви, а я… Мне казалось, Дан понимает все без слов, а для Джирайи моих чувств было недостаточно, — она ненадолго замолчала. — Что если с тобой получится так же, и я не смогу…  — Цунаде, — прервал он ее. И протянув руку, коснулся своими чуть дрожащими пальцами ее — холодных, — сжимая и согревая их в теплой ладони. — Посмотри на меня. Пятая замотала головой. Тогда он коснулся пальцами другой руки ее лица, приподнимая его за подбородок и поворачивая к себе, заставляя ее посмотреть на него. Когда, наконец, их взгляды встретились, Генма слегка улыбнулся.  — Знаешь, я сейчас больше всего на свете хотел бы поцеловать тебя. И я знаю, ты позволишь, но я обещал, что не подойду к тебе больше, — произнеся это, он вновь стал серьезным. — Райдо молчит уже сутки, и мне непривычно тяжело собрать мысли в кучу, но то, что я люблю тебя, я ощущаю очень ясно, — увидев, что женщина, удивленно распахнув глаза, уже открыла рот, собираясь что-то сказать, Генма накрыл ее губы ладонью. — Не стоит. Если ты хочешь, я просто помогу тебе разобраться с этим. Он чувствовал ее горячее дыхание на своей коже, и не мог сдержать улыбку на ее ошарашенный взгляд. Поэтому просто добавил:  — Просто кивни. Спустя мгновение и один робкий кивок, он тихо выдохнул и крепко ее обнял, удовлетворенно зарываясь носом в отливающие белым золотом волосы. Теперь у них было время, чтобы не торопиться. Много времени. *** День уже клонился к закату, когда Какаши с Сакурой случайно столкнулись на улице. Их взгляды встретились под оглушительное стрекотание по-весеннему ранних сверчков.  — Хм, — он замялся, не зная с чего начать.  — Какаши-сенсей, — она неловко кивнула в скромном приветствии и потупила взгляд. Ему показалось сверчки застрекотали громче. Неловкая пауза затягивалась.  — Пожалуй, я начну, — он прочистил горло, нервно взъерошил волосы на затылке. — Прошедший месяц многое изменил в моей жизни. К лучшему это или нет — будет ясно позднее. Но… — запнувшись, он глубоко вздохнул и продолжил уже увереннее: — Я точно знаю, что хотел бы выяснить это вместе с тобой. По мере того, как он произносил самые волнительные слова в своей жизни, глаза Сакуры становились все больше, щеки краснели всё ярче, а нижняя губа дрожала сильнее. Под конец, как и в его воображении, она, робко вздохнув, закусила губу и подняла на него свой полный неподдельного удивления взгляд. Он знал, что ей нужно время: обдумать его предложение, решиться изменить свою привычную размеренную жизнь на череду возможных проблем принятия их новых отношений и себя обществом в новом статусе — с их разницей в возрасте, принадлежности «учитель-ученица» и его прошлым. Какая-то часть его не хотела подвергать её всему этому. Но большая понимала, что без нее он бы не выбрался из творившего в его душе кошмара, и боялся смотреть вперед в будущее, где нет отблеска масляной лампы на розовых мягких губах. Нет полного скрытых слез и переживаний нежного шепота. И теплых рук, так смело держащих его собственные.  — Я думала… — ее голос был тихим, чуть дрожащим в смущении, а взгляд открытым и честным, подобным ее природе. — Я думала, после вчерашнего Вы сочтете меня… подумаете обо мне плохо, — было видно, что слова даются ей с трудом, но всё же девушка отчаянно боролась со своим волнением. — Я переживала, что Вы не восприняли мои слова всерьёз. Там, на площадке, я помню, что говорила, — она перевела дух, став чуть смелее. — Иначе я не смогла бы сказать Вам все это. Даже сейчас стесняюсь, но хочу. Вы мне очень нравитесь, сенсей, — ее губы растянулись в немного лукавой улыбке. — И вовсе не как учитель. Он улыбнулся в ответ. Вот так. Все правильно. Однако, когда девичьи пальчики потянулись к его лицу и подцепили края маски, он осторожно остановил ее, придержав за запястья. И едва слышно усмехнулся на ее вопросительный взгляд.  — Возможно, сочтешь меня старомодным, но для начала нам стоит сходить на свидание.  — Отчего ж, — расслабилась она и вновь широко улыбнулась. — Проводите? Это же уже можно, правда? Он с улыбкой кивнул и, повернувшись боком, предложил ей руку.  — На первом свидании нам уже можно будет целоваться? — смущаясь собственной смелости, спросила она, когда они развернулись в направлении ее дома.  — Не торопись, — в поучительной манере ответил он. — Для начала перестань называть меня сенсеем.  — Ты как всегда прав, командир, — рассмеялась она, крепче обхватывая его руку и прижимаясь к боку.  — Хм-м-м… Её смех медленно затих в дали, под багряными лучами заходящего солнца. И сверчки возобновили свой рокот.