A Whore for Daddy

Тэхену нравится сидеть до утра в комнате и смотреть на звезды, так дразняще светящие через открытое окно у старого фортепиано с вечно открытой крышкой. Ему нравится клубничное мороженое и запах шоколада от кофейни этажом ниже; шелест сухой листвы по осени, пение громкоголосых пташек летним прохладным утром и кавалькада по телевизору вечером, когда все спят. Тэхену нравятся сказки на ночь, кружка молока перед сном и робкие поцелуи в щечку от младшего брата. Ему нравится джаз, загруженный в старый мамин плеер, и персонажи излюбленной до запоминания строчек книги «Маленький принц». Чонгуку нравится гулять допоздна с друзьями, играть в футбол на старом поле для гольфа с вечно сухими деревьями по периметру в сопровождении с шумом от мостовой. Ему нравится отцовский терпкий кофе, недопитый с утра, запах свежей выпечки и жаркие летние дни; скрежет только что выпавшего снега под ногами где-нибудь в декабре, яркое палящее солнце весной и кавалькада по телевизору вечером одним глазом из дверного косяка, когда Тэхен думает, что все спят. Чонгуку нравится свет ночника, свист ветра за окном и апельсиновый сок перед сном. Ему нравится играть на фортепиано и специально не закрывать крышку, чтобы хозяин комнаты ничего не заподозрил; кормить бродячего пса и прятаться под кроватью после просмотра страшного фильма без разрешения. У Тэхена в привычках – кусать колпачок от ручки и стучать пальцами по крышке стола, когда что-то не получается. У Чонгука – цокать языком и считать облака, даже если небо чистое-чистое. «Малыш», «родной», «зайчонок», «Гуки» и просто «Тэхен» от родителей вперемешку с запахом яблок из бабушкиного сада. Два одинаково больших куска вишневого пирога, дорогие игрушки и принадлежности для рисования, самые лучшие. Длинные и испорченные мозолями от игры на фортепиано пальцы матери, большие и теплые ладони отца и две маленькие ручки Тэ и Гуки на другом конце кухонного стола. «Я потерял твои карандаши», тихое «прости» и виноватый взгляд, опущенный на тэхеновы ботинки. «Хочешь соку?», нежное прикосновение к волосам и легкий румянец на чонгуковых пухлых щечках. Игрушки, альбомы, даже испорченные рисунки и школьные принадлежности – Тэхен все прощает. Чонгук улыбается и думает про себя, что он – самый счастливый младший брат на свете. Тэхену двенадцать, Чонгуку девять. Младший давно спит, утомленный прогулками с утра до вечера и любимыми историями про пиратов. Старший листает старый альбом с фотографиями, которые еле-еле освещает включенная настольная лампа на самом краю прикроватной тумбы. Сердце бьется как сумасшедшее, руки дрожат, а в висках пульсирует «не родной» грудным отцовским голосом. И только «не говорите Гуки» и предательские слезы на щеках от такого неожиданного и болезненного заявления выдают всю горечь и серьезность восприятия мальчиком этой правды. На фото мама – не та, что каждый день целует в лоб перед школой, а другая – настоящая и почему-то совсем незнакомая. Больно? Безумно. Чонгук стучится в комнату брата на радостях, держит в руках его любимое клубничное мороженое, купленное на последние деньги, данные родителями, и искренне улыбается – все потому что он уезжает в лагерь в другой город, и месяц они не увидятся. Тэхен открывает дверь медленно и совсем неохотно, смотрит красными и опухшими глазками, давит улыбку и неуверенно берет мороженное, отвечая, что не выспался на обеспокоенное «что с тобой?» от Чонгука. Дальше все как обычно – поцелуй в щечку и робкое прощание перед выходом из комнаты. А потом расставание впервые в жизни, пусть только на месяц. «Все как обычно» было тогда в последний раз. Больше «как обычно» не будет. Чонгук понял это сразу, как только вернулся и обнаружил старое фортепиано с закрытой крышкой, плотно накрытое старыми черными шторами из гостиной. Кавалькада по телевизору вечером в одиночку без Тэ, пустой стул рядом с собой за обеденным столом, перенос всех ненужных для Гука альбомов, карандашей и красок в его комнату и встречи с братом у ванной без разговоров и лишних взглядов – вот, что теперь «как обычно». Чонгуку было четырнадцать, когда он случайно услышал разговор родителей о Тэхене за бутылочкой вина после трудной рабочей недели. Где-то в глубине души он знал, что ТэТэ не его брат, догадывался и…верил? Тэхену семнадцать. А его широкие плечи и грудной, совсем как у отца, голос никак не идут в сравнение с чонгуковым писклявым голоском и по-детски несуразным телосложением. Просто три года – очень много. Чонгуку пятнадцать. У него не хватает смелости признаться брату, что он все знает. Тащится с тетрадями и виноватым видом в тэхенову комнату, садится напротив кровати и бубнит под нос «не понимаю». Все он, конечно же, понимает. Просто это единственный способ побыть рядом с братом. Единственная возможность поговорить с ним о чем-то, пусть и о школьной литературе – Чонгуку не столь важно. Тэхену восемнадцать и он всячески старается избегать общения с семьей и нахождения в доме – клубы, вечеринки у кого-то малознакомого или любая возможность уехать из города – он пользуется каждым удобным случаем. Лишь бы не считать себя обузой, лишь бы не быть лишним. Юнги всегда где-то рядом, потому что чувствует и видит, что Тэ занимается самобичеванием. Он всегда рядом – на всех походах в кино, пьяных прогулках и разговорах и ночных посиделок где-нибудь загородом. Поэтому Чонгук ненавидит Юнги. Не явно и открыто, а где-то в глубине души. Ненавидит, потому что с Тэхеном не он, а этот вечно угрюмый Мин Юнги. Чонгуку шестнадцать. Он ждет уход Тэ из дома на очередную вечеринку с нетерпением – потому что он обязательно позвонит и попросит прийти за ним. И Гук пойдет. Запах перегара и сигарет от тэхеновых куртки, волос и футболки, его неясные бормотания в полудреме, а потом тихое сопение на другой стороне чонгуковой кровати – вот предел их гребанного броманса. В такие ночи Чонгук не спит – смотрит на брата и жмется к нему, будто нашкодивший щенок. Жмется и представляет себе всякого каждый раз, когда забывшись, Тэхен подминает его под себя, обнимает и сопит в ухо. И как тут уснешь, когда сердце из груди выпрыгивает? Чонгук рвано дышит, смотрит на спящее личико Тэ, и ему на мгновение кажется, что у брата сердце тоже как сумасшедшее. И что он, в какой-то степени любит его гораздо сильнее, чем он думал. Чонгуку девятнадцать. Его плечи давно шире тэхеновых, но ему все еще не хватает смелости признаться, что он все знает. Даже после той самой ночи. У Тэхена в его двадцать два все в карьере идет как по маслу, но с семьей он совсем не общается. Редкие и случайные встречи с Чонгуком где-нибудь в агентстве или у Юнги дома – большее из того, что могло бы быть. Во снах Тэхена все иначе – тот же стол на четверых и вишневый пирог, то же фортепиано и потрепанная временем любимая книжка. Наяву – пустой стол с одиноко стоящим стулом, комод и кипа бумаг на нем. Просто Тэхен все тот же ребенок, который боится молний, сильного ветра и того, что Чонгук когда-нибудь все поймет. Тэхен обычно не задерживается на работе, в силу его «занятости» он часто уходит раньше, свешивая обязанности на бедного и, без преувеличения, более подходящего на его должность Хосока. Но сегодня особенный день – день рождения матери, которая вырастила его и воспитала. Тэхен думает о ней, и весь день вспоминает детство – ее длинные волосы, убранные в пучок нефритовой заколкой, любимое длинное домашнее платье цвета слоновой кости и небольшая рука, всегда держащая крошечную ручку Гуки. – Может, позвонишь ей? – Юнги сидит на диване в кабинете Тэ и ловит взглядом его совсем отрешенный вид. Знакомый голос и Тэхен отстраняется от прошлого, возвращаясь в то, что происходит сейчас в его кабинете, заставляя слышать гул начинающегося дождя за окном. – Ты же знаешь, что я не стану. Я не ее сын, помнишь? – делает вид, будто занят страшно и демонстративно листает отчеты сотрудников. – Но она растила тебя как родного, ТэТэ. Тут уж, – Юнги встает и подходит к двери, – родная не родная, но все же мама. – Не останешься? – игнорируя предыдущую реплику, Тэхен смотрит исподлобья и стучит пальцами по письменному столу. – Мини? – кивок головы в ответ, и Ким непроизвольно улыбается. –Ты тоже иди домой, не до ночи же тут сидеть. Юнги выходит с громким хлопком двери, пока Тэ лениво встает и собирает вещи со стола. – Трудно возвращаться в квартиру, в которой никто не ждет, будто тебе это незнакомо… - красноволосый смотрит на запертую дверь, грузно вздыхает, проверяет окна – закрыты или нет, берет сумку и выходит из кабинета. Фонари зажигаются вдоль по всей улице, будто специально для Тэхена, пока он не спеша идет по выложенной галькой дорожке. Дождь разошелся не на шутку, люди бегут куда-то, прикрываясь папками, сумками и пакетами, стараясь скрыться от него. Только Тэ, кажется, вовсе не замечает ничего этого. В его голове только мачеха, отчим и малой, как он привык называть всех членов своей небольшой семьи. Как бы не хотелось признавать, но Ким скучает, всегда скучал и, наверное, неизменно будет. Когда Тэхен подходит к дому, дождь немного слабеет, капает на его верхнюю одежду, заставляя ее мокнуть еще больше, каплями уже просто стучит по пуговкам, будто подразнивая. Перед Кимом знакомая подъездная дверь, которая все также неприятно поскрипывает при открытии его личным ключом с кнопкой для домофона синего цвета. Такая же привычная лестница, выкрашенная в какой-то совсем не подъездный горчичный цвет, низкие подоконники и знакомые, вычищенные до блеска ботинки на последней ступеньке нужного этажа. – Я ждал тебя, – Тэхен и сам, конечно же, понял, что обувь принадлежит брату, но его голос все равно заставил холодок пробежать по телу, и мокрые одежда и волосы тут совершенно не при чем. Красноволосый на Чонгука не смотрит – сам не понимает, почему, но его взгляд прикован к дурацкой желтой плитке на полу пролета, даже, когда он медленно открывает дверь. – ТэТэ, ты ведь помнишь, какой сегодня день, да? – Гук получает ответ в виде кивка головы, проходит в квартиру вслед за Тэхеном и прикрывает дверь. – Тогда почему не позвонишь домой? Мама очень скучает по тебе, они с отцом часто о тебе говорят. – Ты многого не знаешь, Гук~и, – Тэ медленно разувается, замечая, что брат давно разулся, проходит в гостиную и садится на диван, не включая свет и даже выключая свою любимую настольную лампу. Чонгук тихонько проходит следом, стоит в дверном проеме, пока глаза привыкают к темноте, после находит взглядом Тэ, сидящего на диване, медленно подходит к нему и садится рядом. – Я все знаю, – шепчет, придвигаясь ближе, кладет голову на чужое плечо, все мокрое из-за одежды, и чуть заметно улыбается. – Я все знаю. Тэхен не воспринимает слова всерьез и никак не думает, что чоново «я знаю» - это именно то «я знаю», которое ему так не хотелось бы слышать. – Что ты знаешь? – То, что ты самый глупый брат из всех, которые вообще существуют, – легкое касание губами мокрой шеи, дрожь тела напротив и горячее дыхание в сторону ключиц, – если ты думаешь, что твое происхождение что-то меняет. У Тэхена рушится все многолетнее «не говорите Гуки» в голове, дрожат колени, и как-то само выходит, что парень отодвигается на самый край дивана. – И давно ты… – Давно. – Чонгук устало тянется, смотрит на шкаф напротив и выдыхает. – Ясно, – дальше пауза, затянувшаяся от секунды неловкости к нелепому молчанию в районе минуты, – почему не говорил? Чонгук перестает гипнотизировать шкаф, смотрит на светлый потолок и еще тише говорит: – Я говорил. Когда ты засыпал в моей комнате, приходя с очередной ночевки. Каждый раз говорил, ложась рядом. Но ты никогда не помнил этого на утро, потому что не знаешь меры в алкоголе, – шатен улыбается, но ему совсем не весело. В груди все сжимается так, словно он привязан тугими канатами к этому дивану, как в каком-нибудь немецком порно. – И… что ты говорил? – красноволосый громко сглатывает, давая собеседнику понять то, насколько он взволнован. Чонгук знает, что у брата сейчас рушится внутри вообще все – убеждения, какие-то несказанные слова или поступки, и, самое главное, этот ранее нерушимый образ хорошего старшего брата. Чонгук знает, что дай Тэхену сейчас воли – он расплачется как пятилетний ребенок, из-за обиды, потому что все это делает его таким дураком. Чонгук знает, но специально тянет с ответом, потому что Чонгук та еще хитрюга. – Что я люблю тебя, – с виду спокойный, Чон переползает на колени брата, садится на них и обхватывает шею руками, пока его внутренности переворачиваются от сердечного стука, – совсем не как старшего брата. У Тэхена все слова вылетают из ушей примерно также, как рисуют в мультиках, только без характерных облачков для текста. – Странно, что кто-то из нас всегда мокрый, когда мы говорим о чем-то, – если бы Чонгук мог отчетливо разглядеть лицо Кима, он совершенно точно был бы безмерно счастлив этому выдающему все румянцу. – Хен…не молчи, хорошо? Тэхен немного дрожит – виной и холод, и вся эта ситуация. Он довольно громко шмыгает носом, что заставляет Чонгука встать и подойти к шкафу в поисках чего-нибудь переодеться. Под руку попадают домашняя рубашка, в которой в прошлый раз спал сам Гук, и пижамные штаны непонятного из-за темноты цвета. – Переоденься, ладно? – Чон протягивает вещи, но красноволосый воротит личико и крутит головой. – Но ты весь насквозь мокрый, не одевать же мне тебя силой, м? – Не эту одежду. Тэхен очень смущен – даже не скажешь, кто в этой комнате старше. – Не эту? Почему? Ты еще выбирать собираешься? – Чонгук смеется, умиляется от странного поведения брата и продолжает. – Покрасивей и модней? – Просто она для тебя. – шатен роняет на паркет вещи, делает пару шагов к дивану и садится на колени перед Кимом. – Ты…значит ли это, что ты ждал меня? Правда, ждал? Тэхен медленно сползает с дивана на пол, прижимается к Чонгуку всем телом, как-то отчаянно обнимает того за плечи и шепчет в сторону: – Я всегда тебя ждал, каждый день готовил вещи в надежде, что ты все-таки решишь заглянуть… Шатен отстраняется, поднимает испуганное лицо за подбородок и подносит губы к чужим, опаляя их горячим дыханием, пока сердца обоих заходятся в неведомом времени ритме. Неожиданный звонок в дверь, и оба парня замирают в миллиметре от желанного поцелуя. Тэхен хлопает ресницами, понимая, что он никого не ждет, а Чонгук расплывается в улыбке, шепча в губы: – Открывай. Тэхен довольно быстро встает, включает свет в гостиной, а позже в коридоре, щурясь от яркости после темноты. Когда парень оказывается у двери, он медленно открывает ее, заглядывая с нетерпением на порог. На лестничной клетке стоят его родители. С тортом, какими-то закусками в пакете и выпивкой. У красноволосого теряется дар речи, он просто стоит и смотрит на немолодых людей и хлопает ресницами. – Мам, пап, вы… – женщина кидается на шею сына, не позволяя ему закончить, плачет, потому что они не общались очень долго, пока мужчина отводит взгляд в сторону и рассматривает тумбу для обуви, стараясь сдерживать слезы из последних сил. Тэхен улыбается, чувствует себя счастливым, представляет детство, в котором он казался себе чужим и далеким, и понимает, что нет этих «мачехи и отчима», есть мама и папа, с которыми он чувствует себя защищенным и тем же маленьким мальчиком, что десять лет назад. «Теперь все будет как обычно» с материнских губ, большой пирог на маленьком тэхеновом столе в кухне, много закусок на барной стойке из-за нехватки места, и шепот Гуки на ушко, сопровождаемый легким касанием бедер, пока никто не видит. – Больше «как обычно» не будет, – довольная улыбка шатена и красное лицо Тэ, вызывающее беспокойство со стороны матери и потребность проверить температуру сына. Которая, кажется, перевалила за сотню от то и дело касающейся бедер и достаточно накаченных ног руки Гуки. Просто он своеобразный артист, которого, наконец, приняли.