A Whore for Daddy

Намджун тянет за собой босого парня, пока они оба подходят к подъездной двери. Джин дрожит от холода – бежать по улице без ботинок, если буквально час назад или того меньше прошел проливной дождь в сопровождении с холодным потоком воздуха – не самое лучшее занятие из всех когда-либо испробованных розоволосым. В груди творится какой-то совсем беспорядочный танец чертей, воюющих с прожженными джуновой жестокостью бабочками, отчаянно отбивающими атаки горячих копий. В голове Сокджина нет ничего, кроме боли от недосыпа и перемены погоды, в сопровождении с фразой «хватит», пульсирующей не только в висках, но и по всему телу. Ноги ноют, кажется, что Джин ходит по старым и насквозь проржавевшим гвоздям – и тех специально брошенных Джуном прямо под холодные бледные ступни, чтобы с ухмылкой произносить «наказан». «Папочка», «Джинни», «хороший мальчик». Намджун не намерен ждать, потому что невероятно зол. Открывает подъездную дверь и толкает Сокджина внутрь – резко, чтобы в очередной раз указать ему на свое место в этом доме, на свое превосходство над ним. Джину больно – физически и морально. Он старается быстрее подниматься на нужный этаж, чтобы не вызывать еще больше злости, но ноги кажутся скованными двадцати килограммовой цепью, тянущей назад на холодную улицу – всяко лучше, чем здесь. – Быстрее, – щелчок замка и звук поворачивающейся ручки, – заходи. Намджун стоит прямо в дверном проеме, нетерпеливо стучит пальцами по серой стене подъезда и исподлобья смотрит. Он понимает, что не дал парню обуться только сейчас, когда видит перекошенное от боли лицо, приближающееся с каждым шагом. Слепая злость слабеет, когда Сокджин совсем без сил подходит к Джуну и жалобно смотрит, будто умоляя перестать все одним разом. Для блондина это все тоже в какой-то мере не просто – слегка опирает парня на плечо и заводит в прихожую, но как только закрывает дверь – дает сожителю пощечину с такой силой, что не ожидавший этого Джин падает на пол. – За что? – трет щеку, горящую от удара, и смотрит исподлобья, чувствуя, что где-то внутри у него умерла очередная бабочка. – А сам не понял? – Намджун быстро разувается, берет за шиворот кофты сожителя и, не позволяя тому подняться, тащит за собой в спальню, волоча по полу как собаку, которая отказывается идти домой с прогулки. Джин старается встать, упирается ногами со всей силой в пол, но беда в том, что Джун гораздо сильнее – давит эти никчемные попытки грубостью и продолжает идти вперед, пока не оказывается у большого комода, находившегося рядом со встроенным шкафом у окна. Теперь Сокджин понимает, зачем его привели сюда, но совершенно точно не понимает причину злости блондина. – Где твои вещи? Где хоть одна твоя долбанная вещь? – Намджун с какой-то непонятной агрессией открывает и шкаф, и каждый ящик комода, приближая только что поднявшегося с пола Джина за шею. – Тебя как собаку нужно носом тыкать? – Руки убери, – шепотом с каким-то совсем не свойственным Джину рыком, розоволосый говорит слова в сторону, пока блондин теряет дар речи от такого явного отпора. – Глухой? Руки, говорю, убери. Хочешь разговаривать, так давай разговаривать, а не превращать все происходящее в сцену из фильма о домашнем насилии. Намджуну все это страшно не нравится – ненавидит, когда ему перечат. Особенно ненавидит, что это делает Джин. – Голос прорезался, Джинни? – убирает руки с чужой шеи, притягивая к себе за воротник торчащей из-под кофты рубашки. – Ты забываешь, где находишься и с кем говоришь. Или ты хочешь, чтобы тебя наказали? Когда щенок пытается убежать от хозяина, то его очень ругают, когда находят. Я тебя нашел, – медленно расстегивает чужую кофту, отправляя ее на пол, а затем кусает за ухо, смотрит со злостью и шепчет, – сечешь? Для Сокджина это все совсем не в новинку, разве что так открыто с щенком его Джун раньше не сравнивал. Поэтому особых чувств разочарования это не вызывает, только подливает масла в огонь, разгорающийся внутри, во всем джиновом теле. – Я не собираюсь оставаться здесь. Тебе придется искать другую игрушку, с которой можно веселиться ничуть не хуже,– демонстративно проводит языком по чужим губам, вульгарно облизывая после этого и свои собственные губы, а затем шепчет, – сечешь, папочка? Намджуну кажется, что он от злости уже багровый, потому что каким-то странным образом Джин меняет роли, играя со словами и действиями. Такое поведение совсем Джину не характерно, поэтому какое-то время Намджун ведется на его игры, даже теряется во фразах или нужных в данный момент поступках. Однако Джун не из тех, кого так просто можно сбить с толку – сразу собирается с мыслями, толкает розоволосого парня от себя, заставляя его упереться в стену. – Думаешь, своими словами ты сейчас задел меня? – прислоняется к чужой щеке и переходит на шепот у джинова ушка. – У меня таких, как ты, знаешь сколько, Джинни? Думаешь, один такой мне в душу запал, раз живешь со мной? – отстраняется, смотрит в глаза Джина и замирает, когда читает в них удивление вперемешку с невероятной болью или печалью. – Что, серьезно так думал? У Сокджина внутри из последних сил держится одна единственная бабочка, окруженная армией беспощадных чертей с дьяволом в лице Ким Намджуна. И, черт побери, Джин готов сам убить это прелестное создание внутри, раздавив одним шагом, но он не в состоянии контролировать себя даже сейчас рядом с этим человеком, который, к огромному горю застрял в его голове, сердце, внутренностях. Везде. И именно он заставляет все джиново существо биться в агонии, заполняя его внутривенно, как какой-то чертов героин. – Ну, чего молчишь? Можешь уходить, – подходит к двери, открывает ее и смотрит исподлобья, –только я у тебя в голове, Джинни, я твой наркотик. Ты же понимаешь? Понимаешь, что, сколько бы ни завязывал, все равно вернешься? Это зависимость, малыш. Ты подсел. – Знаешь, Намджун, – Джин, борясь с чувством обиды, подходит вплотную, – это ты подсел. Иначе, зачем было возвращать меня? Сокджин бросается в крайность и бьет в цель с закрытыми глазами. И, конечно же, мажет – боится поднять глаза, но это необходимо, поэтому осторожно заглядывает в глаза напротив. Удивление…нет, ужас в джуновых глазах. Промах? Нет. Джин совершенно точно попал. И совершенно точно, это он – героин. Бинго. Сокджин рискнул, чтобы в этот раз выиграть. Намджуна будто бьет током, он кривится, а самому ему кажется, что он становится каким-то маленьким и беспомощным по сравнению с этим мужественным Ким Сокджином, так легко разгадавшим его величайшую тайну. – Что за бред? Я был с Хосоком весь сегодняшний день. Не укладывается в твою теорию, м? – Намджун с хлопком прикрывает дверь в квартиру и пристально смотрит на розоволосого, как бы гадая про себя – сдастся или нет. – Ты привел его в ресторан, в котором я работаю. В мою смену. За наш с тобой столик. Думаешь, я не понял, что это просто напросто показуха? – поздно сдаваться, поэтому Джин продолжает напирать с догадками, оказывающимися в конечном итоге тем самым «бинго». У Намджуна внутри все рушится моментально, как будто Джин проникает под его кожу и происходит заражение всего организма. – Раздевайся. Попрощаемся, как следует. – Джун отдает команду в последний раз, потому что признает поражение. Дальше дело за Джином – подчиниться или подчинить. Намджун не спеша снимает кофту и вешает ее в гостиной на спинку кресла, пока Сокджин избавляется от оставшейся верхней одежды. На улице давно стемнело, поэтому, когда оставшийся в одних боксерах Джин подходит к выключателю в спальне, Намджун шепотом просит : «не выключай, дай насладиться тобой в последний раз в полной мере». В этой фразе нет ничего ласкового или милого – Джин такого и не ждал. Но бьет по груди это, казалось бы, совсем крохотное предложение с такой силой, что у Сокджина перехватывает дыхание, будто его просят остаться. В какой-то степени, так и есть. Намджун садится на бледно-желтую простынь, опускает голову, как наказанный ребенок, а затем вздрагивает, когда чужие руки приподнимают его лицо за подбородок. Взгляд у Джина совсем другой, не как десять минут назад в прихожей. Он смотрит с такой нежностью, будто Джун неприкосновенный, будто он рассыплется в руках, стоит только прикоснуться к нему. – Не делай, – розоволосый садится на чужие колени, обвивая руками джунову шею, – такое лицо. Дальше поцелуй в лоб и сильные руки на джиновой пояснице, обнимающие с какой-то ранее не виданной нежностью. Намджун перебирает в мыслях всех тех, с кем когда-либо спал или встречался, пока Джин начинает уверенно ерзать бедрами по кимову стояку. Девушки, парни, женщины или мужчины – все они были по своему хороши в постели, но никто из них не мог сравниться с этим плечистым парнем, позволяющим делать с собой все, что угодно ради того, чтобы просто быть рядом. Намджун вдыхает сладкий запах ванили от розовых волос, перебирает пальцами пряди, но ничего больше не делает, хоть и хочется ужасно. Джин это понимает, поэтому немного дразнит партнера поцелуями в уголки губ как бы случайно, а еще холодными руками, запущенными в боксеры со спины. У Джуна от таких напористых действий начинает переклинивать в голове, настраивая на свое обычное поведение, но он с легкостью это опускает, понимая, что сейчас совсем не то время. Сокджин медленно сползает на колени, раздвигая джуновы ноги и стягивая с него надоевшие до покалывания внизу живота боксеры, прислоняется щекой к горячему и пульсирующему члену, водит им вверх-вниз, наслаждаясь громкими вздохами со стороны партнера. Затем говорит что-то вроде «такой спокойный» и проводит языком по головке, багровеющей от желания и прилившей крови. Намджун опирается на руки, потому что очень хорошо, легонько толкается навстречу джиновому рту и стонет, когда его член оказывается на половину в умелом ротике. Джин сразу начинает быстро двигать головой, помогая себе язычком и почти с самого начала подключая руку, повторяющую движения губ – вверх-вниз. Джун больше терпеть всю эту игру в милого и терпеливого мальчика не может, поэтому хватает парня за волосы, заставляя член проникать гораздо глубже. Розоволосый этого не ожидал совершенно, поэтому упирается руками в чужие колени и мотает головой, мол, не нужно. Намджун это видит, а потому идет на уступок – убирает руки и просто смотрит, пока Джин с грязными чавкающими звуками сосет его орган. – Джинни, я хочу войти. Джун отстраняется, позволяя розоволосому снять с себя давящие боксеры, а затем они оба ложатся под желтое одеяло с каким-то пестрым рисунком. В груди жжет, потому что все в Джине кажется сейчас таким прекрасным – тело, лицо, голос, движения…даже при таком тусклом освещении Намджун умудряется разглядеть каждую, даже самую маленькую родинку на чужом теле. Вовсе не потому что он увлеченно ищет их, просто знает каждый миллиметр точеного, словно ненастоящего тела напротив, в последний раз принадлежащее лишь ему одному. Джин ложится на бок, выпячивает попку и поднимает одну ногу. Джун знает, что ему, почему-то очень нравится эта поза, поэтому не решается ее поменять – пристраивается сзади, водя горячим органом у ануса, смазывая его своей же природной смазкой. Сокджин начинает двигать бедрами из стороны в сторону, потому что самому уже не терпится ощутить в себе любимого человека, умоляюще стонет и тяжело дышит. У Намджуна от этого все-таки туманит рассудок – одним резким толчком входит до основания, заставляя Джина закричать что-то невнятное, а затем сразу наращивает темп, не давая и секунды привыкнуть. Джуново тело бьется с характерным звуком о попку Джина, доводя его чуть ли не до потери сознания от удовольствия. В голове ничего, кроме этих звуков и джиновых стонов нет, поэтому Намджун ускоряет темп с каждым толчком, входя чуть грубее, пока он не обращает внимания на синяки, покрываемые собой одну треть спины и почти всю шею сзади. – Это…я сделал, да? – Что, синяки? – тяжело дыша, розоволосый поворачивается, освобождая свою попку от джунова члена. – Только сейчас заметил? Ты. Я не спал ни с кем больше. У Намджуна на какое-то время теряется дар речи, он просто начинает осознавать, через что пришлось пройти этому парню за полгода совместного проживания. Внутри все начинает жечь и кажется, что в животе образовывается ком сожаления и боли, действительно ощутимой. Лежит, гладит щеку парня напротив и совсем неожиданно и для себя, и для розоволосого, виновато говорит: – Прости. У Джина в животе медленно пополняется армия бабочек, превращая чертей в каких-нибудь единорогов. Дальше – еще более неожиданно. – Будь моим. Только ты и я. Против всего мира, Джинни. Верить этому? Нет, Сокджин не такой дурак. В горле неприятно колет от подступившего кома непонимания вперемешку с неописуемым счастьем. Только самому Киму понятно, как он жаждал услышать эти слова. Вот только…что с ними делать дальше – открытый вопрос. До Намджуна наконец-то доходит, почему он каждый день так торопится домой, почему старается покупать только те продукты, которые нравятся Джину и…почему секс с ним самый лучший. Просто это называется любовью. В данном случае забытой и далекой, которой за всю жизнь никто не научил этого недоделанного садиста Ким Намджуна. Секса уже не хочется абсолютно. Сердце вот-вот готово вырваться из груди, лишая своего хозяина воздуха, а руки вдруг совершенно неожиданно холодеют. И при таких-то обстоятельствах Джин молчит, пока Джун, сам того не замечая, занимается самоедством и жалкими попытками удержать сожителя…нет, возлюбленного. – У меня был друг, когда я учился в старшей школе. Мы проводили много времени вместе и почти не общались со сверстниками, – несмотря на довольно долгое совместное проживание, Намджун никогда не рассказывал о своем прошлом, поэтому, хоть это немного пугает Джина, он все же пододвигается ближе, удобнее устраиваясь на чужой подушке, – только я, он и его старший брат. Ему на тот момент, кажется, было около двадцати трех или немного больше. Он казался мне хорошим, потому что всегда заботился о моем друге, а тот всегда гордился своим братом и вечно твердил о нем. – Ты был влюблен в него? – Наверное. Думаю, это была моя первая любовь. Мы переспали впервые, когда я остался на ночь. Все быстро уснули, а мне не спалось. Именно тогда я пошел почитать что-нибудь в кабинет этого парня – это было что-то вроде библиотеки, а он как раз работал там. Я сам не понял, как это произошло, понял только, что любить – та еще болезненная хрень. Он плохо со мной обращался, унижал меня и каждый раз ломал мою психику, заставляя звать его «папочка». Все то же, что я делал с тобой. – А потом? – Джин сглатывает, понимая, что в данный момент ему открывается душа Намджуна. И что он – первый, кому он рассказывает подобное. – А что потом…увидел его с другим парнем в кафе и все понял сразу – я не единственный. Только один из. После этого мы не виделись, но искаженное понимание любви в мою голову он знатно вбил. – Поэтому ты… – Джин не знает, как себя вести сейчас, поэтому с облегчением сглатывает, когда знакомый и родной голос перебивает его. – Просто давай спать, хорошо? Мне нелегко было все это рассказывать. Джин кивает, запуская руку в чужие волосы. Намджун чувствует тепло, крепко обнимает парня за талию и прижимает к себе, вдыхая сладкий запах сокджиновской кожи, вызывающей головокружение от одного только вдоха. – Я одержим, совершенно точно. Джун говорит шепотом, на выдохе, слыша, как Джин сопит. Пару секунд просто смотрит на умиротворенное лицо, а после закрывает глаза, пропуская счастливую джинову улыбку и сбитое дыхание, опаляющее намджунову кожу в районе шеи. Намджун еще не знает, что, когда проснется, Джин будет лежать рядом и тихо посапывать в подушку, морщась от ярких солнечных лучей, проникающих в комнату. А когда проснется – нежно поцелует чуть шершавые губы Джуна, который позже пообещает все изменить. Намджун еще не знает, что с этого момента начнется его первая, но самая крепкая и искренняя любовь, вся – целиком и полностью отданная Сокджину. Но это уже другая история.